Читать книгу: «Зеркала и отражения», страница 2

– Нет, наш Лекок до этого своими мозгами не дошёл, а вот Руфим Иосифович не только составил карту, но и заставил Гречёва сделать фотографические карточки или рисунки тел убиенных.

– Вам этот Сеневич фотографические карточки или рисунки не отсылал?

– Нет, он, видимо, надеялся, что всё-таки к нам пришлют сыскных агентов из столицы. Простите, если разочаровал.

– Нет, Аполлинарий Андреевич, мы прибыли к вам выполнять наш долг, поэтому у нас нет никаких к вам претензий. Хотелось бы, чтобы в Тихвине нам откровенно отвечали на вопросы, а не утаивали то, до чего мы всё равно докопаемся.

– Чем могу. – Попов, хотя и был немного навеселе, но голову сохранил довольно ясную, поэтому решил, что говорить лишнего не стоит. Ведь он сам напросился у Александра Николаевича на командировку в Тихвин. Хотел в краткие сроки провести расследование и вернуться «со щитом» в губернское управление. А вышло иначе: провёл почти неделю в уездном городе, расспросил почти сотню обывателей, монахов, полицейских (это, не считая исправника и его помощника, предводителя дворянства и церковного начальства), а всё без толку. Так ни на йоту и не продвинулся, только прислушался к Сеневичу.

«Аполлинарий Андреич, – вкрадчивым голосом говорил Руфим Иосифович, крещёный бывший иудей, – вот вы всё правильно делаете, но недостаточно. Девицы не опознаны, а местные власти попросту врут, прикрывая неправду отсутствием опыта в таких делах. Вы же умный человек, в университетах учились, столичные газеты выписываете – и знаете, что в Санкт-Петербурге создана ещё при прежнем государе сыскная полиция. Вот они там в ней и занимаются подобными преступлениями. У них опыт, которого в нашей губернии, даже если всех заинтересованных лиц собрать, не наберётся. Поэтому не ломайте копья, а вызывайте сразу же специалистов из столицы. Вы же имеете некоторое влияние на мнение нашего губернатора, вот вам и карты в руки». – «Вы, Руфим Иосифович, правы. Как ни прискорбно, но стоит просить помощи, иначе, чувствую, ещё хуже будет». – «Вот именно, голубчик вы мой, зовите помощь».

Об этом разговоре господин Попов умолчал, только покраснел, когда припомнил своё фиаско в Тихвине. Приехал, словно сведущий в розыскных делах дока, а уехал… стыдно вспомнить.

Более о преступлениях не разговаривали. Шереметевский решил, что лучше увидеть места убийств, карточки, почитать акты вскрытия тел. А уж потом строить планы на дальнейшее дознание.

5

Аполлинарий Андреевич проснулся довольно рано. У него издавна существовала такая особенность: организм сам подсказывал, когда надо подниматься. Вот и сейчас он открыл глаза за час до обычного подъёма. Голова после выпитого вчера не болела, но он всё же чувствовал некоторое недомогание. От сырого февральского воздуха шторы, закрывавшие окна кабинета (не стал вечером тревожить жену, а распорядился постелить на диване), казались тяжёлыми, словно за ночь отяжелели: ещё мгновение – и упадут. За стёклами не слышался городской шум: обыватели и торговцы ещё не проснулись. Чиновник для поручений поморщился, когда послышался редкий звон колокола с соседней церкви, почему-то напомнивший о чём-то неизбежном. Медные звуки уныло колотились о стёкла и пропадали в тяжёлых шторах.

Если бы не предстоящая поездка, Попов в такой хмурый день не пошёл бы на службу. Ослабевшее тело, а более того голова, казалось, наполнены сырой томительной тяжестью утра, а руки и ноги пронзало иглами боли.

Аполлинарий Андреевич поморщился, но умылся, оделся и приказал сварить кофе. Подобная вялость обычно охватывала его перед простудой, но чиновник для поручений считал, что прежде всего служба, а уж потом всё остальное.

На вокзал он прибыл первым.

Петербуржцы появились вслед за ним.

После того как поздоровались, Шереметевский указал на портфель, который держал в руках чиновник для поручений Попов.

– А нас не удосужились ознакомить с бумагами по дознанию.

– Но как? – изумился Аполлинарий Андреевич и скосил взгляд вниз.

– Это просто. – улыбнулся Леонид Алексеевич. – Вы вчера упомянули о том, что господин Сеневич подталкивал местные власти к ведению следствия, а это означает, что он слал телеграммы и губернатору. Так?

– Ну да.

– И потом, вы упоминали о фотографических карточках и рисунках. Это они в портфеле?

– Увы, Руфим Иосифович мне их не отдал, ждёт вас.

– Значит, по дороге мы сможем ознакомиться с бумагами, которые есть на сегодняшний день. Так?

– Так.

– Вот и чудненько.

Когда подали поезд, оказалось, что между уездным и губернским городами курсируют только вагоны второго и третьего классов.

Наконец поезд трижды прогнусавил свистком, выпуская вдоль дебаркадера белые клубы пара, заскрипел прокручивающимися колёсами, приспосабливаясь и набирая сил, чтобы тронуться с места. Сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее загромыхал на стыках. По мере обретения скорости стук сделался равномерным и уже не мешал разговорам, хотя собеседникам приходилось повышать голос, чтобы быть услышанными.

– Девицы так и лежали, как описано в отчётах? – спросил Коцинг.

– Что вы имеете в виду?

– Их никто не передвигал до описания?

– Насколько я знаю, не передвигали, – кивнул Попов.

– То есть до описания тел никто не касался? – уточнил Яков Яковлевич.

– Вы не знаете нашего доктора! – рассмеялся Аполлинарий Андреевич. – Он бы заставил всех восстановить картину происшествия вплоть до сорванной травинки. Я, конечно же, шучу, но Руфим Иосифович не дал бы испортить место преступления или, скажем, затоптать следы, пока он не осмотрит не только труп, но и территорию вокруг.

– Занимательный ваш доктор, – похвалил местное светило здравоохранения Шереметевский, – видимо, много уголовных книг читает?

– В его библиотеку не заглядывал, так что, Леонид Алексеевич, о книгах сказать ничего не могу.

– Хорошо, значит, вы пророчите одно знакомство с интересным человеком?

– Познакомитесь и увидите. Правда, есть у нашего доктора одна неприятная особенность, очень уж он любит поучать и вмешиваться во все дела. У нас к его характеру попривыкли, а вам, простите за… – чиновник для поручений при губернаторе не нашел ничего лучшего, как сказать, – мое поучение, но в первое время не спорьте с господином Сеневичем, а только слушайте, ибо… – и он махнул рукой, не договорив.

Отчеты по очередности передавали по кругу. Первым читал Леонид Алексеевич; каждый раз у него подергивался левый глаз, словно хотел подмигнуть отошедшей в бозе девице. Потом – Яков Яковлевич, в его руках бумага задерживалась дольше. Этот словно выискивал различия или одинаковость. Последним – Гурский, то прищуривая оба глаза, то, наоборот, открывая.

– Вы заметили, господа, одну общую особенность? – то ли вопрос, то ли утверждение прозвучало от Шереметевского.

Гурский хотел что-то сказать, но только несколько раз кашлянул в кулак, не иначе боялся высказаться прежде начальства. Это заметил исполняющий должность помощника и обратился к сыскному надзирателю:

– Роман Сергеич, у тебя появились новые соображения?

– Я… видите ли, господа, – Гурский всегда немного робел, когда предстояло докладывать о пришедших в голову мыслях. Ему казалось, что начальники засмеют и не станут слушать до конца его идеи.

– Давай, Роман Сергеич, по порядку.

– При чтении отчетов у меня складывается впечатление, что описана одна и та же девица. Платье похожего фасону, светлые волосы, да и руки уложены на груди. Да, лица у каждой из них разные, но…

– Хочешь сказать, что к убийству причастна одна и та же рука?

– Возможно, и одна, – выпалил Гурский и затараторил: – Посмотрите вот сюда, – он ткнул пальцем в лист бумаги. – Читайте.

– Что? – не понял Попов.

– Ну, вот это место, – снова сыскной надзиратель ткнул пальцем в строки, где упоминалась веревка, лежавшая рядом с головой убиенной, – и здесь, и здесь…

– Аполлинарий Андреевич, Роман Сергеевич хочет сказать, что по левую сторону головы каждой из девиц лежит сложенная веревка, которой убийца душил. Не удивлюсь, что отрезана от одного и того же мотка. Одинаковые расположения тел, одинаково скрещенные на груди руки, возраст и то обстоятельство, что девицы не опознаны. Все это говорит, что убивал один и тот же человек, – подвел итог Шереметевский.

– Почему один? – возразил Попов. – А если несколько человек договорились и совершают, как бы это выразить, по одному шаблону?

– Возможно, вы и правы, Аполлинарий Андреевич, но прочтите место, как сложены веревки. Такое ощущение, что действовала одна и та же рука. Нет, дорогой новгородский хозяин, мы будем искать одного и того же убийцу. Я не понимаю, что он хотел вот этим всем, – указал на бумаги, – показать. Нам надо выяснить, и, может быть, тогда мы с вами разгадаем, для чего убийца так поступает.

– А если один убивает, а второй, как художник, делает картинку? – не сдавался чиновник для поручений.

– Это тоже не исключено, хотя… – Шереметевский на миг задумался. – Аполлинарий Андреевич, скажите, пожалуйста, когда в прошлом году в ваших краях выпал снег?

Попов посмотрел на петербургского гостя, как на неразумное дитя.

– Зачем это вам?

– Ну, когда? – настаивал Леонид Алексеевич.

– В середине ноября, я думаю, – нерешительно произнес Попов.

– А точнее?

– Ну да, в середине ноября.

– Тела же были найдены, – Шереметевский закрыл глаза и по памяти начал вспоминать, медленно выговаривая слова, – вот, двадцать первое ноября, двадцать второе декабря, вот еще в январе. Когда нашли тела, не обратили внимания, сколько следов протоптано к трупу и шла ли девица сама, или ее нес кто-то, или ее несли?

– Простите, – покачал головой губернаторский чиновник для поручений, – я не задавал таких вопросов. А в отчетах осмотра не припоминаю, чтобы кто-то об этом писал.

– Плохо, – посетовал Коцинг. – Вот тогда бы мы точно знали, один ли убийца или нет, и добровольно ли девица пошла в лес или была принесена, будучи мертвой или в обморочном состоянии.

– Простите, господа, но мне и в голову такие вопросы не приходили, хотя сейчас понимаю, они наиважнейшие. Возможно, наш вездесущий и любопытствующий доктор Сеневич не упустил возможности осмотреть места преступлений. Возможно, сделал карточки, однако если… память у него отменная. Не удивлюсь, если он с ходу вам выдаст свои размышления по поводу того, кого подозревает, и назовет фамилии всех убиенных девиц.

– Он что, провидец или, может быть, сам совершил все убийства, чтобы привлечь к ним внимание?

Попов в ответ на слова Коцинга рассмеялся. Только потом, когда петербуржцы встретились с доктором, стала ясна причина веселия.

Глава 2

1

Уездный город Тихвин ничем особенным от таких же городов России не отличался. Небольшой по численности, да и по занимаемой площади. Согласно последней переписи, здесь обитали 6587 человек обоего полу, из которых мужчин – 3112, женщин – 3475. Но, надо отдать ему должное, сей град принимал в год до ста тысяч паломников, имеющих желание поклониться иконе Божьей Матери, по легенде чудесным образом явившейся на берегу реки Тихвинки 9 июля 1383 года и нашедшей пристанище в Успенском мужском монастыре.

Невзирая на обещание старшего чиновника для поручений при губернаторе Попова, прибыли в Тихвин только к вечеру, уставшие, вымотавшиеся, словно целый день разгружали четырёхпудовые мешки.

Надо бы наведаться к исправнику Гречёву (как-никак главный человек в городе!), но не было никакой охоты вести под вечер разговоры о преступлениях, которые так и остаются нераскрытыми, и слушать провинциальные похвальбы: мол, искали, землю рыли, а всё без особого толку.

– Конечно, не следует так поступать, – чиновник для поручений при губернаторе сделал страдальческое лицо, словно его вели на казнь.

– Не томите, Аполлинарий Андреевич! Что вы предлагаете? Если у вас нет приличной гостиницы, то я готов остановиться сегодня хоть на постоялом дворе. Лишь бы там было чистое бельё, горячий чай и что-нибудь закусить, – усталым голосом сказал Шереметевский, тем самым выразив мнение и остальных петербургских гостей.

– Я бы предложил вам навестить доктора Сеневича. – И, заметив удивлённые взгляды сыскных агентов, быстро пояснил: – У Руфима Иосифовича большой дом. Проживает он один, не считая поварихи, по совместительству прислуги, и Фёдора, который и дворник, и плотник, и ко всем ремёслам работник.

– Предложение лестное, но уже сегодня, я думаю, и исправнику, и предводителю дворянства будет известно, что приехавшие дознавать дело остановились у человека, который, как вы сказали, не слишком ладит с властями.

– Здесь вы правы. Тогда остаётся… – Попов цыкнул и потёр нос ладонью, почувствовав, как тот замёрз. – Ну, есть тут одна гостиница, правда, не столичного пошиба, как бы это выразиться, – он опять потёр нос, – не европы, но хозяин приличный и ужин подаст не хуже, чем в «Знаменской».

– «Знаменской»?

– Ну да, – Попов показал, что не лыком шит и останавливался в этой столичной гостинице.

Шереметевский не стал говорить, что «Знаменскую» уже лет пять назад переименовали в «Большую Северную» и в последнее время шли разговоры, что нынешний владелец не прочь уступить гостиницу новому хозяину. Так что «Знаменская» – не лучший объект для упоминания о столичной роскоши.

– Распорядитесь, чтобы везли нас туда. – Леонид Алексеевич хотел нахмуриться, показать начальственный вид, но от усталости только глубоко вздохнул, отдавшись на волю чиновника для поручений при губернаторе.

Следующий день выдался по-зимнему морозный. Снег под ногами скрипел, словно высохшие сучья в лесу. Небо улыбалось бесконечной голубизной, и солнце одиноко бежало среди воздушного прозрачного моря.

Леонид Алексеевич поднялся рано. Зажёг свечи, которые время от времени шипели и стреляли маленькими искорками, но света давали достаточно, чтобы исполняющий должность начальника санкт-петербургской сыскной полиции мог снова начать читать акты обнаружения и вскрытия покойных девиц. Но не успел отложить в сторону первый лист, как раздался довольно тихий стук, более походивший на шуршание или возню гостиничных мышей.

Шереметевский сперва не обратил на него внимания, но стук стал более настойчивым.

– Кого там принесло? – прошептал Леонид Алексеевич и отпер дверь.

В коридоре стоял невысокий господин в шубе нараспашку, в руках держал меховую шапку.

– Простите за беспокойство, господин Шереметевский, но прежде, чем вы встретитесь с господином Гречёвым, мне хотелось бы с вами поговорить тет-а-тет. – Незнакомец увидел вздёрнутые в удивлении брови петербуржца и сразу же торопливо представился тем же грассирующим голосом, что и начал разговор: – Руфим Иосифович Сеневич, местный эскулап. – При последнем слове на круглом лице появилась добродушная улыбка.

– Прошу, – Леонид Алексеевич отступил в сторону, приглашая гостя в нумер.

– Благодарю, – теперь улыбка на лице доктора была слегка смущённой, – но предупреждаю вас сразу, что, принимая меня первым, вы навлекаете на себя недовольство господина исправника.

– Мне не привыкать, – петербуржец указал рукой вглубь комнаты.

Закрыл дверь.

– Я… – начал Сеневич, но тут же осёкся.

– Вы раздевайтесь, в номере довольно жарко.

Через некоторое время сидели в креслах.

– Простите, что не могу ничего предложить. Вы сами понимаете, что здесь я в качестве нежелательного лица, которое приехало донимать местные власти.

– Их полезно донять, иначе они не увидят ничего далее собственного носа. Вы простите, что вот так врываюсь к вам, но наболело. Если ничего не предпринимать, то преступления будут продолжаться и далее.

– Вы в этом уверены?

– А как же! – Взгляд Сеневича выражал заметное беспокойство. – Ранее была надежда на то, что из столицы приедут люди, которые расследовали не одно преступление и найдут злодея, но теперь некое сомнение закралось в голову…

– Вы говорили, что я навлеку на себя недовольство исправника?

– Именно так. Вы же встречаетесь со мною первым, а не с ним, представителем власти. Он вам этого не простит.

– Извините, Руфим Иосифович… – Шереметевский вопросительно посмотрел на доктора: мол, могу я к вам обращаться по имени-отчеству? Сеневич кивнул. – Но я прибыл сюда не искать расположения господина исправника, а заниматься делом, которое мне доверил господин Дурново. Поэтому если будут чиниться препятствия, то ваш Гречёв ответит перед ним.

В дверь снова раздался стук.

Сеневич вздрогнул.

– Вы кого-то ждёте? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Нет, – ответил Шереметевский и пошёл открывать.

За порогом стоял Попов, а позади него Коцинг и Гурский.

– Проходите, господа. Разрешите представить: доктор Сеневич, а это мои помощники Яков Яковлевич Коцинг и Роман Сергеевич Гурский. С господином Поповым вы, видимо, знакомы.

– Совершенно, верно. – Руфим Иосифович с жаром пожал руку Аполлинарию Андреевичу, а потом петербургским гостям.

– Надеюсь, вы не против присутствия этих господ при нашей беседе.

– Отнюдь, я буду рад поделиться своими соображениями. Ведь это вы, – доктор посмотрел сперва на Коцинга, потом на Гурского, – будете вести расследование?

– Мы, – в один голос произнесли Яков Яковлевич и Роман Сергеевич.

Когда расселись, с минуту молчали, только обменивались взглядами. Никто не решался первым начать разговор.

– Если уж вы все у меня в гостях, – Шереметевский окинул взором сидящих, – то по праву хозяина я начну первым. То, что девицы умерщвлены одной рукой, ясно не только по отчётам и актам, а по возрасту убиенных, расположению трупов, их позам, верёвке. Здесь, по-моему, понятно…

– Это вам понятно, но не нашему исправнику, – с горячностью вставил доктор и украдкой посмотрел на Попова.

– Сейчас мы говорим о сидящих в этом номере, а здесь собрались мастера своего дела, на счету которых не один десяток раскрытых преступлений.

– Хорошо. – И доктор рассказал о своих выводах, которые почти полностью совпадали с теми, о которых говорили в поезде. – Так что всё обстоит вот таким образом.

– Понятно, – произнёс Шереметевский. – Но вас никто в Тихвине не хочет слушать?

– Совершенно, верно, никто, – вздохнул Сеневич. – Наш исправник уверен, что девицы гулящие и сами виноваты в своей гибели. А того, что обстоятельства убийства одинаковы во всех случаях, Андрей Иванович не берёт в расчёт; вернее, он больше слушает нашего судебного следователя Подгурского, – А это что за птица? – вмешался в разговор Коцинг.

– Не птица, а жук навозный, – пробурчал доктор, потом сжал губы, но не выдержал и продолжил:

– Считает себя сыщиком от бога, хотя ни одного серьёзного дела не раскрыл. Только семейные драмы, когда никого искать не надо, а сами виновники по пьяной лавочке что-то совершат и сразу же бегут каяться…

– Ну, таких и в столице хватает, – ухмыльнулся Яков Яковлевич.

– Неужели? А я думал…

– Руфим Иосифович, во всех городах живут люди, которые любят показывать свою значимость.

– Ладно, – прервал беседующих Шереметевский, – об этом поговорите на досуге. А сейчас… В выводах вы правы – скорее всего, преступник действует в одиночку или, в крайнем случае, имеет одного помощника. – Заметив любопытный взгляд Сеневича, пояснил: – Видите ли, девицы не пушинки и, как я вижу по отчётам, найдены не на дорогах, а в лесу или в поле, куда на санях или телеге не подъехать…

– А-а, – протянул доктор. – Я об этом не подумал.

– Нам Аполлинарий Андреевич говорил, что вы заставили исправника сделать не только фотографические карточки, но и пригласили художника для зарисования трупов.

– Да, карточки и рисунки у меня дома, я их вам представлю позже.

– Хорошо, а теперь, господа, пора вашего исправника навестить. – Шереметевский поднялся.

– Леонид Алексеевич, извините, что займу минуту вашего времени, но вы должны знать. Вы полагаете, что у нас в уездном городе, как и в столице, все зиждется на табели о рангах…

– А разве не так?

– Кто кого сильней и важней в уездном городе, вы, господин Шереметевский, не вполне себе представляете. Если хотите знать, кто кого в уезде старше, на должности не смотрите. Здесь местная табель о рангах, здесь правит бал не должность, а другое обстоятельство – финансовое. Первое место в городе занимает управляющий откупом. И не важно, кто он – чиновник или купец. Ему в первую очередь и честь, и уваженье, и прислушиваются к нему, когда городские решения принимаются. Это такого человека и в кумовья зовут, и на свадьбы в посажённые отцы. Каждый божий праздник после обедни – к нему на поклон, согласно местному рангу, а каждое первое число всем чиновникам он шлёт, как бы это сказать, свой презент: кому вина и пива, кому только мёду, а кому и толику наличности. Вот это самое презентование и есть табель о рангах: кому откупщик больше платит, тот чиновник важнее, и от него что-то в городе зависит. Важнее всех, конечно, у нас исправник, господин Гречёв – он так себя за десять лет поставил, что и откупщик к нему на поклон идёт, хотя тот и купается в деньгах, как Крёз какой-нибудь. После исправника в ранге становой, потом секретарь земского суда, за ним уездного. Это люди первого сорту, за ними идёт мелкая сошка – судья, казначей, стряпчий, винный пристав. А всех ниже – штатный смотритель да учителя: ими никто не занимается, и никакого к ним уважения нет, откуп им копейки не даёт, и даже к Пасхе полштофа полугару не пришлёт. Да и в гости их не зовут, разве только из милости или когда учитель на дому у кого-нибудь повыше рангом детей обучает. Вот такой у нас расклад, Леонид Алексеевич. Поэтому обиду нанести можно быстро, а вот расположение получить не всегда удаётся.

– Как вам? – поддел чиновник для поручений Попов.

– Как мне, – серьёзно сказал Сеневич, – хотя я никогда не стремился быть в списке отмеченных.

– Так кто в вашей табели о рангах стоит на первом месте?

– У нас – не чиновник и не купец, а епископ Исаакий.

– Настоятель Богородичного Успенского монастыря? – изумился Леонид Алексеевич.

– А что вы так удивляетесь? Его преосвященство чуть ли не весь город в руках держит. Правда, в последние месяцы он сильно болеет, но всеми делами заведует архимандрит Иоанникий, его, так сказать, правая рука. А монастырь – самое богатое, простите за излишнюю грубость, заведение: именно сюда стремятся паломники со всей России, чтобы поклониться нерукотворной иконе, – Сеневич скривился. – Простите, если затронул ваши чувства, как верующих. Но я вам всё рассказываю не для очернения, а для того, чтобы вы видели, кто есть кто в наших краях.

– Но ведь иерархам запрещено заниматься откупом? – неожиданно возмутился Гурский. – Запрещено, но во всяком деле есть обходные пути, если имеешь доверенных лиц. – Доктор поднялся первым. – Вы меня простите, но не смею вас задерживать. Вас, видимо, уже заждался господин исправник. Фотографические карточки и рисунки я вам представлю позднее… после вашего визита к нашему барину.

На удивление, господин Гречёв, уездный исправник и по совместительству божок местного розлива, с самого рассвета находился в присутственном месте, в своём кабинете, который он занимал почти десяток лет. Он приказал растопить печь и не жалеть дров, но через некоторое время пожалел о своем решении. Пришлось приоткрыть форточку, чтобы не заснуть в удобном кресле от размаривающей жары.

Ещё с вечера к нему прибежал запыхавшийся городовой с таким невнятным докладом, что ничего невозможно было понять. Только отдышавшись, страж порядка поведал, что в гостинице остановился чиновник при губернаторе господин Попов и с ним ещё три господина. Солидные такие, словно большое начальство. И, судя по разговорам, прибыли из самой столицы.

«Добился всё-таки докторишка, – со злостью подумал исправник, – приезда столичных господ. Теперь жди неприятностей! И отчего же они не сразу прибыли ко мне?»

– Сколько их?

Городовой вытянулся.

– Четверо.

– Четверо? – вслед за полицейским повторил Гречёв.

– Так точно. Трое из столицы, а четвёртый недавно у нас уже был.

– Чиновник для поручений Попов?

Вопрос остался без ответа.

– Ладно, ступай.

Андрей Иванович задумался. Было о чём. От губернатора приезжал для производства следствия этот самый Попов, но успехов не достиг, только от Сеневича вольных мыслей набрался и вот сейчас может подвести под монастырь… Ах да, монастырь. Надо Его Преосвященство попросить, чтобы не слишком уж усердствовали петербургские гости. Ну, задушили девиц, и что с того? Сами, видно, напросились. И из-за них здесь принимать нежеланных гостей? Дай бог, чтобы не стали совать нос в другие дела…

Принесённый чай уже порядком остыл. Гречёв с некоторой злостью поглядывал на дверь в ожидании, когда доложат о прибытии приезжих. Когда стали одолевать расслабленность и предательский сон, раздался довольно тихий стук – Андрей Иванович не любил, когда подчинённые показывали служебное рвение посредством штурма двери.

– Заходите, – голос исправника дрогнул и внезапно охрип. – Заходите! – крикнул повторно и поднялся с кресла, оправляя мундир. Потом спохватился и потёр ладонями лицо.

– Ваше благородие, к вам… – полицейский замялся, но тут же поправился: – Господин Шереметевский из Санкт-Петербурга.

– Зови, – Гречёв нахмурился.

Андрей Иванович сам не знал, как принимать гостей: с заискиванием, или сразу показать, кто хозяин в городе. Но всё-таки поднялся и пошёл навстречу входящим господам.

– Здравствуйте, – проговорил с такой добродушной улыбкой, словно всю предыдущую жизнь только и мечтал о подобной встрече. – Рад высоким гостям. Не так часто приходится принимать чиновников из самой столицы. – Исправник лукавил, но так натурально, что поневоле хотелось ему поверить, хотя в глазах его виднелись холодные огоньки. Мол, без вас жили в неге и спокойствии, и могли бы дальше так и продолжать.

– Здравствуйте, – произнёс в ответ Шереметевский, пожал протянутую руку и представился:

– Леонид Алексеевич Шереметевский, помощник начальника санкт-петербургской сыскной полиции. Вам, господин Гречёв, видимо, из канцелярии губернатора сообщили о цели нашего столь неожиданного визита.

– Да, я знаю, хотя… – Андрей Иванович метнул в Попова взгляд, словно стрелу из тугого лука, – господа из канцелярии не удосужились меня известить. Или, – сгладил возникшую неловкость, – вы опередили депешу.

– Произошло недоразумение, – поспешно произнёс Аполлинарий Андреевич и с извинениями в голосе добавил: – Всегда в наших учреждениях найдутся нерасторопные чиновники. – И протянул исправнику конверт, который до этого держал в руке. – Это от господина Мосолова вам лично.

Исправник нетерпеливо разорвал конверт и пробежал глазами письмо. Затем с интересом взглянул на Шереметевского и возобновил чтение, но теперь медленно и вдумчиво. Потом улыбнулся.

– Ну что ж, господа, я готов помочь вам во всём, что понадобится. Готов оказать всяческое содействие – конечно, насколько это в моих силах. Если уж в столице заинтересовались нашими девицами…

Леонид Алексеевич не стал разводить политесов, лишь натянуто улыбнулся, ибо беседовал по делам службы с не очень приятными ему людьми.

– Увы, это не мы заинтересовались этим делом. Видите ли, Петербург в последнее время прирос населением, и появились нечистые на руку деятели всякого рода, в том числе и убийцы. Так что нам дел хватает на своей земле, – Леонид Алексеевич сделал акцент на «своей». – Но о ваших девицах, как вы изволили выразиться, прослышал сам государь, поэтому он приказал господину Дурново разобраться в столь щекотливой ситуации, тем более в таком месте, где находится нерукотворный образ Богоматери. Поэтому я рассчитываю на вашу помощь.

– Можете мной располагать. – На Гречёва произвело впечатление упоминание о государе. Это ведь не министр, а сам… А там… может быть, и в столицу приставом переведут. Но его фантазии тут же были прерваны весьма бестактно. – Да, господин Шереметевский, я готов помочь вам, но мне всё-таки кажется, что дело не стоит внимания Государя. Девицы столь безрассудны, что порой после интрижек сами готовы наложить на себя руки.

– Возможно, – Шереметевский то ли согласился с исправником, то ли выказал скрытое пренебрежение. Так сразу и не понять. – Только больно уж девиц многовато для уездного города с населением в семь тысяч человек. Не находите?

– Всяко бывает, – согласился Гречёв, но тут же показал, что он здесь хозяин: – Так чем я могу помочь?

– Мне нужны все дела по убитым.

– Так дел-то и нет, есть акты вскрытия да отчёты, как и где они были найдены. Да, – усмехнулся Андрей Иванович, – и допросы тех лиц, что обнаружили тела. Вот и все бумаги. Девиц-то никто не опознал, да и пропавших в таком количестве у нас не случалось.

– Хорошо, господин Гречёв…

Исправник поморщился.

– Андрей Иванович.

– Хорошо, Андрей Иванович, распорядитесь, чтобы нам предоставили все материалы.

– Обязательно. – И как бы между прочим поинтересовался: – Где вы, Леонид Алексеевич, остановились?

– В гостинице…

– Леонид Алексеевич, – предложил Гречёв, – переезжайте ко мне в дом. У меня всем места хватит.

– Благодарю за ваше великодушное предложение, но у меня очень строгое начальство, – Шереметевский указал пальцем в потолок (на самом деле Леонид Алексеевич лукавил, но, как он считал, для пользы дела), – и оно дало мне указание никого не беспокоить, а проживать в гостиницах или в частных домах…

– Но ведь мой дом частный!

– Увы, в нём проживаете вы, чиновник Министерства внутренних дел.

– Почему такое… самодурство?

– Об этом я спрошу у статского советника Вощинина.

– Я не это хотел сказать, – смутился исправник.

– Я, Андрей Иванович, согласен с вами, что надо давать подчинённым толику свободы, чтобы они поступали в некоторых случаях на своё усмотрение. Начальству из больших кабинетов не всегда видны места, где мы находимся. Но в данном случае я иначе поступить не могу.

Оказалось, что все материалы по следствию находились у судебного следователя Подгурского, который незамедлительно явился в кабинет исправника. Хотя Болеслав Иванович и не питал пиетета к столичным гостям, но ему стало любопытно, кого прислали для расследования убийств несчастных девиц.

Судебный следователь завёл на каждое найденное тело отдельную папку, надеясь, что когда-нибудь они наполнятся документами. Но время шло, и надежды таяли, как утренний лёгкий туман под лучами восходящего солнца. Даже личности убиенных не удалось установить, а потом и вовсе руки опустились. Прав был доктор Сеневич, говоривший, что преступник – один и тот же человек, сродни тому из Лондона, о котором несколько лет кряду писали газеты. Но самое удивительное, что хвалёная королевская сыскная полиция так и не обнаружила душегуба, и вообще ничего. А что тогда говорить о грешной уездной полиции, способной только раскрывать дела, когда злоумышленник задержан на месте преступления или с орудием убийства над трупом?