Читать книгу: «Мертвые, но Живые», страница 14

Глава 27. Амбар

22 ноября, Вторник.

Перед началом урока английского к нам в класс забегает Хулия, от которой мы только пришли.

– Амбар.

– Да? – Я вскидываю голову, отвлекаясь от покупки любимой марки масла для волос на Amazon: только успела закинуть в корзину.

– Забыла сообщить, на тебе идеи украшения сцены к предстоящему спектаклю. Хорошо помнишь «Пальмы в снегу»: пейзаж, сюжет? Поработай над этим. Сделай несколько вариантов постановочных макетов и сдай до конца этой недели эскизы мне на одобрение.

– Разве его не отменили? – хмурится Эстер, еще не отошедшая от смерти подруги.

– Мастронарди, в связи с последними трагическими событиями администрацией школы было решено его всё же провести. Чтобы немного расшевелить студентов и показать, что жизнь продолжается, несмотря на всё то ужасное, что с нами происходит.

Эстер, по большей части злая и рассеянная с некоторых пор, в мрачной задумчивости опускает глаза.

– Эта зараза нашла, на ком оторваться. Не повезло тебе, – сквозь зубы и с ироничным сочувствием говорит мне Эла. – На помощь можешь не рассчитывать, я сама еле от нее отделалась. Удачи. – Издевательски похлопав меня по плечу, подруга откидывается на спинку и всё внимание сосредотачивает на электронной книге. Она из нее не вылезает.

Хмуро вздохнув, я спрашиваю:

– А почему это должна делать я, Хулия? Я уже помогаю профессору Калеруэга с проведением собраний. – Я бросаю короткий взгляд на Марио, который занимается своими делами за учительским столом и вполуха нас слушает.

– Ты главная активистка школы. Кому еще я могу поручить такую важную миссию?

– О, это ее коронное, – подмигивает мне Йон. – «Ну ла-а-а-адно, займусь этим, у меня все равно выходные свободны, не умру от скуки». На общественные работы обычно ты так отвечала. Неохотно. Как бы делая всем великое одолжение. Что, Амбар, наскучило заниматься благотворительностью?

– Представь себе, – приторно улыбаюсь я и тут же эту улыбку убираю.

А Хулия продолжает, соглашаясь с этим назойливым говнюком:

– Верно, ты всегда была рада помочь школе, что случилось? Ты бралась и за больший список задач, Амбар. Да и неизвестно, не отменят ли эти собрания с вашим профессором. – Она исподтишка кидает на него взгляд.

– Тупая логика, – качаю я головой, сердито закатывая глаза. – Провести спектакль, но отменить психологический семинар. Что за чушь? Я не хочу ничего рисовать. Нет вдохновения. Как вы это себе представляете?

Я не умею, черт вас подери, рисовать! Какого хера я до сих пор не перевелась с художественного курса? Вот сегодня же этим и займусь.

– Собрания никто не отменял, Хулия. Я только от директрисы, таких распоряжений не поступало. Его просто перенесли на другой день. Какой – решим с Амбар на днях, – обнадеживает меня учитель, и я смотрю на него с благодарностью.

– Хорошо, – настроившись на схватку, вкрадчиво произносит художница, – но я прошу Амбар всего-то придумать идею и нарисовать декорации к спектаклю, который, повторюсь, точно так же не отменили. Или считаете ваши собрания важнее моего спектакля? – В ее глазах пробегает молния надвигающейся войны.

Но Калеруэга крайне спокойно на это реагирует:

– Хулия, я такого не говорил. И Амбар вам всё нарисует.

– Что? – Я думала, он на моей стороне.

– Нарисует, – настаивает мужчина, выразительно посмотрев мне в глаза. – А я помогу. Надеюсь, это не запрещено вашим театральном уставом? – спрашивает он ее, и в тоне проскальзывает немного надменности, снисхождения и чуточку вызова, поданных под соусом приличия и джентльменских манер.

Мы будем рисовать вдвоем? Я завороженно смотрю на Марио.

– Вы рисуете? – Училка приятно потрясена и пробегает по коллеге новым взглядом.

Эй! Обольстительница художников, не соблазнять моего учителя!

– Немного умею, да, – скромно и невозмутимо заявляет Марио.

– Это… это будет, – радостно кивает она, возбужденная открытием нового таланта в стенах школы, – это будет замечательно! Конечно… конечно вы можете помочь нашей Амбар с этой непростой, очень… очень важной для всей школы миссии!

– На том и решили, – кивает мужчина, пряча в уголках губ усмешку. – А теперь вы не могли бы выйти? У меня начался урок.

Женщина, на радостях не заметив грубости, вылетает из класса окрыленная и далеко не обиженная.

А я до сих пор не могу поверить:

– Учитель Марио, вы правда согласились на эту авантюру или мне показалось?

– Но ты ведь, Амбар, мне помогаешь. Я тоже решил помочь тебе. Всё честно, – спокойно объясняет он свой порыв.

– Ну тогда ладно. – По губам моим скользит легкая взволнованная улыбка; чувствую, она бы и его губ коснулась, если бы взгляд голубых глаз по наитию не сместился влево.

– Что, все готовы к контрольной? Всё лучше всех знаете, да? – строго наморщив переносицу, спрашивает Марио у всего класса, и я только теперь понимаю, что все они с подозрением таращились на нас с учителем. – Вот сейчас и проверим.

Он встает со стопкой тестов и проходится по рядам, раздавая каждому эксклюзивный вариант.

– Близнецов-вариантов нет. Списать друг у друга не удастся. Исправить оценку тоже. – Потом он смотрит на часы над классной доской и объявляет. – У вас ровно двадцать минут, время пошло.

Консуэла с дикой неохотой откладывает планшет и с ленивым вздохом берется за тест и ручку.

– Я помогу, не вздыхай так, словно ты попала на церковную мессу, – по-дружески задеваю я ее плечом, и ее губы тотчас отражают более оптимистичное настроение. Она точно так же касается моего плеча, выражая почти робко такое редкое в проявлении чувство благодарности.

***

В большой обеденный перерыв я никуда не ухожу, а работаю за его столом. Закончив с делами, Марио замечает мои потуги и нелепо скопированные зарисовки с Интернета на бумагах, что он мне дал, и несколько секунд старается подобрать для меня слова, так, чтобы не обидеть:

– М-м… Амбар… э-э… ты не возражаешь, если я покажу, как надо? – Присев рядом со мной, он аккуратно выдергивает из моих пальцев карандаш и принимается делать набросок на новом листе бумаги.

– Я искала идеи в интернете. Потому что ничего не приходит в голову, – жалуюсь я, грустно вздохнув. – Наверное, похоже на глупое оправдание… Может, так оно и есть, и я не рождена для этюдов и изобразительного искусства вообще. Ты мог бы спросить меня, что тогда я делаю на этом курсе…

– Нет, я совсем так не думаю, Амбар, – спокойно возражает он, не поднимая головы и продолжая твердой рукой набрасывать макет будущей сцены. – Иногда наш талант играет с нами в злую шутку. Подшучивает – ребенок такой, – мило усмехнувшись, приводит он утешительную метафору. – И в такие моменты нам кажется… нет, мы уверены, что разучились делать то, что прежде у нас получалось очень хорошо. На нас воздействует стресс, он наш единственный враг. И всегда будет. Ты молода, Амбар. Ты еще научишься с ним справляться. – Подняв на мгновение свои глаза, он ободряюще и тепло смотрит на меня.

Он, видимо, подумал, что я растеряла навыки из-за истории с Бланкой. Что стресс сказался на моих умениях и вдохновении. Что ж, я не стану опровергать, такое оправдание мне однозначно на руку.

Я вздыхаю с задумчивым видом и делюсь с ним своими наблюдениями:

– А мне всегда казалось, что истинный гений глубоко несчастен, он черпает свой талант из обширных чувств под названием горе. И получается так, что стресс может быть нам не только врагом, но и другом. Помощником. Ресурсом. Скажешь, я несу глупости?

– Нет, ты права, – медленно качает он головой, задумчиво меня рассматривая. – Такая техника в творчестве самая разумная среди творческих людей. Это как раз то, о чем я тебе говорил. Об умении справляться стрессом. Преобразовании его в источник вдохновения. Как? В виде трансформации сильных эмоций, расшатывающих и раздвигающих границы нашего привычного сознания, в движущую силу воображения.

– Так что же, страдание бывает полезным? – улыбаюсь я, чуть хитро, а может быть наивно.

– Страдание должно быть полезным, – кивает Марио обнадеживающе, – по-другому в этом мире слишком трудно жить.

– Согласна, – размышляя над его словами, я смотрю не на него, а скорее в одну незримую точку пространства перед собой. – Раскрывать горизонты через боль – это то, что делает нашу жизнь прекрасной и такой полной… – Я поворачиваю голову: – Ты поступаешь так же? У тебя получается?

Он опускает отрешенные глаза на рисунок и какое-то время просто намечает мелкие штрихи. Я внимательно разглядываю его лицо, сжатые в едва уловимом беспокойстве губы, и растянувшиеся секунды тишины наконец прерываются его голосом:

– Иногда бывает так, что… с чем-то очень сложно справиться, Амбар, и я так же не в ладах с собственным потенциалом. Иногда эмоции побеждают. Но это не конец. Из ямы всегда можно подняться.

Я со вздохом опираюсь локтем на стол и подпираю щеку кулачком.

– Вот и у меня так же. Уже долгое время я совсем не могу творить, – я говорю о музыке, а он пусть понимает, как хочет. – Упала в пустоту и не могу выбраться.

И что это со мной? Прежде я не была столь откровенной с людьми. Но с Марио почему-то хочется, ни с кем другим, а с ним да.

Учитель одаривает меня очередной теплой улыбкой и по-мальчишески подмигивает мне:

– Всё хорошо, ты еще сможешь нащупать в себе источник, который запустит обновление твоей программы. А пока тебе помогу я. Как тебе? – Кивает на черновой эскиз. – Вроде ничего, да?

Взгляд скользит на карандашный рисунок, и меня невольно откидывает в прошлое. Я задумываюсь о том времени, когда меня, играющую на гитаре, тайком рисовал Илья, а потом совершенно неожиданно показал вырванную из тетради страницу с чудесным портретом, где я была в миллион раз красивее, нежели себя считала.

– Это не я! – Я громко смеялась над дурацким рисунком, но внутри была бесконечно растрогана: меня впервые кто-то нарисовал, да еще так божественно, превратив все мои несовершенства в обворожительное чудо.

– Но в моих глазах ты именно такая, – сказал он мне тогда, нежно трогая мое лицо, а потом поцеловал.

Я была счастлива. Перед смертью я всё-таки сделала это – урвала для себя кусочек счастья.

– Здорово, – признаю я. – Спасибо, что помогаешь мне, Марио.

– Пустяки, – отмахивается он, не заметив, как, отвернувшись на один краткий миг, я протёрла влажные ресницы.

– А когда будет собрание?

– Давай решим.

Потом я отправляю Дилану эсэмэс, и почти в это же время, когда я уже собиралась отложить телефон, мне внезапно звонит братик Лино.

– Прошу прощения.

Я выхожу из кабинета, а договорив, возвращаюсь.

– Мой младший брат попросил меня купить «самый лучший на свете клей», – закатываю я глаза, как бы говоря: извини, что мне звонят по такой ерунде. – Не знаю, что он собрался с ним делать.

Марио стоит, небрежно прислонившись к столу, и с легким загадочным прищуром интересуется:

– Лана Дель Рей?

– Да, а что?

Он – скрывая улыбку:

– Нет, ничего. Продолжим…

– Тебе тоже она нравится? – добавляю я немного флирта в свой вопрос, и в его глазах я вижу улыбку.

– Угадала.

– Позволь попробую снова. – С этими словами я делаю один красивый шаг ему навстречу. – "Burn To Die" твоя любимая? Не думай, что я не заметила твою удивленную ухмылку, когда зазвонил мой телефон.

Мягкая усмешка его губ разрезает в уголках голубых глаз симпатичные озорные морщинки.

– Как много у нас общего, не находишь?

– В самом деле странно, – деланно невозмутимо соглашаюсь я, кокетливо перебросив волосы за спину и подойдя еще на один шаг. – А еще странно, что мы узнаем о таких вещах уже после… ну ты понимаешь. После всего пережитого между нами. Чем же мы в таком случае были заняты? Раз ничего друг о друге не знаем.

– Не знаю, ты мне скажи, – и он становится ко мне слишком близко. – Чем же мы таким занимались, по-твоему?

Он преступно рядом, выше меня на целую голову. Я подросла до модельных стандартов, но по-прежнему ниже мужчин. Марио даже выше Ильи… мне так кажется. Боже, он так смотрит на меня. А последние слова… перемены в его голосе были так отчетливы.

Наши взгляды переплетены, как будто нас нет по отдельности, и когда мы оба находимся так близко друг к другу, я чувствую, что могу проиграть безумию. Воздух становится слаще. Учитель медленно наклоняется к моим губам и одновременно берет мою тонкую талию в большие жаркие ладони. Несмело и слишком нежно, чтобы это остановить. Мысли просто покидают меня, я невесомо плыву по волнам, навевающим эйфорию. Меня словно стирает из этого мира. До смерти приятное чувство.

Но стоит мне закрыть глаза и приоткрыть рот, как сигнал о входящем сообщении будит нас обоих. Более чем громкий в тишине забытого кабинета. После пробуждения всё вокруг уже предстает в ином свете. Я чуть не поцеловала учителя, а учитель меня. Это какая-то мания.

Повернув голову в сторону, почти касаясь щекой моей щеки, мужчина еще какое-то время старается отдышаться от накатившего приступа сумасшествия. Затем, медленно отпустив мою талию, отстраняется, при этом избегая смотреть в глаза. Я судорожно выдыхаю весь воздух из межреберного пространства и трясущимися пальцами поднимаю к глазам телефон, который был всё это время у меня в руке. Неловко массируя шею, я кидаю робкий и сумбурный взгляд на Марио, вернувшегося за стол и прижавшего указательный палец параллельно меж губ, и читаю новый пост Балентины:

Сегодня моя повесть будет короткой. Вы знали, что Бланка Паскуаль была маленьким безжалостным чудовищем еще в детстве? Так знайте же, Бланка убила гувернантку Эстер, когда им было всего по пять.

P.S. Спросите Эстер. Но вряд ли она с вами будет дружелюбна. Будьте осторожны с этой стервой, в конце концов она дружила с убийцей.

– Амбар, что такое? Плохие новости? – спрашивает обеспокоенно Марио, и я с растерянным видом убираю мобильник.

– Нет, это… снова Балентина. Она опубликовала уже второй пост о ней и…

– О ней? О ком ты?

– Ты не знаешь? Не видел рассылки?

– Нет. Покажи.

Я подхожу и снова открываю блог Саласар.

– Вот. Последнее. – Я с запозданием понимаю, что он может увидеть пост и про меня. И прочтя то, на что я указала, Марио с мрачным лицом листает ленту вверх. – Лучше бы тебе это не видеть, ну да ладно. – Я вздыхаю и рассматриваю кабинет, только бы не столкнуться с осуждающим взглядом, когда он это дочитает.

– Я выбираю первое, – вдруг произносит учитель, и я с недоумением поворачиваюсь к мужчине. Он с улыбкой объясняет: – «Восторгаться тобой».

Что?.. Просияв, я ненавязчиво отбираю у него телефон: кто знает, что там еще про Амбар написано!

– То есть думаете, я поступила правильно?

– Бесспорно.

Я радостно киваю, чувствуя, как его похвала мне приносит облегчение.

– Ладно, ты иди, пообедай. И если увидишь Дилана…

– Уже ему написала, – говорю я бодро, в стиле "можете похвалить меня и за это". – И, пожалуй, у меня правда есть дела. Мне нужно поменять курс.

Шустро подхватываю свой рюкзак с эскизами с его стола, а Марио, взволнованно привстав с места, переспрашивает:

– Что значит поменять курс?.. Амбар!

– Извините, профессор, я спешу!

Я беззастенчиво машу ему ручкой на прощание и через две минуты вхожу в помещение администрации, где прошу о замене своего курса с художественного на музыкальный. Мне пытаются внушить, что это неразумно менять направление на втором курсе, в выпускной год. Так же я интересуюсь, можно ли не ходить на итальянский.

– Второй иностранный необязателен, насколько я знаю.

– Студентка, вы поссорились с Беатриче? Мне вызвать ее сюда для разговора?

– Нет, что вы. Я с ней не ссорилась. Итальянский просто мне надоел. Уберите, пожалуйста, его из моего расписания. Я хочу заниматься музыкой.

Она уставилась на меня как на чокнутую, и я вдобавок к ее больным нервам пальчиком стучу по заявлению.

– Подпишите, и я от вас отстану.

Я почти ее уломала, но тут внезапно заявляется Дилан и просит о том же. С экономического перевести его на гуманитарный. Секретарь взрывается:

– Вы что, все с ума посходили? Что на вас всех нашло? Вы знаете, сколько программы нагонять придется?

Переглянувшись, мы в унисон отвечаем одно:

– Справимся.

Оставив свирепую сеньору за дверью, я довольно любуюсь подписью.

– Что, конец карьере художника-постановщика? Теперь ты надумала стать певицей, надолго ли? – Дилан пытается сострить, но видя, что я не реагирую враждебно, лишь усмехается и успокаивается. – Серьезно, я не слышал, как ты поешь или играешь на музыкальных инструментах.

Я тоже не слышала, как поет голос Амбар, но есть внутреннее ощущение, что я справлюсь. А гитара и пианино – это всё ерунда: пальцы быстро привыкнут к нагрузке. Думаю, я готова вернуться в музыку. Слова Марио подтолкнули меня к этому. Теперь я верю, что воскреснуть из пепла – это про меня. У меня наконец-то появилась возможность выбирать самой путь, и этот путь – стать композитором, а не скучным финансистом в компании отца, как он того хотел и к чему с детства меня готовил. Да, я скучаю и по нему, и по брату, но я ничего не могу поделать. Мне не остается ничего другого, как жить дальше. И в этот раз будет всё по-моему.

– Как-нибудь дам послушать, – улыбаюсь я и киваю на его подписанный документ. – А у тебя какие тёрки с экономикой? Почему поменял направление?

Он отвечает небрежно, равнодушно и по-мужски:

– Вчера мне исполнилось восемнадцать, теперь я сам могу решать, кем мне стать.

– А-а, значит, на экономическом когда-то настояли родители? – понятливо киваю я.

– Мама.

Один короткий ответ, а сколько в нем задушенного протеста.

И я, говоря по правде, не рассчитывала на такую откровенную беседу с Диланом. Думала, переход будет тяжелым, учитывая, что прежде Амбар и Дилан не выносили друг друга. Наверное, парень не раз уже успел убедиться, что я изменилась и тоже вроде как не питаю к нему былого презрения.

– А ты не такая уж и мерзкая, – усмехается парень. – Но если это еще одна твоя придурь, беру свои слова обратно.

– Ты тоже ничего, – пожимаю я дерзко плечами.

А он вдруг напряженно замирает, резко схватив меня за руку. Будто прислушивается. И через секунду я тоже слышу чьи-то шаги и голоса. Выходя из административных помещений, мы случайно подслушиваем разговор инспектора полиции и директрисы за углом. Они обсуждают, что трагический случай с Бланкой – не самоубийство.

Мы с Диланом переглядываемся, как шпионы.

– Полиция настоятельно просит возможность переговорить с учениками, которые попадают под подозрение.

А директор, дав на то позволение, «предполагает худшее»:

– Я боюсь предполагать худшее, но это уже третье самоубийство в нашей школе. – (Третье?) – Может ли быть такое, что это дело рук одного человека? Серийный маньяк?

Я с ужасом смотрю на помрачневшего Дилана.

– Её убили, я так и знал.

Пожалуй, я тоже это знала.

Глава 28.

Непреднамеренная жестокость

Это было о-о-очень странно.

С такими мыслями Каталина выходит с урока. Она так удивлена оценке по испанскому, что думает об этом и на физкультуре, прыгая через козла. Гаэль сказал, что перепутал ее работу с тестом другой ученицы, и вел себя с ней спокойно и даже почтительно, словно не предлагал ей непристойности. У нее десятка – высший балл! Йон что-то сказал ему, как-то пригрозил? Без него явно не обошлось. Что задумал этот баловень и какова цена за помощь? Она недоверчиво поглядывает на парня, в поту гоняющего мяч по стадиону, и вместе со всеми девушками уходит в раздевалку.

Ее заявление о переводе не одобрили, поэтому ей пришлось пойти на урок к этому извращенцу, но она никак не ожидала, что всё так легко разрешится. Принимая душ, студентка расслабляется и выбрасывает из головы своего спасителя. Пусть только попробует заикнуться, что после всего она ему что-то должна…

Обернутая в полотенце, Каталина открывает свой шкафчик и… не находит своих вещей.

– Девочки, кто-то трогал мои вещи? – с волнением спрашивает девушка у тех двух, что еще не успели покинуть раздевалку.

– Да кому нужно твое деревенское барахло, – с пренебрежением бросают ей и безжалостно оставляют одну. Растерянную и полуголую.

Какие же в этой школе жестокие шутки. Раздраженно подтянув полотенце между грудями, она от бессильного гнева хлопает ладонью по металлической дверце шкафчика. Ну вот за что, что она сделала?! Украла чужого парня? Залезла кому-то под кожу или третирует всю школу? Нет, она сидит тихо и не высовывается. Тогда какого черта?!

Каталине ничего не остается, как со звонком тихонько проскользнуть в пустынный коридор и, стараясь быстро проскочить мимо прошедшего преподавателя, добежать до учебного шкафчика, где сегодня утром она оставила кардиган.

До него остается каких-то пять шагов, как вдруг перед ней вырастает незнакомый парень.

– Миленькое платьице, – ухмыляется он, нахально ощупывая взглядом каждый сантиметр ее голой кожи.

Каталина нервно прикрывает обнаженные участки влажными волосами и совершает тщетную попытку обогнуть стену, но тут она слышит, что над ней смеются. Это те девчонки, которые клялись, что не брали ее «деревенское барахло». Они обманули ее. Каталина беспомощно прижимает к груди полотенце и затравленно оглядывается, пока не замечает Йона возле окна. Тот стоит в небрежной позе и задумчиво смотрит на нее, хотя должен быть на уроке. И тут что-то щелкает в ее голове: "Так вот она, твоя месть за то, что я сделала".

"Всё верно, дорогуша", – посылает Боскед ей милый взгляд. Он подговорил девчонок разыграть новенькую и в женской раздевалке украсть одежду его любимой стукачки. Надо же, вышла из душа в одном полотенце. Йон думал, она никогда не решится. Будет до последнего сидеть и ждать помощи. Но, видимо, прогулы для этой девушки сродни греху. Она что, в таком виде собралась на уроки? Стипендия ей дороже гордости?

Он хмыкает про себя и обещает себе самому подождать еще минутку, прежде чем лично вернуть Каталине одежду. Но то ли он проклят самим дьяволом, то ли все его выходки обречены на оглушительный провал – потому что всё опять выходит для него боком. Какой-то ублюдок незаметно подходит к ней, и у Йона разыгрывается дурное предчувствие. Он делает шаг со словами:

– Не смей, урод!

Поздно. Паршивец сдергивает с нее полотенце, и Йон видит, что скрывалось под ним. Черт бы вас побрал, не только он – это видят все! Кто-то позвал своих друзей поглазеть на шоу? Идут уроки, откуда их так много тут собралось, мать вашу?!

Наступает момент, которого Каталина так боялась. Момент, когда все видят ее ожоги. Ей удалось поднять полотенце на лету, но оно больше не прикрывало ее спины, а волосы упали вперед, из-за чего вся шея открылась. Правое плечо, лопатка, участок над грудью – обширные свежие ожоги на теле после пожара, в котором погиб ее отец, спасая ее. Они по-прежнему сильно болят и мешают спать по ночам.

На глазах у всей школы Каталина беззащитно прикрывает свои уродливые шрамы на обнаженной коже. Увидев столь шокирующую картинку, Йон понимает, что больше не сможет ее забыть. Никогда. Кажется, он будет сожалеть об этом, пока не истлеет его гадкое, никчемное сердце. Он непреднамеренно совершил жестокость. Он ведь никогда не был таким… ему нет прощения. Он заигрался, месть никогда еще не имела такой горький вкус вины, болезненным ядом расползающейся по крови. Больше Йон не обидит ни одну девушку, это он себе обещает.

Амбар и Марио появляются на месте события почти одновременно. Пока первая кидается к жертве унижения с другого конца коридора, учитель уже отдает ученице свой пиджак, бережно укрывая девичий хрупкий стан от жестоких глаз. Амбар это видит и с облегчением замедляет шаг, про себя оценивая достойный мужчины жест. За такое она готова его расцеловать, с этой секунды этот мужчина нравится ей еще больше.

Тем временем Йон на негнущихся ногах добирается до Каталины.

– Всё не должно было быть так. Я не…

– Дай угадаю, ты не хотел, да? – В ее глазах стоят злые слезы, голос саднит и рвется сквозь зубы тихой ненавистью. Йону тяжело смотреть ей в глаза.

– Черт, что бы я ни делал, всё идет наперекосяк! – Он бессильно сжимает себе волосы.

– Может, это потому что ты полная свинья, Йон!

Парень безнадежно качает головой:

– Даю слово, я больше…

– Просто сгинь. Я тебя ненавижу.

Холодный голос, убийственно-спокойный. После чего Амбар, посмотрев на Йона с осуждающим недоумением, уводит Каталину с чужих глаз.

– Я о ней позабочусь, Марио, – обещает она, и учитель кивает, полностью ей доверяя.

– Йон, давай поговорим, – мрачно вздыхает профессор Калеруэга. – И вы, студент. Оба в мой кабинет, сейчас же.

– Я тебя убью, – набрасывается на второго парня Йон. – Нравится раздевать девушек?!

– Остынь. Не ты ли всё это затеял? Не вали всё на меня.

– В моем сценарии не было тебя и твоих дурацких приколов, придурок! – зло выплевывает Боскед прямо в лицо, ткнув пальцем противнику в грудь.

– Угомонились! Оба! – Втолкнув обоих драчунов в класс, Марио начинает воспитательную беседу. – Мальчишки, вам родители не говорили, что девушек обижать можно только в их же голове? Когда вроде не за что, а она обиделась. Но это не наш с вами случай. Итак, рассказываем всё в хронологическом порядке, я никуда не спешу, а вы тем более…

Они обе заходят в пустой музыкальный класс, по дороге к нему Амбар захватывает в своем шкафчике сменную одежду, чтобы Каталина спокойно могла переодеться. После того случая со шведкой, искупавшейся в вонючем унитазе, она на случай повторных инцидентов с любой другой девочкой припрятала у себя запасной комплект одежды. Каталина поначалу недоверчива к ней, но потихоньку расслабляется.

– Спасибо за одежду, – неловко дергает она воротник белой рубашки, сидя за пианино. – Даже не знаю, что думать. Говорят, ты обычно по другую сторону Китайской Стены.

Бережно повесив на стул пиджак Марио, Амбар лишь отшучивается:

– Мне надоело быть злодейкой, пора попробовать что-то новенькое. Но это не значит, что я в любой момент передумаю и раздавлю от душевной скуки бедняжку… свою новую подругу, – со значением произносит она, обернувшись через плечо, и берет со стены гитару.

Каталина с интересом следит за ее действиями. Заняв один из свободных стульев, тот, что с пиджаком, Амбар неожиданно для нее сообщает:

– Знаешь, я сегодня перевелась в музыкальный класс. Будем с тобой ходить вдвоем на вокал, фортепьяно и всё такое.

– Правда?

– Ага, – кивает она безмятежно и легко, игриво пробегаясь по струнам.

– Ты пишешь? – задает Каталина вопрос, который сходу способен понять лишь музыкант.

– Да, всегда мечтала стать композитором. А ты?

– Тоже пишу музыку.

– Какой инструмент?

– Фортепьяно, – демонстративно положив ладони на клавиши, улыбается она смущенно, как кажется Амбар.

Но девушка быстро понимает: то, что она приняла за смущение, на деле оказывается печалью или горечью. Однако Амбар не даст ей заскучать:

– Давай я тебе сыграю кое-что, а ты скажешь мне свое мнение.

– Ладно, хорошо. – Каталина нерешительно кивает и внимательно смотрит на пальцы девушки, умело вальсирующие на струнах.

Должна признать, Амбар играет великолепно. А когда девушка начинает еще и петь, то Каталина, этого не ожидавшая, резко поднимает на нее глаза. У Королевы Слез опущены веки, она с головой упала в историю песни:

– "Я не откажусь от тебя", —

Ты говорил мне всегда.

Слова въелись в нутро —

Боже… как это глупо!

Я не влюблюсь больше в тебя,

В убийцу души с огромным эго слепо!

Я не влюблюсь больше в тебя!

Ты вносил пустоту внутрь меня!

"Тебя люблю!", – зло кричал.

Слезы с щек мне стирал,

Когда снова тебя

В клубе с нею нашла.

Ты кричал мне в лицо,

Что тебе все равно,

Но хотела уйти –

Прижал крепко к груди.

Зачем каждый раз

Меня обнимать?!

Если с криком вчера

Продолжал боль причинять!

Хотел будто сломать,

И я каждый раз

Боюсь потерять.

Потерять не тебя –

Свое сердце сломать!

С твоим эго пропасть!

С тобою! Пропасть!

"Я не откажусь от тебя", —

Ты говорил мне всегда.

Слова въелись в нутро —

Боже… как глупо!

Я не влюблюсь больше в тебя,

В убийцу души с огромным эго слепо!

Я не влюблюсь больше в тебя!

Ты вносил пустоту внутрь меня!

"Мне нужна только ты", –

Шептал в светлые дни.

Минует день или два –

Звучат другие слова,

За тобой гремит дверь,

И я снова одна!

Ты меня разрушил,

На мой мир ты плевал.

Дрожали ресницы –

Ты глаза закрывал.

Ты меня разрушил!

На мой мир ты плевал!

Но мой разум сильнее –

Нашу связь разорвал!

Я не влюблюсь больше в тебя,

Не вернусь никогда.

Я стерла тебя, а была так слепа,

Сейчас я снова жива…

– И люблю не тебя, давно не тебя, – заканчивает Амбар хриплым шепотом.

Это была последняя написанная ею песня. Переделанная после того, как она нашла свою настоящую любовь. При мысли об Илье опять становится больно, но слезы уже не идут. Она просто распахивает ресницы и широко улыбается своей слушательнице.

– Обними меня, если всё так ужасно, – громко смеется Амбар, отложив гитару и шутливо раскинув руки в стороны. – Или ты хочешь, чтобы я горько заплакала и показала прямо здесь, за что я ношу титул Королевы Слез?

Но прослушав то, как поет ее одноклассница, Каталина может сказать лишь одно:

– Это было очень красиво.

– Ты так считаешь? Круто. Значит, голос при мне, – опустив руки, тише говорит Амбар не столько своему зрителю, сколько самой себе.

Если при раздаче второй жизни ей предложили забрать из своей что-то одно, она определенно не сглупила, а попросила талант – идеальный музыкальный голос. Интересно, что попросил бы Илья, будь у него этот шанс? Талант к искусству, рисованию или свои умопомрачительные синие глаза? Нет, он не был бы так мелочен. И потом, талант у него не отнять – это не голос. Он попросил бы… что бы он попросил, Амбар, думай.

Она резко замирает, мыслью наткнувшись на нужную дверь. Ну конечно же! Важнее всего для него было бы… оказаться рядом с ней, что значит возможность говорить на одном с ней языке. Он выбрал испанский язык, без сомнений.

Тогда Марио вполне подходит. Или она опять взялась пересматривать старую пленку? Кажется, они это уже проходили. Чепуха, фантазии, да и только. Или нет?