Читать книгу: «Запертые двери», страница 3

Наступило тяжёлое молчание. Майк машинально поднял бутылку:

– За Гарри и Санни.

Бутылки звонко столкнулись. Но поминальный тост прервал жизнерадостный хит про "Кадиллак Джеронимо".

– Слушай, – резко сменил тему Майк, – у нас традиция – после сессии небольшой круиз по живописным местам. Ты просто обязан поехать с нами! – Его лицо снова озарилось привычной улыбкой, будто и не было только что тяжёлого разговора. – Гарантирую – будет весело!

– Не хотел бы вас стеснять… – начал Тим, но Майк резко перебил:

– Какая чушь! Ты едешь с нами – и точка. – Он хлопнул ладонью по столу, заставив бутылки звякнуть. – Уолтер Кэмпбелл в этом году вряд ли присоединится к нам – не захочет сталкивать лбами нынешнюю девушку с бывшей. Ну так что?

– Честно говоря, я не уверен…

– Тим, – Доннахью наклонился вперед, – так не поступают с друзьями. Разве твоя мать не учила тебя хорошим манерам?

Уголки губ Тима дрогнули – Майк понял, что сопротивление почти сломлено. Осталось лишь немного поднажать.

– Новые лица, смена обстановки, отдых от учебы… – заговорщически протянул он. – Ну?

– Ладно, я подумаю, – наконец сдался Тим.

– Вот это другое дело! – Майк сиял, будто уже одержал победу. – Но учти – я рассчитываю только на "да".

– Первое путешествие привело нас к берегам Онтарио. Два дня у Великих Озёр оставили незабываемые впечатления. На следующий год по инициативе Мелинды Мерцер мы отправились на Гавайи – и все, кроме неё самой, сошлись во мнении, что зря потратили время. Для третьей поездки выбрали Розуэлл с его легендой о летающей тарелке – отсюда и родилась идея посещать места с загадочной историей. Так веселее – и в пути, и на месте.

В первой поездке нас было пятеро: я, моя бывшая, Уолтер Кэмпбелл, Мелинда Мерцер и Роберт О'Доннелл. Уолтер и Мелл тогда были парой – их отношения длились почти два года, но большую часть этого времени они ссорились из-за всяких пустяков, расходились на месяц-другой, а потом мирились. Обычно первый шаг делал Уолтер, реже – сама Мелл, если разлука затягивалась.

На второй год к компании присоединились Джим Роквелл, Джоанна Престон и Мэри Рирдон – будущий травматолог с западного крыла.

К третьему путешествию мы попрощались с моей бывшей, но приобрели двух новых попутчиков – Джил Гаррот и Нэнси Линдон. Джил теперь живёт в Юте, а Нэнси в этом году не поедет – после того, как в прошлый раз она слишком явно заигрывала с Уолтером, вызвав скандал с Мелл. Чуть не сорвали всю поездку.

В этом году, похоже, лишимся либо Уолтера, либо Мелл. После очередной ссоры они не общались три месяца. Когда Мелл наконец решила сделать шаг первой, Уолтер, уставший от вечных драм, дал отворот-поворот. А потом появилась Сьюзен Робертс…

Признаюсь, никогда не видел Кэмпбелла таким влюблённым. Лично я считаю Мелл куда эффектнее – Сьюзен, конечно, умна и обаятельна, но ей далеко до Мерцер в плане стиля и яркости. Да и финансовые возможности не сравнить. Но, как говорится, на вкус и цвет…

Ситуация с Уолтером и Мелл теперь ясна – он выбрал Сьюзен, а Мерцер, как ураган, готова смести всё на своём пути, лишь бы вернуть его. Если Мелл поедет – мы потеряем Уолтера. И наоборот. Но, похоже, в этом году Кэмпбеллу не светит присоединиться к нам – стоит только ему согласиться, как Мелл тут же найдёт способ втереться в компанию.

Значит, нас будет шестеро. А с тобой – семеро. Чем больше, тем веселее!

– И какие планы на этот год? – после паузы спросил Тим.

Майк сделал долгий глоток из потерявшей счёт бутылки. Алкоголь уже сказывался на его речи – слова стали тягучими, а привычная жестикуляция почти исчезла.

– В этом году – Лайлэнд, Колорадо.

– Лайлэнд? – Тим нахмурился. Будь он суеверен, обязательно сказал бы, что такие места лучше обходить стороной. – Откуда такое название?

– В Штатах полно городков со странными именами. Но это не самое необычное в Лайлэнде…

– Что ты имеешь в виду? – Тим почувствовал, как по спине пробежал холодок, предвещая мрачную историю.

– О Лайлэнде я узнал от приятеля, студента журфака. Они проводили семинар по национальному фольклору – разбирали городские легенды, те самые, что обычно заканчиваются фразой вроде: «…и все они погибли, а убийца (или проклятие) дремлет в ожидании новой жертвы».

Примерно полгода назад лектор рассказал им занятную историю о маленьком городке в Колорадо, где, если верить преданиям (тут Майк не удержался от ухмылки), поселилось очередное проклятие. Якобы местный знахарь пообещал исцелить всех больных, запросив за это немалую сумму даже по нынешним меркам. Деньги он получил, но люди продолжили умирать. Тогда «кредиторы» явились к «заёмщику» с вполне резонными вопросами. Похоже, ответ лекаря их не устроил, потому что его повесили на вершине холма, у подножия которого и раскинулся городок.

Однако, видимо, знахарь и вправду обладал некой силой – перед смертью он успел проклясть это место. Жители расправились с ним и забыли о случившемся, пока люди не начали гибнуть снова.

Более подробно об этом может рассказать Джим Роквелл. Легенда его заинтересовала, и он порылся в интернете, но, по его словам, нашёл лишь три страницы, упоминающие Лайлэнд. Это разожгло его любопытство ещё сильнее. Как утверждал Джим, возможны только два объяснения: либо история – чистой воды вымысел, не подтверждённый ни единым доказательством, либо всё это правда, и местные намеренно избегают публичности, не желая наживаться на вековой трагедии. Даже несмотря на то, что некоторые готовы платить немалые деньги за правдивый рассказ.

Они вышли из бара под приглушённые аккорды «Numb» в исполнении Linkin Park. За порогом уже сгущались сумерки, а лёгкий ветерок холодил кожу на лицах.

– Как ты? – спросил Тим, заметив, что Доннахью окончательно опьянел и передвигался на ватных ногах.

– Всё отлично! – бодро ответил Майк, едва ворочая языком. – Только машина… она осталась у университета.

– Думаю, сегодня о ней лучше забыть. Вызову такси.

– Зачем? Я же трезвый.

– Конечно, трезвый, – вздохнул Тим. – Но рисковать не будем.

Майк пожал плечами и кивнул:

– Как скажешь, дружище. Тебе я доверяю.

Он глубже засунул руки в карманы джинсов, поведя плечами:

– Холодновато…

В ночном небе зажглись первые звёзды. Пока Тим набирал номер такси, Майк уставился на них, будто пытаясь разглядеть в мерцающих точках что-то важное.

6.

Красный "Мазерати" Мелинды Мерцер въехал на территорию семейной резиденции почти к трём часам утра. За рулём сидел парень, чьё имя девушка уже не помнила, сама же она располагалась на пассажирском сиденье в состоянии, далёком от трезвого. У ворот их ожидали два рослых охранника в безупречных костюмах.

Первый открыл дверцу со стороны пассажира и помог Мелл выбраться из машины. Второй тем временем распахнул водительскую дверь и твёрдо, но без грубости, выпроводил молодого человека за пределы владений. Мелинда попыталась вырваться, протянув руки к удаляющемуся спутнику, словно ребёнок, у которого отнимают любимую игрушку.

– Эй, козёл! Оставь его! Он со мной, он мой гость! – прохрипела она.

– Сомневаюсь, что вашему отцу будет приятно видеть гостей в столь ранний час, – невозмутимо ответил охранник, проигнорировав оскорбление.

– Да плевать мне, что ты там сомневаешься! Тебе платят не за размышления! – Для убедительности Мелл плюнула в его сторону. Плевок получился выразительным, но не достиг цели – второй охранник уже подхватил её под мышки и уверенно понёс к дому.

Мелинда отчаянно сопротивлялась. Она дрыгала ногами, целясь острыми каблуками в голени охранника, мотала головой, несмотря на подступающую тошноту, царапала обнажённые участки его кожи и орала во всё горло. Когда это не возымело эффекта, она впилась зубами в его руку. Лицо мужчины побагровело, губы сжались в тонкую ниточку – по выражению было ясно, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не совершить поступок, который будет стоить ему работы. Стиснув зубы, охранник продолжил путь к дому.

– Отпусти, урод! Чтоб ты… – её визг оборвался, когда на террасе вспыхнул свет.

Дверь распахнулась, и в проёме возник Эдвард Лоренс Мерцер. Шёлковый халат подчёркивал его статус, а внешность – прекрасно сохранившегося мужчину, который в свои пятьдесят пять выглядел на сорок. Серебристые виски лишь добавляли шарма густой чёрной шевелюре. Обычно слегка приподнятые брови придавали ему вид вечно удивлённого человека, а лёгкая полуулыбка создавала впечатление неизменного благодушия. Но сейчас прозрачно-серые глаза холодно рассматривали дочь – пьяную, вернувшуюся под утро с сомнительным спутником (хотя тот факт, что парень привёз её домой, а не оставил садиться за руль, говорил в его пользу), на машине, купленной на его деньги (как и все предыдущие).

Не удостоив дочь ни словом, но не сводя с неё пристального взгляда, Эдвард Л. Мерцер кивнул охраннику:

– Занесите её внутрь. И разбудите миссис Уинторп.

– Слушаюсь, мистер Мерцер. – Охранник, не ослабляя хватки, внёс Мелл в дом. По уверенности его движений было видно – подобные сцены повторялись уже не в первый раз.

Когда охранник доставил Мелл в холл и усадил на центральный диван, Эдвард Мерцер замер на мгновение, прикрыв лицо ладонями, затем тихо притворил входную дверь. Не захлопнул – именно притворил, сдержанным движением, показывая этим свои способности к самоконтролю.

– Где ты была? – Его голос звучал обманчиво спокойно, но ледяные нотки прорезали каждое слово. Охранник уже скрылся за дверью, ведущей в комнату экономки.

Девушка встретила вопрос вызывающе-презрительной ухмылкой.

– Кто этот парень? – продолжил отец, не сходя с места.

Молчание. Только насмешливый изгиб губ.

– Ты хоть имя его знаешь?! – голос Эдварда дрогнул, хотя он по-прежнему стоял у дверей, сжав кулаки.

Ответом стало упрямое молчание.

– До каких пор это будет продолжаться?!

– Я совершеннолетняя, – наконец процедила Мелинда, нарочно растягивая слова. – Могу делать всё, что захочу.

– Тогда хотя бы проявляй уважение к дому, – Эдвард сделал паузу, – где жила твоя мать, пока болезнь не забрала её. Где пытается жить твой никчёмный отец, не сумевший воспитать дочь. Где ты появляешься только затем, чтобы поесть, выпросить денег и иногда… переночевать. – Он резко выдохнул. – Лучше бы я отдал тебя в монастырскую школу, когда был шанс. Может, тогда научилась бы ценить семейный очаг.

– Какой очаг?! – Мелл внезапно выпрямилась, вся её напускная расслабленность исчезла. – Он погас вместе с мамой! А ты… ты сразу закопался в работе, как крот! Забыл, что у тебя осталась дочь. Которая осталась сиротой при живом отце!

– Я нанял тебе лучшую сиделку! Каждый вечер возвращался домой! – ушёл в оборону Мерцер.

– К чёрту няньку! К чёрту твои возвращения! – Мелинда понимала, что завтра будет стыдно за эти слова, но остановиться не могла. – Ты ни разу не зашёл пожелать мне спокойной ночи!

– Я спрашивал у миссис Уинторп как твои дела…

– По мне – это равно безразличию! – перебила она, голос дрожал от ярости. – Ты ложился спать, даже не заглянув ко мне. Словно в твоей душе не нашлось для меня места. Всё своё тепло ты раздавал шлюхам, не дождавшись даже, когда остынет материнская часть постели. И теперь ты требуешь уважения? Ты, который сам не ведает, что значит это слово! Ты, который…

Её тираду прервал резкий шлепок – ладонь отца звонко хлопнула по щеке.

– Никогда не говори того, чего не знаешь! – его пальцы дрожали перед её лицом. – Я всегда любил твою мать и чтил её память. – Он замолчал, глядя в её широко раскрытые глаза, затем медленно опустил руку. – Прости… я не хотел…

– НЕНАВИЖУ! – закричала Мелл, и срывающиеся слёзы уже текли по щекам, когда она бросилась вверх по лестнице.

– Мелл! – окликнул он вдогонку, но она не обернулась. – Постой!

Эдвард стоял, пока её фигура не растворилась в коридоре, пока громкий хлопок двери не отозвался эхом в холле. Медленно развернувшись, он подошёл к стеклянному столику, где среди журналов лежали сигареты производства его компании – с пониженным содержанием никотина. Дрожащими руками он щёлкнул "Зиппо", затянулся и опустился в кресло, только теперь ощутив, как напряжены его плечи.

"Она несправедлива ко мне", – думал Мерцер, выпуская дым к потолку, хотя прекрасно знал, как миссис Уинторп ненавидит, когда он курит в доме. Даже хозяину она не делала поблажек в этом. "Я был хорошим отцом. Любящим мужем. Что бы она ни говорила."

Он не понимал, где допустил ошибку, когда она превратилась в угрозу для всего, что он с таким трудом создавал. Словно переполненный стакан, готовый пролиться от одной последней капли. Возможно, весь его мир – построенный сначала ради жены и дочери, потом только ради дочери – теперь балансировал на краю. И для окончательного крушения не хватало лишь этой самой капли…

Мерцер раздавил сигарету в пепельнице, стилизованной под перевёрнутого брюхом вверх краба – подарке сотрудников к юбилею. Не сказать, чтобы безделушка приводила его в восторг, но он научился ценить любые знаки внимания, даже самые нелепые.

– Мистер Мерцер?

Он обернулся на сонный голос. В дверном проёме стояла миссис Уинторп – невысокая, шестидесятилетняя экономка, закутанная в ночной халат.

– Стив разбудил меня… Всё в порядке с Мелл?

– Мелл… – начал он, но, заметив мгновенную тревогу в глазах женщины, ставшей почти членом семьи, поспешил добавить: – С ней всё хорошо. Просто подумал, что ей не помешает горячая ванна и чашка чая. Простите за столь ранний подъём.

– Да что вы! – миссис Уинторп махнула рукой, приближаясь. – Ради Мелинды я готова пожертвовать любым сном, даже самым сладким.

– Благодарю вас.

– Всё будет готово через пятнадцать минут, – пообещала она, уже поворачиваясь к двери.

– Миссис Уинторп! – Эдвард задержал её. – Не могли бы вы, после того как наполните ванну, подняться к ней?

Экономка сделала шаг назад в холл, мягко покачав головой:

– Конечно, мистер Мерцер. Но, пожалуй, это должны сделать вы. Думаю, она ждёт именно вас.

Уголки его губ дрогнули в смущении. Сам же он промолчал.

Миссис Уинторп ответила тёплой, материнской улыбкой и удалилась, оставив его наедине с тяжёлыми мыслями и тикающими настенными часами.

7.

Мэри Рирдон, двадцатидвухлетняя студентка факультета высшего сестринского образования, обладательница огненно-рыжих волос и скромной россыпи веснушек на переносице, жила по простому принципу: не задавай вопросов о чужой личной жизни – и тебе отплатят той же монетой. Это правило создавало вокруг неё лёгкий ореол замкнутости, но до статуса изгоя не опускало. Её секрет заключался в природном обаянии – Мэри умела расположить к себе любого. Именно поэтому её неизменно выбирали представителем группы на всех студенческих мероприятиях. Преподаватели ценили её ответственность и активность, а однокурсники охотно перекладывали на её плечи все организационные хлопоты.

Сама Мэри считала, что у неё нет друзей – только приятели. Но какие! Одни звёзды кампуса: популярный диджей Джим Роквелл, слегка поблекшая надежда университетского бейсбола Майк Доннахью, талантливый, харизматичный и чертовски красивый Уолтер Кэмпбелл, светская львица, наследница миллиардного состояния Мелинда Мерцер. Эти люди составляли её ближний круг, с которыми она отправлялась в летние путешествия по живописным уголкам страны. И нынешний год не должен был стать исключением.

Её комната в общежитии отличалась от других лишь безупречной чистотой. Привычку к порядку Мэри выработала с детства – не благодаря матери, как большинство девушек, а из-за отчима. Хотя Тадеус Гришам вовсе не был добрым наставником. Жестокий тиран, он искренне верил, что побои – лучший метод воспитания, а ласка только портит характер и не формирует стержень. Так он объяснял свои методы Инесс Рирдон, матери Мэри. Девушка же понимала истину проще: Гришам просто не способен был любить кого-то кроме себя, не имея ни малейшего представления об эмпатии.

Мать Мэри винила дочь в уходе отца из семьи, пусть и не говорила этого прямо. Девочка прекрасно это понимала – по тому, как постепенно угасала материнская любовь. Исчезли добрые ночные поцелуи, любимая глазунья по утрам, расспросы о том, как прошёл её день. Теперь воспитателю приходилось самой привозить Мэри домой – мать всё чаще забывала о ребёнке.

После таких визитов миссис Альварес подолгу беседовала с Инесс на кухне, а маленькая Мэри, притаившись в комнате, ловила обрывки фраз. Воспитательница настаивала – девочке нужна заботливая мать, и если Инесс не справляется, стоит обратиться в опеку. Услышав это, женщина начинала рыдать и умолять не забирать ребёнка. Миссис Альварес в итоге уступала, говоря, что пусть уж лучше дома, чем в приюте, и уходила.

На две-три недели Инесс превращалась в образцовую мать, но затем всё возвращалось на круги своя. Однако настоящий кошмар начался, когда мать впервые пришла домой пьяной. Шестилетняя Мэри до сих пор помнила тот вечер – за полночь двое незнакомцев принесли бесчувственную Инесс и бросили на коврике с надписью "Добро пожаловать". Девочка, не сумев перенести мать на кровать, подложила ей под голову подушку, сняла туфли и пальто, укрыла одеялом. Ту ночь Мэри тоже провела на полу – казалось неправильным спать в постели, когда мать лежит под входной дверью.

Новым ударом стало увольнение Инесс с кожевенной фабрики. Теперь она целыми днями сидела дома, но внимания дочери не прибавилось. Вместо этого в квартире начали появляться мужчины – сначала по вечерам, потом и днём. По выходным мать либо отправляла Мэри "погулять", либо приказывала не выходить из комнаты. Девочка научилась тихо сидеть за дверью, прислушиваясь к пьяному смеху и звону бокалов, пока её детство медленно утекало сквозь пальцы, как песок в перевёрнутых часах.

Мэри запомнила тех мужчин по запахам. Одни несли на себе тяжёлый шлейф пыли с примесью чего-то горького (позже она узнает, что это был запах марихуаны). От других разило перебродившими фруктами – такой же кисловатый дух исходил от матери в те дни. Третьи источали едкий аромат пота, слегка приглушённый дешёвым дезодорантом.

Весенним пасмурным днём, когда Мэри исполнилось двенадцать, Инесс неожиданно привела домой незнакомца. Девочка насторожилась, но, увидев, что оба трезвы, а на лице матери играет давно забытая улыбка, немного успокоилась.

– Это Тадеус Гришам, – объявила Инесс. – Твой новый папа.

Мэри пробрала дрожь – не столько от этих слов, сколько от слащавого, детсадовского тона, каким мать их произнесла.

Конечно, мысль о чужом человеке в доме пугала её. Но радость перевешивала – впервые за много лет их жизнь начала напоминать нормальную. Даже подаренная Гришамом кукла (явно бывшая в употреблении и уже не подходящая по возрасту) вызвала у Мэри искренний восторг. Она горячо поблагодарила отчима, стараясь не гадать, откуда эта старая игрушка и кем была её прежняя хозяйка.

От Тадеуса, как и от родного отца, пахло древесиной – этот знакомый аромат успокаивал. Но к нему примешивался резковатый запах дрожжей. Как выяснилось позже, Гришам был страстным любителем пива и поглощал его в огромных количествах, оставаясь при этом трезвым.

Вскоре о Мэри снова забыли. Вспоминали лишь тогда, когда нужно было убраться (Гришам терпеть не мог беспорядок), сходить в магазин (в основном за пивом и вяленым мясом) или постирать одежду. Отчим работал плотником, но брал заказы лишь изредка, предпочитая целыми днями сидеть перед телевизором, сжимая в мясистой лапе очередную банку. Он почти не замечал девочку, односложно отвечал на редкие вопросы Инесс и чаще разговаривал с экраном, чем с близкими.

Но почти каждую ночь сквозь тонкую стенку доносились скрипы кровати и сдавленные стоны. Мэри зарывалась с головой в подушку, стараясь не думать, что там происходит.

Вскоре начались побои. Жестокие, методичные, без малейшего следа жалости. Любой пустяк становился поводом для расправы: недостаточно холодное пиво, остывший ужин, едва заметная складка на выглаженной рубашке. Кулак или раскрытая ладонь обрушивались на девочку с такой силой, что мир перед глазами погружался во тьму, в ушах стоял оглушительный звон, а по лицу растекалась горячая волна боли. Если она осмеливалась заплакать – наносились новые побои.

Безразличие матери, которая и сама регулярно получала от Гришама, заставило Мэри действовать. В четырнадцать, не дожидаясь переломов или серьёзных травм, она сбежала. Сначала из дома, затем из Эпсона, а через три недели – и из Теннесси.

Три недели она шла вперёд, мысленно представляя, как с каждым шагом расстояние между ней и домом увеличивается. Эта мысль придавала сил. Без денег, без запасной одежды, без знакомых, к которым можно было бы обратиться, она двигалась на запад. Когда голод становился невыносимым, стучалась в случайные дома. Одни хлопали дверью, грозясь вызвать полицию. Другие – чаще пожилые женщины – пускали внутрь, кормили горячим, разрешали помыться, дарили поношенную, но чистую одежду. Они расспрашивали, и Мэри честно рассказывала свою историю. В ответ она получала покачивания головой и тяжелые «охи», предложения вызвать социальные службы, однажды даже приглашение остаться навсегда. Но она неизменно благодарила и уходила.

Однажды ей открыл одинокий мужчина, после рассказа – кто она и чего хочет, – он предложил ей ужин и ночлег. Мэри отказалась. Было что-то неправильное в его взгляде и позе. Сегодняшняя Мэри была несказанно рада принятому решению своей более юной версии.

На шоссе у западной границы штата перед ней остановился подержанный, но ухоженный Ford. За рулём сидел парень, выглядевший едва ли старше совершеннолетия. Мэри открыла пассажирскую дверь:

– Подвезёте? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Куда путь держишь, детка? – Парень оценивающе окинул её взглядом, задержавшись на потрёпанной одежде и худенькой фигурке. Сам он был одет в выцветшие джинсы, потрёпанные кеды и серую майку, обтягивающую узкие плечи и крепкие, привыкшие к работе руки.

– Мне всё равно. Куда вам – туда и мне.

Его взгляд изменился – теперь в нём читалось заинтересованное любопытство.

– Забирайся. – Он кивнул в сторону пассажирского сиденья. – Только учти, я в Омаху. Тебя это устраивает?

– Вполне.

Дверца захлопнулась, старый «Форд» взревел двигателем – выхлопная труба явно требовала ремонта. Парень ловко влился в поток, пристроившись за грузовиком, гружённым сеном.

– Меня зовут Стэн, но друзья кличут Сьютом. – Он небрежно закинул левую руку за подголовник, управляя машиной одной правой. Эта самоуверенность почему-то заставила Мэри улыбнуться. Парень был симпатичным, с волевым подбородком и насмешливыми глазами. И, что важнее, казался настоящим – не таким, как те мужчины, что приходили к её матери.

– Я Мэри.

– Красивое имя. – Он ухмыльнулся. – Тебе подходит.

Комплимент был дешёвым, но от этого не менее приятным. Впервые в жизни Мэри почувствовала, что кто-то видит в ней человека, а не невидимку или обузу.

Он привёз её на ферму где-то на окраине Омахи. Стэн предложил пожить у них пару дней. Отец его оказался молчаливым, но добродушным мужчиной с потрескавшимися от работы руками. Мать же встретила Мэри с холодной настороженностью – взгляд её скользил по потрёпанной одежде и худобе, словно читая между строк всю её историю.

Через день женщина не выдержала.

– Ты думаешь, я не вижу, что ты за птица? – Она схватила Мэри за руку, когда та выходила из ванной. – Мой сын не для таких, как ты. Ищи простаков в другом месте.

Обида жгла горло, но хуже всего было видеть, как Стэн, стоя в дверях, не сказал ни слова.

Таким образом, Мэри снова отправилась в путь, у которого пока не было конца.

Ее скитания длились еще около двух месяцев. Города сменяли друг друга, пока дорога не привела ее к дверям приюта для девочек при монастыре. Там она осталась на следующие четыре года.

В один из первых осенних дней Мэри получила письмо от матери. Сама мать разыскать ее не могла – значит, не обошлось без помощи матушки-настоятельницы.

«Сожги его», – шептало внутри. «Не давай ей шанса снова тебя ранить».

Но настоятельница мягко положила руку ей на плечо:

– Прочти. Потом решай.

Конверт дрожал в пальцах. Гнев, страх, любопытство – всё смешалось в один комок.

Она разорвала край.

Конверт пах пылью и чем-то лекарственным – точно так же, как пахло в кабинете школьной медсестры. Буквы плясали перед глазами, но фразы врезались в память с пугающей четкостью.

Мать писала, что ей плохо без дочери, и умоляла вернуться. Тадеус Гришам к тому времени уже был мертв – его застрелили полицейские. После побега Мэри отчим полностью переключился на Инесс Рирдон. Он избивал ее ежедневно, пытаясь сделать "послушной женой".

Соседи вызвали полицию лишь через два часа после начала криков – вероятно, когда стоны Инесс окончательно помешали их вечернему отдыху за просмотром телевизора. Позже они уверяли журналистов, что давно собирались позвонить, так как крики в этом доме раздавались постоянно. На вопрос, почему не сделали этого раньше, внятного ответа не последовало.

Увидев мигалки у дома, Гришам в панике схватил охотничье ружье. Когда в дверь позвонили, он выстрелил без предупреждения. Пуля смертельно ранила офицера – тот скончался по дороге в больницу. Его напарник в ужасе отступил к машине, вызывая подкрепление.

Двадцать минут спустя дом окружили. Штурмовать не решались – Гришам держал Инесс в заложниках, пиная ее в спину и заставляя кричать: "Я не шучу! Попробуйте войти – и она умрет!".

Лишь через три с половиной часа переговоров спецназ взял дом штурмом. Отчим успел ранить еще одного полицейского в ногу, прежде чем его самого накрыло огненным шквалом.

«Мне так плохо без тебя… Вернись, пожалуйста».

Словно кто-то вывернул ей желудок. Пальцы сами сжали бумагу, но глаза упрямо бежали по строчкам:

«Перед смертью он сломал мне позвоночник. Соседи вызвали полицию слишком поздно. Теперь я в доме престарелых. Мне некому даже подать стакан воды».

Последняя фраза была подчёркнута с такой силой, что чернила прорвали бумагу:

«Ты ведь не бросишь меня?».

Мэри швырнула письмо на пол. Оно легло белым пятном на тёмные половицы.

– Она вспомнила обо мне только теперь?! – Голос сорвался на хрип. – Когда сама стала беспомощной? Когда ей некому даже сменить подгузник?!

Настоятельница молча подняла письмо, аккуратно сложила. Её морщинистые пальцы касались бумаги почти с нежностью.

– Прощение – великая сила, дитя.

– Нет. – Мэри вскочила, опрокинув стул. – Она не заслуживает прощения. И не заслуживает меня.

Два месяца она носила эти слова в себе, как занозу. А потом, в туманное утро, когда монастырь ещё спал, собрала рюкзак.

Полгода странствий по чужим городам и два пересечённых штата – и вот она в Массачусетсе. Год спустя – студенческий билет Бостонского университета в кармане. Казалось бы, годы скитаний и изломанное детство должны были оставить след, но Мэри училась с неожиданной лёгкостью, даже с удовольствием. Теннесси, Омаха, все прежние лица – всё это осталось где-то там, в другой жизни, о которой она не жалела ни секунды.

Но прошлое, как назойливый тень, всё же настигло её – не в событиях, а в их последствиях. Мужчины теперь существовали где-то на периферии её мира, за высоким барьером недоверия. Даже дружеские отношения она выстраивала с осторожностью, словно расставляя предупредительные знаки: "Дальше – опасно". Первое время находились смельчаки, приглашавшие на свидания, но после серии вежливых отказов они переключались на более доступных девушек, оставляя Мэри в роли "хорошего приятеля".

Ирония заключалась в том, что теперь никто не стоял над душой, требуя безупречного порядка. Но привычка, въевшаяся глубже сознания, заставляла её по-прежнему раскладывать всё по полочкам. Особенно когда появлялось свободное время. Соседкам по комнате она мягко намекала на необходимость соблюдать чистоту. Фэй Андерс воспринимала это с пониманием, а вот Барбара МакОлифф…

Барбара жила в вечном вихре вечеринок и флирта. Её угол комнаты напоминал поле боя после нашествия варваров – тюбики помад, флаконы духов, кружевное бельё… Сколько раз Мэри пыталась до неё достучаться – всё безрезультатно.

Сегодняшний день не стал исключением. Чулки, сброшенные под кровать, стремительное облачение в мини-юбку – и Барбара уже мчалась к двери.

– Барбара! – голос Мэри прозвучал как щелчок бича.

– Ой, прости-прости! Фред ждёт! – даже не оборачиваясь, бросила та.

– Нам нужно…

– Всё обсудим вечерком! Целую!

Захлопнувшаяся дверь, та оборвала разговор на полуслове. Как всегда. "Вечерком" Барбара либо валилась с ног от усталости, либо возвращалась на рассвете, пахнущая алкоголем и мужским парфюмом.

Мэри сжала кулаки, представляя, как собирает весь этот бардак и отправляет в мусорный бак. Прекрасная фантазия, но слишком опасная – в гневе Барбара напоминала разъярённую фурию.

Минуты тянулись, пока Мэри стояла, впиваясь взглядом в хаотичное гнездо соседки. Руки сами тянулись навести порядок, вопреки голосу разума. Она так и не призналась себе, что эта маниакальная тяга к чистоте – эхо прошлого. Эхо, оставшееся от Тадеуса Гришама.

8.

Джим Роквелл лежал на кровати в своей комнате кампуса, одетый и обутый, безучастно наблюдая за новостями CNN. Его сосед Бак Ноулз, такой же студент-стоматолог, уже как час отсутствовал – наверняка зависал у своей подруги. Как обычно, он вернётся под утро и проспит до вечера.

Час назад Джим принял душ, заказал пиццу c ветчиной и после плотного ужина решил заглянуть к соседям за парой DVD. За дверью явно курили – и явно не табак. В ответ на стук послышались приглушённые голоса, кашель и настороженный вопрос:

– Хто там?

– Полиция! – пробасил Джим. – Лейтенант Коломбо, отдел по борьбе с наркотиками.

– Коломбо работал в криминальном, идиот! – раздался узнаваемый голос Фреда Берда, теперь уже уверенный. Дверь открылась, выпуская клубы дыма. – Чего надо, Джим?

За спиной Фреда в дымовой завесе маячили фигуры. Кроме двух его соседей по комнате, присутствовали две девушки. Барбара МакОлифф – длинноногая чернокожая красотка, соседка Мэри Рирдон. С Фредом они встречались уже три месяца, но оба не отличались верностью. Рядом пристроилась Лори Фриденс – девушка средних во всех отношениях параметров: роста, внешности и комплекции. Её главный козырь – неумение говорить «нет», что и привлекало парней.

– Веселье на грани фола, – заметил Джим, окидывая компанию взглядом.

– Присоединяйся, – предложил Фред.

– Давай, Джим! – подхватила Лори. – На всех хватит!

– Заткнись, дура! – резко оборвал её Мирт Вудворт. – Ты ещё через окно начни кричать, приглашая желающих.

Барбара захохотала, тыча пальцем в Лори и передразнивая: "Ду-у-ура!"

– Не, ребята, я по делу.

– Да? – Фред произнёс это с явным отсутствием интереса.