Читать книгу: «История моей жизни, или Полено для преисподней», страница 6

Светка

В наше время, когда фантастика и насилия стали ведущими жанрами на кинорынке нашего бескультурья и косности, способна ли хоть кого-нибудь заинтересовать моя повесть, единственным достоинством которой является то, что нет в ней вранья? Да и достоинство ли это?..

«Любовь нечаянно нагрянет…»

Пока я не окончил школу и не поехал поступать на Физтех, у меня и подозрения не было, что я влюблён. И только когда в набитом абитуриентами спортивном зале МФТИ мне приснилась Светка, до меня дошло. А между тем одноклассники, очевидно, более опытные в этих делах, что-то замечали и прежде. Намекали на таковую влюблённость, посмеивались.

Но я не обращал на них никакого внимания. Очевидно, возможность ежедневно видеть предмет своей симпатии, лишал моё чувство к однокласснице некой достоверности. Ибо не было места для тоски по ней. И только теперь, весьма долго не наблюдая Светку в реальности, я по-настоящему затосковал.

А когда зачисленный в институт победоносно вернулся в Гомель, как же я заметался по городу в надежде её увидеть! Теперь я уже не был последним учеником в классе, всеобщим посмешищем, теперь я стал студентом знаменитейшего вуза страны. Последнее соображение, должно быть, сообщило некоторую основательность моим робким мечтам, в которых я и сам себе не признавался.

Уже в который раз через троллейбусное окно пробегал я глазами улицы и перекрёстки Гомеля. И вдруг на Советской неподалёку от почтамта промелькнуло её маленькое смешливое личико.

Соскочив на ближайшей остановке, я без труда нагнал Светку, и «случайная» встреча с коротеньким разговором состоялась. Оказалось, что она поступила в Ленинградский медицинский на педиатрический факультет.

В Ленинград!

О муки юного идиота! Конечно же, мне было куда как интересно учиться. Конечно же, вокруг и рядом умнейшие ребята – в общежитии, в столовой, в аудиториях… И Москва, Москва!.. Но день за днём, час за часом – всё нарастающая тоска. А весной – не выдержал.

Как-то под вечер, разгуливая по столице, надумал не в Долгопрудненское общежитие вернуться, а рвануть в Ленинград. И было у меня с собой 5 рублей и портфель, едва ли не пустой. Кстати сказать, самый дешёвый билет до Ленинграда тогда чуть меньше десятки стоил. Ну да я в ту пору кассой железнодорожный уже не пользовался и любые расстояния «зайцем» проскакивал.

Электричка пригородная научила.

И вот, оказавшись на следующий день в Ленинграде, я первым делом зашёл в ближайшую гостиницу. Название вполне подходящее, родное – «Московская». В администрацию даже обратился, подумал: вот поселюсь в номер подешевле. Но для этого, оказывается, паспорт нужен, а у меня с собой никаких документов.

Тогда я поднялся на третий этаж, поздоровался с дежурной, прошёл по коридору. Заглянул в один номер, в другой, нашёл свободную койку, поставил под неё портфель и отправился Светку разыскивать. Нашёл. Пригласил поначалу в Кафе, а после, приобретя два билета, и – в театр.

Но мальчик я был в ту пору нецелованный и никаких серьёзных действий предпринять не мог. О любви только в стихах написал и принёс ей в общежитие прощальный букет каких-то жёлтых цветов, завернув его в эти самые стихи. На букет последний рубль потратил.

А на следующее утро (уже третье в Ленинграде) в мой гостиничный номер некий мужчина входит, спрашивает:

– Где тут свободная кровать?

– Здесь, – говорю я. Поднимаюсь с постели, одеваюсь, беру портфель и на выход. А вечером отбыл в Москву, голодный и печальный. Не умел я в ту пору с девушками обращаться смело и решительно.

Ошиблись поездом

Благополучно сдав весеннюю сессию, приехал на лето в Гомель с радужными надеждами увидеть Светку. Однако там её не застал и заметно приуныл. Уже и пляж не в радость. И каникулы как бы впустую. Оказывается, она в Ленинграде летнюю практику отрабатывать должна.

И тут у меня идея возникла. Брата своего, в ту пору иркутянина, приехавшего в Гомель родителей навестить, подговорил я в Ленинград махнуть на недельку: дескать, проедем без билетов и уложимся в те копейки, которыми располагаем.

За утро идея окончательно дозрела, и уже к обеду, погладив свои парадные сорочки и собравшись, мы были на вокзале. Узнав в «справочном бюро», что поезд «Днепропетровск-Ленинград» именно в это время должен пройти через Гомель, устремились на перрон. Однако же в спешке толком не сориентировались и по ошибке сели во встречный – «Ленинград-Днепропетровск».

О том, что едем в противоположном направлении, догадались не сразу. Но поначалу были весьма удивлены обилию пассажиров, в разгар отпускного сезона путешествующих с юга на север.

Только через пять часов, когда поезд подходил к Щорсу, осознали промашку. На этой станции и выскочили. Обратный следовал только назавтра. А посему отправились мы на речку купаться. Позагорали, поплавали, поиграли в волейбол. Затем переночевали в одноэтажной, барачного вида гостинице, причём на раскладушках, поставленных в коридоре.

И – в путь!

«Перевёлся» на юридический?

Ха-ха! Всего на минутку…

Обыкновенно в вагон я попадал без особого труда. Напрашивался какой-нибудь девушке в провожатые и помогал ей внести чемодан. А тут брат уговорил меня обзавестись билетами до ближайшей станции. И билеты эти, конечно же, не могли не броситься в глаза. Проводник нас заприметил.

И вот, когда мы уже подъезжали к Гомелю, стал он меня теребить: мол, что-то вы очень долго едите: мол, ваши билеты этого не предполагают. Я спорить не стал. Сбегал на Гомельский вокзал и дал Светке на общежитие телеграмму: поезд такой-то, вагон такой-то, встречай такого-то числа, целую – мама…

А затем, избегая препирательства с проводником, поднялся в другой вагон и через тамбуры прошёл на своё место. Поезд тронулся, ход набирает. Отправился я в туалет. Занял очередь, стою. Глазею на убегающие дома и деревья. Кто-то меня за плечо трогает. Не оборачиваясь, рекомендуюсь – последний. Рука на плече становится настойчивее. Оглядываюсь – проводник.

Я, ни слова не говоря, прохожу с ним в ближайшую секцию, в которой ни души, и говорю:

– Нам надо в Ленинград. Денег у нас – всего пять рублей. Я вам их дам, а вы нам пожалуйте две постели.

Проводник даже не удивился. Говорит: мол, хорошо, зайдите ко мне в служебное отделение. Я зашёл, отдал пятёрку, взял постели. Мы с братом тут же сняли с третьей полки матрасы, развернули, постелились. На очередной станции запаслись провизией и бутылкой портвейна. Сидим, кушаем, травим анекдоты.

Эпикурействуем!

А проводник наш, довольно-таки пожилой, мимо нас ходит и ходит – постели разносит. И как-то всё более мрачнеет лицом. Потом вдруг обращается ко мне:

– Вы постели получали? Пройдите в служебное отделение.

Прохожу. А он мне сообщает, что у него десять рублей пропало из-под матраса; мол, вы приметили, куда я деньги прячу, и украли; мол, и свидетели имеются, которые видели, как вы ко мне заходили.

Смекаю – дело скандальное. Действительно, я к нему заходил, и кто-то может подтвердить. Однако неясно: действительно ли у него пропали деньги, или он хочет взять меня на испуг?

– Имеются у нас, правда, ещё пять рублей… – начинаю я мямлить.

– Давайте, давайте пять! – оживляется обрадованный проводник.

– Но они нам самим нужны, – добавляю я, убедившись, что ничего у него не пропадало.

– Да я вас в милицию сдам эдаких безбилетников, да я дружинник! – начинает ерепенится старик, переходя на угрозы.

– Ни в какую милицию вы нас не сдадите, – обрываю я резко, – вы просто не знаете, с кем связались. Я – студент юридического факультета Московского университета и могу вам сказать, что по гражданскому уголовному кодексу РСФСР от 1956 года вам за получение взятки во время исполнения служебных обязанностей полагается по статье 64 до трёх лет заключения в лагере общего режима или до пяти лет условно.

Естественно, что и статья, и сроки названы мною наобум. Но впечатление произвели. Старик засуетился:

– Забирайте, забирайте свою пятёрку и немедленно высаживайтесь!

– Эта пятёрка ваша, – говорю я примирительно, – и поедем мы до Ленинграда. Ну, а десятку мы вам, так и быть, доплатим, но уже на обратном пути. Давайте прикинем, когда у вас, примерно, через неделю ожидается рейс из Ленинграда.

Проводник снова приободрился, стал что-то вычислять и назвал какой-то день. Я вернулся к брату. Мы довершили ужин и легли спать.

«Это была шутка…»

Наутро, насобирав по вагону бутылок и сбыв их неким отлаженным способом, проводник наш тоже разжился портвейном, выпил и, подсев к пассажирам соседнего купе, начал им рассказывать, как мы его обокрали на десять рублей. Те, возмущённые такой несправедливостью, советовали нас обыскать, сдать в милицию и с ненавистью заглядывали к нам из-за перегородки.

Мы с братом, только-только проснувшись, ещё лежали на своих полках и тоже с интересом слушали пьяненькую брехню. Ну, а старик в ответ на агрессивные предложения своих слушателей отнекивался: мол, обыскивать не надо, и милиция: мол, ни к чему…

Поезд между тем приближался к станции назначения. Проводник вытащил откуда-то посылку, обтянутую белой холстиной, и стал спрашивать у пассажиров, нет ли у кого химического карандаша. У меня, по счастью, имелся. Надписав адрес, старик принялся несколько суетливо благодарить и порывался карандаш вернуть, от чего я великодушно отказался: мол, оставьте себе.

А вот и Ленинград.

На перроне Светка с цветами. Она нетерпеливо вглядывается поверх выходящих из вагона пассажиров – где же её любимая, толстенькая мама Лидия Иосифовна? Однако разочарование. В створе вагонной двери появляемся мы с братом. Следуют мои извинения:

– Это была шутка. Мама твоя в Гомеле. А вот мы с братом приехали в Ленинград на недельку. Помоги устроиться в вашем общежитии.

Светка расстроена. Холодно объясняет, что ничем помочь нам не может. И тут же покидает нас. Брат, который видит Светку впервые, изумлён её высоким ростом.

– И тебе нравится такая корова? – говорит он.

Устроились мы у бывшего Сашиного сокурсника, с которым он в своё время учился на матфаке Иркутского университета (по переводу из Новосибирского). В Ленинграде мы прогостили ровно неделю. Облазили знаменитейшие Музеи, не обойдя вниманием и Петергоф. На досуге смотрели телевизионные трансляции с Чемпионата мира по футболу. А там и в Гомель тем же макаром, на том же поезде. Правда, в другом вагоне с другим проводником.

Пляжный роман

Пешеходный мост, переброшенный с правого высокого берега Сожа на левый низкий, имел заметный уклон. Вот почему мы с братом всякий раз чуть ли не бегом спускались по его гладкому асфальтовому покрытию. А маленький наш племянник, подхваченный за руки, совершал при этом «гигантские шаги».

Располагались мы не на самом пляже, а несколько поодаль от воды – под деревьями. Трёхлетнему Жене требовался послеобеденный сон, а тут и тише, и спокойнее. Укладывали его на раскладушке, которую всякий день брали в пляжном прокате. Племянник спал, а мы отдыхали. Купались. Закусывали. Перекидывались воланом в бадминтон.

Ниже по склону возле густой полосы кустов, отделяющей прибрежную песчаную зону от древесно-травяной, временами образовывался волейбольный круг. Разумеется, и мы нередко присоединялись к играющим, благо стук мяча за отдалённостью разбудить нашего малыша никак не мог, да и раскладушка оттуда отлично просматривалась.

Пляжная игра в кругу от спортивной отличается общедоступностью. Тут и ассы, и новички вполне уживаются. Новичкам разве что мяч реже достаётся, а так полная демократия и задача у всех одна – посильнее «загасить». Частенько в таковой игре и девушки участие принимают. Как правило – ладненькие, симпатичные. Которые пострашнее, вообще не любят на пляже показываться.

И вот чуть ли не в первый же день нашего выхода на Гомельский пляж подходит к волейбольному кружку девушка в каком-то странном островерхом колпаке из того же цветастого материала, что и весь её купальный ансамбль. Густые каштановые мелко вьющиеся волосы, огромные с полыхающей рыжинкой глаза, и сложена изумительно. Я так и обмер! Хотя и тосковал в эту пору по Светке, но красота – не отвернёшься.

Поиграла девушка в нашем кругу довольно долго и отошла. Причём выяснилось, что размещается она неподалёку от нас на склоне – с мамой и двумя сестричками, как я догадался.

Страдания юного не Вертера

И начались мои страдания. Всякий день на пляже я только и ждал её появления. Если же погода была ненастная или девушка почему-то не приходила – муки! А чтобы подойти, да ещё к такой красавице – где уж мне. Зато был весь внимание и слух.

Вскоре я узнал, что девушку зовут Галей и что у неё хорошая, добрая улыбка с бесподобным световым эффектом. По тому, как она в одиночестве прохаживалась по пляжу и делала заплывы, я понял, что у неё независимый характер. Нередко видел её в обществе красивого молодого человека. Однако ревность, было вспыхнувшая во мне, была напрасной, ибо очень скоро пришёл к выводу, что это её родственник.

Однажды мне привелось быть свидетелем, как приглянувшуюся мне девушку клеил парень, окончивший ту же школу, что и я, но годом прежде, и поступивший в Московский институт международных отношений. Он без умолку болтал о чём-то с фиглярской жестикуляцией заправского анекдотчика, а Галя слушала, как мне тогда показалось, с большим вниманием.

Потом они, продолжая беседу, если так можно назвать монолог, воспринимаемый не очень-то благосклонно, стали прохаживаться. А затем ушли, как я теперь понимаю, на озёра, расположенные в полукилометре от реки. Но тогда моему ревнивому взору рисовались альковные сцены, достойные какой-нибудь Лукреции.

Мучения, мучения, мученья…

Подрулил

И вот, наконец, мне надоело быть сторонним наблюдателем. А, может быть, это влюблённость моя созрела и перешла в активную фазу? Но, скорее всего, помог случай… Дело в том, что была у меня в ту пору этакая роскошная привычка брать напрокат лодку, причём безо всякой там часовой оплаты, а за рубль, что называется, в руки. От дальней оконечности Гомельского парка, где размещалась станция проката, лодку я обыкновенно перегонял к пляжу и тут оставлял на весь день.

Так вот, увидев однажды, что интересующая меня красавица вошла в воду, я решился на отчаянный манёвр и, когда она совершала свой всегдашний заплыв – вдоль четырёх буйков, подрулил к ней и спросил:

– Галя, не хотите ли покататься?

Получив утвердительный ответ, я помог девушке забраться в лодку и, демонстрируя своё умение обращаться с вёслами, принялся болтать не хуже того самого парнишки из МИМО, то есть выхваляться, смешить и всё прочее.

Уже само обращение к ней по имени со стороны незнакомого юноши заинтриговало девушку. Очень скоро я сумел ввернуть, что учусь в Москве на Физтехе. Словом, начало мне удалось.

И в первый же день – измена!

Надо сказать, что по вечерам я частенько приезжал с «Фестиваля» в центр города и слонялся по местному броду – улице Советской, а также подходил к парковой танцплощадке. И делал я это с единственной целью – увидеть Галю. И всё – безрезультатно.

И вот в день нашего, наконец-то, состоявшегося знакомства захотелось мне посетить кинотеатр, что при парке. А до кино я всегда был большой охотник…

Пришёл, взял билет, нашёл своё место. Сижу. Народу много. И вдруг перед самым началом сеанса вижу: вдоль стены амфитеатра спускается Галя в нарядном вечернем платье, а рядом с ней несколько плешивый высокий стоматологического вида мужчина. Они прошли вдоль экрана перед всем залом и, поднявшись на несколько рядов, сели с краю.

Фильм для меня уже не существовал…

Любовь моя в ту пору не знала ни то, что обладания, но и поцелуев. Для меня было огромным наслаждением просто видеться с Галей, беседовать, кататься на лодке. Бывало, она лежит на песке, загорает, а я сижу рядом и рассказываю ей стихи, которых знал великое множество. Особенно нравилось ей слушать из Артюра Рембо.

В самом деле, до чего же это прекрасно: река, солнце, песок, двое ещё совсем молодых людей и стихи. А ведь так оно и было, ибо не однажды мы уплывали на лодке вверх по течению куда-нибудь на «Мельников луг» и на пустынном песчаном берегу калились на солнце.

Прожигатели жизни, охочие до острых ощущений, и не подозревают, что человеческая радость способна питаться эдакой малостью и быть полной. Вероятно, таков был и первый человек Адам до своего грехопадения. Познание не увеличило наслаждения, а сконцентрировало его до экстаза, до судорожной боли, тем самым замутив источник.

Не поэтому ли всё искусство, вся цивилизация проявляются в том, чтобы растянуть, продлить удовольствие? Не сказывается ли в этом бессознательное стремление человечества вернуться к изначальному постоянно-блаженному состоянию первых людей, ещё не отпавших от Бога?

«Остановись, мгновение. Ты – прекрасно!» – эти слова Гёте можно взять эпиграфом ко всем творческим усилиям человеческого гения, вся мудрость которого состоит в стремлении пренебречь сиюминутным во имя вечного.

Пляж – Рига – пляж

Однажды, когда мы с Галей и её сестрами привычно услаждались ласковым прибрежным песочком Сожа, возникла идея – а почему бы не поехать в Ригу? Высказала эту мысль Галя, а Бела с Мариной поддержали старшую сестру, и даже с горячностью. Но когда я предложил поехать туда прямо сегодня, прямо сейчас, девушки отступились.

Ну, а я, позвонив по телефону-автомату родителям и сообщив о своём намеренье, направился на вокзал, проскользнул «зайцем» в вагон и уехал. А были на мне рубашка с коротким рукавом, босоножки и светло-коричневые дешёвые китайские брюки. И в кармане привычным комом топорщилась небрежно смятая пятёрка.

Уже назавтра поутру я был в Риге. И первым делом обратился в адресный стол, чтобы узнать, где проживает Виктор Останин, мой сосед по комнате в общаге. Разыскав его дом, я узнал, что Виктор находится в больнице. Ему только-только вырезали гланды. Тем не менее я попросил у его родителей разрешения переночевать и таковое получил.

Ну, а до вечера бродил по городу, в котором прежде никогда не бывал. Посетил Домский собор, картинную галерею с выставкой Чюрлениса. На следующий день с утра проведал в больнице сокурсника и отправился на Рижское взморье. Прогулявшись по берегу в напрасном старании найти хотя бы маленький кусочек янтаря и, пожалев, что море слишком холодно для купания, вернулся в город, пришёл на вокзал и поехал в Гомель.

С поездом не повезло. Оказался весь купированный, что было непривычно и затрудняло безбилетный проезд. А тут ещё и ревизоры нагрянули. Не лезть же мне в багажный ящик? Но был я тогда очень тонок, и меня спрятала добрая телом и душой женщина. Для этого она возлегла на второй полке бочком, а я, насколько возможно, уплощившись, был притиснут к стене её мощным задом.

Утром, довольно рано, был уже в Гомеле. И первым делом позвонил Гале, проживавшей на улице «Победа» неподалёку от вокзала. К тому времени, как можно понять, я уже обладал номером её телефона и несколько раз бывал у красавицы дома. На этот раз Галя удивилась столь раннему звонку и предложила зайти через час, а затем вместе отправиться на пляж.

Когда через указанное время я появился в квартире и сообщил, что только-только вернулся из Риги, Галя и её домочадцы были удивлены. Однако небольшие прибалтийские сувениры (у меня хватило денег лишь на крошечную, чуть больше напёрстка, керамическую вазу и деревянную собачонку таких же размеров), а также мои путевые рассказы вскоре убедили всех, что я там действительно побывал.

Вазочка была тут же подарена Гале, а собачка сопутствует мне по сей день. Вот и теперь, когда я пишу эти строки, она привычно стоит на моём письменном столе, старательно задирая свою цилиндрическую мордочку с коричневым носиком пуговкой и прислушиваясь к скрипу моего пера своим левым, единственно уцелевшим ухом.

За достоверность поездки свидетельствовала и трёхдневная щетина, которой я успел обзавестись и которую тут же выкосил электробритвой Галиного папы. Последовал завтрак в кругу семьи, а затем, опять-таки не заходя домой, вместе с тремя девушками я отправился на пляж. Так что и в Ригу я уехал с пляжа и вернулся из Риги опять-таки на пляж.

Эмиль

Как-то раз, когда мы с Галей перекидывались воланом, неподалёку остановился молодой человек немногим старше нас с густой шевелюрой тёмно-коричневых волос и приятной одухотворённой внешностью. Понаблюдав некоторое время за летающим воланом, поинтересовался нельзя ли и ему с нами поиграть.

Мы, разумеется, не возражали. Так получилось, что и с пляжа он шёл вместе с нами вплоть до Галиного дома. А при прощании попросил у Гали её ленинградский (по месту учёбы на химфаке ЛГУ) адрес, что и получил. В Гомеле он был проездом, намеривался побывать и в «городе на Неве». Звали его Эмиль.

Как-то в разговоре, вероятно, имея в виду этот случай, Галя сказала, что пока ещё не во всём разобралась, не всё определила в этом мире и не хочет ставить себя в какие-либо «рамки».

А я, разве я сам в эту пору был готов каким-либо образом стеснить себя и урезать? Разве не смотрел на жизнь, как на прекрасную неожиданность, подаркам которой не будет ни конца, ни края?

Между тем уже тогда было заметно, что мы нравимся друг другу, но глаза наши были открыты на всё и на всех. Нам было хорошо вместе, но горизонты наших мечтаний, похоже, были безграничны. Ну, а пока мы по-прежнему каждый день встречались на пляже, едва ли не грустя, что дни эти близятся к концу. Приходило время разъезжаться по своим городам и вузам.

Вообще Гомельский пляж – чудная вещь, и не только сам пляж, но и вся река Сож, по берегу которой столько великолепных песчаных откосов и отмелей, что и купаться, и загорать в этих местах – редкое удовольствие. Особенно если вы молоды, здоровы и влюблены.

Долгожданные среды

Последовавшая переписка только усилила мои чувства к девушке. Писали мы друг другу еженедельно. Даже традиция установилась, что моё письмо должно прийти к воскресенью, а Галин ответ будет дожидаться меня уже в среду в соответствующей ячейке институтского почтового ящика. О чувствах своих мы в эту пору умалчивали, но можно ли сомневаться в том, что уже любили друг друга.

И тем не менее письма её при всей сладости своей были для меня мучительны. Всякое упоминание о ком-то или о чём-то отзывалось ревностью. А когда девушка написала, что в Ленинграде на несколько часов объявился Эмиль, разыскал её и они вместе побывали на выставке японского художника Хоцусико Хокусая, мне стало и вовсе невмоготу.

Разумеется, моя ревность к Эмилю обнаружилась в первом же ответном письме, за что Галя меня пожурила и обещала при встрече наказать, а потом «погладить по голове». И даже назвала при этом Жекой.

Если бы не кофточка…

Встретились мы в Гомеле на зимние каникулы. Но общались немного. Покатались вместе на лыжах. Причём выехали с «Фестиваля», откуда ближе до лесной лыжни. А посему и заглянули ко мне домой, так что у Гали была возможность познакомится с моей бабушкой, которой при этом очень понравилась. Но главное из задуманного мной было наше совместное посещение вечера встречи выпускников моей школы, на котором я предполагал увидеть Светку.

В этот приезд я был шикарно одет. Мама позаботилась. Прекрасное английское пальто, элегантный с двумя шлицами итальянский костюм, немецкая шляпа с узкими полями, изящные импортные ботинки. Галина мама была просто «сражена», когда я, эдак расфранчённый, появился у них в квартире.

При столь изящном и модном внешнем оформлении мне теперь не хватало лишь блистательного сопровождения. И оно забрезжило, едва удалось уговорить Галю пойти со мной на вечер встречи. Я уже заранее предвосхищал, какой произведу фурор среди своих одноклассников, появившись с такой яркой, красивой девушкой.

И вдруг Галя, прежде напоминавшая прекрасную мулатку, надевает какое-то невзрачное платье, розовую пуховую кофточку и при этом начинает выглядеть весьма заурядно.

Увы, щеголять мне было нечем. Хотя я и станцевал с девушкой пару танцев, но едва ли уделил ей должное внимание. В результате возле неё оказался довольно симпатичный малый из новейших выпускников, который, похоже, и пошёл её провожать. Более на этих каникулах мы с Галей не виделись, и в нашу студенческую пору я больше ей не писал.

От неё же поначалу получил несколько писем, где она выказывала недоумение на происшедшую во мне перемену. Ещё несколько немногословных открыток и весьма пространное письмо, где исподволь, подспудно сквозила прежняя любовь, как воспоминание о прокалённом солнцем песке Гомельского пляжа и стихах.