Читать книгу: «Звезда под странной луной», страница 3

Глава 2

Джемма Тернер

14 апреля 1968 года

Отель «Савой», Лондон

Джемма Тернер вошла в вестибюль с блестящим полом, похожим на шахматную доску, одергивая черный джемпер без рукавов, с поясом, надеясь, что ее юбку сочтут приемлемой длины и пропустят к лифтам отеля «Савой». В отеле останавливалось множество королей и королев, как настоящих, так и киношных, но безбашенные шестидесятые еще не проникли в это знаковое место, прославившееся своим строгим дресс-кодом, консервативной французской кухней и старинной мебелью. Однако его не считали пережитком прошлого; казалось, все богемные рок-звезды и актеры старались украсить своим присутствием его коридоры, как будто доступ сюда делал законным их существование. Однажды The Beatles получили от ворот поворот за ненадлежащую одежду. Эта легенда припомнилась Джемме, когда она натягивала юбку на колени. «Номер шестьсот восемнадцать», – сказала она лифтеру, который ее узнал.

– Номер Моне, конечно, мисс Тернер, – кивнул он.

Номер 618, из которого открывался потрясающий вид на мост Ватерлоо и Темзу, когда-то два месяца служил убежищем художнику Клоду Моне, бежавшему из Франции. Теперь и отель, и его престижный номер, наряду с еще тремя номерами на шестом этаже, служили временным домом Prince Charmings, которые поселились здесь на время записи их четвертого альбома. Несмотря на название группы, Prince Charmings вовсе не были прекрасными принцами.

Чарли в то утро звонил четыре раза, скандалил. Четвертый альбом ансамбля был кошмаром, и все имеющие к нему отношение – менеджер, старший лакей, другие члены группы, а также постояльцы, которых Чарли встречал в лифтах отеля, – были «полными ублюдками». Джемма должна была немедленно приехать в «Савой» и «что-то с этим сделать».

Поэтому она сегодня утром прилетела из Парижа, ненадолго заехала в их квартиру в Мейфэр и переоделась. Она понятия не имела, что может «сделать» для записи их альбома, но она сейчас была здесь. Чарли ни разу не спросил ее о встрече с Тьерри Вальдоном, словно она была досадной мелочью в их отношениях.

Еще не войдя в лифт, она заметила телефон-автомат в конце вестибюля.

– Мне надо сперва позвонить, – сказала она лифтеру. Закрыв за собой дверь кабинки, чтобы никто не услышал ее разговора, она набрала номер Мика в Лос-Анджелесе и перевела оплату на вызываемого абонента. На западном побережье сейчас утро.

Как только он ответил, она услышала его восторженный голос.

– Джемма, дорогая! Рад, что позвонила. Только что закончил разговор с людьми Вальдона. Роль твоя, – сказал Мик своим гнусавым тенором, а крики чаек вдалеке вызвали у нее ностальгию по Калифорнии. – Они завтра пришлют контракт. Сумма примерно вдвое меньше твоего прошлого гонорара, но эти французские режиссеры не так набиты деньгами, как здешние студии.

– Я понимаю, – ответила она, крепко зажмурившись, готовая взорваться от возбуждения. Джемма прислонилась к стенке кабинки, чтобы не упасть. Только когда ее сердце пропустило удар, она поняла, что не дышала все это время. Она надеялась, что роль отдадут ей, но, когда Мик это произнес, это стало реальностью. – Ты уверен, что роль моя? Ты уверен?

– Она твоя, – подтвердил он. – Конечно, тебе нужно бы появиться перед прессой в следующие несколько недель, но я им сказал, что ты будешь готова. Выбор Тьерри Вальдоном американской актрисы – большая новость, так что тебе понадобится давать интервью газетам и здесь, и там. Вальдон в восторге, что ты бегло говоришь по-французски. Съемки начинаются в июне?

– Он так сказал.

– Это через семь недель. – В голосе Мика прозвучали резкие нотки, и под конец фразы он повысил голос; это значило, что он хочет быть уверен, что она его хорошо поняла.

– Я умею считать, Мик. – Она нервно дернула пальцем металлический шнур.

– Когда собираешься сказать Чарли?

– Не прямо сейчас, – ответила Джемма. – Когда я ему скажу, мне надо быть готовой немедленно вылететь в Париж.

Мик громко вздохнул.

– Это было бы разумно. Не позволь ему все испортить, детка. Не думаю, что тебе это надо говорить, но я все равно скажу. Роли иссякли. Ты не виновата, но режиссер того последнего фильма не собирается винить самого себя в провале. Просто так все поступают. Легче обвинить старлетку⁹.

– Я знаю, – сказала она, ощетинившись в ответ на его замечание, пусть даже это правда.

– Знаешь? Мне было бы очень неприятно увидеть тебя прислуживающей за столиками, или отвечающей на телефонные звонки в приемной доктора, или еще что похуже. Вы, девочки, не выкарабкиваетесь, когда падаете. Ты меня понимаешь? Я знаю, ты думаешь, что сможешь вернуться сюда и снова сниматься в фильмах о серфинге, но тебе уже не восемнадцать, и Сьюзи заняла твое место. Студия ее любит. Она делает то, что ей велят.

Упомянутая Миком Сьюзи была Сьюзи Хаттон, милой девочкой и доброй подругой, сыгравшей ее младшую сестру в двух пляжным фильмах. Очень просто оказалось дать персонажу Сьюзи, Лейси, новые эпизоды сериала, когда Джемма не вернулась.

– Твоя проблема в том, Джемма, что ты импульсивна и нетерпелива. Мы могли бы успеть выстроить твою карьеру, но ты хотела больше и быстро. Я хочу сказать, что тебе надо бросить и эти твои попытки писать. Ты не писатель.

– Я понимаю, – сказала она, стиснув зубы, понимая, что он бы пришел в ярость, если бы узнал, что она рассказала о своих пробах пера Тьерри Вальдону. Она может стать писателем, а Тьерри Вальдон сказал, что готов слушать ее идеи. Возможно, движение «новой волны» в Париже скорее ее признает, чем Голливуд. – Спасибо, Мик.

– Всегда пожалуйста, – ответил он.

Повесив трубку, она подумала, не стоит ли вернуться в их с Чарли квартиру и уложить все вещи – так ей захотелось немедленно убежать в Париж. У нее есть небольшие сбережения, раньше она хорошо зарабатывала, предостережения Мика пугали ее. Если этот фильм Вальдона потерпит неудачу, ей потребуются все имеющиеся у нее средства на будущее, а если снять квартиру в Париже на семь недель, это нанесет большой ущерб ее сбережениям. Нет, пока ей нужно оставаться в Лондоне.

Джемма собралась с духом и поднялась на лифте на шестой этаж. Подошла к номеру и на секунду оперлась ладонью на дверь, чтобы успокоиться до того, как постучать.

Измученный лакей впустил ее в номер. Этот человек явно не зря получал свою зарплату сегодня вечером. Несмотря на все усилия, комната была завалена пепельницами и пустыми бутылками из-под пива и джина, которые он сейчас пытался собрать. Все в комнате только и говорили о том, что его зовут Сергей и что он умеет играть на бас-гитаре. Всякий раз, когда Сергей брал бутылку, ее вырывали у него из рук и вели его, невзирая на сопротивление, к бас-гитаре, чтобы он продемонстрировал свое умение.

Джемма терпеть не могла эти детские розыгрыши. Их жертвой мог стать тайный мастер игры на гитаре, отрывающий билеты на железнодорожной станции, но чаще всего они веселились при виде того, как плохо можно играть на гитаре или на барабанах. Это была жестокая издевка, и Джемма ненавидела за нее их всех. Она видела, что Серж страдает и что ему надо убрать номер, чтобы сохранить работу.

По расписанию они должны были записывать песни в загородном доме барабанщика Гэри Уэйнрайта в Солсбери. К несчастью, он уснул с зажженной сигаретой, и его матрас загорелся, а через семь минут огонь охватил большую часть второго этажа и, что важнее, студию звукозаписи, которая была его сокровищем. Теперь Prince Charmings записывали альбом в корпоративной студии звукозаписи и в поисках вдохновения разместились здесь.

Такое изменение планов приводило всех в дурное настроение. Студия звукозаписи ненадолго успокоила разъяренного управляющего отелем, но они брали время взаймы. Четверка тайком пронесла полную барабанную установку в одну из комнат и прислонила к стене матрас в бесполезной попытке создать звукоизоляцию. Постояльцы жаловались на шум, поэтому отель освободил весь шестой этаж за счет звукозаписывающей компании.

Основная причина всего этого беспорядка и дурного поведения заключалась в том, что группа понимала: их четвертый альбом полное дерьмо. Чарли Хикс упорно произносил это слово на английский манер, подражая британцам. Джемму смешило, что теперь Чарли употреблял слова «дерьмо», «жопа» и «чушь» на английский манер. Истинно американский ведущий гитарист родился в одной из сельских областей Виргинии, но теперь говорит с британским акцентом, стараясь вписаться в компанию членов своей группы родом из Великобритании.

На обеденном столе стоял проигрыватель, и Джемма узнала «Jambalaya» Хэнка Уильямса¹⁰. Это было странное сочетание: пьяная кантри-музыка звучит с проигрывателя, пока английский лакей обслуживает группу детей, одетых как взрослые.

– Джемми!

Джемма услышала за спиной голос, оглянулась и увидела Чарли Хикса – его худую фигуру и все остальное, – который пробирался к ней сквозь толпу с двумя повисшими на нем с разных сторон девицами. Она заметила, как с ее появлением эти девицы – Тамсин и Пенни – переглянулись, прикидывая, что означает для них ее присутствие. Должны ли они остаться? Достаточно ли хороша эта вечеринка?

– Вовремя ты появилась, – сказала Тамсин, выпятив подбородок. Тамсин, девушка со стрижкой под мальчика, и ее приятельница Пенни, вся в светлых кудряшках и с ангельским личиком, всегда были где-то рядом с Чарли в последнее время.

Чарли, одетый с головы до ног в черное, напоминал ковбоя-битника: расклешенные джинсы и рубашка в стиле вестернов, ковбойские сапоги и солнцезащитные очки. Джемма сомневалась, что, реши он выйти из отеля, его пустили бы обратно через парадный вход в таком виде. Даже свои длинные грязные русые волосы он укладывал с высоким начесом, как его идол, Джонни Кэш¹¹. Когда Чарли было три года, ему в лицо вцепился пес, оставив шрам на лбу, изогнувшийся над ярко-голубыми глазами в виде перевернутой концами вниз буквы «С». Собака явно чуть было не лишила Чарли левого глаза. Так же, как слишком широкая улыбка Мика Джаггера, этот шрам делал внешность Чарли уникально своеобразной; это был мужской трофей, резко контрастирующий с лощеной внешностью Рена. У него было лицо херувима: пухлые щеки, идеальной формы рот сердечком, растрепанные русые волосы и та «магия», которой обладали актеры и музыканты, когда появлялись на экране.

Именно эта магия очаровала Нильса Таркентона, который был так потрясен мальчишкой, исполняющим песни Фэтса Домино¹² в захудалом танцевальном зале в Нью-Джерси, что позвонил из таксофона в вестибюле Рену Аттикусу, чтобы вокалист сам его послушал.

Медовый голос Аттикуса имел достаточный диапазон, чтобы Рен мог справиться со всем, что ему давали; но сам он не писал песни, и все, что он придумывал, было похоже на подражание The Beatles.

Потом это станет одной из самых больших ошибок в истории рока из-за плохой коммуникации: фразу «звучит здорово», сказанную Реном по междугороднему телефону, Нильс принял за согласие взять Чарли Хикса в группу. Недопонимание в разговоре между этими двумя людьми стало причиной несчастий, преследовавших коллектив долгие годы. Убежденный в том, что высокий американец именно то, что нужно группе, чтобы выйти в первые ряды, Нильс тут же заключил договор с Чарли. Хотя Таркентон был прав насчет таланта Чарли, в итоге он очень ошибся в оценке его места и дорого заплатил за это. Группа уволила своего менеджера, когда начала записывать четвертый альбом, и заменила его Кенни Килгором, который до этого имел только опыт управления рестораном.

Со свисающей с губ горящей сигаретой Чарли пробирался к ней сквозь тесное море тяжелой мебели. К своему ужасу, Джемма не видела поблизости ни одной пепельницы. Заметив у него под ногами красивый ковер, Джемма поспешно схватила пепельницу с тумбочки и подставила ему под руку как раз в тот момент, когда гигантский столбик пепла упал с сигареты «Парламент». Он смутился, потом глубоко затянулся и потушил ее, вдавив в пепельницу. Чарли обвил рукой шею Джеммы и поцеловал ее в висок, прижав к себе. Он был пьян и пошатывался.

– Мы с девочками гадали, когда же ты доберешься сюда.

Когда он упомянул о «девочках», Джемма остановилась. Она не хотела, чтобы ее сравнивали с фанатками, даже с американскими фанатками, особенно с американскими литературными фанатками, и сомневалась, что эти двое с нетерпением ждали ее приезда. Неужели Чарли считает ее такой? Фанаткой?

По-видимому, он не считает ее равной ему артисткой, но это и неудивительно. Она позволила разрушить свою собственную карьеру. Сделал бы он то же самое ради нее? Стал бы ездить по всему миру ради того, чтобы удовлетворять каждый ее каприз? Она знала ответ на этот вопрос.

– Это был просто отпад, – сказала Пенни, изображая какой-то акцент, чтобы заявить о своей искушенности, и тоже затянулась сигаретой. – Песни Чарли изумительны.

– Неужели? – Джемма удивленно приподняла брови. Его последняя песня, написанная для альбома, была балладой «And Yet God Has Not Said a Word». Это последняя строка мрачной поэмы Роберта Браунинга «Возлюбленный Порфирии» о человеке, который душит свою возлюбленную ее собственными волосами.

– Если бы ты была здесь, ты бы их услышала, – сказала Пенни, будто близость к Чарли превращала ее в музыкальный авторитет. Чем дольше Тамсин и Пенни вертелись в этом кругу, тем смелее становились.

– Моя девочка. – Чарли держался за нее, не только чтобы самому не упасть, но и считая ее неким трофеем.

Джемма терпеть не могла, когда он ее так называл. Она не чья-то девочка.

Сегодня в номере было человек десять. На очень длинном бежевом диване Гэри Уэйнрайт увлеченно беседовал с кинопродюсером Топазом Маркони, который, по слухам, покупал документальный фильм о группе для одной крупной голливудской студии. Напротив дивана в кресле с подголовником сидел незнакомый человек в черных очках, одетый как лорд Байрон, и с любопытством пристально наблюдал за Чарли. Она вспомнила, что Рен работает с оккультистом, и решила, что это, должно быть, он. Из-за его маскарадного костюма она подумала, не призрак ли это самого Моне.

Очень беременная подруга Гэри Уэйнрайта, Минерва Смайт, устроилась, присев бочком на декоративном стуле рядом с Литературным занавесом. Короткая геометрическая стрижка русых волос Минервы резко контрастировала с длинными, пышными рыжеватыми локонами Джеммы.

– О, слава богу, ты здесь. – Минерва подняла глаза и помахала ей. – Мне было так дьявольски скучно, что пришлось беседовать с Кенни. Кенни, – повторила Минерва полным презрения шепотом. Джемма нагнулась и чмокнула ее голову. – Я так раздулась, Джемз. – И чтобы продемонстрировать, она подняла юбку почти до верха бедра и ткнула в него пальцем, оставив белую ямку на коже.

– У тебя же срок на следующей неделе, – сказала Джемма. – Чего ты ожидала?

– Я думала, у меня будет дом, где родится малыш, не какой-то жалкий номер в гостинице. Я собираюсь поехать домой к родителям после родов.

Джемму вдруг охватило предчувствие, что Минерва больше сюда не вернется, хоть она и считает, что уезжает лишь на некоторое время. Она любила Минерву, но женщины музыкантов то и дело появлялись и исчезали, и их дети тоже. У Гэри уже было двое детей от другой модели, живущей в Шотландии. Непостоянство стало почти частью их привлекательности. Подобно серфингистам, постояльцы номера Моне неслись на гребне волны славы и старались выжать из успеха все преимущества до последней капли, прежде чем она коснется дна. Умные понимали, что когда-нибудь это кончится. А других этот момент слишком опьянял, как туман, лишающий ориентации. Но Джемма чувствовала, что в конце концов за такую полную жизнь придется дорого заплатить.

– Кто это там? – спросила Джемма.

– Где? – Минерва оглядела комнату.

– Тот мужчина, похожий на распорядителя похорон.

Минерва нагнулась за тостом с лобстером.

– Что ты сказала?

– Нет, ничего, – ответила Джемма, рассматривая странного человек в неуместном здесь пальто и с длинными кудрями. Большая часть друзей Рена были из этого лагеря. Бедняга Рен, кумир всех девушек, с рыжими волосами и высокими скулами, автор легкомысленных песен, поэт, приравнивающий себя к Китсу, Бодлеру и Верлену, самый большой антагонист Чарли. То, что должно было стать совместным творчеством с Чарли для превращения двухминутных мелодий Рена в более изысканную современную музыку, теперь превратилось в лагерь дуэлянтов.

Разлад между Чарли и Реном привел к созданию нескольких песен, ставших хитами благодаря записям студии. Спустя два года и после двух первых хитов группа прославилась, несмотря на свои разногласия, но Чарли надоело быть членом еще одного ансамбля, исполняющего каверы, поэтому он начал внедрять в группе новую музыку, пробовал новые стили из Америки – блюз и кантри. А Рен, напуганный пустыми бальными залами, где они выступали раньше, который всегда был больше бизнесменом, хотел продолжать исполнять то, чего от них ждали фанаты – и руководство студии.

– Они по два раза в день дрались, – сказала Минерва, кивая на Рена.

– Им необходимо ездить в турне, – высказалась Джемма. – Слишком долго просидели в этой студии.

– Они становятся совсем другими, когда выходят на сцену, правда? – согласилась Минерва. – Как будто какой-то клапан открывается и выпускает все это напряжение.

Джемма подумала, что Минерва права. Время, проведенное вдали от сцены, вызывало у них ностальгию по их общей гениальности, по той редкой «магии», которая заставляла их группу – да и любую другую группу – работать. Джемма была вместе с ними, когда они слушали свой последний альбом «Flame of Night», и видела, как гордость заставила их забыть, насколько тяжело было его записать.

– Мне кажется, запись альбома похожа на роды, – сказала Джемма. – Нужно забыть боль во время родов, иначе больше никогда не решишься рожать снова.

Минерва рассмеялась, поглаживая живот.

– Я тебе расскажу, сравнимы ли эти два процесса.

Из угла комнаты донесся какой-то звук. Простой аккорд ля-диез.

В этом номере всегда звучала музыка; к этому ей пришлось привыкать. Мир Джеммы раньше был тихим, а Чарли любое пространство наполнял музыкой или болтовней. В разгар обеда трапеза могла превратиться в джем-сейшен, потому что кому-то пришла в голову идея, но сейчас звуки были более организованными.

Все повернулись на музыку, прозвучавшую у окна.

Чарли сидел на обеденном стуле, стоящем на двух задних ножках, вытянув длинные ноги на подоконник. Он мастерски взял несколько первых аккордов песни, которой она раньше не слышала.

 
вся твоя жизнь упакована в стоящие
на лужайке чемоданчики
думаешь мне легко будет когда ты уйдешь
 

Струны электрогитары звенели и дрожали, его пальцы яростно летали по грифу. Все в номере зачарованно молчали. Когда Джемма смотрела на выступление Чарли, у нее до сих пор бежал по спине холодок, и всегда, к сожалению, после этого она легче прощала ему скверное поведение. На этот раз она этого не может себе позволить. Проведенное вдали от него время позволило ей яснее его увидеть. Дело в том, что он ценил всех людей в своей жизни – от товарищей по ансамблю до менеджера и подруг, как бывших, так и нынешних, – в зависимости от того, насколько они ему полезны. Как только она поняла его, она уже не могла вернуться. Она уже никогда не сможет снова поверить, что его любовь настоящая. Тряхнув головой, она заставила себя освободиться от романтических воспоминаний о Чарли на залитой светом сцене.

Но Боже, как он был хорош. Джемма вспомнила, как ей хотелось стать близкой к гениальности в надежде, что частица передастся и ей. Вместо этого она ее поглотила.

Гэри Уэйнрайт соскользнул с дивана и одним взмахом скинул все с кофейного столика. Потом, внимательно наблюдая за Чарли, он продолжил колотить по мебели, будто это барабаны-бонго.

Руки Чарли плавно скользили по грифу гитары, грива его волос закрыла лицо, он был полностью погружен в свой личный концерт. Уэйнрайт присоединился к хору голосов, поющих припев, и, как теперь Джемма вспомнила, песня называлась «Now You’re Gone». Сегодня утром Рен заставил продюсера удалить из нового альбома именно эту песню. Это решение было ошибкой. Черт, все в этом номере понимали, что это ошибка, и Чарли собирался это доказать.

Она обернулась и увидела, что Рен взбешен, он сунул руки в карманы и в упор смотрел на Чарли. Эти двое вели учет, сколько песен, написанных каждым из них, попадает в альбом. Эта песня была прекрасна – прекраснее всех других, которые она слышала, и более мощная, чем все, что написал Рен в своем чистеньком и аккуратном стиле. Если бы она попала в альбом, то сразу же стала бы хитом. Она бы придала новый смысл творчеству ансамбля, и все присутствующие сейчас это понимали.

В том, что сейчас делал Чарли, была определенная тактика. В углу, с джин-тоником в руке, администратор компании EMI беседовал с музыкальным критиком. Если он видел, что всем остальным в номере очень нравится эта песня, это ставило Рена в неловкое положение, делало его аутсайдером в собственном ансамбле.

Взгляды Джеммы и Рена встретились. Его лицо отражало ее собственное. Хоть она и хотела сохранить лояльность Чарли, но подумала, что, возможно, ей Чарли не нравится так же сильно, как и Рену. Или даже больше. Странным образом эта невысказанная тайна связывала их. Он вздохнул, повернулся и остановился, пройдя мимо нее.

– Это хорошая песня, Рен, – прошептала Джемма. – Ты это понимаешь. Позволь ему получить эту песню.

– Просто это не наше звучание, Джемз. Это не песня Prince Charmings, это песня Чарли Хикса, а мы ведь все заодно, не так ли, милая. – Глядя на Чарли, Рен покачал головой. – И можно быть гениальным, но не вести себя при этом как говнюк.

Рен вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

Теперь Чарли согнулся на стуле, погруженный в мир своего звучного гитарного соло, которое он обуздал и вернул хору, а Гэри продолжал стучать по антикварной мебели номера Моне. Песня зачаровывала. У Джеммы перехватило горло, к ее удивлению.

Гитара смолкла, Джемма услышала, как выключился усилитель. Топаз Маркони захлопал в ладоши первым.

– Чертовски здорово, Чарли, – сказал он и свистнул. Джемма заметила, что музыкальный администратор чувствует себя неловко. Чарли добился своего.

Джемма подошла и села на табурет перед диваном. Через несколько минут Чарли опустился позади нее, смущенно приглаживая волосы, его голубые глаза горели. Он взял ее за руку, и она почувствовала его огрубевшие пальцы, покрытые многолетними шрамами от гитарных струн. Если она собирается рассказать Чарли о фильме во Франции, то должна быть готова сразу же покинуть Лондон. Она подарит ему эти несколько последних недель перед тем, как все изменится.

Они сидели и вместе смотрели, как Кенни, Топаз, Минерва, Расс, Гэри и даже две американки проводят вечер за разговорами и выпивкой.

По комнате бродил фотограф с камерой «Никон» на шее, снимал группки беседующих членов ансамбля. Она слышала, что его зовут Рик Нэш и он прилетел из Штатов, чтобы сделать фото для обложки альбома. Она узнала его лицо, и в ней проснулась ностальгия по Лорел Каньону¹³, где, как ей казалось, она несколько раз с ним сталкивалась.

Сейчас она тосковала по Лос-Анджелесу, который давал ей столько энергии. Почти два года назад во время концерта в «Виски-э-гоу-гоу»¹⁴ Чарли заметил Джемму, стоявшую в последнем ряду зрителей. Он прервал песню «Run for Cover» и, указав на нее пальцем, спросил ее имя. Все обернулись, волны лиц, ждущих ее ответа. С Джеммой случилось то, чего никогда раньше не бывало: она чуть не лишилась чувств. Чарли Хикс – тот самый Чарли Хикс, – плохой парень из группы Prince Charmings, прервал свой лучший хит для того, чтобы просто узнать ее имя. Это было самым романтичным из всего, что для нее кто-либо сделал за всю жизнь. И он ждал, утихомиривая и ансамбль, и зрителей, пока она не ответила: «Джемма Тернер», глядя ему в глаза.

– Думаю, я влюбился, Джемма Тернер, – сказал он, и его кривая улыбка стала еще шире.

Сейчас она почувствовала, как ее что-то неприятно кольнуло, некое предчувствие, будто она видит конец чего-то. Не только потому, что она уходит, но конец чего-то более важного сжимал круги и надвигался. К ее удивлению, от этой мысли ей стало необычайно грустно.

В ансамбле из уст в уста передавались одни и те же истории, которые она слышала десятки раз, и в разгар беседы один из них поднимался и хватал акустическую гитару, когда его осеняла какая-то идея. Дуновение отчаяния повисало в воздухе, и они плотнее жались друг к другу в такой вечер, их самолюбие внушало им, что они больше, чем этот ансамбль, но они боялись, что на этот раз музыка не придет на помощь. Каждый знал, что магию трудно возродить в другом ансамбле; иногда она случается лишь раз в жизни.

Кто-то рассмеялся, и Джемма повернула голову как раз в тот момент, когда Рик Нэш сделал снимок, щелчок и вспышка явно были направлены на нее. Она вспомнила, как ее встревожила внезапность этого снимка, она испугалась, что у нее была неподходящая поза и что он поймал ее совершенно неготовой.

Она ощутила чье-то присутствие, подняла глаза и увидела стоящего сзади мужчину, которого считала оккультистом. Он наклонился, его круглые темные очки опустились так низко, что она увидела его глаза странного янтарного цвета. Голос его звучал мягко.

– Вы принимаете правильное решение.

У Джеммы вытянулась лицо, она было озадачена.

– Не знаю, о чем вы…

– Неужели? – Он рассмеялся, закинув голову назад, рассыпав по плечам каштановые кудри. Одно быстрое движение, и он исчез.

Джемма с трудом поднялась со своего табурета, и к тому времени, когда она повернулась, она увидела, как он выходит из номера, кивнув Сержу.

– Подождите, – крикнула она.

Выйдя в коридор, она увидела, что там никого нет.

Из угла возле служебного лифта послышался чей-то смех. Там был Чарли с девочками – Тамсин и Пенни.

– Привет, Джемз, – лениво произнес он, будто ничего особенного не произошло, но было ясно, что она их поймала на месте преступления. Тамсин вытирала губы.

– Мы только что говорили Чарли, какая это замечательная песня, – сказала Пенни.

Джемма перевела взгляд на Чарли, который обиделся, что она не подошла к нему сразу, чтобы выразить восторг по поводу песни.

– Ты видел мужчину, который вышел отсюда?

Услышав, что она ищет какого-то мужчину, Чарли ощетинился, ирония ситуации не дошла до него.

– Нет, – резко ответил он, его взгляд скользнул дальше по коридору.

– Никто не выходил, кроме тебя. – Тамсин закатила глаза.

– Я его только что видела, – сказала Джемма. – Того оккультиста, с которым работает Рен.

За ее спиной появился Серж, он с трудом тащил мешок с пустыми пивными бутылками.

– Ты его только что видел, – сказала Джемма, напугав Сержа.

– Кого я видел? – Серж уронил мешок.

– Мужчину с длинными волосами и в черном костюме. Он только что прошел мимо тебя возле двери, минуту назад.

Серж переводил взгляд с Чарли, Тамсин и Пенни на Джемму.

– Простите, – сказал Серж. – Не было никакого мужчины.