Читать книгу: «Костры иллюзий», страница 2

Ложь

Лене нужны были даже не деньги. Ей нужно было много денег. И желательно сразу. Все ее опасения и комплексы с детства были связаны с неотвратимым и тяжелым открытием. Человек способен без видимого напряжения, на одном вдохновении, по велению только таланта сразу заработать много денег, практически осчастливить близких, а сам даже не заметить этого факта. Деньги для него не были целью, он их вообще не брал в расчет. Он переживает только болезненное расставание с собственным вдохновением, боится тишины и ночи, теряет из виду тех, кто с ним рядом и от него зависит. Деньги для него лишь способ превратить собственный раздрай души в окончательный и бессмысленный бедлам. Такой у Лены папа. Таков Алексей Серов, которого многие называют гениальным. Он уже тысячу раз тонул в омуте своего безволия, неспособности переносить все спокойно и достойно, как другие люди. Он не умеет выживать, а его чертовы талант и вдохновение всякий раз возрождаются, а с ними и все более робкие надежды семьи. Папа опять получит награду, деньги и вагон восторгов… И все это отправит в топку своего безумного «отходняка». Какие-то типы, называющие его «другом», растащат самым наглым образом все, что жена и дети Алексея мысленно уже распределили на свою прекрасную жизнь. Отец потом не вспомнит ни имен этих лжедрузей, ни сумм, которые он им отдавал по самым тупым, придуманным поводам. Чаще всего это «болезнь мамы», «трагедия с ребенком», «поджог и ограбление дома». Очень скоро мама, Виктория, узнает в их общей среде, что у самого крупного должника сроду не было ни ребенка, ни дома, не факт, что есть мама, а сам он никогда не возвращал никому даже ста рублей. Как такой тип оказался рядом с Алексеем перед его премией, гонораром, меньше всего известно самому Алексею.

Лена еще в подростковом возрасте сознательно перестала смотреть работы отца, которые многие называли шедеврами. Она, дочь творческих людей, давно и безошибочно отличала хорошее от плохого. Точно знала, что очередная работа отца ей несомненно понравится. Но появился один трезвый довод против. А толк-то в чем? Для нас, для него самого? Праздника не будет. Опять разочарования, горечь и стыд. Они опять не успеют купить Лене новый ноут, то пальто, которое так долго искали, по-настоящему хорошее фортепиано. Мама опять начнет часами составлять, править и сокращать список необходимых продуктов на неделю. И такие, почти невыносимые для растущей девочки детали: мама за туалетным столиком делит на две части один ватный диск, которым стирает вечером косметику. По утрам она сосредоточенно выдавливает последние капли пасты из почти пустого тюбика. Мама, которая так дорожит своей красотой, грустно заглядывает на дно баночки с хорошим кремом, а потом наливает в нее немного подсолнечного масла и еще какую-то фигню, создавая средство для кожи из «того, что есть у каждой хозяйки», как написано в интернете.

Тогда Лена и составила для себя список примет существования униженной и оскорбленной женщины. При этом она всегда понимала, за что мама так любит своего мужа, состоящего из блистательных достоинств и чудовищных недостатков. Она и сама любила отца, была уверена, что такого нет больше ни у кого. И речь даже не об успехах в труде, как говорится. Папа понимает детей во всех их проявлениях, слышит то, о чем они не говорят, переживает детские беды как свои, точнее, острее, чем свои. Он так умеет сказать, так показать свою любовь… Ни один мужчина на такое не способен – так думает и уже взрослая Лена. Но ее любовь давно и безнадежно отравлена разочарованием. Папа – себе не хозяин. Он вообще никому не хозяин. Он – раб своего проклятого вдохновения, которое способно разжевать его и выплюнуть уже не совсем человеком, а почти ничтожеством. И даже не в том печаль. Не в том, что отец способен превращаться в беспомощную личность, чей удел – пытаться выживать. Печаль в том, что все непременно возвращается – и он опять возродится как человек, которого призвание уносит вдаль от всего обычного, простого и нормального. От того доступного, за что могли бы удержать его близкие люди. Постоянно брошенные близкие люди.

В их семье это было очевидно даже Ване, младшему брату Лены. Даже когда Ванюша был смешным малышом. Лена помнит, как отец, вернувшийся из экспедиции, таскал его на руках по квартире, обнимал, щекотал. Они так радовались друг другу, так оживленно болтали примерно на одном языке. Папа обожал Ваню, может, и сейчас обожает, просто это уже не важно. А тогда он спросил у четырехлетнего сына:

– Скажи быстро. Ты любишь папу?

– Очень сильно люблю, – серьезно ответил Ваня. И, подумав, добавил: – И сильно ненавижу.

Папа и мама смеялись, а Лена никогда не забудет эту фразу. В ней выражена вся суть отношения детей к своему на самом деле особенному отцу.

Сейчас Лена и сама умеет временами заработать немаленькие суммы. В отличие от отца и даже мамы, она думает о деньгах в первую очередь. Но деньги – такая тающая иллюзия комфорта, которая подводит в самый неподходящий момент. Жить спокойно, достойно, рассчитывая только на то, что заработаешь, – по уму не получается. Необходим запас, капитал, сумма, которая спасет в любой ситуации и станет основой настоящего благополучия, если ее использовать правильно.

Лене через пару месяцев исполнится всего двадцать лет, а она уже во всех своих расчетах и расходах полагается только на себя. Она не просила помощи, покупая машину, арендуя квартиру, ни у матери с отчимом, ни, тем более, у отца. И, в отличие от очень многих сверстниц, она не ищет для себя богатого мужа. Это вообще бред и рабовладельческий рынок: фактически выставить себя на продажу в центре четко очерченного круга денежных мешков, наглых, властных, самоуверенных, чаще всего грубых и неумных. Главное «но» подобной сделки: это никогда не твои деньги. Тебе придется их отрабатывать ежеминутно тысячами способов, но у любой уборщицы его офиса будет больше прав. Истина о таких союзах – только в циничной мерзости типа: «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует», – уверена Лена. Что бы ни рассказывали хвастливые и «страшно счастливые» жены богачей, Лена прекрасно понимает, что ради такой участи потребуется, прежде всего, поставить крест на своих интересах, занятиях, планах и надеждах мыслящего и самостоятельного человека. О чувствах вообще речи нет. По крайней мере, для нее это точно не главное. И ради чего? Ради нолей на его счетах? Так это просто издевательские символы на могильной плите уничтоженной личности, купленной на рынке рабынь.

И во всем этом никаких дремучих предубеждений. Лена – просвещенный, начитанный и многое понимающий человек. Ее семья – творцы, чья профессия – изучение психологии, эмоций, поведения и самых тонких мыслей других людей. Она – музыкант и ни за что не оскорбит понятие «любовь», не станет отвергать человеческую потребность в доверии, родстве душ и всего такого. Может, и в ней самой где-то прячется до поры эта нежная надежда на неземное счастье для двоих. Просто это потом. Когда она сможет себе позволить отвлечься от главной задачи и пуститься в плаванье по теплым водам и в полеты по светлым облакам. Но Лена – тот человек, которому нужно начинать с самого надежного трамплина, чтобы главный прыжок не оказался провалом в пустоту и нищету.

…Это произошло в конце августа, когда Лена вернулась с больших заграничных гастролей одной рок-группы. Из аэропорта она и Константин, руководитель группы «Ночной свет», поехали в его квартиру на Ленинском проспекте. Костя вскользь сказал, что его жена в отпуске. Так Лена узнала, что у него есть жена. Больше, кажется, они к этой теме не возвращались. Их связывали деловые и почти дружеские отношения. Ключевое слово «почти». Каждый понимал и принимал практицизм и эгоизм партнера. Лена имела возможность заглянуть дальше, чем Костя хотел ей показать, и временами содрогалась от проявлений того, что казалось ей то абсолютной беспринципностью, то вершиной человеческой свободы. На данном этапе они были нужны друг другу в деле, у них имелись общие интересы, иногда сходились вкусы. И они, конечно, позволили себе украсить напряженный ритм своих жизней ненавязчивым сексуальным приключением. Не то чтобы сильное влечение, но настойчивый намек на него. У такой недосказанности был острый и пикантный привкус тайных удовольствий – и никаких иллюзий близости. Они оба считали это честными отношениями.

А в ту ночь августа, с терпким запахом осени, Лена и Константин совсем не могли спать: слишком устали за последние недели с переездами, бурными вечеринками после выступлений, волнениями и ссорами, какие неизбежно возникают в гастрольных коллективах. Они блаженно валялись на подушках, пили вино, ели фрукты, сладости и болтали обо всем, что приходило в голову. И вдруг Костя воскликнул:

– Слушай, а ведь Алексей Серов – твой родной отец?

– Да, а что?

– А то, что новости нужно читать. Я сам только что сообразил. Он получил главный приз Каннского фестиваля за «Лучший документальный фильм о людях». И еще за режиссерский дебют и операторскую работу. Он там вроде выступил как человек-оркестр. Даже сценарий его.

Лена побледнела от потрясения. Взяла с тумбочки смартфон, быстро нашла, долго читала обильную информацию.

– Даже не знаю, что сказать, – произнесла она в ответ на вопросительный взгляд Константина. – Я с папой в последние годы почти не виделась. Некогда обоим. Живем далеко. Мама с ним развелась из-за его пьянства и безалаберности. А мы с братом с детства только и слышали, какой папа гениальный и какой бывает плохой. Достало это все. Ему вообще никакие награды не нужны по ходу. Он всегда работал ради работы, а все, что получал, раздавал бесконечным прилипалам. Потому я и стала зарабатывать с семнадцати лет. Начинала музыкальным воспитателем в детском саду на второй день после выпускного… А такая премия – это же, наверное, сумасшедшие бабки?

– Да, в общем, не то слово, – авторитетно заверил Константин. – Я бы, наверное, повидался с таким папой. До всех прилипал, число которых, полагаю, сильно увеличится буквально в ближайшие часы.

Через неделю Лена позвонила Алексею – просто спросить, как дела. Он ответил, что нормально, ничего не уточняя. У Алексея не было иллюзий по поводу большого интереса выросших детей к его персоне. Лена ответила так же скупо на встречный вопрос о своих делах. Потом как-то замялась: не продолжала и не прощалась. Алексея это обеспокоило, и он осторожно уточнил:

– Дочка, у тебя голос немного странный. Может, случилось что-то?

– Даже не знаю… И вообще, такое не говорят по телефону. Может, как-то потом…

Ее голос казался слабым и даже прерывался. Она начала прощаться, но Алексей твердо произнес:

– Нет, Лена, давай уж договорим. Я же чувствую: что-то не так. Оборвем разговор – и опять пропадем надолго друг для друга. Твои гастроли, мои экспедиции… Я как раз у себя дома, решил отдохнуть. Ты можешь приехать ко мне прямо сейчас?

Лена задумчиво помолчала. Алексей настойчиво повторил:

– Ответь, Лена. Ты можешь приехать ко мне или подождать меня в своей квартире? Я сам к тебе подскочу.

– Да, папа, тогда я еду, – произнесла Лена. – Я в машине вообще-то, выехала из одного места. Ты мне адрес свой сбрось. Мама мне его диктовала когда-то, но я не уверена, что правильно помню. И спасибо тебе. Просто захотелось поговорить именно с тобой.

На самом деле Лена звонила отцу из своей квартиры. Она положила трубку и подошла к большому зеркалу в спальне. Даже немного испугалась, взглянув на свое отражение. Она неделю держала жесткое «очистительное» голодание. У Лены это не слишком частая, но регулярная процедура для поддержания формы. В отличие от своей мамы, которая всегда ест что и сколько хочет, оставаясь неизменно стройной, Лена в самостоятельной жизни обнаружила у себя склонность к полноте, стоит чуть зазеваться. Тогда и ввела для себя эти «очистительные голодания» в щадящем варианте. Лена слишком хорошо к себе относилась, чтобы пойти на такие истязания, которыми занимаются многие женщины. Ей для поддержания нужного веса и свежести кожи хватало «голодных» суток раз в две недели. Но тут был случай особый, требующий нестандартного результата. И Лена честно проголодала ровно неделю. Временами ей казалось, что она теряет сознание от слабости, если вообще не умирает.

И вот он, результат. Серовато-бледное лицо, вытянувшееся, со впалыми щеками, темные круги под глазами, резкие складки от носа к губам… И больные, страдальческие глаза, которые как будто проваливаются в кости черепа. Вид, конечно, чудовищный, и это как раз то, что требуется для ее задачи. О косметике нелепо думать, тут главное – доехать, не привлекая особого внимания нормальных людей. Встретить знакомых было бы вообще катастрофой.

Алексей открыл дверь, растерянно посмотрел на дочь, но сдержал вопросы. Постарался спокойно улыбнуться, легко прижал ее к себе. Проводил в комнату, усадил на диван.

– Ты выглядишь усталой, детка. Трудные были гастроли, наверное? Еще и жара такая везде сейчас. Я после твоего звонка выскочил в магазин, он у нас на первом этаже. Купил сок, воду, яблоки, вишни. Из еды сыр, яйца, хлеб, еще теплый, огурцы и помидоры. Да, главное – шоколадное мороженое, которое ты обожаешь. Давай принесу тебе воду и сок, я поставил их в морозилку к твоему приезду. Отдохни, а я сделаю омлет с сыром и помидорами. Потом мороженое. Как тебе? Или кофе сварить? Есть и молоко.

Лена судорожно сглотнула слюну, пока отец перечислял продукты. Такую пытку даже не могла себе представить: у нее от голода кружится голова, сводит все внутренности, а папа предлагает омлет с сыром, теплый хлеб и мороженое. А воля Лены уже на последнем издыхании. Увидит еду, понюхает – и всему конец. Начнет есть, остановиться не сможет, пока все не прикончит…

– Надо же, – слабо произнесла она. – Я даже забыла, что ты умеешь готовить. Сейчас вспомнила твой омлет, когда мама рано убегала на съемки. Он мне тогда казался самым вкусным на свете. А сейчас… Папа, просто принеси мне стакан воды… И пока все. Для меня еда стала проблемой… Небольшой.

– Так. – Алексей придвинул стул к дивану, сел, взял дочь за руку. – Теперь у меня больше нет сомнений. Лена, ты или заболела, или что-то ужасное с тобой случилось. Я очень прошу: расскажи мне все. Быстро и сразу. Так будет легче, вот увидишь.

И Лена заговорила… Медленно, подолгу подбирая слова. Тут самое важное – не сделать откровенных ошибок. Никаких терминов, которые можно проверить, никаких адресов и имен. Реальная слабость помогла ей выстроить туманное описание беды. Она пользовалась самыми общими обозначениями того, что в наше время поймет любой. Прогрессирующее недомогание, слабость, отсутствие аппетита… Заставила себя посоветоваться с опытной знакомой. Маму и бабушку не захотела пугать. Знакомая посоветовала маленькую частную клинику. Там нет очередей и скромные суммы. Нет сил говорить о подозрениях специалистов, о результатах первых анализов… В общем, там лимфатические узлы… С ними все не так. Сказали, что нужны тщательные исследования… На все это требуются силы, время и, главное, деньги. Наверное, очень большие деньги. Прогноз врача не совсем плохой, но, во всяком случае, очень тревожный. Лена слушала себя со стороны и не сомневалась в том, что в такое невозможно не поверить. А папа… Он не способен усомниться в том, что его ребенок говорит правду. Было очевидно, что Алексей с первых слов понял, о чем речь. Услышал то, что Лена старательно не называла. И он сам ни за что сейчас не озвучит то, что понял. Лена смотрела в его страдальческие глаза и вспоминала этот взгляд. Так папа в отсутствие мамы смотрел на нее, когда она разбивала локти или колени. Он старательно дул на ранку и долго не мог решиться промыть эти царапины антисептиком и замазать зеленкой. Папа страшно боялся причинить ей еще большую боль. Именно так он смотрел на нее сейчас, и ни за что не произнес бы слово «рак», которое может вонзиться в ее сознание, как скальпель, который ей может грозить… Лена любила эту его деликатность, хотя давно уже оценивала с позиций своей взрослости и силы – это, конечно, слабость. Но спасибо тебе, Господи, за таких слабых людей! Без них было бы слишком мрачно.

Лена видела потрясение и страдания Алексея. Ей как зрителю даже понравилась эта сцена. А мама как-то сказала дочери, что профессия актрисы не для нее. «У тебя очень много способностей, но актерского дара нет. И это, может, даже к лучшему. Тяжелый и часто неблагодарный труд», – успокоила она Лену. Интересно, как Виктория оценила бы дочь в этом образе. Но тут ясно одно: пытаться обмануть маму было бы слишком рискованно: раскусила б только так. Да и смысла никакого.

Короче, Алексей, конечно, тут же сообщил дочери, что с деньгами все будет в порядке в любом случае. Так все совпало, что он получил большую премию. Деньги пока не дошли, но этим занимаются другие люди. И все будет хорошо, отец знает множество примеров. Можно поехать для исследований и вероятного лечения в самую лучшую клинику мира. И так далее и тому подобное. Лене удалось благодарно улыбнуться, уткнуться лицом папе в плечо и даже стереть несуществующую слезу.

Простились нежно, искренне, договорились о постоянном созвоне. Лена села в машину, уже не чувствуя себя иссушенной мумией, неспособной даже дышать. Она прекрасно дышала после стакана холодной воды, выпитой у отца. А воображение уже подсовывало соблазнительные видения нежных ароматных стейков, пирожных и мороженого.

Мучила ли ее совесть? С такой химерой она не была знакома. И в чем, собственно, преступление? Разве не отец должен решать проблемы ребенка и поддерживать его во всем? А та проблема или иная – это уже не суть. Лена обозначила ту, которая безошибочно работает. И им обоим было совершенно понятно, что для премии отца лучшее применение – отдать ее на счастливое и комфортное будущее дочери. Это достойнее и логичнее, чем нашпиговать деньгами прилипал и аферистов, а дальше пропивать до зеленых чертей свой замечательный талант, который может привести и к другим премиям. Лена даже растрогалась, так у нее все мило и разумно получалось. Набрала номер папы и ласково произнесла:

– Боже, пап, я такая эгоистка. Я же не поздравила тебя с наградой. А о твоем успехе все только и говорят. Я так горжусь…

– Ты знаешь, как меня поздравить, Лена, – ответил Алексей. – Ты должна быть здоровой и счастливой. Это и будет моя награда.

Лена набрала номер Кости:

– В общем, все получилось. Только деньги пока не пришли, этим занимаются другие люди.

– А ты сказала отцу, что нужно наличными? Я говорил тебе, что такой большой перевод неизвестного назначения может вызвать интерес банка, проверки, уточнения, ну, ты понимаешь.

– Да, помню. Но пока было не до деталей. Потом скажу. Пока. Помираю с голоду.

А потом случился тот пожар…

Часть вторая. В лабиринте обманов

Роль Юлии

Виктория волновалась. Такое привычное для нее состояние. Но еще никогда ее волнение не было настолько… растерянно-приподнятым, что ли. Она была ошеломлена успехом Алексея, столь долгожданным и заслуженным успехом. Его всегда называли гением, но, как правило, со снисходительным оттенком. Типы таких гениев-неудачников, которые с очевидным успехом лишь гробят собственное дарование, назовет любой. И в лучшем случае выразит сожаление, а не злорадство по поводу тягостной участи творца, которого временами отторгает собственное творчество. И вроде бы это так и выглядело, когда Алексея затягивал страшный процесс, который мог показаться самоуничтожением. И только Вика, втайне от всех и даже вопреки собственным убеждениям, понимала, даже видела, как в кровопролитной битве личности с реальностью и собственной жизнью трагически гибнут уже открытые смыслы… И это не зря, потому что вдруг рождается что-то настолько новое и сильное, что не сразу в состоянии оценить сам Алексей. Но только он увидит, ощутит высоту и тяжесть приобретения и сроднится с ним. Подавляющему большинству людей даже неведомы такие потери и находки.

Виктория давно знала, что все ее тревожные сны и болезненные предчувствия рождены лишь страхом несчастья, болезни или даже гибели Алексея. И больше ничего она, кажется, не ждала. И вдруг такое невероятное осуществление самых неправдоподобных надежд! После стольких лет их разлуки и его кромешного одиночества. И никто не знает, что это не победа Алексея, потому что для того не существует побед или поражений. Он верит лишь в явление очевидного, конкретного смысла из рожденной в муках мечты, смутной идеи.

Виктория никогда так не гордилась собственной удачей, она для этого слишком трезвый и критичный человек. А сейчас она позволила себе гордиться не столько Алексеем, сколько своим выбором, своей правотой в оценке человека, настолько не вписывающегося в общий ряд, по-прежнему любимого человека, из-за сложностей которого пришлось резать их души по живому, спасая покой детей. Вот в чем ее успех. Леша такой, каким только она его видела, причем с первых мгновений знакомства.

Она решила поздравить бывшего мужа не по телефону, а приехать к нему. Желательно с подарком. Может, шампанское, что-то вкусное. Может, вообще купить ему, наконец, по-настоящему хороший костюм или туфли. Страшно не хотелось нарушить какие-то принятые по умолчанию границы, внести смятение в их отношения, которые так долго выстраивались как спокойно-дружеские или условно родственные. И она остановилась на шампанском и красивой, но не слишком дорогой рубашке.

Был тихий вечер мягкой осени. Скучный, серый и всегда пустынный двор даже похорошел в туманном свете лиловых облаков. Виктория почти подъехала к парковке у подъезда. Там, как всегда, две-три машины, не больше. И вдруг из одной вышла женщина и уверенно направилась к подъезду Алексея. Виктория затормозила и сдала немного назад. Она узнала женщину. Это была Юлия Высоцкая. Она раньше работала фокус-пуллером оператора Серова, теперь стала при нем помощником режиссера.

Виктория задумчиво смотрела, как Юлия спокойно, даже расслабленно шагает по узкой дорожке к двери: так люди идут домой или в то место, где их точно ждут. Как уверенно и привычно набирает код домофона. В ее руке удобная и вместительная сумка: там может поместиться немало продуктов, не одна бутылка вина и всего такого, что требуется для теплого торжества двоих – по случаю общей, как ни крути, победы. Виктория даже не ревновала, она просто вдруг почувствовала собственную увечность. Эта женщина, которую сейчас явно ждет Алексей, по-настоящему полно участвует в его жизни, в том, что для него важнее всего, – в его деле. А Виктория, родившая и вырастившая детей Алексея и всю свою женскую жизнь уверенная в том, что способна любить только этого мужчину, – она сыграла в его судьбе лишь одну роль. Она изгнала мужа из родного дома в холодную и тревожную темень одинокого страдания. Она сознательно отказалась от малейшего участия в его деле, даже на стадии краткой информации. Что и для кого меняет тот факт, что таким был акт ее самопожертвования ради детей? Виктория и сама не знает сейчас, осчастливила ли она их или обездолила этим иллюзорным спасением. Она переместила Лену и Ваню из полных, бурных, ярких и драматичных дней общения с самым сложным и необычным человеком в их судьбе – в стерильный и узкий коридор безусловного порядка и благообразно-ограниченных эмоций.

Виктория пристально всматривалась в высокую, худощавую фигуру Юлии, видела ее небрежно падающие на плечи каштановые волосы: даже они говорили о внутренней силе и уверенности в себе. На женщине был стильный плащ песочного цвета, на ногах коричневые лодочки на высоких каблуках: все еще сухо, земля не совсем потеряла летнее тепло. Можно ходить и так – в красивых и женственных туфлях. Если идешь к тому, кому хочешь нравиться.

Юлия – не красавица, она, как говорится, интересная. У нее выразительное энергичное лицо, ясный и приветливый взгляд. И она лет на десять моложе Виктории. Последнее – просто факт, который может или повлиять на зов плоти, или нет. Дело лишь в том, проснулся ли в принципе зов плоти в постоянном контакте двоих.

Ясно только, что Виктория сегодня точно была бы лишней на этом празднике настолько не чужой жизни.

Она уехала.

…Через три недели, когда странный и страшный пожар спалил ее самые робкие надежды на спокойное благополучие Алексея и, скорее всего, унес с поверхности земли его самого, Виктория, перебирая в уме имена и лица, всерьез задумалась о роли Юлии в судьбе бывшего мужа. Что она знает, что между ними было? Не роковой ли была ее роль в несчастье? Не она ли наняла частного детектива, чтобы раскрыть чье-то преступление, о котором знает или догадывается? Возможно, Юля была к Алексею ближе всех в последнее время. Она может быть обладателем конкретной информации о многом и многих.

Следствие пришло к выводу, что то был поджог.