Читать книгу: «120. Мог бы еще жить», страница 4

А переселенцы?! В их глазах смешались растерянность и тихая, робкая надежда: земля была пустой, необъятной, словно чистый лист – и все, что теперь должно было на ней появиться, зависело только от них. Кто-то поправил за спиной рюкзак, кто-то молча опустился на колени, подхватил горсть земли и медленно пропустил ее сквозь пальцы – пробуя на ощупь свою новую судьбу…

Место, отведенное им под поселение, оказалось удивительно удачным. На пересечении двух рек – Илека и Коктобе – природа словно сама приготовила для людей укромный угол. Широкая зеленая пойма, простирающаяся вдоль берегов, радовала глаз редкой для степей густой растительностью. Реки, в своем неспешном течении, дарили земле жизнь: даже в самую знойную пору здесь оставались сочные травы для скота и чистая вода для людей.

Одна изгибалась ленивыми петлями, словно обнимая будущие хутора, а другая, спускаясь с северо-востока, подхватывала живительную влагу и вела ее дальше по степи. Такое расположение было бесценным подарком: земля в поймах была мягкой и плодородной; воды хватало для скотины и первых посевов; близость железной дороги сулила связь с внешним миром, рынок для продажи излишков и возможность быстро добраться до крупных станций.

Когда переселенцы впервые окинули взглядом новую землю, начались долгие обсуждения: где ставить первые хаты, где копать колодец, куда гнать скотину на пастьбу. Лучшие места – ближе к реке, в защищенной от ветров низине за холмом – сразу привлекли внимание. Там вода была под рукой, да и земля казалась плодороднее, чем на голых степных пригорках.

И тут случилось то, что зрело давно. Симоненко – тихий, нескладный крестьянин с оравой малышей, – выбрал для себя скромный уголок у реки, там, где поднимается небольшой холм, словно естественная защита от степных бурь. Но не успел он воткнуть в землю первый колышек, как на него навалился Федорченко со своими взрослыми сыновьями.

– Это место наше! – рявкнул кузнец, оттолкнув Симоненко в сторону. – Моя кузница важнее для станицы!

Многодетный отец попытался возразить, но кулак Федорченко был весомее слов. В завязавшейся драке невысокий, худой Симоненко, несмотря на ярость, быстро уступил мощному кузнецу. Его повалили на землю, забрали колышки и без лишних разговоров начали размечать участок для подворья кузнеца.

Сгорая от стыда, унижения и злости, избитый поднялся с пыльной земли. Не проронив ни слова, собрал своих детей, поднял упавший узел с вещами и, не оборачиваясь, побрел прочь – через реку.

И странным образом за ним последовали Пономаренко и Чернышевский со своими семьями. Сжав губы, они уводили за собой скрипучие телеги и запылившихся детей. В тот момент их объединяла одна немая обида, одна боль, которую нельзя было забыть.

Они хотели уйти дальше, в самую глушь, чтобы навсегда прервать всякую связь с теми, кого еще недавно считали своими. Но уже через пару километров их остановила красота берегов реки Коктобе. Там, где трава была густой и мягкой, а ветви ив склонялись над тихими плесами, они почувствовали: здесь можно остаться и жить.

Когда переселенцы-новороссы впервые ступили на земли зеленого оазиса, в глубине меж деревьев они обнаружили ряд серых юрт. Возле одной из них, аккуратно выстроившись полукругом, стояла группа людей – тех, кого тогда называли киргизами.

Местные жители издалека наблюдали за пришельцами на том берегу и за группой изгнанников. Они не спешили, не суетились, лишь молча встретили пришельцев своим неподвижным, внимательным взглядом.

Старики в меховых шапках, с белыми бородами, сидели на ковре у входа в юрту, будто восседая на невидимом троне древней земли. Их лица были серьезны и спокойны: они видели многое – и кочевья, и войны, и солнце над бескрайними просторами – и знали, что земля не принадлежит никому навсегда.

За ними стояли мужчины помоложе – в тяжелых халатах, подпоясанных кушаками, кто в шапках, кто с непокрытыми головами. Их лица были загорелыми, суровыми, но без враждебности.

Три семьи новороссов – оборванные, усталые, с детьми на руках – глядели на них с настороженным любопытством, будто перед ними стояли духи самой степи: непонятные, древние, вечные.