Читать книгу: «120. Мог бы еще жить», страница 2

Уже в начале XX века Золотоноша превратилась в заметный промышленный и торговый центр: здесь работали заводы по производству чугуна, уксуса, мыла, кирпича, газированных и фруктовых вод, пива. Мельницы, маслобойни и крупорушки наполняли воздух звоном труда. Вместе с промышленным ростом расцветала и сфера образования: в городе открылись уездная школа, мужская и женская гимназии, сельскохозяйственная школа, а для любителей искусства – свой театр.

Но не всем в Золотоноше жилось сладко и припевающе. За крепостными валами, за торговым шумом ярмарок пряталась иная, более суровая правда. Бедняки, безземельные крестьяне, не сумевшие найти себе место под солнцем.

Одна из групп этого слоя населения, в первые годы века решили покинуть родной город. Длинной, впечатляющей колонной они двинулись на восток, туда, где за бескрайними степями начиналась Астраханская губерния. Шли с узлами за плечами, с детьми на руках, неся в сердце тусклый огонек надежды – найти землю, работу, обрести свою долю на новых просторах.

Когда путь привел их к Царицыну, их взглядам предстала великая Волга – полноводная, мощная преграда. В пригороде им пришлось переправляться через широкую реку на скрипучих деревянных паромах, которые день за днем перевозили усталых путников и их нехитрый скарб на другой берег.

Переправа стоила копейки, но даже эти гроши были на счету. На траве, прямо под открытым небом, взрослые раскладывали перед собой свои скудные запасы: кто доставал медный пятак, кто – затертую монету, кто – последний грош, завернутый в узелок.

У Чернышевских не нашлось даже мелочи. Тогда их отец решился и подошел за помощью к старшему из Федорченко.

– Ага, я что, по-твоему, деньги кую? – с усмешкой отрезал кузнец…

В тот день между переселенцами, должно быть, пробежала черная кошка. Когда колонна подошла к берегу, а тяжелые повозки одна за другой стали выстраиваться к парому, вспыхнула грубая свара. Семейство кузнеца Федорченко – крепкий, зажиточный мужик с тремя взрослыми сыновьями – не захотело ждать своей очереди. Толкаясь и крича, они нагло протиснулись вперед, вырываясь к парому первыми. В давке их повозка задела покосившуюся телегу Симоненко – бедняка с малыми детьми, – и та, скрипнув, съехала в кювет, застряв в грязи.

Крики, ругань, слезы – все смешалось у берега. Но справедливости никто не добился: сила всегда торопится быть правой. Федорченко с сыновьями уже грузились на паром, а Симоненко с его семьей остался вытаскивать свою телегу с помощью нескольких сочувствующих…

Дни за днями колонна двигалась по выжженной солнцем астраханской степи. Над их головами пел глухой ветер. На закатах степь багровела, словно старое золото, а ночью звезды висели так низко, что казалось – вот-вот и ты коснешься их рукой…

На полпути их снова ждала преграда – другая, еще более грозная река. Широкий в этих местах Урал раскинул свои воды, холодные и тяжелые, словно броня. Берега его были пустынны, и только кое-где среди трав и редких деревьев маячили крохотные селения – Базар-Тюбе, Кара-Тюбе, словно забытые в этом краю островки жизни.

Здесь, как и у Волги, путников ожидал паром. Старые, скрипучие настилы набрякли от воды, канаты натянулись, и под тяжестью повозок и людских тел паромы тихо стонали, словно сами реки неохотно отпускали этих усталых странников на новый берег. Расплачивались за проезд последними сбережениями, а нередко и натурой – отдавали остатки хлеба, последнюю овцу или истощенного быка.

Дорога за Уралом была тяжелой и голодной. На привалах, под колючим степным ветром, истощенные и измотанные люди разводили костры, чтобы хоть немного согреться. Варить им было практически нечего – лишь кипятили и пили воду. Пламя дрожало в темноте, отбрасывая длинные тени на пожухлую траву. Сидели молча, кутаясь в одежду и прижимая детей к груди, и только треск сучьев нарушал великую тишину этой целинной земли.

Дальше путь вел их вдоль реки Уил, узкой и неспокойной, словно живой серебряной нитью вплетенной в бескрайнюю степь. Им жизненно необходимо было держаться поближе к воде – реки были единственным спасением на этом бесконечном сухом просторе. Оставшиеся лошади, волы и коровы с козами, которых они вели за собой, нуждались в питье так же остро, как и сами люди. Без воды весь их маленький мир – повозки, узлы, дети, мечты о новом доме – рассыпался бы в пыль.