Читать книгу: «120. Мог бы еще жить», страница 5

Среди степенных мужчин, стоящих полукругом у серой юрты, особенно выделялся один. Он был моложе всех, худощавый, с серьезными чертами лица, в простой светлой одежде. На его голове сидела аккуратная тюбетейка, украшенная едва заметным вышитым узором. На груди, поверх халата, висел на шнуре темный кулон – возможно, амулет или молитвенный знак. В его облике не было ни гордыни, ни страха – лишь спокойная сосредоточенность человека, несущего в себе веру и традиции.

Когда переселенцы приблизились и остановились в нерешительности, именно этот молодой мужчина, первым сделал шаг вперед. Он чуть склонил голову – коротким, сдержанным движением, полным достоинства и уважения. Этот немой поклон был доброжелательным приветствием.

Переселенцы, уставшие, пыльные, с малыми детьми на руках, на миг замерли.

А потом, словно приняв безмолвный знак, хором кивнули в ответ.

– Меня зовут Бимагамбет, – представился он на чистом русском. – Я молда и мұғалім – местный духовный наставник, и учитель грамоты…

Неизвестно, о чем именно тогда был их разговор.

Уже днем позже, на пологом берегу реки, начали расти первые три мазанки. Солнце палило беспощадно. Повозка, нагруженная дерниной, скрипела, подъезжая к месту будущего жилища. Из степной дернины переселенцы нарезали длинные пласты – аккуратные, прямоугольные "кирпичи", из которых неторопливо выкладывали стены. Дерн, переплетенный корнями трав, был прочен, как настоящий камень, и хорошо держал форму. Мужчины укладывали пласты один к одному, плотно притаптывая их сапогами и лопатами, чтобы стены не расползались – словно скирдуя землю в прочную плоть будущего дома. Дверные проемы на время подперли косыми жердями, окна оставили маленькими – чтобы зимой не уходило тепло.

В первый же день к строительным работам переселенцев новороссов присоединились и местные жители. Они подносили привязанные к палкам ведра с водой подавали на верх дерн и жерди. Разговаривать друг с другом почти никто не мог: местные и малороссы общались на пальцах, жестами, улыбками. Понимание рождалось где-то глубже – в глазах, в поступках, в общем труде и усталости.

– Вместе легче, – сказал Бимагамбет маленькому в росте Пономаренко, передавая тому охапку сухой травы для крыши.

А вечером, когда жара спала и над степью растеклась прозрачная синева, все собрались у первого общего костра. Огонь потрескивал в сухих ветках, отбивая в темноте неровные световые пятна на лицах. Река неподалеку шептала свою бесконечную песню, а ветер, впервые за день ставший ласковым, тихо шевелил высокую траву.

Симоненко достал последний кусок черного хлеба, а Пономаренко – три яйца – ему удалось перевезти на новое место с собой десяток курочек с петухом. Кочевники из своих юрт принесли сушенный творог, куски вяленого мяса и кувшин с айраном.

И в этой немногословной трапезе, под звездным небом, родилась их первая настоящая община – скромная, бедная, но полная силы и доверия.

В округе это поселение стали называть “Отрубной”. Нигде это название не было закреплено на бумаге, но все знали: именно здесь три беднейшие семьи из Золотоноши навсегда "отрубили" связь со своими прежними земляками…

В советские годы его переименовали в колхоз "Леваневский", в честь легендарного летчика, одного из первых Героев Советского Союза. Тогда оно еще дышало: пахали землю, пасли скот, звенели колокольчики на пастбищах.

Но время неумолимо. Сегодня там пусто.

***

Мурат ага с сыном Нурланом стояли на месте, где когда-то шумели детские голоса, скрипели телеги, пахли свежей мазанкой первые дома Леваневского села. Теперь здесь остались только небеса, пыль и еле заметные следы прошлого.

В этот момент к ним приблизился мальчишка верхом на худенькой лошаденке. За спиной у него лениво двигалось небольшое стадо овец. Мальчику было лет десять: черные волосы выбивались из-под старенькой кепки, лицо обветрено, но глаза – узкие, живые и внимательные.

Подъехав ближе, мальчик уважительно снял кепку и громко поздоровался:

– Ассалаумағалейкүм, ата! ("Здравствуйте, дедушка!")

Аксакал первым повернулся к нему и улыбнулся в ответ. В его глазах мелькнула благодарность за эту простую, теплую вежливость.