Читать книгу: «История моей жизни, или Полено для преисподней», страница 7

Наташа Листвина

И завладела в эту пору моим воображением девушка, которая тоже училась на Физтехе, но младше курсом. И была она изумительно стройна и красива. Высокая, быстрая, всегда прекрасно одета, она проходила по институту с весёлым чуть ироничным сиянием глаз. И вслед ей летели влюблённые взгляды едва ли не всех студентов, куда как измученных обилием экзаменов и зачётов, теоретических заданий и практических лабораторных работ.

В погоне за прекрасным видением

Что касается меня, так чуть ли не все дни напролёт я только и делал, что бродил по тем коридорам, тротуарам и улицам, где она могла появиться. Как я понимаю, влюблённость – привилегия заматерелых бездельников, а я был из их числа.

Свободное посещение занятий, допускавшееся правилами нашего института, было мне на руку, и я мог целиком и полностью посвятить себя мукам и радостям любовного томления. И прежде всего, разумеется, я бежал туда, где наша институтская дива бывает непременно.

Одним из таких мест был кружок по изучению изобразительного искусства, руководимый Авророй Заловной – не только замечательно эрудированным искусствоведом, но и прекрасной женщиной. Уверен, что половина физтехов, проявивших интерес к живописи, были без ума от ведущей, половина – от Листвиной. У меня же во время этих занятий чувства и вовсе двоились.

Невысокая, но фигуристая и уже в летах зрелых, искусствовед не могла ни ощущать в юной студентке опасную соперницу, тоже претендующую на любовь и внимание приходящих на кружок парней, и поэтому третировала Наташу нещадно. А та лишь смущалась и переносила это глумление вполне безропотно, потому как сама, похоже, тоже была по-своему влюблена в неё.

Живопись я знал недурственно и, разумеется, при случае был не прочь этим блеснуть на глазах у двух нравившихся мне дам. Впрочем, симпатия к старшей не могла идти ни в какое сравнение с влюблённостью в младшую.

«Вот это да!»

Ещё одним мероприятием, которое Наташа посещала, было кино, раз в неделю прокручиваемое приезжим киномехаником в институтском актовом зале. Фильмы подбирались весьма удачно – в основном отечественная и мировая классика, отчего этот сеанс, начинавшийся в 19 часов, пользовался у нас неизменным спросом. Студентов, сверх всякой меры перегруженных учёбой, вполне устраивало, что не нужно никуда ехать, что гора сама приходит к Магомету.

Да и билеты были не дорогие – по полтиннику.

Впрочем, я и мой друг Слава Тишин таковыми «бумажными пропусками» пренебрегали, а совали пришлому контролёру, что называется в руку, копеек двадцать-тридцать и проходили вдвоём. Но однажды мы его крепко удивили, когда после начала прошмыгнули в уже тёмный зал, осчастливив всего… на две копейки. При этом, разумеется, не могли не слышать у себя за спиной его изумлённый возглас:

– Вот это да!

Очевидно, как раз в этот момент он разжал свою ладонь и узнал, сколь немного мы ему положили.

Увидеть Наташу перед показом и после него, уже было счастьем. Можно было даже несколько увязаться за ней следом и провожать глазами, пока она дойдёт до калитки, ведущей за территорию института, и свернёт к своему дому. А жила она не как все прочие, в общежитии, но была местной, долгопрудненской.

Увы, занятия по истории изобразительных искусств проводились лишь по средам, а кино в актовом зале крутили только по пятницам. Вот и приходилось чуть не всю неделю бегать по институту и его окрестностям в призрачной надежде, хотя бы издали увидеть её неправдоподобно стройный высокий силуэт.

И все Наташины дорожки я знал, и всех парней, одержимых ею, тоже. И вот она проходит лёгкой, быстрой походкой, почти проносится мимо учебного корпуса в своей коротенькой шубке, под тихо падающим снежком, который при её появлении превращается в рождественский.

И как ей не холодно?..

А вот в платьице, даже не пытающемся скрыть неправдоподобно красивые ноги.

И как ей не жарко?..

Впрочем, иногда удача улыбалась и тогда происходили нечаянные, негаданные встречи, то на волейбольной площадке в ближайшей роще, то в электричке, то в Третьяковской галерее… И тогда можно было задержаться где-то неподалёку и наслаждаться её присутствием, её сиянием…

…находка для шпиона

Однажды меня и Наташу свёл волейбольный кружок, время от времени появлявшийся на пустыре между корпусами институтского общежития. И я каким-то образом умудрился с ней заговорить. Более того, мы настолько увлеклись беседой, что отошли в сторонку. И зашла у нас речь о самосовершенствовании.

И теперь удивляюсь психологической точности предложенной мною темы. В самом деле, что ещё могло волновать девушку, и умную, и красивую, как не дальнейшее возрастание и прирост отпущенных ей при рождении качеств?

А заинтересовал я Наташу несколько парадоксальной постановкой вопроса, что любые личные потуги к совершенству никогда не приведут. Что нужно подчиниться природе, то есть своим желаниям и мудрости естества, и тогда природа сумеет создать из человека нечто непредсказуемое и чудесное.

Если исходить из позиции атеизма, которым я, похоже, страдал в ту пору, как и большинство моих столь же юных приятелей, то рассуждения эти были не очень-то и глупы. По крайней мере, Наташа выразила сожаление, что ребята: и те, которые учатся с ней в одной группе, и те, с которыми она проходит практику в ИРЭ у Гуляева, малоинтересны и от них ничего такого не услышишь.

Последовавшее приглашение навестить её дома – и тогда показалось мне верхом счастья, и теперь заставляет предположить, что мои долгие старания обратить на себя внимание девушки не были напрасными.

Назавтра в 11 часов утра, а это было воскресение, я появился у Наташи. В передней промелькнула её мама, куда-то спешившая. Мы остались одни. Какой прекрасный шанс! Но до чего же я был тогда стеснителен, до чего неопытен…

Я заливался соловьем и проговорил 9 часов подряд, не останавливаясь!

Такого словесного марафона более никогда в жизни у меня не было. Но хотя бы одно словечко, хотя бы полсловечка о своих чувствах к прекрасной девушке. Куда там! О чём угодно – только не об этом. А Наташа сидела, откинувшись в кресле, удивляясь моему красноречию и… полному бездействию. Какой же я был тупица, какой олух!

Более мы уже не общались.

Ирина

По окончании учебного года, в пору летнего трудового семестра, мы, студенты уже, считай, третьего курса МФТИ, занимались малярным делом – шпаклевали, купоросили да красили стены родного общежития. Потолки опыляли побелкой из краскопультов и покрывали коричневой краской плинтуса. А проживали в институтском профилактории.

Наивен – до глупости!

Ну, а по вечерам, отмывшись от всей этой художественной палитры, устремлялись в столицу, где проходил очередной Московский международный кинофестиваль.

В кассах, разумеется, билетов не водилось, разве что по высокой партийной брони. Вот и приходилось стрелять лишние билетики, лишние абонементы, а также слоняться на стихийной «бирже» фестиваля, толкущейся между кинотеатром «Россия» и опекушинским памятником Пушкину. Тут продавалось по спекулятивным ценам или обменивалось всё, что угодно. Толпа была весьма многолюдна, ибо просмотры конкурсных и внеконкурсных фильмов проходили по всем крупным кинотеатрам столицы.

И случилось так, что желание увидеть фильм «Вверх по лестнице, ведущей вниз» привело меня к Дворцу Съездов. И какая-то женщина предложила обменять свой билет на имевшийся у меня абонемент в кинотеатр «Мир». Это не было эквивалентно. Однако женщина сказала, что её интересует лишь первый фильм абонемента и что она, посмотрев его, доставит оставшиеся талоны по любому адресу, который я ей назову.

Поверив незнакомке, я тут же объяснил ей, как доехать до Долгопрудного, найти студенческий городок МФТИ и профилакторий, и комнату, в которой я проживаю. И попросил остатки абонемента положить в тумбочку возле моей кровати…

Наивность моя была беспредельна!

Ну, а женщина занесла в записную книжку поведанный мною адресный пунктир и с большой искренностью на лице пообещала всё это проделать завтра же поутру.

На следующий день, вернувшись после своей малярной работы в профилакторий, я заглянул в тумбочку и долго шарил рукой в её тёмной пустоте. Напрасно я осматривал пустопорожнее нутро и поздно вечером, уже по возвращении из Москвы. Обещанного остатка фестивального абонемента не появилось там и в последующие дни.

Однако же дня через четыре, проведав в очередной раз фестивальную биржу Тверского бульвара, наткнулся-таки я на эту женщину. Но не обратился к ней сразу, а поначалу несколько со стороны из-за плеча наблюдал, что она меняет, и какие абонементы у неё имеются. А потом подошёл.

Она, разумеется, тут же меня узнала. Извинялась. Ну, а я ей прямо указал, какой именно абонемент из имеющихся в её распоряжении хотел бы получить взамен своего, невозвращённого.

Возражать она не посмела.

Знакомство на эскалаторе

Однажды поутру в воскресный день мы с Юрой Порядиным, юношей из параллельной группы, отправились в Лужники на Малую спортивную арену, где шли «Анжелика» и «Даки». Лишние билеты начали спрашивать ещё в вагоне метро и продолжили на эскалаторе, где по соседству с нами оказалась невысокая красивая голубоглазая девушка в красном клетчатом сарафане и белой с кружевами блузке.

Несколько острых реплик – в её сторону, несколько резких ответов – в нашу, и мы познакомились. Оказалось, что зовут её Ириной, и что она тоже хотела бы попасть на этот просмотр.

Не успели мы дойти до Малой спортивной арены, как уже обзавелись билетами для себя и девушки.

Фильмы оказались один к одному – красочные, зрелищные. Этакие костюмно-приключенческие, постановочные истории на тему из истории. После не лишённого приятности просмотра мы, как были, втроём отправились в Парк культуры имени Горького, располагающийся не слишком далеко от Лужников.

Там и на колесе обозрения прокатились, и на лодке по парковым озёрам поплавали. И что-то удерживало Ирину с нами, а мы так и вовсе были счастливы обществом такой обаятельной и умной девушки, по сравнению с которой и очаровательная Анжелика – Мишель Мерсье – потеряла едва ли ни половину своего киношного шарма.

Дружба на всю жизнь

Ближе к вечеру нечто прояснилось. Оказывается, Ирина только что приехала из Ленинграда и не решила, где остановиться. Вот мы и предложили ей переночевать на Физтехе. Подыскали в Профилактории отдельную комнату и с ревнивым вниманием проследили, чтобы ни один из нас не дерзнул туда наведаться среди ночи. А поутру мы – на работу, Ирина – в Москву.

Однако адрес наш у неё уже был.

И осенью, когда я получил от Ирины весточку, знакомство наше продолжилось. И не кончается по сей день. И в основном своём течении было оно и продолжает оставаться дружбой. Хотя и случались в наших отношениях моменты, когда дружба эта вдруг переходила в любовь. Немногие прекрасные дни, часы и минуты…

И была Ирина замужем, причём дважды. Первый раз – совсем недолго, несколько месяцев. Потом – более длительный срок. И был у неё сын Георгий, погибший при загадочных обстоятельствах. А теперь она растит внука Ярослава. И часто болеет. И души в нём не чает, и мучается всяким его детским проступком.

Ну, а Ярослав, как и все подростки, гоняет мяч, увлекается современной музыкой и временами пропускает занятия в школе. А в общем-то, добрый и весёлый мальчишка, и хорош уже тем, что сумел унаследовать от своей бабушки её юную красоту и обаяние.

И снова Гомель, пляж…

И было у меня со Светкой ещё несколько встреч. В основном благодаря нашей школьной физичке, её маме. Сама, будучи замужем за кандидатом наук, преподававшим в БИИЖТЕ, Лидия Иосифовна, очевидно, и дочери своей желала такого же мужа из учёных чудаков, тихого да покладистого. А посему ко мне относилась благосклонно.

Футбол помешал

Помню, как-то в летние каникулы уговорил я Светку на лодке со мной покататься. К лодочной станции мы спускались по обрыву, нисходящему от парка к реке. И парень тут не всякий бы рискнул – этакая сыпучая крутизна. А Светка не побоялась. Взялась за мою руку и – вперёд.

А когда мы уже находились в лодке, и я усиленно грёб вверх по течению, зачерпывала пригоршнями воду и омывала моё разгорячённое лицо. Такая вот ненарочитая ласка.

Разве забудешь?

* * *

 
Этих рук прикосновенье
К воспалённому лицу
Длилось вечность и мгновенье,
И не близится к концу.
Для уставшего от вёсел
В небе почерпнула ты
Милую прохладу вёсен,
Свежесть утренней воды.
И плывём речной дорогой,
Над лазурной глубиной…
Гладь меня, руками трогай
Мягкий, светлый волос мой.
 

И поднялись мы довольно высоко по Сожу. Дальше Мельникова луга. И расположились на жарком и чистом прибрежном песке. И никого. Только небо, солнце, река и мы вдвоём. И тут бы уделить девушке любимой толику внимания. Так нет же. Откуда не возьмись, появились по соседству какие-то подростки и, обозначив сброшенными сандалиями пару ворот, стали гонять мяч.

Ну как же было и мне не блеснуть перед Светкой?! И принялся я, дурак-дураком, эдак самозабвенно бегать за этим мячом, увязая по голень в горячем искрящемся песке и забивая бессчётные голы. А Светка в это время одна-одинёшенька лежала на своей голубенькой подстилке, скучала и злилась.

И вскоре потребовала плыть обратно.

Не лучше я поступил и в другой раз, уже на следующие летние каникулы. Долго уговаривал и уговорил-таки её отправиться со мной на последний сеанс в кинотеатр «Спартак», что напротив Гомельской кондитерской фабрики. Когда уговаривал, был с пышной высокой шевелюрой. А зашёл за девушкой – наголо постригшись.

Зачем, почему я этакие глупости проделывал? Кому нужна была эта эксцентрика? Может быть, не верил, что нравлюсь Светке? Может быть, и вообще не верил, что могу хоть кому-нибудь понравиться? И ни таковые ли мои выходки имела она в виду, когда однажды сказала:

– Ты умеешь играть на чувствах.

А эта фраза ни означала ли, что какие-то чувства ко мне у неё всё-таки были? Одни вопросы – и никаких ответов…

Предпочла пижона

Первое время только ради неё и в Гомель-то приезжал, и встречи одноклассников устраивал лишь затем, чтобы с ней увидеться. Последнюю сходку организовал уже через несколько лет после окончания института. К этому времени Светка успела побывать замужем. И в отпуск приехала с очаровательным светловолосым малышом. И была у меня возможность пообщаться с ней наедине.

Однако верный традиции я снова всех обзвонил, и мы собрались на квартире у Светки. Лидия Иосифовна посодействовала. И было нас немного – человек пять. Выпили, поболтали, потанцевали. А когда уже стемнело, вышли прогуляться по проспекту Ленина. И настало время расходиться. И в провожатые Светка выбрала долговязого пижона и нахала, который приставал к ней ещё во время вечеринки. И это предпочтение настолько меня покоробило, что я внутренне посмеялся над собою, и чувства мои к ней мгновенно испарились.

Ещё прежде Светки вышла замуж Галя. Причём за бывшего физтеха, который у нас не доучился и был вынужден перевестись в Московский институт стали и сплавов. С Галей мы потом ещё не однажды виделись. Страстно хотели исправить непоправимое и вернуть невозвратное. И, похоже, оба остались с мучительно-горьким и прекрасным ощущением столь близко подпустившего нас, но вовремя не узнанного и не сбывшегося счастья.

Непростительная расточительность беспечной, легкомысленной юности! А ещё, если хотите, прихоть судьбы…

Физтехи

Однажды перед входом в институтскую столовую я повстречал… Надю Берёзкину! Да-да, ту самую девушку, с которой был знаком ещё по детству – в пору своего проживания в Сибири. Это, вспоминая о ней, я ещё в пятнадцатилетнем возрасте написал стихотворение:

* * *

 
Белая берёзка
С губами пухлыми,
Девичьими, нежными,
Алина Берёзкина,
О вас я думаю,
О вас, блуждающей в перелеске.
Собираю ягоды
И гляжу вам в губы.
Губы, губы – ягоды,
Проглочу их грубо.
Тёплое весеннее
Солнце размордастое,
Проберись сквозь ветки,
Красное веселье,
Кудри из-под кепки
С пареньком вихрастым.
Алёша – одногодка,
Ученик – отличник,
На пятёрку сдавший стихи Есенина,
Белую берёзку
Алину Берёзкину
Алёша выучил
В дубравах весенних.
Подглядел бесстыдник
Дождик из-за тучки:
Алина белая в дождике мылась,
Веточки выпрямив —
Зелёные ручки.
А в траве босые ножки студились.
Но в траве бродили
Пьяные ноги.
Заробела в соснах рыжая белка.
Ветры удивились,
Встали у дороги.
Поцелуй Алина приняла, бледнея.
 

Оказывается, Надя тоже поступила на Физтех и теперь учится курсом ниже. Было нам, что вспомнить. А через недельку-другую девушка обратилась ко мне с просьбой помочь ей подготовиться к коллоквиуму по математическому анализу.

И вот в корпусе радиотехников, где комнаты второго этажа предоставлены студентам для самостоятельных занятий, мы находили свободную аудиторию и занимались математикой. Была доска, был мел и были глубокомысленные разглагольствования по поводу аксиом, лемм и теорем. Лишь не было понимания того, что если девушка просит с ней позаниматься, то нужно заниматься ею самой и не чем иным…

И хотя в завершение этих занятий я отважился пригласить Надю в бар при ресторане Пекин, приходится признать, что тогда в детстве – на чердаке, в деревянном ящике, где мы с Надей и Вовкой Горловым учились целоваться, был я гораздо смелей и решительней…

Чтобы время провести…

За шесть лет учёбы в МФТИ пообщался я с очень и очень многими ребятами. И прежде всего это был Слава Тишин, очень спокойный и даже несколько флегматичный парень из Курска, которому, как и мне, уютней было пребывать несколько на отшибе, а не вариться в самой гуще студенческой массы. В течение четырёх последних курсов мы проживали с ним вместе в одной комнате.

Где-то Слава теперь? Помню, тогда он увлекался американскими киноактёрами и певцами, преклонялся перед Томом Джонсом и Фрэнком Сенатором. А ещё начитывал тексты в лингафонном кабинете, ибо английское произношение имел не хуже, чем у дикторов-англичан.

Может быть, при первом же поветрии в Америку маханул?

А в нашу студенческую пору вместе со Славой мы и по кинотеатрам разъезжали, и к девчонкам клеились. И был он весьма покладист, и сговорчив. И, казалось, не было вещи, в которой бы я не мог его убедить, и предприятия, на которое не сумел бы увлечь. Впрочем, случая, чтобы во мне разочароваться у него, пожалуй, и не было. Ибо всё-то у нас получалось и, куда бы мы ни хотели попасть, всюду попадали.

Однажды я подбил его отправиться на выходные в Иваново, в город невест. Поверили расхожей басне, что мужиков там ну совсем нет. Вот: мол, где погуляем! Приехали раненько утром и пошли колесить по городу да знакомиться, да свидания назначать направо и налево…

А между тем мужики там были и довольно много. По крайней мере, на улице попадались. Но чтобы мы почувствовали у тамошних женщин какой-то особенный сексуальный голод, такого не было. Впрочем, разницу в отношении к сильному полу всё-таки заметили. Да и переночевать нашлось где. Но в целом были разочарованы.

После окончания института хотел я Славу за собой в Обнинск утянуть. Не получилось. Остался в аспирантуре. Тут мы и разошлись. Оказались приятелями, чтобы время провести нескучно, а чего-то более крепкого, да сердечного не получилось.

Осторожно – друг!

Впрочем, знал я об этом и прежде. Так, однажды, когда мы чуть ли не всей группой собрались в комнате у Димы Галчонкова, этот самый Дима, за что-то на меня рассердившись, обратился к присутствующим: мол, отвернитесь, и я сейчас Глушакова побью. Никто не отвернулся кроме… Славы. Как тут не вспомнить пушкинское: «Уж эти мне друзья, друзья…»

А вот ещё случай на ту же тему.

Как-то на комсомольском собрании нашей 551-й группы другой мой приятель повёл себя неожиданным образом и вдруг ни с того ни с сего припомнил мою не слишком удачную и даже несколько аполитичную шутку в адрес испанских эмигрантов, которой я разродился во время нашей с ним беседы-прогулки.

Тогда, будучи со мной с глазу на глаз, он даже замечания не сделал, а на собрании потребовал разобраться в этом. Может быть, принял меня за провокатора, или сам был нечист? Время-то – конец шестидесятых…

После такового разбирательства стал я куда как осторожнее в своих речах. Однако потрепаться любил. И временами, если не с одним, так с другим из моих многочисленных знакомых дефилировал по Долгопрудному и философствовал на самые разные темы. Об одном из них в дальнейшем узнал, как о штатном филёре. Впрочем, по имени называть не стоит. И без того – жалкий, несчастный человек…

Словесный гурман

Наступило время, когда речь у меня вдруг стала литься свободно и непринуждённо. Я даже не задумывался над построением фразы, а творил её напропалую, зная, что от эдакой вольности она только выиграет.

Особенно любил я беседовать с Юрой Куяновым, с которым познакомился уже на последних курсах. Был он весьма умён, благороден в манерах и говорил не как-нибудь, но смакуя каждую фразу, каждый словесный оборот.

Однажды поздно вечером, когда он вместе со своей невестой шёл с электрички по запасному пути, они были сбиты налетевшим сзади поездом. Но тут же вдобавок к такому невезенью обнаружилось и везение – оба не только остались живы, но и увечий никаких не получили, а, выйдя из больницы, благополучно поженились.

И как же я ждал этой свадьбы! Потому что знал, что там появится Наташа Листвина, которая была дружна с Юрой и его невестой. По этому случаю единственный раз в жизни я прошёл весь комплекс парикмахерских услуг, начиная от мытья головы, кончая стрижкой и укладкой волос.

А между тем – впустую, ибо уже с утра, задолго до свадьбы, начали мы с Юрой прикладываться, отмечая и отмечая его наступающий праздник. Ему хоть бы хны, а меня разморило… Веселились без меня! Ну, а мне сердобольные хозяева, родители новобрачной, вынуждены были постелить в кладовке, где я и проспал до утра следующего дня…

Советы не помогли?

Нередко заглядывал ко мне в комнату Вадим Варницкий. Был он очень силён, мастер спорта по акробатике, но симпатиями среди ребят не пользовался. Обаяния ли не доставало или характером не устраивал? Меня же навещал всегда по делу. Приходил за советом.

Проблем у него было предостаточно, особенно с учёбой. Знаниями не блистал. Но поскольку визиты повторялись и повторялись, значит, советы мои не были бессмысленны и приводили к нужному результату. Потом его всё-таки отчислили. То ли я оказался недостаточно мудр, то ли он слишком уж запустил учёбу?

Друг сердечный

Много, очень много было у меня на Физтехе приятелей и собеседников, но настоящая дружба получилась только с Борей Холо-денко, тем самым пареньком, чья кровать ещё в пору поступления оказалась подле моей.

Учился он очень и очень серьёзно и «время на стружку не перегонял» (его выражение). Но кроме усердия были, конечно же, и прекрасные способности. Один из моих знакомых ребят даже считал его «самой золотой головой Физтеха».

С Борей мы не теряли связь и в дальнейшем. И когда он в Очаково под Москвой жил, будучи первый раз женат, и когда неподалёку от станции метро «Студенческая», будучи уже в разводе. И когда во втором браке на проспекте Вернадского обитал.

Из виду мы друг друга не упускали.

К стихам моим поначалу, то есть в студенческую пору, относился скептически: мол, всё равно лучше Эренбурга писать не будешь. А потом проникся. Слушал с интересом. Ему одному и читал я прямо из тетрадей своих – только что написанное. Любил он и декламацию мою. Причём не только собственных сочинений, но и классики. Милый, умный, добрый и в чём-то очень беззащитный человек.

Доктором физмат наук стал очень рано. Имел проблемы с начальством, которое всегда не прочь поживиться открытиями подчинённых. При первой же возможности с женой и сыном уехал в Америку.

Теперь, если заглянуть в Интернет и набрать латиницей его имя и кликнуть по кнопке «найти», отзовутся многие сотни сайтов, и только сам не подаст голоса. Только самого Борю не найти. Слишком уж вязка и холодна эта электронная трясина – Интернет…