Читать книгу: «Люди как люди. Жизнь неизвестных», страница 4

Про настоящую одиссею капитана Блада

Дневник Джона Ивлина

10 мая 1671 года

Обедал у г-на Казначея в компании месье де Граммона и нескольких французских придворных, и еще некого Блада, беспардонного, наглого человека, который незадолго до того попытался украсть саму имперскую корону из Тауэра под прикрытием простого желания посмотреть на регалии. Там он нанес хранителю колотую рану, пусть и не смертельную, и нагло удалился с ней, минуя охрану и будучи задержан по случайности, когда его лошадь оступилась и упала. Как так вышло, что его простили и даже одарили милостями, и не только после этого, но и после других дерзких проступков и здесь, и в Ирландии, я, вероятно, никогда не пойму. Поговаривают, что он стал шпионом сразу нескольких партий, будучи на дружеской ноге с сектантами и энтузиастами, и оказывал Его величеству услуги на этом поприще, которые никто на этом свете не мог бы оказать столь же успешно, как он, однако это все равно был наглейший проступок, и измена такого порядка впервые была прощена. Этот человек выглядел не просто дерзким, но злобным и безжалостным, двуличным, пусть и сладкоречивым, и донельзя вызывающе себя вел.

Ивлин полагается на слухи и перевирает некоторые обстоятельства, но в целом передает главное – что это был за человек и чем объясняется вся его биография.

Рафаэль Сабатини писал в отдельной самооправдательной статье «Историческая проза», что писатель ни перед кем не обязан отчитываться, создавая альтернативную реальность на базе реальных исторических событий. Поэтому он и сотворил капитана Питера Блада на основе личности и биографии клерка, хирурга и маркитанта Генри Питмана, попавшего в конце правления Стюартов в Англии в ряд передряг, сделавших из него пирата. И имеет на это суверенное право. И нигде Сабатини ни разу не ссылается на жизнь и творчество капитана Томаса Блада, о котором пишет Ивлин, авантюриста той же самой эпохи, и никакой связи между этими персонажами нет.

…а применительно к капитану Томасу Бладу слово «творчество» используется здесь точно так, как используют его учительницы, сдвигая очки на кончик носа: «Ну что, Сидоров, у директора будем твое творчество обсуждать?».

Томас Блад (1618—1680) был сыном зажиточного ирландского кузнеца и получил неплохое образование в Ирландии и Англии: учился, как водится, на врача и юриста, ни одного факультета не закончил. Отчасти – из-за буйного нрава и постоянных драк с преподавателями и студентами, отчасти – потому что началась война Парламента с королем Карлом I Стюартом, и в 24 года Блад поднял оружие во славу короля. В 25 лет он уже тряс оружием во славу Парламента. К 34 годам уже капитан Томас Блад успел повоевать за обе стороны по два раза, но в итоге оказался солидным кромвелевским чиновником в Ирландии. После Реставрации в 1660 году он потерял все нажитое и скрылся из виду.

Ирландия числилась королевством-сателлитом Англии, как и Шотландия, и управлялась из Дублинского замка вице-королем, то есть «лордом-лейтенантом» Джеймсом Фиц-Томасом Батлером, герцогом Ормондом. Беспокойный дух Блада приказал ему вернуть своей стране достоинство. В апреле 1663 года группа его соратников должна была захватить замок под покровом ночи, потребовать выкуп за Ормонда, поднять над фортами ирландский флаг и провозгласить независимость страны от Карла II. В Ирландии планировалось водворить пресвитерианство в качестве государственной религии, и в этом она должна была получить поддержку Шотландии. А свободная Ирландия в ответ поддержала бы кельтских коллег в обретении политической независимости. Но англичане отбили атаку, и Бладу с парой сторонников удалось бежать. Остальных повесили.

Блад оказался в Нидерландах, на службе у адмирала де Рюйтера во время Первой англо-голландской войны. Но старые военные дружеские связи постоянно мешали ему как-то определиться с местом работы и перестать скакать из-под одного флага под другой. Например, не давали ему нормально строить флотскую карьеру английские шпионы, которых в Голландии было больше, чем сыра. А шпионы очень любят наглых нищих авантюристов.

В 1664 году юрист Джон Лайл, член кромвелевского Парламента и затем – правительства, официальный цареубийца, подписант приговора Карлу I, находился в Швейцарии, куда бежал после Реставрации Стюартов, и продолжал там активную политическую деятельность, направленную против династии. В какой-то момент к нему присоединились двое английских офицеров, тоже политэмигрантов, шотландец Томас Макдоннел и ирландец Томас Мортон. С ними вместе он отправился в ночь на 11 августа на какую-то тайную встречу на кладбище, а утром там обнаружили его труп, а на борту отплывающего в Англию парома в рассветных сумерках обозначились два мрачных силуэта – королевского полковника Джеймса Фиц-Эдмонда Коттера, профессионального охотника за кромвелевскими головами по всей Европе, и его спутника капитана Томаса Блада.

На берег капитан Томас Блад сошел скромным хирургом Томасом Эйлоффом, который полтора года накладывал повязки и отпиливал конечности в окраинных госпиталях Лондона, стараясь вести себя тише воды. Не получилось.

Лондон поразила страшная чума. Хирург Эйлофф поехал проветриться в Шотландию, но там его в 1666 году застало народно-религиозное восстание против английской власти и Англиканской церкви. Блад сбросил кожаный фартук костоправа, предъявил офицерский патент командованию шотландских ковенантеров и бросился в бой. Через два месяца он профессионально и привычно совершил оборот на 180 градусов, вместе с англичанами додавил шотландцев, получил в награду от своего нового покровителя герцога Бэкингема поместье, промотал его распутной жизнью и спокойно вернулся в Лондон, сгоревший и вновь выстроенный, в 1670 году.

И там, в Лондоне, как-то раз столкнулся лицом к лицу с герцогом Ормондом, уже давно преспокойно жившим там в своей резиденции. При воспоминании о нанесенной ему герцогом обиде кровь вновь прилила к щекам Блада, и он затаил недоброе. Проследив за Ормондом около недели, Блад и всегда моментально собиравшаяся вокруг него компания весьма жестоких пьяниц атаковали карету герцога, убили его слугу, вытащили Ормонда из кареты, связали, перебросили через седло и потащили в пригород Тайберн, где ставили городские виселицы. План был повесить его как простолюдина, с пришпиленной к груди бумагой с описанием его преступлений против ирландцев и англичан. Но с помощью другого слуги и кучера Джеймс Ормонд вырвался, заколол одного из нападавших и скрылся. На следующий день он публично обвинил в Парламенте герцога Бэкингема в покушении на себя. А его сын Томас Батлер, присутствовавший тут же, пригрозил пристрелить его светлость как собаку, если с его отцом что-то опять случится. Лорд Бэкингем, который был тут совершенно ни при чем, потребовал от Блада ответа, потому что всем было понятно, от кого его требовать. Но Блад отперся от любой причастности к событиям прошлой ночи и завернулся в плащ незаслуженной обиды. Это испортило его отношения с Бэкингемом уже необратимо.

Блад еще два раза ездил в Европу по делам неофициальных международных отношений, но в свободное время мучился бездельем и очень много пил. В какой-то из таких вечеров ему пришло в голову новое оригинальное предприятие, призванное привлечь к нему внимание власть предержащих.

Королевские регалии Англии – короны, держава, скипетр, посохи, шпоры, обручья и прочее – были при Кромвеле переплавлены на монеты или проданы, драгоценные камни ободраны и тоже проданы в Голландию. После восшествия на престол Карл II повелел камни – выкупить, регалии – отлить заново, следуя старинным образцам. Хранились они в Тауэре.

В начале мая 1671 года обычный день 77-летнего смотрителя сокровищницы Тауэра Тэлбота Эдвардса не предвещал ничего нового. Просто к нему пришел священник Томас Блад, в сутане и с женой, договориться о выкупе арестанта. Договорились, потом пообедали, всё чинно-благородно. Но у жены священника страшно прихватило живот, и паре пришлось переночевать у Эдвардсов, в их квартире над сокровищницей. Живот у жены прошел, но дружба не прошла, и Блад стал наведываться к Эдвардсам мило побеседовать. Смотритель пару раз показывал Бладу королевские регалии, хранившиеся в подвале за чугунной решеткой и накрытые плотной материей. С той же целью Блад пришел к нему и 9 мая вечером. Не знал Эдвардс только про эскорт Блада на этот раз – про компанию его опасных друзей с пистолетами, шпагами и бомбами. Друзья рассредоточились по двору и лестницам Тауэра, встав как «часовые» в ключевых точках.

Блад попросил Эдвардса еще раз показать ему регалии. Старик повел его в сокровищницу, и там ему дали молотком по голове, вытащили ключи, отперли решетку, замотали Эдвардсу голову материей, сорванной с регалий, а сам Блад, подхватив то, на что хватило рук – коронационную корону, скипетр и державу, – бросился к выходу. Кто-то из приятелей, утихомиривая крайне бодрого и активного в сопротивлении старика, несколько раз пнул его под ребра, сломав пару, и пырнул кинжалом. Но Эдвардс выжил.

К радости, наверное, его сына, только что вернувшегося с голландской войны и пришедшего навестить отца. При входе в Тауэр ветерана остановил какой-то «часовой» без формы и попытался с ним сразиться. Ветеран прошел сквозь часового и пошел наверх. Часовой, так уж вышло, от этого скоропостижно заболел и умер. А ветеран услышал сверху крик отца: «Измена! Убивают!». И тут же был сбит с ног несущейся вниз по лестнице компанией, которая устремилась к лошадям, припаркованным во дворе.

Сбежавшиеся на крики четверо стражников и молодой Эдвардс отрезали похитителей от лошадей, единственного успевшего вскочить в седло – свалили вместе с конем ударом алебарды и быстро повязали всех. Блада схватили последним: он остановился, присел и ударами подвернувшегося под руку камня плющил корону и державу, чтобы их было сподручней нести под одеждой. Скипетр он выронил на бегу: его нашли утром.

Потом Бладу и его сподвижникам сильно, долго и профессионально били морды. Потом посадили в камеру, благо, всё было рядом.

Технология общения с Их величествами Карлом II Стюартом и его младшим братом Иаковом, принцем Йоркским, была уже отработана годами и всем приближенным ко двору хорошо известна. Всякому преступнику надлежало а) требовать аудиенции только с королем, упирая на владение секретной информацией, б) достойно вести себя на банкете или балу, потому что другого времени для аудиенций у короля не было, в) дождаться, когда король или принц все сами сделают за преступника из широты души и тяги к роскошным жестам, г) не подкачать с ответом, д) получать профиты.

Злые языки утверждают, что Бладу и так не угрожало ничего уж очень страшного, потому что заслуги капитана в царстве плаща и кинжала были велики. И общение с ним августейших особ протекало в режиме «да, сукин сын, но наш сукин сын». Однако Бладу все равно пришлось какое-то время постоять в кандалах перед королевским креслом посреди великолепия очередного банкета в присутствии иностранных послов, членов кабинета, действующих и бывших фавориток с семьями, оркестра и пр. Потом Его величество снизошел до кающегося грешника и, поманив поближе, осведомился:

– Вот хотел вас спросить. Вы дали показания констеблю, что похитили ценностей на 6 000 фунтов. Я привык полагаться на мнение ювелиров и юристов. А они утверждают, что королевские регалии стоят более 100 000. Что вы на это скажете?

– Прощу прощения, – отвечал Блад, – но в нынешнем их виде и 6 000 будет многовато.

– Это достаточно нагло и вместе с тем логично, – кивнул Карл. – А вы не согласитесь ли принять от меня в дар нечто менее ценное, по сравнению с регалиями? Например, вашу жизнь, которая сейчас тоже сильно упала в цене?

Блад не раздумывал ни секунды:

– С радостью, Ваше величество, и с Божьей помощью, всей последующей жизнью эту дарованную жизнь постараюсь заслужить.

– Ну смотрите мне [Better you would], – подытожил король.

Блада освободили и выделили ему поместье в Ирландии с доходом в 500 фунтов в год. Эдвардсу выделили 3 000 фунтов деньгами. Это была засада, потому что королевские денежные милости не выплачивали никогда, ну или давали какую-то мелочь с обещанием выплатить остальное потом: денег у короля не было.

После освобождения человек-медоед Блад снова страдал от безделья, рыская по Лондону, периодически нанимаясь в больницы хирургом, убивая людей за деньги (это называлось «бретер», платный дуэлянт) и бесчинствуя в кабаках. Ему доставляло удовольствие намеренно задирать солидных господ в общественных местах и ждать реакции.

Граф Рочестер, поэт-лауреат Джон Вильмот, публиковал свои саркастические наблюдения за жизнью лондонского света и не мог пройти мимо этого явления:

 
Блад, на чьем лбу написано «изменник»,
Бандит и вор, одетый как священник!
Обласкан, что ни день – стоит у трона
За кражу Ормонда и воровство короны.
Давайте украдем и короля,
Коль верность – пыль для тех, кто у руля.
 

Наконец, привычки Блада снова привели его в 1679 году на скамью подсудимых, где герцог Бэкингем, его бывший покровитель, потребовал у Блада компенсации в 10 000 фунтов за оскорбления. Год он провел в тюрьме, страдал воспалением легких и подагрой, потом вышел на волю под подписку с обещанием всё уплатить. Ничего не уплатил, конечно.

Он умер дома в Вестминстере в 62 года и похоронен там же, близ Сент-Джеймсского парка. Его тело два раза эксгумировали, чтобы удостовериться, что он не инсценировал свою смерть, лишь бы не платить Бэкингему. Под конец всем пришлось поверить, что капитана Блада больше нет. Говорят, что тот же Вильмот написал ему эпитафию, которая до сих пор украшает могилу:

 
Здесь упокоен тот, кто превзошел
Злочинством всех, кто сей тропою шел,
И предал всех, кто душу в нем нашел.
Теперь он неоплаканным лежит,
И слава Богу: срок его дожит.
 

Нельзя сказать, чтобы эти слова были во всем справедливы. Вильмот просто был другом Бэкингема. Он это со зла.

Потомки капитана Блада сформировали династию военных инженеров Британской империи и современных англо-ирландских парламентариев. У него была жена, да. О ней бы лучше подумали.

Про книгоиздательский менеджмент и Ньютона с Галлеем

Небезызвестный мемуарист Самуэль Пипс был не такой уж серостью, какой рисуют его обычно английские историки. Современники отдают ему должное за пытливый и острый ум, обширнейшую эрудицию и недюжинные бюрократические навыки. А они много где уместны и почитаемы. Так, например, в 32 года его ввели в Королевское общество (Академию наук) его приятели и коллеги по работе в Адмиралтействе и комитете по делам Танжера Джон Крид и Роберт Поуви, и Пипс – признавая, что ему не хватает теоретической подготовки («I do lacke philosophy»), – активнейшим образом поддерживал общество материально, пиарно и делопроизводственно. Ему принадлежит заслуга морального насилия над клерками общества, чтобы они вели подробные протоколы каждого заседания. А уже потом он сам предавался любимому делу: сортировал бумаги, нумеровал, подшивал, составлял тематические индексы, и поэтому ему кланяются в пояс все современные историки английской науки.

В 1684 году Пипса выбрали председателем Королевского общества. Он провел зачистку списков членов и удалил 60 якобы там каких-то ученых, которые регулярно не платили взносы. Потом он провел мощную пиар-акцию в королевском флоте и установил с ним официальные связи, таким образом, присосав академию наук к госконтрактам. Потом он опять же в целях пиара издал большой тираж богато иллюстрированного четырехтомника «История рыб» (De historia piscium) Фрэнсиса Уиллоуби, законченного после смерти автора другим зоологом и путешественником – Джоном Рэем. В отличие от орнито-ихтиолога по профессии и ботаника по жизни Уиллоуби, Рэй ставил себе гораздо более масштабную задачу: «Королевское общество призвано вернуть роду людскому все знания, накопленные Древним Римом и впоследствии утраченные». Первым камнем в здании этого нового царства разума он и видел «Историю рыб», ну вот так. С Рэем с энтузиазмом согласился Пипс. Книга вышла в свет в 1686 году.

Каково же было смущение Пипса, когда к нему заявился полгода спустя сэр Исаак Ньютон и начал вяло и заранее обиженно настаивать на публикации «Математических начал натуральной философии» – работы, обобщившей все законы мироздания. Считается, что появление кометы Галлея в 1682 году побудило европейцев плотнее заинтересоваться «небесной наукой», а самого Галлея – начать дергать Ньютона, чтобы тот ускорил публикацию своего фундаментального труда. Однако все усилия застопорились у директорского стола Пипса, который искренне рассказал, что угрохал все деньги Королевского общества на «Историю рыб», а она расходится из рук вон плохо. Ньютон, будучи человеком – Иа-Иа, скорее всего просто удовлетворенно покачал бы головой и пошел домой. Но не таков был Эдмунд Галлей, былой капитан корабля, гроза оксфордских епископов-теологов, королевского казначейства инспектор и муж очень и очень состоятельной вдовы. Он издал «Начала» Ньютона за свой счет и потом выставил этот счет Пипсу. Пипс как правильный президент общества ответил, что не понимает, о чем идет речь. Галлей как правильный богатей удовлетворенно хмыкнул и пошел к себе в обсерваторию. Туда Пипс ему и прислал непроданные экземпляры «Истории рыб» в качестве оплаты. Тру стори.

Про то, как делают партии

Вопрос представительной демократии – сложный, но в наше время носящий скорее теоретический характер, как споры о количестве ангелов на шпиле собора. Всем же понятно, что никакое население так называемые «представители», или «депутаты», ни в какой стране мира не представляют, а представляют в лучшем случае интересы своих партий, а в обычном случае – свои собственные и своих семейств.

В старину, при монархиях, от римских «зеленых» и «синих» и до итальянских гвельфов и гибеллинов, партийная политика всегда была способом, а не программой: речь шла о захвате сфер влияния на центр принятия решений, а не о выработке какого-то своего «нового пути». Современная выборная свистопляска с необходимым зачтением всеми участниками увесистых томов, наполненных абсолютно одинаковыми и пустыми абстрактными формулировками, отсчитывается от европейско-американской практики 1880-х годов.

Одно из правил фантастической робототехники гласит, что вернуть контроль над взбунтовавшимся роботом можно, приказав ему выполнить узкую задачу, ради которой он был создан. Некоторые сексисты рекомендуют это же средство для прерывания истерик, как мужских, так и женских. Дальше уже начинаются чреватые тумаками споры о том, что считать первоначальной функцией как одних, так и других.

Двухпалатный английский парламент сформировался к 1290-м годам при короле Эдуарде II, бесхребетном слабаке, убитом впоследствии собственной женой и ее любовником. Он позволил «рыцарям широв» и «бюргерам», которых до того лишь иногда приглашали на «толковища» (parliament) выслушать, какие новые налоги им предстоит платить, постоянно присутствовать при принятии решений. Их стали отстраненно-пренебрежительно называть «представителями общин» (commons, от лат. communis), при условии, что этим же словом называли простолюдинов вообще. Эдуард большую часть жизни прожил в тени своего жестокого отца-мачо Эдуарда Длинноногого и был достойным преемником другого бесхребетного короля Иоанна Безземельного, ославленного в балладах «Принца Джона», прожившего всю жизнь в тени своего старшего брата-мачо Ричарда Кёр-де-Лион. Король Иоанн в 1215 году сдался баронской оппозиции и впервые ввел постоянно функционирующие «толковища» лордов в рамках исполнения «Великой хартии вольностей», которую его заставили подписать.

И лорды-бароны и бюргеры общин многие века формировали разовые союзы и фракции с целью оказания более или менее сильного влияния на правящего монарха и на тех, кто мог на него оказывать влияние. Да и лобби (буквально « [парламентское] фойе») сформировалось фактически сразу. Но фиксированных партий, претендовавших на какую-то идентичность, не было.

Не было их вплоть до 1679 года, когда Англию окончательно разорвал Исключительный кризис. Младший брат правившего Карла II Стюарта – принц Йоркский Иаков – был откровенным католиком, окружал себя католиками, молился с католиками, женился на католичке и возглавил, на минуточку, католический заговор против своего брата-короля (хотя пока не доказано, наплевать, что сказано). И английский, и шотландский парламенты были в ярости и настаивали на исключении Иакова Стюарта из линии престолонаследия. Больше всех кричали об этом представители от шотландских протестантов. За что и получили прозвание «виги», от шотл. «whig» (овцегон). От этого же слова происходит англ. «wig» (парик, потому что парики бывают из овчины), но название партии происходит от оригинала.

Были и такие, кто с пеной у рта отстаивал сохранение за Иаковом места в линии наследования. Это были, что логично, католики и крипто-католики, притаившиеся в лоне Английской церкви. Как и в современном англо-саксонском мире, «католик» в массовом сознании автоматически означает «ирландец», и поэтому противники стали называть их «тори», от ирл. «torai» (бандит). Так, собственно, английский парламент поделился на «шотландскую деревенщину» и «ирландскую гопоту», в каковом состоянии он продолжает оставаться более-менее стабильно и по сей день. Иаков в итоге воцарился на английском престоле, стал пытаться окатоличить всю страну, его свергли и выгнали в 1688 году, и династия Стюартов пала. Воцарились голландские, потом немецкие протестанты, а партии остались. Они меняли идеологическое наполнение, среду обитания, программы и лидеров. Периодически консерваторами оказывались то тори, то виги. В современной Великобритании пресса и народ уже давно называют вигами лейбористов, хотя исторической связи тех с другими нет. Просто здесь вступает в действие «правило квантового носка» (если есть правый, любой найденный новый носок становится левым), и если есть тори, должны быть и виги.

Возвращаясь к закону робототехники: что было бы, если бы политические партии во всем мире вспомнили, для чего они создавались? И многие ли из них остались бы функционировать дальше и пудрить мозги избирателям?