Читать книгу: «Комикс про то, чего не было… Часть вторая», страница 4

Не знает он, идиот, о каком озере Исаия говорит!…

Мария осторожно поскреблась в дверь к Михаэлю. Долго не решалась к нему придти и до последнего ждала, что он, как настоящий мужчина, догадается… Явится к ней сам. Ну, хотя бы для того, чтобы пожелать спокойной ночи… Да мало ли зачем! Просто побыть с ней… Рассказать, понравились ли ему ее лошади. Ведь понравились же!… После того, как он так красиво вступился за нее и надавал по морде этому дураку, она больше уже не думала о том, что с ней случилось в Кесарии. Про эфиопок. И про фиалки… Теперь она вспоминала лишь свой дом, грозу в ту ночь, накануне их отъезда и его чудесную, такую сладкую клятву. А еще как он промазал и вместо того, чтобы поцеловать ее плечо… Как оба потом не знали, что в таких случаях нужно делать, и долго сидели молча. У нее дрожали коленки и в животе совсем обнаглел кто-то большой и бесстыжий…

Что красивого Мария нашла в драке – трудно сказать. Но разве это не было прекрасно?… А еще завтра они вдвоем пойдут смотреть город. И у них ведь теперь есть деньги. Много денег! Что-нибудь купят себе на базаре…

Она помылась как смогла, неприятно подивившись тому, что в таком шикарном дворце нет ни канализации, ни бассейна. Погоревала по этому поводу и надела ту самую рубашку, которая была на ней в их грозу. Тонкую, которая, как выяснилось, так удачно может “сама” сползать с плеча… И улеглась на узенькую постель ждать. Лежала и дулась… Извелась вся. Прислушивалась. А он все не шел. Мама тут еще заявила, что он вовсе не придет. Что она это точно знает. Хотя и хочет придти. Что думает он сейчас о ней. В том числе и очень неприличные вещи, которые порядочная девушка не должна мальчикам позволять. Пока она не замужем. Мария про “порядочную девушку” слушать не пожелала. Заткнула уши. Обиделась и на Михаэля, и на мать… Собралась поплакать, но сообразила, что от слез и обид на весь белый свет проку будет мало, а глаза распухнут и утром она будет некрасивая. —

– Неужели этот дурак не придет? Господи, ну кругом предатели! И жалкие трусы… А ты могла бы и погромче сегодня подсказывать, —

отчитала вдруг она свою мать. —

– Тебя там все равно никто не видел и не слышал, —

и, проглотив обиду, решительно поднялась с постели. —

– Вот только не надо мне сейчас ничего говорить!, – с угрозой зашипела она. – Уйди с дороги! И ничего я не больная! Сама ты… Просто я уже выросла. И это нормально. Сама же говорила… Господи, мама, ну вот о чем ты сейчас?! Если бы!… От него дождешься! – Он же до свадьбы будет руки за спину прятать! Дурак глупый… —

Вернулась к себе Мария где-то в полночь. Все, как матери про “руки за спиной” сказала, так оно и случилось.

– Вот наказание!…

Уснула по этому поводу несчастная.

– Ну да, поцеловались… Четыре раза. Последний раз – более менее…

Но фиалками все равно не запахло, хоть она и очень старалась…

– Господи, скорее бы свадьба! Ну невозможно уже!…

Сны ей снились те самые… Даже хуже! Их было три. Ни минутки поспать не дал…

– Совсем с ума сошел, дурак бешеный! Опять синяков везде наставил! Вообще что ли не понимает, что здесь все слышно?! – Стены тонкие, а двери… Как будто их и вовсе нет… Как хорошо было бы в том бассейне… Ну почему они все такие глупые?!…

Иосиф и Каифа долго еще сидели в пустом зале. Сидели и молча тянули вино, размышляя каждый о своем. Или об одном и том же?… Уж и слуги отправились спать. Первым очнулся Каифа.

– Ну так что скажешь?

– Ты об этих свитках? Или… Ты о чем?…, —

пряча глаза, малодушно заблеял Иосиф, и было видно, что он не готов к разговору. Не то, чтобы не хочет его, но словно чего-то боится. —

– А кто-нибудь о них знает?… Кто-нибудь еще читал?

– О-о-о, как с тобой весело! Узнаю моего храброго друга. Ну давай, потяни время. У нас же впереди вечность!… А знаешь, мне твой Сир понравился. Такой не даст Марию в обиду. И хорошо, что он не стал врать насчет того, какой он чистопородный еврей. Поди, всю дорогу учил его?

– Да я… А при чем здесь я, собственно?, —

растерялся раввин. Он понятия не имел, о чем Каифа разговаривал с Сиром, но представление о том, как ловко первосвященник умеет выведать всю подноготную, не задав ни одного прямого вопроса, имел.

– И потом, – что я понимаю в торговле?

Ну что ж, Иосиф, подслушавший лишь окончание их беседы, сделал правильных ход. Впрочем, Каифа не собирался ловить его на вранье. Вроде как не за тем сюда позвал, чтобы ставить в неловкое положение и заставлять изворачиваться. Однако, нельзя же было не поиздеваться над старым другом.

– “Собственно”…, – прицепился он к этому безобидному слову. – А в чем ты, “собственно”, разбираешься? Ну, кроме вина, конечно… И прекрасных дам…

– Да я…

– Ладно, – остановил он Иосифа и посерьезнел, – мог бы и сам догадаться: эти пергаменты читали все первосвященники, что были до меня. Все до единого!

Каифа только теперь, когда они остались наедине, получил возможность как следует разглядеть Иосифа. И отметил в нем что-то новое, чего прежде не было. Раньше, например, Иосиф не был таким пугливым. Не прятал глаза. И вообще лучше выглядел. Как-то посвежее. Налил еще вина – ему и себе.

– Знакомиться с этими свитками, – продолжил он, – наша обязанность. Там еще штук десять подобных… Читаешь их, принимаешь к сведению и прячешь под замок в надежде, что не ты, а какой-нибудь другой первосвященник наберется смелости и… Когда придет время… А я вот решился вытащить их на свет Божий и показать простому смертному. Все! Хватит юлить! Говори! Что я тут перед тобой комедию ломаю?…

– Так я теперь простой смертный?, —

все еще пытаясь уйти от разговора и понимая, что выглядит при этом глупо, решил изобразить обиду Иосиф. Расшевелить себя этим ему не удалось, но хоть голос немного окреп. Он даже приосанился и попробовал смотреть Каифе в глаза.

– А кто ж ты еще?, – не отказал себе в удовольствии поддеть Иосифа за живое Каифа. – Ты ведь теперь даже не член синедриона. Так, мелочь пузатая… Никто!

– Да уж, благодаря тебе…

– Благодари самого себя, старый дурак! Ты что же думаешь, я не знал, что ты собирался свергнуть меня и подговаривал на эту глупость других членов синедриона?!

– Да я…

– Что – ты?!

– Это был не я…

– Ну конечно… Вот только не надо мне сейчас сказки рассказывать! Тебя Ездра выдал. Я лишь посулил ему твою казначейскую должность, и он тут же тебя заложил. С легким сердцем. Как родного!

– Вот сволочь!, —

вмиг проснулся Иосиф. Каифа нашел лучшее средство разбудить друга.

– Это точно. А ты что же, действительно ему верил?

– Угу…

– Ну и напрасно, – равнодушно уронил Каифа. – Я о тебе лучше думал. Он, кстати, завтра твой героический подвиг собирается повторить. Решил по твоим стопам пойти.

– В каком смысле?

– В первосвященники метит. Господи, как же они, идиоты, любят по граблям ходить! Прямо неймется им. Уж и коалицию против меня составил. Как видишь, у нас тут все по-старому. Скучать не приходится.

– А как же?…, – удивился и, похоже, даже забеспокоился Иосиф. – Ты ведь уезжаешь утром к Ироду. Разве можно в такой ситуации?…, – он даже забыл про вино. И глаза загорелись.

– Да никуда я не еду. Не волнуйся. Мой отъезд – басня для Ездры, чтобы подтолкнуть его к решительным действиям. Надоело ждать. Уж больно он тянет. Так что завтра мы с тобой весь день проведем здесь. Взаперти. Будем по душам разговаривать и ждать новостей с поля боя. И вообще нам нужно решить, как дальше быть со всеми этими пророчествами… Ну, а уж если с Ездрой что не так пойдет, тогда, понятное дело, придется вмешаться.

– Так ты меня затем позвал, чтобы я этого гада остановил?

– Да забудь ты о нем! Считай, что он уже умер. Я его как щепку сломаю. Он сам в петлю залезет. За каждым его шагом в четыре глаза смотрят…, – и вдруг мечтательно прибавил: – А как было бы здорово, если бы он и в самом деле подох! Скажем, сгорел в огне! Или взорвался. Так, чтобы мокрого места от него не осталось!… Кстати, в Ершалаиме никто не знает о том, что ты в городе, – спохватился и переключился на другое Каифа. – Ваш градоначальник едет сейчас с моим архитектором домой. Так что никому не проболтается. А вот детей надо бы предупредить.

– О чем?

– Чтобы поаккуратнее себя вели. Я хочу, чтобы завтра они кое-куда сходили и там на них знающие люди посмотрели. Дали свое заключение, так сказать… А вот чего я не хочу, так это того, чтобы кто-нибудь из них узнал, что Михаэль – твой сын. И что ты сейчас у меня дома.

– Не понимаю, к чему такая таинственность?

– Ты свитки прочел?

– Ну да.

– Все?

– Разумеется!

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Если честно, – замялся Иосиф, – я не понимаю, зачем ты вообще мне их показал? Я ведь теперь никто. Сам же сказал.

– Ну давай, пожалуйся! Выжми из меня слезу. Давно я ни перед кем не каялся. Может все-таки по делу говорить начнем? Время позднее… Так что скажешь?

– Ну а что тут сказать? Писал…

Иосиф запнулся, не решаясь произнести вслух священное имя.

– Исаия, – наконец, с трудом выдавил он из себя и боязливо огляделся по сторонам.

– Это я и без тебя знаю, – холодно остановил его трепыханья Каифа. – Я тебя сюда не за тем вытащил, чтобы устанавливать авторство. По тексту – что?

– Ну… Это просто неслыханно!

Иосиф развернул один из пергаментов.

– К примеру, этот кусок: – “Вот, Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу дух Мой на Него, и возвестит народам суд; не возопиет и не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине; не ослабеет и не изнеможет, доколе на земле не утвердит суда, и на закон Его будут уповать другие народы.”

– А что тебя смущает?

– Так он же прямо, вот просто открыто пророчествует о Мессии.

– Не говори со мной, как с идиотом! Я и без тебя знаю, о ком там написано! Ты скажи, могу я этот пергамент показать синедриону?

– А разве ты сможешь его скрыть?

– Не валяй дурака!

– Ну да… Конечно…

– Так что?

– Я бы не стал.

– Почему?

– Потому что это – наша вера!

– Не понял…

– Он – наш Мессия.

– А у тебя Его что, кто-то отнимает?

– Но там же ясно сказано: – “На закон Его будут уповать другие народы”.

– Я помню, спасибо. Что из того?

– Как что?! А зачем нам “другие народы”?

– То есть?… Тебе жалко, что ли? Делиться не хочешь?

– Мне Мессию жалко.

– Интересно…

– Его же убьют!

– Прямо так сразу?

– А то ты не знаешь!

– И кто же Его убьет?

– Да твой синедрион и убьет!

– Это за что же?

– За то, что Он придет разрушить нашу веру.

– Каким это образом? Тем, что про любовь начнет говорить?

– Кому?

– Что кому?

– Кому Он начнет говорить про любовь, Каифа?

– Что значит – кому?

– Так ведь получается, что другим народам.

– Ну… И им тоже.

– Да не тоже! Исаия прямо говорит, что Он именно к ним придет!

– Ну, положим, придет Он сперва все-таки к нам. С нас начнет.

– Да какая разница – с кого Он начнет?! Теперь это уже неважно – к кому Он придет сначала!

– А что важно?

– То, что мы перестанем быть избранным народом!

– Ты действительно так думаешь?

– Так станет думать твой синедрион! Как будто ты не понимаешь…

– А как думаешь ты?

– Никак я не думаю.

– То есть…

– Наплевать мне!

– И давно? Что, тебе на все плевать?

– Нет, ну ты чего?… Я сейчас вообще не о себе. Я не о том… Просто мне все равно, избранные мы или нет.

– Вот это ты хватил!

– Это не я, это Исаия хватил! Если уж он такое пишет…

– Ну ладно. Предположим… А насчет второго свитка что?

– Тут я запутался.

– Больше не дам вина.

– Ты чего?, – обиделся Иосиф.

– Я могу пить с ворами. Или с убийцами. С последними даже предпочитаю. А вот с тупицами как-то противно, знаешь ли…

– Я тебя не оскорблял, Каифа!

– А я тебя пока что тоже…

– Ты говоришь обидные вещи!

– Только тупица мог не разобрать, о чем там сказано.

– Но я правда не понял, про какое озеро он говорит.

– Хватит врать!

– Что ты на меня орешь?

– А что тебе непонятно? Где там можно ошибиться? – К северу от Ершалаима не так уж много озер.

– Я не про озеро… Не могу понять, что значит “светлая отроковица в безумии своем откроет…”?

– Ну и что тебе не понятно?

– Кому она откроет?

– То есть как кому?

– Да в том-то и дело, что когда Исаия так пишет… Вспомни его пророчество об…

– Не отвлекайся!

– А я и не отвлекаюсь! Просто здесь действительно можно прочесть по-разному. Например, “она покажет”. То есть те, кто будут рядом, увидят Его? Или она им на кого-то укажет?… Кстати, он нигде не говорит, что, когда “она увидит” или “покажет” Его другим, то эти другие Его увидят. Это же – тайнопись… Или вот, например… Но это, конечно, вещь невозможная… Ну… Ведь можно и так это пророчество прочесть…

– Как?!, – не выдержал Каифа, – Говори уже, старый дурак! Не тяни!

– Или она увидит Его в себе… А что?, – испугался Иосиф, – Исаия мог ведь и это иметь в виду.

– То есть как?!…, – теперь уже опешил Каифа.

– Ну так, что она-то и окажется Мессией.

– Девчонка?!

– А где ты читал, что Мессия непременно должен быть мужчиной? Кто это сказал?

– Да какой из нее Мессия?!

– Из кого?

– Ну тебе что, в ухо дать?! Ты что, издеваешься надо мной, старый болван?!, —

непонятно с чего вдруг разволновался Каифа. Вскочил. Схватился за амфору. Даже пятнами весь пошел. Налил себе. Половину пролил на стол. Про Иосифа забыл.

– Не знает он, идиот, о каком озере Исаия говорит!…

Залпом выпил вино. Швырнул пустую чашу на стол. Медленно повернулся к Иосифу и негромко спросил:

– Так кто из них?

Как ты себе представляешь – проснуться в могиле?

Аву и в самом деле полегчало, когда они выбрались на воздух. Не то, чтобы он вдруг совсем выздоровел и готов был снова летать, но хотя бы немного отступила эта омерзительная тошнота. Константин, понимая, в каком состоянии находится его чудесным образом найденный родственник, не решился настаивать на том, чтобы подъехать к его ершалаимскому дому в карете, дожидавшейся у ворот. От этого предложения мальчишка наотрез отказался, потому как за последние сутки вдоволь накатался на всем, на чем только можно ездить. Хватит с него колесниц! Он их видеть больше не мог. В особенности его почему-то пугал вид колес. Ему казалось, что из ободьев на него смотрят втиснутые в них глаза. В огромном количестве и причем его собственные! К тому же ехать эти глазастые колеса готовы были каждое, куда захочет, от чего противно кружилась голова и во рту появлялся отвратительный вкус чего-то железного и совершенно несъедобного.

Четверка легионеров – минимальный отряд, обязанный сопровождать прокуратора во всех его перемещениях, без энтузиазма отнеслась к идее идти пешком по беспокойным улицам ночного города, тем более, что солдатам теперь пришлось вести под уздцы своих коней, что неправильно, поскольку руки, равно как и внимание телохранителей должны быть всегда свободными, однако спорить с Константином, понятное дело, никто не посмел. Валерий Грат никогда так не рисковал. Правда, об умении временного прокуратора Иудеи и без всякой охраны отбиваться от хулиганов ходили легенды. Зачем она ему вообще была нужна – эта охрана? – Непонятно…

Довольно странная, надо сказать, компания отправилась от дворца Каифы: впереди шествовал разодетый в пурпур и золото римский вельможа, державший за руку иудейского оборванца, чей рот ни на секунду не закрывался; за ними понуро брели четыре солдата, выгуливавшие своих не скрывавших удивления коней; а позади шагом тащилась карета с юлиевыми гербами, которую шесть возмущенных идиотизмом ситуации лошадок светлой масти порывались сорвать в галоп, кабы не кучер, тоже мало что понимавший, но по счастью уже хлебнувший из фляжки и потому согласный на все…

Константин сообразил, что психотропное снадобье поможет Аву быстрее справиться с приступом их семейной болезни, если мальчишку при этом еще и разговорить, заставив тем самым от мигрени отвлечься. Ну что ж, он оказался прав. Как всегда. Тем более, что ему и в самом деле нужно было кое о чем Ава расспросить. Будучи опытным переговорщиком, он не стал напрямую допытываться о том, что означает это их загадочное “мы втроем” (или как там сказала Мария – “нас трое”? – Так, кажется…). Разумеется, он понимал, что она не просто так проговорила эту формулу. Константин, как и Каифа, почувствовал, что она вовлекает двух своих добровольных рабов в какую-то хитрую и не факт, что безопасную, игру. И эта игра, когда Ав зажмурился и начал тереть виски, стартовала. Игра, в которой проигравший был заведомо известен. Вернее, был этой бандой назначен. А еще точнее, назначен он был предводительницей шайки. И деваться ему, бедному, было уже некуда.

– И зачем только этот кретин оскорбил Марию?!…

Вряд ли наследник Каифы, проглотивший отравленную приманку, мог предполагать, чем для него закончится безобидная с виду игра. И, главное, когда! Константин интуитивно понял, что того, во что конкретно выльются “мирные” библейские чтения, не знали пока что и сами пираты. Но им уже было известно, что Мария, конечно же, выиграет. Что она просто не может проиграть! И вообще, что все случится “по слову ее”. Это Константин прочел на ее лице. Об уже одержанной победе говорила ее насмешливая гримаса и нехороший блеск в глазах. Улыбка змеи, поймавшей в свои смертоносные, но пока еще не сжавшиеся кольца глупого мышонка. Смертоносные!… Вот оно – слово, которое, увидев, как Ав трет виски, Константин явственно услышал. Почему и поспешил увести оттуда мальчишку, как бы чего худого не случилось прямо там, при Каифе. Это малолетним разбойникам первосвященник мог представляться кем угодно, хоть милым дядюшкой, хоть добрым джинном из детской сказки, но Константин знавал его и под другими личинами.

– Не помню, чтобы я сам вдруг вызвался рассказать тебе про ее секрет.

– Ну как же! Когда мы уезжали из гарнизона… Вспомни! Ты меня еще хотел увести подальше от кареты, чтобы нас никто не услышал. А твой учитель помешал. Как всегда… Деликатный прямо до невозможности… Убил бы гада!

– А-а! Ты об этом…, —

вспомнил Ав, и глаза его ожили. Константин даже в полумраке увидел, как они засветились синим. —

– Мог бы и сам уже догадаться, как она все устраивает. Тут важно – не как, а – почему.

– Не понял…

– А что тут непонятного? Тебе же была дана подсказка.

– Ты о чем?

– Ну, помнишь, Михаэль еще бросил на песок монету, которую Мария ему подарила?

– Помню. И что? Вообще-то говоря, с его стороны – довольно хамская выходка.

– Это уж их дело. Разберутся. А что потом случилось, помнишь?

– Ничего не случилось. Он полез к Гавриилу на козлы, а монету поднял Иосиф. Вот и все.

– Ну а перед тем, как он ее поднял? Разве ничего не происходило?

– Не помню… А что там могло случиться? Мария поднялась, села в карету и мы поехали. Все.

– Вот именно: поднялась! Сам же сказал. Ну так что, – понял?

– Да что, собственно, тут можно понять?!

– Вспоминай глазами! Вернись туда. Почему она поднялась?

– Потому что сидела на корточках.

– Правильно. И?…

– И что-то чертила на песке… Мне так показалось… Меня это тогда еще немного насторожило. Она не смотрела на то, что пишет.

– И очень хорошо, что насторожило. А почему?, – Ав начал проявлять нетерпение.

– Да ты вроде как говорил, что она не умеет читать. И писать, соответственно…

– Ну! – Все правильно. И какой делаешь вывод?

– Пока никакого, – растерялся Константин. – А что же она тогда делала, если не чертила на песке? Я помню, как ты рисовал мне… У озера. Под деревом. Ты мне еще рыбу тогда принес.

– Ничего я тебе не приносил.

– Да не важно!

– И под деревом я с тобой не сидел.

– Как не сидел? Ну ладно. Так вот… Я подумал, что у вас так принято – рисовать на земле. Мы, когда я учился в Афинах, тоже…

– Ничего у нас не принято!, – оборвал его Ав. – Она искала в песке монету. Золотая все-таки…

– Погоди. А какое это имеет отношение к тому, о чем ты собирался мне рассказать?

– Про то, как она заставляет людей видеть в ней того, кого ей хочется?…

– Ну да.

– Господи, да что ж тут непонятного!, – не выдержал Ав. – Как она может заставить что-то сделать того, кого не видит?! Подумай сам.

– То есть…

– То есть она всех нас себе придумывает! Какой ты в самом деле несообразительный!… Нет, она пока еще что-то видит, иначе это давно бы все заметили. Но только очень плохо видит. И поэтому ей приходится додумывать. Фантазировать, как мы выглядим. Точнее, как можем выглядеть. Должны бы… Понимаешь, Мария – фантазерка…

– Ну, это ты можешь мне не рассказывать! Убедился уже. Еще какая выдумщица, скажу тебе!

– Только ведь она не просто фантазирует. Она в это верит. Не задумываясь! Думает, что так оно и есть. А потому все, что она начинает видеть… Как бы тебе сказать… Она ведь не знает, что все это придумывает. В общем все, что она фантазирует, для нее – настоящее. А нашего настоящего для нее просто нет. Она считает, что это как раз мы придумываем себе всякие глупости. Всякое вранье, как ей кажется. Ну, раз она всего этого не видит… Понимаешь, что-то в ней устроено так, что, если в ее мире этого нет, значит этого нет вообще. Зато, если уж она что увидит, даже если этого на самом деле нет…

– И давно это у нее началось?, —

решил сойти с опасной дорожки Константин. Его мозги еще не начали закипать, но он сейчас забеспокоился об Аве, который от возбуждения опять стал задыхаться.

– А вот это – неприличный вопрос. Воспитанные мужчины такого не спрашивают!

– Понятно… Значит, примерно год назад…

– Два, —

смутившись, поправил его Ав. Господи, как же легко было поймать его на крючок!

– Она что же, так рано созрела?

– А что, месячные в десять с половиной лет – это, по-твоему, рано? В Магдале некоторые девочки в этом возрасте уже рожают.

– Ничего себе!

– А чему ты удивляешься? Здесь тебе не Рим. Тут солнце другое. А потом, дядя Иосиф для нас разные упражнения придумывает, чтобы Богу было удобнее с нами разговаривать. Только после некоторых из них какой-то бешеный делаешься и такого хочется, что сказать неприлично.

– Даже так?

– Ага. Три года назад он велел нам представить себя похороненными заживо.

– Он что, совсем рехнулся?! Идиот…

– Почему сразу рехнулся? – Очень, скажу тебе, полезное упражнение. Представь, что тебя завернули в тряпки и закопали в песок.

– Да он точно спятил, этот ваш учитель! Сволочь!…

– Вот зря ты на него злишься. Ты же сам разных философов читал. И вообще, умных уважаешь.

– А при чем здесь умные?

– Так ведь у тебя времени прибавляется, чтобы думать. Разве это не здорово?

– Как это – прибавляется времени?…

– Буквально. Ты ведь только тогда и можешь не спеша о чем-нибудь подумать. По-другому, не как раньше… Если действительно сумеешь представить, что тебя зарыли в темноту. Да тебе просто ничего другого не останется, кроме как умным стать.

– Ты то о муравьях, то… Я уже ничего не понимаю! Откуда время-то берется?

– Так ты же спать перестаешь.

– Как это?

– Ну а как ты себе представляешь – заснуть в могиле?

– Да, в общем, можно, наверное… А почему нет?, – задумался Константин.

– Давай, попробуй, – с сарказмом предложил Ав.

– А что тут такого особенного?

– Да ничего, в общем. Только как ты просыпаться будешь? Не подумал? Заснул себе, красивые сны начал смотреть и…?

– Что – и?

– То самое! Как ты себе представляешь – в могиле проснуться? Ты же с ума сойдешь от ужаса!

– То есть ты хочешь сказать…

– Вот именно! Ты вообще перестаешь спать. Ну, конечно, и бодрствование твое уже не совсем тем становится, к чему ты привык. То есть – совсем не тем, что мы этим словом называем. Собственно, ты больше и не спишь, и не бодрствуешь.

– Но ведь так можно спятить! Траву начать есть…

– Запросто, если не поумнеешь, – спокойно согласился с кузеном Ав. – Вот для того дядя Иосиф нам и нужен, чтобы мы не начали есть траву.

– И что, этот пьяница действительно может кому-то помочь?

– Как видишь, мы живы. И вроде как нормальные…

– Особенно вы с Марией!, – съязвил Константин. – Слушай, —

внезапно сошел он с темы, желая поберечь свои нервы и мозги. —

– А почему бы тебе на ней не жениться? Мне кажется, у нее сейчас такой гон пошел, что ей уже почти все равно, с кем…, – и прикусил язык.

– Как это почему?, —

от неожиданности Ав даже задохнулся. Слава Богу, он не расслышал последней фразы.

– Ну, во-первых, у нее с Михаэлем любовь. Уже давно. А потом…, – замялся он, – мы ведь, получается, родственники. Дети у нас нездоровые будут. А она ужасно хочет ребенка. Каждую ночь меня об этом просит. Прямо с ума сходит и все разрешает… Ты же сказал, что она моя сестра…

– Если быть точнее, – племянница. Но я могу тебя на этот счет успокоить. Дело в том, что род Юлиев делится на две ветви. Одна – сильная, другая – слабая.

– В каком смысле?

– Ну, большинство политиков, деньги и прочее, – это все в сильной.

– Не понял, а мы с тобой – из какой?

– Из сильной.

– А как же дед Марии? Он что?…

– Прадед, – поправил его Константин. – Парадокс, но великий Цезарь – происходит как раз из слабой ветви Юлиев. Он, по сути, является ее единственным заметным представителем. Другие так, мелочь. Но я не об этом. Понимаешь, мы с Марией, конечно же, одного рода. В том смысле, что у нас одно имя, герб и прочее. Но, если говорить о крови, то она тебе никто. Мы родня – только по имени. А кровь в наших жилах течет разная. Кстати, уже были браки…

– Что ж ты раньше молчал?!, – разволновался Ав.

– Да ты вроде не спрашивал, —

опешил Константин. Разговор о “нас трое”, как он понял, откладывается на потом. Ну ладно. Тем более, что уже и к дому подошли. —

– Слушай, – вдруг спохватился он, – А как же она у Каифы вино разливала?

– Кто?

– Да Мария!

– А что такое?

– Она не промахивалась. Ни капли мимо бокалов не пролила.

– Так ты что, действительно не видел?, – изумился Ав. – Ей же мать все время помогала.

Если бы Константин не говорил вчера с Леонтиной, он решил бы, что Ав над ним издевается. А ведь, если честно, он так до сих пор и не был уверен в том, что этот оборвыш с безумными глазами говорит всегда одну лишь правду. Хотя, впрочем, и на вранье пока что пойман не был…