Читать книгу: «Зеркала и отражения», страница 3

Господин Подгурский не верил, что из самой столицы пришлют сыскных агентов. Где Санкт-Петербург с миллионным населением – а где Тихвин, ставший домом для семи тысяч человек.

Для семи. Не для семидесяти или семисот, а всего лишь для семи.

Болеслав Иванович придерживался мнения, что девицы – это паломницы, приехавшие отмаливать грехи у иконы Божьей Матери. А то, что никто не подал в розыск, так страна большая. Сколько недель надо, чтобы проехать с востока на запад? Не одну. В империи столько таких грешниц, что и не сосчитать. Вот и всплывут их имена когда-нибудь лет эдак через десять. Но кто о них будет помнить? Только родные, и никто больше.

Приезд столичных агентов сыскной полиции оказался для судебного следователя не то что неожиданностью, а непостижимым чудом. Когда услышал, сперва не поверил, а потом кинулся к столу, достал из ящика папки и любовно погладил шершавый картон.

– Может быть, и сгодятся, – прошептал он самому себе и стал ждать: либо явится посыльный от исправника, к которому должны нанести визит гости, либо сами пригласят его, как непосредственного участника следствия по столь деликатному делу.

Ждать пришлось недолго.

Прибыл полицейский от Андрея Ивановича и передал просьбу незамедлительно явиться к нему с документами.

Как и положено чиновнику, Болеслав Иванович невнятно побурчал и отправился к исправнику. Сердце так и заходилось от стука. Всё-таки прибыли столичные гости, и неизвестно, с какой миссией.

После формального знакомства Подгурский деликатно положил на край стола стопку папок и отвёл глаза: мол, рад бы помочь, но увы, прежние старания пропали всуе.

Судебному следователю Шереметевский понравился сразу. Показался открытым и сведущим в сыскных делах господином, не держащим за пазухой ни камня, ни потаённых мыслей.

– Как я понимаю, – Леонид Алексеевич положил руку на казённые картонные папки, – там только…

– Да-да, – поспешил перебить судебный следователь, – акты вскрытия, отчёты да допросы нашедших тела. Как говорится, никто ничего не видел, никто ничего не слышал, и даже никто не заявлял о пропаже родных и постоялиц.

Шереметевский вздёрнул бровь.

– И постоялиц?

– Совершенно, верно. Мне подумалось, что если местные жительницы не пропадали, то это могут быть приезжие паломницы, а они останавливаются не только в гостинице, но зачастую на квартирах. Вот я и подумал… – судебный следователь прикусил губу.

– Правильно подумали, э-э…

– Болеслав Иванович, – подсказал исправник.

– Да, Болеслав Иванович, вы шли в правильном направлении.

– Кроме этого, – воодушевился похвалой петербургского гостя Подгурский, – я разослал по уездным полицейским участкам запросные листы о пропавших в их краях девицах. Но результата пока нет, – судебный следователь развёл руками.

– Стало быть, убитые девицы из других губерний. Хотя… – Леонид Алексеевич скосил глаза на исправника, – уездные власти не всегда обращают внимание на присланные бумаги, если они не из канцелярии губернатора или не из столицы.

Андрей Иванович натужно засопел, но не стал возражать.

– Я в этом уверен, – слова судебного следователя прозвучали столь двусмысленно, что исправник хотел возмутиться, но не стал. Только скулы у него заалели.

– Что ж, господин Гречёв, – тон Шереметевского был не официальным, скорее примирительным, – не будем вам больше досаждать своим присутствием.

– Ну что вы… – Лицо исправника обрело привычный цвет, и он поспешно добавил: – Я всегда готов содействовать вашему расследованию. Мои двери для вас открыты.

Когда вышли в коридор, Леонид Алексеевич некоторое время думал, как бы задать вопрос, чтобы он не выглядел бестактным, и наконец всё же спросил, обращаясь к судебному следователю:

– Теперь, Аполлинарий Андреевич, видимо, стоит посмотреть… карточки господина Сеневича?..

– Леонид Алексеевич, – улыбнулся Подгурский, – я заметил Руфима Иосифовича у гостиницы. Надо полагать, он вас там ждёт.

Через некоторое время в номере Шереметевского стало тесно. Все визитёры склонились над разложенными на столе фотографическими карточками.

– Складывается впечатление, что это одна и та же девица. Только вот антураж немного отличен.

– Вы правы, Яков Яковлевич, меняется только природа. А лица на самом деле умиротворённые, словно их не душили, а они сами легли и отдали души Богу.

Гурский молчал, хотя по его лицу было видно, что он желает что-то добавить, но не решается – то ли не хочет перебивать своё начальство, то ли соблюдает субординацию.

– Что ты хотел сказать, Роман Сергеевич? – Шереметевский заметил нерешительность сыскного агента. Тот указал пальцем на свёрнутую кольцом верёвку, лежащую у головы каждой из жертв.

– То, о чём мы говорили в поезде. Складывается впечатление, что это делал один и тот же убийца – то ли оставлял свой знак, то ли… – Гурский пожал плечами, – по иной причине. Но оставил всё-таки один человек.

– Я тоже это отметил, – поддержал сыскного агента Коцинг. – И больше скажу. Убитые найдены двадцать третьего июля, шестнадцатого августа, двенадцатого августа, – Яков Яковлевич переворачивал фотографические карточки обратной стороной, на которой были написаны даты, – ну и так далее. Мне вот какая пришла в голову мысль. Стало быть, девицы лишены жизни накануне. Правильно?

– Скорее всего, – кивнул Шереметевский, сощурив глаза.

– Так вот, накануне каждой даты был праздник: двадцать второго июля – день Святой мироносицы равноапостольной Марии Магдалины, пятнадцатого августа – Успение Пресвятой Богородицы, одиннадцатого сентября – день Преподобной Феодоры, ну и так далее.

– Вы, Яков Яковлевич, хотите сказать, что убийца, как бы помягче выразиться, приурочил…

– Леонид Алексеевич вначале сжал губы, потом со злостью продолжил: – Да, именно приурочил или посвятил преступления праздникам? – И сам же ответил: – Именно так. Тогда мы имеем…

Глаза присутствующих нацелились на исполняющего должность помощника сыскной полиции.

– Имеем одного злодея, который по неизвестной причине обряжает девиц в одинаковые платья, душит верёвкой, относит или отвозит трупы в места, где убиенных должны обнаружить на следующий день. Да, – Шереметевский посмотрел на доктора, – Руфим Иосифович, мне рассказывали о вашей дотошности.

Сеневич метнул взгляд сперва на губернского чиновника, потом на уездного.

– Скажите, когда вас вызывали в последние месяцы на освидетельствование трупов, вы ничего подозрительного не заметили?

– Вы говорите прямо, Леонид Алексеевич, что вас интересует? Не юлите, как наши местные власти.

Судебного следователя при последних словах доктора передёрнуло, но Подгурский взял себя в руки и ничего не возразил.

– Следы.

– Я вас не понял.

– Когда вы осматривали тела, не заметили, сколько цепочек следов шло к убитым?

– Вот этого я вам не могу сказать. Я предвидел, что убийство в декабре – не последнее, поэтому предупредил, чтобы меня сразу же звали, когда обнаружат тело. Но кто меня послушал? Правильно, никто. Когда я приезжал, на месте преступления было так натоптано, словно стадо диких оленей прошло по территории.

– Я надеялся, что хотя бы сей вопрос вы проясните.

– Увы, – доктор развел руками, – хотя… Знаете, Леонид Алексеевич, а ведь вы правы: когда я осматривал труп, то рядом видел уж очень глубокие следы.

– То есть вы хотите сказать, – подхватил мысль Сеневича Коцинг, – кто-то нёс тело на плечах?

– Не мне делать выводы, – улыбнулся Руфим Иосифович, – а вам. Я лишь предоставляю вам факты. Но здесь я выскажусь: тело несли на руках. Когда я делал вскрытие, то обнаружил в желудках девиц сонное зелье…

– Их сперва опоили и в бессознательном состоянии задушили? – в голосе Шереметевского проскользнула заинтересованность. – Где-то в другом месте? И перенесли трупы? Или принесли живыми, и уже на месте задушили?

– На месте.

– Почему же вы не отразили такой факт в отчёте?

– А кому этот факт нужен в нашем городе? – Сеневич снова метнул взгляд на Подгурского.

– Я бы… – глухо произнёс судебный следователь, но так никто и не узнал, что бы сделал уездный чиновник.

– Как я понимаю, девиц давно похоронили. А где их платья? – спросил Коцинг у умолкнувшего Подгурского.

Тот опять посмотрел на доктора.

– В мертвецкой, каждое платье в отдельном мешке. Я знал, что они ещё пригодятся.

– Хорошо. Значит, Яков Яковлевич, займитесь платьями. Они же где-то куплены, притом в таком количестве. Не по одному же он покупал? В таком случае платья различались бы, а они, как я понимаю, из одного материала и одного фасона. Видимо, даже пуговицы от одной фабрики, не так ли, Руфим Иосифович?

– Я не специалист по женским платьям, – хмыкнул Сеневич, – но могу сказать, что эти сшиты в одном месте. И вы, Леонид Алексеевич, полагаете, что убийца готовился к преступлениям, поэтому заранее купил платья? Но тогда получается, что он не бедный человек, располагает достаточными средствами. Так, у каждой жертвы на шее на серебряной цепочке висел вот такой крест. – Доктор достал из кармана платок, положил его на стол и развернул. В свете свечных огоньков блеснули крест, цепочка и кольцо с красным камнем, тускло отливающим, словно капелька крови. – Такие были на всех, кроме первой.

– Возможно, в первом случае нашедший позарился и на кольцо, и на крест, – высказал предположение Роман Сергеевич.

– Ну да! – Руфим Иосифович хлопнул себя ладонью по лбу. – А я-то гадаю, почему у первой жертвы расстёгнут ворот, и рука не так положена, как у остальных.

– Роман Сергеевич, – хотя сыскной агент был и по возрасту младше, и по должности ниже, Шереметевский не имел привычки при посторонних выказывать недовольство, которое иной раз возникало, а относился уважительно, хотя и «тыкал» подчинённому, – придётся тебе найти свидетеля и снова поговорить с ним, хотя… Я сам поговорю со всеми заново, а тебе надо будет в лавках, где торгуют такими изделиями, поинтересоваться, не покупал ли кто по десять вещиц сряду. Теперь по поводу опроса. Это не недоверие вам, Болеслав Иванович, но я предпочитаю сам видеть и опрашивать свидетелей. Возможно, они смогут вспомнить что-нибудь новое.

– Спустя столько времени? – с сомнением спросил Подгурский.

Леонид Алексеевич не ответил, лишь собрал фотографические карточки в одну стопку.

– Таким образом, можно подвести некоторый итог нашего разговора. Преступник – один и тот же человек, скорее всего, местный. Он должен был знать, что не встретит никого стороннего там, где намеревался оставить девиц. Да, господа, не смотрите так подозрительно. Убийца заранее планировал и ждал праздника, а попутно подыскивал девицу. Пока не знаю, как подливал ей сонное зелье и убеждал надеть платье. Не знаю, но на эти вопросы мы с вами должны найти ответы – и тогда мы найдём злоумышленника. Вот вы, господин Подгурский, уверены, что женщины – паломницы, приехавшие замаливать грехи у образа Богоматери?

– Я не уверен, но согласитесь, похоже на то.

– Руфим Иосифович, а вы что о девицах скажете?

– Незачем им было замаливать грехи, – усмехнулся доктор, – ибо они все были невинны, как первый снег.

– Странно и непонятно, – покачал головой Шереметевский. – Значит, девицы, видимо, по собственной воле облачались в подаренные платья. И просил их об этом даритель.

– Всё равно мне не понять, – нахмурившийся Попов теребил ухо, – зачем такие сложности? Задушил, зарезал, по голове топором ударил – и вся недолга. А здесь платья, крестики, кольца… Ничего не понимаю.

– Вот теперь нам, любезный Аполлинарий Андреевич, и надо понять, что хотел этим самым показать преступник. Остаётся на сегодня последний вопрос, – Леонид Алексеевич посмотрел на доктора. – Руфим Иосифович, вы, случаем, не отметили на карте места преступлений?

– А как же, – Сеневич, будто истинный волшебник, достал откуда-то довольно толстый свёрток. Где он его держал, Шереметевский так и не понял. – Вот, – доктор расправил карту, проведя по ней ладонями. – Здесь я отметил не только места, где нашли девиц, но и даты, когда сие произошло.

Картина вырисовывалась довольно странная. Тела были найдены около двух монастырей, которые располагались по соседству друг с другом, – Успенского и Введенского. Но самое странное, что в первом находили спасение мужчины, а во втором – женщины.

Леонид Алексеевич внимательно рассмотрел карту, водя пальцем от одного из крестиков, которыми были обозначены места нахождения убитых девиц, к другому. Потом сверил даты, но не обнаружил никакой системы, словно убийца раскладывал пасьянс из женских тел без порядка, как в голову взбредёт (или не хотел быть замеченным за столь варварским занятием).

– Вы оставите мне карту? – спросил Шереметевский.

– Да ради бога, – пожал плечами доктор и добавил: – У меня ещё несколько есть.

– Благодарю. Да, ещё, Руфим Иосифович, – вы, видимо, всех девиц вскрывали?

– Да, – кивнул Сеневич, но тут же нахмурился:

– А что не так?

– Всё так. Извините, но я забыл ещё об одном обстоятельстве.

– И о каком же?

– Вы осматривали руки покойниц?

– Ну да, – с некоторой подозрительностью ответил доктор.

– Что о них можете сказать?

– Не совсем понимаю вас, Леонид Алексеевич.

– Руки крестьянок, мещанок или прачек?

– Ах, вы об этом… – смутился Руфим Иосифович. – Честно говоря, мне даже в голову эта мысль не пришла. Я не слишком пристально их… исследовал. Мне показалось, что это не слишком важно.

– Ладно уж. Что ж, господа, пора приступать к дознанию. Яков Яковлевич, вам самая трудная задача: найти продавца платьев. И мне кажется, что преступник их приобрёл в другом городе, возможно даже, губернском, или в столице.

– Такое количество наш разыскиваемый мог купить сразу на фабрике, – дополнил Коцинг Леонида Алексеевича, но тут же спохватился: – Мне задание понятно.

– А ты что, Роман Сергеевич, притих? Мысли есть?

– Кое-какие есть, тем более что Болеслав Иванович сможет подсказать.

Упомянутый Подгурский приосанился.

– Конечно, одну имеем цель.

– Вот и ладушки. Тогда в путь, господа.

2

Андрей Иванович расстегнул ворот мундира. Теперь ему доставляла неудобство жара. Кабинет более стал походить на баню, нежели на присутственное место. Хотелось не только скинуть форму, но и забыть о петербургских гостях и о тех неприятностях, которые, как исправник полагал, ещё впереди. Столько насильственных смертей молодых девиц – и ни одного задержанного. Да что там задержанные! Их можно целый уезд найти, а вот ни одной личности так и не установлено. А всё этот Подгурский, будь он неладен. Судебный следователь! Только штаны на службе протирает, а не преступников ищет. Хорош уезд! Ни одного толкового чиновника, одни бездари и тупицы.

Исправник хотел помолиться, но только поморщился. Хотел было повесить икону в кабинете, но посчитал такое действо кощунственным. Сюда приходят разные люди, в том числе и церковные служители. Подошёл к окну, из которого были видны луковки куполов Богородичного Успенского монастыря, осенил себя крестным знамением.

– Господи, пронеси напасти стороной. Не дай рабу твоему Андрею пропасть в геенне огненной.

Дай силы вытерпеть беззакония и поношения, – снова крестное знамение.

Знал же ранее, что стоит самому вмешаться в расследование этого Подгурского, но лень-матушка взяла верх и нашёптывала, что, мол, и так все обойдётся. Ан нет, из самой столицы пожаловали, и по глазам видно, что не с простым заданием, а хотят, ироды, то ли в отставку отправить без содержания, то ли в какую-нибудь глушь загнать, в лучшем случае – становым. К его преподобию надо бы наведаться, хотя болен епископ, которую неделю с ложа не встаёт… Хотя чем тот может помочь? Благословением на правое дело? Нет, надо к архимандриту Ионникию – с ним и столковаться можно, и помощи и заступничества в нужную минуту попросить.

Но потом настроение изменилось. «Что это я всё об этих святошах? Ничего ещё не случилось. Ну, приехали господа из сыскной полиции нам, сирым и убогим, помочь. Ведь не только девицами приходится заниматься, а всем уездом, а это серьёзнее каких-то гулящих женщин. Так что страшного ничего нет – приехали, походили, поговорили и… уехали восвояси».

Но потом исправнику захотелось навестить уездного предводителя дворянства действительного статского советника Буткевича, памятуя о бурной юности последнего. Будучи студентом Императорского Санкт-Петербургского университета, юный Миша связался с народовольцами, даже распространял печатные издания противоправительственной организации, а после покушения на шефа жандармов генерала Дренте льна 13 марта 1979 года был заключён в Литовский замок. Но папенька, имевший в Тихвинском уезде самое большое поместье и около десяти тысяч десятин земли, задействовал все свои столичные связи, и… сын отделался лёгким испугом.

По распоряжению санкт-петербургского генерал-губернатора от 9 июня 1879 года он был выслан под гласный надзор в Вологодскую губернию. Там у Михаила Николаевича достало разума понять, что детские игры завершились и пора браться за серьёзные дела, и через три года он окончил юридический факультет. Ещё черед два года, опять же стараниями папеньки, получил место мирового судьи Тихвинского уезда, на котором прослужил до 1890 года, и тогда же получил чин действительного статского советника. И вот теперь избран предводителем дворянства. Имел большой вес и связи не только в губернском, но и в столичном обществе. С Михаилом Николаевичем Гречёв поддерживал отношения, назвать которые близкими или приятельскими было нельзя, – скорее нейтральными.

Андрей Иванович знал, что Буткевич находится не в поместье, а в городе. Приехал по каким-то общественным делам и, как всегда, остановился в своём доме. Хотя и не проживал в нём постоянно, но обзавёлся, так сказать, на всякий случай. Вдруг понадобится – гостей принять, или ещё по какой надобности. Не всегда удобно зазывать приезжих в поместье.

Исправник накинул на плечи тёплую шинель и приказал полицейскому подогнать к крыльцу сани. Зима выдалась снежной, и не видно было ей конца. Когда-то ещё потекут по улицам ручейки талой воды, размывая улицы и дороги…

Михаил Николаевич оказался дома и сразу же распорядился принять исправника.

– Андрей Иванович, какими судьбами! – предводитель дворянства шёл по кабинету навстречу исправнику, протягивая руку.

Буткевич даже в домашнем халате выглядел элегантно и по столичному изысканно. Бритое круглое лицо, короткие волосы с небольшой проседью у висков.

– Здравствуйте. – Андрей Иванович торопливо пожал протянутую руку и при этом щёлкнул каблуками, наклонив голову, словно гвардейский офицер.

– С чем пожаловали? – спросил хозяин и тут же спохватился: – Может быть, чаю или чего-нибудь более приятного? – Вернулся к столу и позвонил в колокольчик.

На пороге появился слуга, Андрей Иванович так и не понял откуда. Создалось впечатление, что из воздуха.

– Послушай, дружочек! Принеси-ка нам чаю и вишнёвой. И побыстрее. – Потом повернул голову к исправнику, указал рукой на кресло около низенького стола: – Садитесь, любезный Андрей Иванович. В ногах, как говорится, правды нет. – Сам опустился после того, как Михаил Николаевич грузно сел. – С чем пожаловали?

У исправника дёрнулся кадык от такого вопроса, но теперь было не до обид.

– Михаил Николаевич, вы, видимо, слышали о том, что в городе произошло несколько тяжких преступлений? – не стал говорить «убийств», как-то не очень было уместно в таком доме, такому хозяину.

– Да, мне говорил об этом господин Сеневич.

«И здесь этот докторишка отметился», – промелькнуло в голове Гречёва.

– Мы своими силами не смогли распутать сей клубок.

– Да, я говорил и с господином Подгурским.

«И этот туда же!»

– Так вот, из столицы к нам прибыли чиновники сыскной полиции.

– Об этом мне прислал телеграмму губернатор.

Андрею Ивановичу так и хотелось вскричать: «Все всё знают, один исправник, как китайский болванчик, только головой трясёт в незнании!».

Воцарилась неловкая пауза, которую прервало появление слуги. Поставив поднос на стол, он посмотрел на хозяина. Михаил Николаевич кивнул и разлил чай по чашкам, затем с хлопком откупорил бутылку и наполнил маленькие рюмки тёмнобордовой жидкостью.

– Прошу, – указал рукой и сам взялся за ножку рюмки. – В прошлом году получилась замечательная наливка. Попробуйте.

Гречёв поднял рюмку и пригубил. Напиток действительно был ароматным и оставлял во рту вишнёвое послевкусие.

– Стало быть, столичные сыщики уже взяли след? Или только намереваются начать расследование? – Буткевича, честно говоря, не интересовало само дознание, но он чувствовал определённую ответственность. Ведь его выбрали в уезде предводителем дворянства, и хотя должность не предусматривала вмешательства в полицейские дела, спокойствие мещан было важнее. Не хотелось, чтобы распространялись по городу слухи один нелепее другого и чтобы об этих слухах приезжие гости доложили вышестоящему начальству, в том числе и самому государю.

– О! Слишком ретиво. Боюсь, как бы они не поломали в спешке ног.

– Ух вы какой! – Михаил Николаевич погрозил пальцем исправнику. – Надо было раньше, Андрей Иванович, найти преступников. Тем более вы говорили, что хотели назначить каких-то крестьян убийцами.

После пятого смертоубийства исправник Гречёв на самом деле подыскивал кандидатуры для назначения убийцами. И чтобы слухи пресечь, и чтобы народ успокоить. Но как узнал об этом господин Буткевич, было не совсем понятно. Андрей Иванович говорил об этом только судебному следователю Подгурскому. Неужели тот обо всех разговорах докладывает предводителю дворянства?

– Так и сейчас не поздно, – проговорил Гречёв, глядя в глаза Буткевичу.

– Непременно попробуйте. Не хотелось бы выносить сор из нашей избы. Мы сами за собой можем убрать. Не так ли, Андрей Иванович?