Это моя первая художественная книга. И, конечно, я очень волнуюсь, как ты к ней отнесешься. Уверен, что ты читал разные книги, среди которых были те, которые ты вспоминаешь с особенным трепетом в душе. А были и те, которые ты никогда не вспомнишь, пожалев, что потратил зря время. Я понимаю, что она у тебя может вызвать самые разные эмоции и чувства. Но ты точно не сможешь остаться тем, кто ты сейчас.

Если ты мужчина, ты проживешь эмоции, которые когда-то, наверное, переживал и сам. Или, скорее всего, переживешь в будущем, если еще молод. А если ты женщина, то после прочтения книги, уверен, сможешь лучше понимать своего мужчину.

Эта книга во многом автобиографическая. Через описание главного героя я попытался показать те чувства, которые я проживал когда-то сам. Эта книга о сложности выбора, о проживании утрат, предательстве, о желании быть собой. Для меня написание этой книги было психотерапевтичным. Описывая некоторые события, я плакал. До конца проживал свои «замороженные» чувства, завершая, как говорят, свой гештальт. До какого-то момента я писал ее только для себя. Ну, и детей, которые возможно прочтут ее после того, как я умру или решу ее им показать. Потом я подумал, а ведь она может быть кому-то не только интересна, но и полезна. Потом стал все более и более становиться уверенным в этом.

Эта книга об обычных, но таких важных человеческих ценностях: семье, любви, детях, родителях, дружбе, доме… Читая книгу, ты будешь лишен права на незнание о том, что за любую ценность надо платить другой ценностью. Готов ли ты к этому? Если нет, то даже не пытайся заглянуть на любую из страниц этой книги. И живи той жизнью, которой живешь.

Читая, ты будешь сравнивать, а значит, размышлять о том, что ценно именно для тебя. Отревизировав свои жизненные ценности, расставив приоритеты, ты получишь свою трансформацию. Сильную или слабую – ты поймешь только в конце книги.

И если я буду полезен в изменении твоего сознания, а значит, в изменении твоей жизни к лучшему, к большей осознанности, то почувствую себя более счастливым, что написал эту книгу. А иначе, зачем писать?

Готов? Тогда в путь!

Часть 1. Полный трэш

Тридцатипятилетний Артем Гордеев был директором строительной компании. Компания занималась отделочными работами и продажей строительных материалов. И все бы хорошо, но, как бывает, пожалуй, у любого предпринимателя, наступает всё и сразу… Как у Артема в тот момент не «сорвало крышу», наверное, знал только он сам…

Начало своего пути

Артем в двадцать семь лет сам создал свою компанию, сразу после того, как вышел из кабинета своего бывшего директора, которому в течение часа, не торопясь, рассказал пятьдесят три причины своего желания уйти из компании, где он работал заместителем директора и был на хорошем счету.

Была поздняя осень девяносто второго года, он выпорхнул на крыльцо офиса своей теперь уже бывшей фирмы, жадно вдохнул носом хорошую порцию холодного воздуха, лукавым прищуром посмотрел по сторонам и понял, что он теперь свободен. Свободен! Прежде всего, в выборе своего нового пути. Было одновременно и страшно, что все новое и неизведанное ждет его, и легко, что наконец-то он был честен с собой и директором, к которому накопились вопросы и претензии, и он, наконец-то, их озвучил. И вот она, Свобода!

Днем Артем заехал к своим родителям сообщить о том, что он хочет открыть свою компанию. Отец работал крановщиком с большим стажем на металлургическом заводе, мать – сварщицей на машзаводе. Они внимательно выслушали его, и мама стала отговаривать.

– Сынок, ну, может, ты еще передумаешь, – запричитала мать, не скрывая слез, – Ведь там у тебя будет столько сложностей: и налоговая, и бандиты, и трудности… А где людей сейчас хороших найдешь, таких, чтоб не подвели? А тут тебя все-таки ценят и уважают, да и деньги, вроде бы, неплохие зарабатываешь.

– И мы не Рокфеллеры, – недовольно буркнул отец, – Денег тебе на стартовый капитал дать не сможем. И подстраховать тоже не сможем, если что.

«Ну, вот, заехал за благословлением и столько негатива сразу получил. Самые близкие и дорогие люди меня тормозят. Почему так?» – подумал Артем.

– Денег мне от вас не надо, а трудности есть на любой работе. И я открою свою фирму, за меня не волнуйтесь, мне уже двадцать семь лет и я сам знаю, что делаю! Ну, все, пока! Все будет хорошо! – сказал он и сразу вышел, чтобы не накалять обстановку.

Выйдя из подъезда, Артем, неожиданно для себя, пошел в лес. Далеко не надо было идти. Сосновый лес всегда был рядом с родительским домом, расположенным на окраине города, в спальном районе. Артем в детстве много времени проводил в нем, сначала катаясь с бабушкой на санках, потом, когда с отцом ходил за грибами и для изготовления лучшего на свете лука, потом, играя с друзьями, потом бегая на лыжах после уроков. Свободный молодой человек шел знакомой тропой к пруду. Густой запах сосен был свеж и приятен. Лес был ему знаком каждым деревом, каждой извилиной тропинок. Домой идти не хотелось. Подойдя к небольшому лесному прудику, в народе называемому «зеленкой», он нашел какой-то кусок фанеры, сел на кочку около подернувшейся ряской воды. Было прохладно, но снега еще не было. Артем смотрел на ровную как стекло воду, отражавшую небо. Ему вдруг вспомнился недавний разговор со старым школьным учителем физики Львом Ипатьевичем, случайно встретившимся с Артемом в городе.

Физик

Это было летом того же года. Артем тогда возвращался с работы и был не в духе. Он увидел Льва Ипатьевича издалека. Тот сидел на скамейке с блаженным лицом и сложенной вчетверо газетой. Было видно, как он просто наслаждается летним вечером: читает газету и курит сигарету, странно зажимая ее прямыми средним и безымянным пальцами. В какой-то момент Артем решил сделать вид, что не замечает своего учителя, но Лев Ипатьевич, как будто откуда-то зная о приближении своего бывшего любимчика, поднял голову и расцвел в улыбке. За годы он совсем не изменился и даже, как показалось Артему, немного помолодел. Когда Артем приблизился, он весело заговорил:

– Божечки вы мои, кого я вижу! Это же сам Артем Гордеев! Какими судьбами, молодой человек? – изрядно прокуренным голосом радостно заговорил он, приподнявшись со скамейки и протянув руку для приветствия.

– Здравствуйте, Лев Ипатьевич! Очень рад вас встретить. Да вот, иду домой с работы.

– И чего же Вы идете с таким мрачным лицом, позвольте узнать? – продолжал оптимистичным голосом щебетать он.

– Да нет, все нормально. Устал, может быть, малость. А так все хорошо. – Ответил Артем, слегка поеживаясь от обращения учителя к нему «на вы».

– Ну-с, рассказывайте, мой замечательный ученик, как ваши дела? Кем же Вы стали? – и, неожиданно сменив тему, продолжил:

– Вот не смогли Вы на моем экзамене блеснуть своим умом, увы, не смогли. А я тогда не смог вам поставить четверку, ведь должен же был хоть кто-то из класса получить отличную оценку. И я тогда подумал, что, пожалуй, вы единственный, кому можно поставить пятерку без сожалений.

Артем смутился и замямлил:

– Да уж, мне тогда попался трудный вопрос: про индукцию. Я и сейчас-то, после трехлетнего изучения физики в институте, трудно себе представляю, что это. А тогда… Спасибо Вам, Лев Ипатьевич. Я ведь прекрасно помню, как Вы тогда подошли ко мне и, увидев мой полупустой лист, парой фраз намекнули мне, о чем писать и рассказывать на сдаче экзамена. Мне, и правда, было неловко за ту пятерку. И, прежде всего, перед Вами…

– Ну-ну, все в порядке. Вы были одним из лучших моих учеников. И у меня не было сомнений, что Вам поставить. Надеюсь, в институте Вы себя всерьез реабилитировали?

– Да. В дипломе у меня все в порядке. Совсем немного не хватило, чтобы добраться до красных корочек. И Ваши уроки вспоминаю с особенной теплотой. Спасибо Вам, учитель.

Артем посмотрел на своего состарившегося учителя. Еще, преподавая в школе, у него были глубокие морщины, говорящие о непростой судьбе. Он курил, и отпечатки алкоголя на лице тоже нельзя было не заметить. Но глаза его были такими живыми. Какими-то юношескими, пацанскими, горящими глазами, наполненными радостью и мудростью одновременно.

– Ну, ладно. А живешь-то как? Работаешь? Есть ли семья? – он перевел разговор на другую тему.

– Да, все в порядке. Жена, дочка. Работаю наемным сотрудником в строительной компании.

– Чувствуешь, что это твое дело? – вдруг серьезным тоном заговорил учитель.

– Как будто да. Но… есть что-то такое, что мне не нравится.

– А цель у тебя есть?

– Не знаю. Никогда не задумывался об этом.

– Ты живешь как все? Этакий среднестатистический житель города?

– Но мне кажется, что все живут по-разному.

– Нет, у всех примерно одинаково: рождение – учеба – работа – пенсия – смерть. При этом первый пункт от тебя совершенно не зависит. Последний тоже, потому что неизбежен. Второй выбирают родители: в какой школе тебе учиться. Да и институт, видимо, тоже.

– Не совсем так, но, в общем-то, да. Я хотел поступать учиться в институт кинематографии, на кинооператора, но родители не отпустили в Москву, сказав «выбирай из того, что есть здесь в нашем городе».

– Вооот! Пенсию тебе тоже назначит государство. И, уверяю тебя, она будет совсем не такой, о которой ты бы мог мечтать. Поэтому единственное, что ты можешь выбирать сам – это работа. Но большинство не пользуются даже этой свободой. Большинство ходит на нелюбимую работу и ничего не хочет менять, находя тысячи причин для этого. Ну, дают ведь кусок хлеба. Вроде на жизнь хватает. Так и живут. Они отказываются от своих целей, своей мечты. Они не хотят общаться с более успешными людьми. И так, день за днем, ходят на свою нелюбимую работу, одним и тем же маршрутом. Получают одну и ту же зарплату, планируя, куда ее вложить. Хотя едва хватает на самое необходимое: жилье и еду. Не позволяют себе отдых, искренне считая, что не достойны его. Пять дней с утра до вечера ждут выходных, которые потом бездарно проводят. В эти дни тоже ограничивая себя во всем: денег-то нет. Иногда в них на какое-то время поднимается бунтарский дух, и они уходят со своих старых работ к новым хозяевам, исполняя их грандиозные планы. Снова и снова они живут не для себя, теряя дар под названием жизнь. Живут не своей жизнью, а той жизнью, которой от них хотят работодатели, жены, мамы, но только не своей. Живут, не выражая своих истинных чувств. Подлецу не смеют дать по морде. Любимому человеку не признаются в любви. Жаль, что понимать это начинаешь только перед смертью, в конце жизни, когда уже ничего не можешь изменить. И вот уже твоя могила с датами рождения и смерти, которые не зависели от тебя. С именем, которое тебе дали и ты его не выбирал.

– И что же делать?

– Жить! Жить ощущением движения к своей цели, когда-то выбранной тобой самим. Не зря же говорят: или ты выбираешь цель, или чья-то цель выберет тебя. Жить, давая возможность себе чувствовать ветер приключений, выбирая направления для путешествий. Побывать на всех континентах и океанах. Залезть на высочайшую из гор и погрузиться на дно самого глубокого ущелья. Полетать на высоте птичьего полета. Поесть самых экзотических фруктов, испить самого редкого вина. Жить, чувствуя себя и счастливым, и богатым. Это очень важно, потому что большинство по-настоящему богатых людей глубоко несчастны. Прожить всю гамму чувств: от утрат и потерь до безусловной любви. Почувствуй себя живым. Иначе твое место в матрице, где все тот же список приключений: рождение – учеба – работа на дядю – пенсия – смерть. Живи так, чтобы, лежа на смертном одре, не было сожалений, что не хватило мужества оставаться верным себе, что прожил чью-то, а не свою жизнь, что так много работал, что не хватило смелости выражать свои чувства, что мало общался с друзьями и близкими людьми, что не позволял себе быть счастливым, все время откладывая его до лучших времен.

– А как выбрать свою цель?

– Это не просто, дорогой друг. Найти цель на ближайший день – просто. Составить цели на ближайший год – тоже. А вот увидеть свою истинную цель.., ту, которая наполнит всю твою жизнь смыслами – задачка не из простых. И вообще, настоящая цель – та, которой при жизни ты не достигнешь. Она как бы вынесена за пределы твоей жизни. Когда ты найдешь любую свою цель, она наполнит тебя энергией, мощной энергией. Подобной той, когда ты влюблен и кажется, что твоей силы хватит, чтобы сдвинуть горы. Когда ты почувствуешь свою цель, она заставит тебя подскочить, забегать по комнате. У тебя будет невероятный прилив энергии. Ты не сможешь заснуть ночью. Будешь с нетерпением ждать утра, чтобы поскорее начать ее реализовывать. Вот как это будет! Настоящая цель та, которую ты не сможешь предать. Сначала ты выбираешь цель, потом цель выберет тебя. Если она истинная. Думай, чувствуй. Это все, что я могу сейчас тебе сказать, мой ученик. Пока…

Артем был настолько погружен в то, что говорил Лев Ипатьевич, что даже не заметил, как тот встал и, не прощаясь, побрел в сторону заходящего солнца. Нет, не побрел. Он весело зашагал, насвистывая какую-то веселую мелодию. И Артему даже показалось, что учитель несколько раз весело подпрыгнул, уходя все дальше и дальше.

Он решил еще немного посидеть. Приятный теплый ветер трепал его мягкие волосы. Пахло скошенной травой и мороженным. «Почему мороженным?» – подумал Артем, оглядывая окрестности парки и не находя глазами ни ларька, ни даже передвижного холодильного прилавка. Ему в этот момент почему-то вспомнилось его счастливое детство, и хоровод картинок из прошлого завертелся в его голове.

Мама

Артем часто записывал свои детские воспоминания в дневник.

«Самое яркое приятное воспоминание из детства, связанное с мамой – это выходные или праздники. Точнее, самое раннее утро воскресенья, когда можешь себе позволить поспать. Ведь не надо идти в школу или институт. И вот ты просыпаешь от звука скворчащих на сковороде пирожков и от этого дурманящего их запаха. И от маминого голоса: „Вставай! Пирожки остывают“. И я летел скорее в ванну, чтобы умыться, прибегал на кухню, а там целая гора вкуснейших маминых пирожков. По радио играет бодрая советская музыка или программа „С добрым утром“. И вот они, пирожки-пирожочки! Хочешь с мясом, хочешь с капустой, хочешь с картошечкой. Или даже с морковкой. Хочешь, ешь их с молоком, хочешь – запивай морсом. А еще нравилось макать пироги в уксус или горлодер. И ты мог есть, сколько влезет. Мама всегда делала большие пирожки, приговаривая: „Большому куску рот радуется“. И я радовался. И вот оно было счастье!!!

Второе яркое воспоминание о маме тоже пришло сразу: „Она всегда ругала отца за его старые и новые пьянки. Отец, если в этот момент был трезвым, то просто уходил из дому, не желая это слушать. Или, что было значительно реже, останавливал ее фразой „Ой-ой!“, типа „чего преувеличиваешь-то“. Мама не стеснялась матерных слов и при нас с сестрой могла очень „откровенно“ выражаться. Бывали случаи, когда она набрасывалась на отца с кулаками. Отец всегда в такие моменты только защищался. Особенно, если был трезвый. И обязательно кто-нибудь из родителей произносил столь страшную для меня фразу „Давай разведемся“. Я очень боялся их развода и всегда очень ярко себе представлял, как я буду выступать на суде. Ведь меня туда обязательно пригласят! Не могут не учесть моего мнения! И я даже репетировал, когда никого не было дома, свою речь в суде. Я почему-то знал, что меня судьи обязательно спросят: „А ты, мальчик, с кем хочешь остаться? С мамой или папой?“. И я бы тогда гордо ответил: „Я хочу остаться и с мамой, и с папой“. И тогда судья не сможет их развести. Никогда!

Мама всегда (за очень редким исключением) ходила на собрание в школу. А я всегда с трепетом ждал ее прихода. Я, конечно, понимал, что про меня ничего плохого не скажут, но все-таки боялся. А вдруг… Но мама всегда приходила счастливая и довольная. И на мой вопрос „что сказали?“ почти всегда говорила: „Ты у меня молодец! Про тебя говорили только хорошее“. У меня почему-то не было желания уточнять, что именно хорошее и я, наполненный гордостью за себя, сидел и слушал ее рассказ папе о других ребятах из нашего класса.

Помню довольно частые (как мне казалось) поездки в деревню к маминой маме, моей бабушке Варваре. Я очень не любил ездить в деревню. Во-первых, мне почему-то не нравился запах бабушкиного дома. Там пахло старой утварью и пчелиным воском. А еще камфорой и чем-то кислым. Во-вторых, мне не нравились вечерние посиделки под бражку и громкое распевание мамы с сестрами народных песен. Помню, как я, пятилетний пацан, всегда залазил маме на колени и громко неистово орал: „Мама, мама, не пой“. А мама не слушала меня и продолжала петь. Еще я терпеть не мог, что в деревне было много пчел, и они всегда меня жалили. Один раз пчела ужалила меня прямо в веко, и оно настолько распухло, что глаз закрылся. И я почти два дня ходил, как одноглазый уродец. Мне казалось, что все мальчики и девочки этой деревни смеются надо мной.

Помню неприятную историю, которую сам создал после первого класса, когда был в деревне. В сенях я увидел коробку с отцовскими папиросами „Беломор-канал“. И стащил у отца одну папиросину. Взял спички и пошел в огород покурить. Затянувшись пару раз, и сильно раскашлявшись, я понял, что мне это сильно не понравилось. И голова закружилась, и горло запершило. Дак, я ведь, дурак такой, пришел к маме, которая как раз сидела с сестрами и громко пела, и сказал ей: „Мама от меня чем-нибудь пахнет?“ – и дыхнул на нее. Она тут же учуяла запах папирос. „Курил!“ – утвердительно выпалила она. Даже не спросила, а сразу все поняла. Я начал, оправдываясь, придумывать какую-то жуткую историю о том, что деревенские мальчишки, что постарше, заставили меня покурить. Она решительно взяла меня за руку и повела искать этих ребят. И потащила меня на пруд, чтобы я ей показал моих обидчиков. Мне было ужасно стыдно и страшно. Стыдно от того, что сейчас она начнет ругать ни в чем невиновных пацанов. И страшно от того, что, когда обман раскроется, мне сильно влетит за это. И мне пришлось тогда честно во всем признаться. Я заплакал и сознался во всем. Мама со своей сестрой, тетей Людой, только по-доброму посмеялись надо мной и сказали, чтобы я больше так не делал. Уф, пронесло! Но история та крепко зашла в мою память.

А еще я хорошо запомнил, как мама тайком от меня уезжала из деревни, оставив меня, трехлетнего мальчишку с бабушкой на месяц, а то и два. Поезд в город отходил очень рано, часов в пять утра. Видимо потому, что деревенские жители выезжали на работу в город. И вот я помню, как мама тихо, так чтобы я не почувствовал, вставала, шепотом говорила с бабушкой, одевалась и уходила. А я-то только делал вид, что сплю. И после того, как хлопала дверь в избу, вскакивал и, рыдая на всю деревню, бежал до самого вокзала за мамой, а мама от меня убегала. Бабушка хватала меня, когда догоняла в охапку, а я брыкался, визжал. Мама, не оглядываясь, садилась в большой зеленый поезд и уезжала. Моему горю не было предела. Я сейчас явственно осознаю, что это абсолютно точно легло на мою неокрепшую душу ребенка незаживающей раной: мама бросает ребенка, и он от своей слабости ничего не может с этим поделать.

Еще была история про ручку.

Я тогда уже учился классе в третьем или даже четвертом. Я был примерным мальчиком, ни с кем не ссорился и уж тем более ни на кого не задирался. Как-то раз я вышел из школы в прекрасном настроении: и оценки „пятерки“, и погода отличная. Иду, радуюсь, размахивая портфелем. Вдруг меня окрикнул какой-то старшеклассник шпанистого вида. Я обычно таких стороной обходил. А тут:

– Эй ты, толстый, иди-ка сюда!

– Что? – говорю.

– Мне пацаны сказали, что ты сегодня мою ручку взял.

– Я? – задыхаясь от такой наглости, еле пробормотал я.

– Ты-ты! Ну-ка, покажи, какие у тебя ручки.

Я, будучи абсолютно уверенным в своей правоте, достал из портфеля пенал, открыл его.

Он взял пенал в руки, выбрал самую дорогую и красивую ручку и неожиданно сказал:

– Да, вот она. Значит, ребята не обманули, – и пошел, насвистывая мотив какой-то блатной песни.

Меня охватила невероятно большая гамма чувств: и злость на него, и страх, и обида, и унижение, и жалость к себе, и переживание утраты. Я стоял, как вкопанный, не зная, что мне делать в этот момент.

Когда я пришел домой, мама сразу увидела мое состояние.

– Что произошло, сынок?

– Ничего, – стараясь как можно более бодро, выпалил я.

– Ну, я же вижу, что-то произошло, – наставала она.

И тут я не выдержал напряжения и расплакался, вытащив на поверхность все свои закапсулированные чувства.

– У меня какой-то старшеклассник-шпана самую хорошую ручку забрал – задыхаясь от слез, промолвил я.

– Как забрал?

– Ну, так! Сказал, что это его ручка.

– А это твоя?

– Да, папа мне купил на день рождения.

– Хорошо! Ты же знаешь, в каком дворе он живет?

Я почесал затылок и вспомнил, что я его видел во дворе, где стояла хоккейная коробка. И даже вспомнил, что его младшего брата во дворе зовут Коржиком.

– Да, вроде знаю.

– Вот сейчас иди к нему и забери ручку, – просто и спокойно сказала мама.

Я удивился:

– Как это „забери“?

– Вот так просто, как отдал, так и забери. Подойди к нему и твердым голосом скажи: „Отдай мою ручку!“

– И все? – пытаясь найти хоть одну лазейку, чтобы не ходить, спросил я.

– И все! Давай, иди!

Я вышел из квартиры, сел на лестницу и стал думать, как туда не идти. Но в голове звучали слова мамы „Давай, иди!“

И я пошел. По дороге в соседний двор я несколько раз разворачивался. Мне все казалась моя речь неубедительной: „Как это я просто скажу "Отдай мою ручку!"? Да кто меня слушать-то будет? А если мне еще и накостыляют? Нет, я уж лучше совру маме, что я его не нашел, например. Маме-то совру, а самому-то стыдно будет. Ладно, пойду посмотрю. Наверное, нет его там, во дворе. И тогда маме честно скажу, что не нашел его".

Зайдя во двор своего обидчика, я увидел стайку больших пацанов. Почти все они были из шпаны. Они стояли, курили, разговаривали и смеялись. Я увидел среди них и брата Коржика. Стало тааак страшно. Я снова попятился и уже пошел к дому. "А что я маме скажу? Врать придется".. И мамины слова снова начали стучать в голове "Иди и забери". В этот момент у меня включилась какая-то смелость, и я решительным шагом пошел в сторону шпаны. Подошел к тому, который забрал у меня ручку, сзади. Сильно постучал ему по плечу. Он развернулся:

– Чего тебе?

И тут я выпалил громко и как можно более бесстрашно:

– Эй ты, верни мне мою ручку.

Неожиданно он засунул руку в потайной карман своего школьного пиджака, достал оттуда ручек пятнадцать-двадцать и говорит:

– Которая твоя?

Я сразу увидел среди прочих свою и забрал ее.

Тот, как ни в чем не бывало, развернулся к дружкам и продолжил с ними смеяться.

Я шел домой таааакой гордый. Я таким гордым не был даже, когда за один день получил целых восемь пятерок.

И теперь, когда мне страшно что-то делать, я вспоминаю ту историю. В ней так много энергии и силы. Спасибо маме за ее такие простые и полные силы слова: "Иди и забери!"»