Читать книгу: «Мыслить нестандартно. Практичная книга о том, как маленькие изменения в привычках приводят к большим прорывам и открытиям», страница 5

Глава 2. Мыслить через движение

Доктор Джефф Фидлер – радиолог из клиники Майо в Рочестере, штат Миннесота. По работе ему регулярно приходится просматривать по пятнадцать тысяч и более изображений в день. Раньше он делал это сидя, но теперь нет. Сейчас Фидлер делает это на ходу, установив беговую дорожку перед большим экраном, на котором отображаются рентгенологические слайды, необходимые ему для изучения. После создания своей «ходячей рабочей станции» в течение первого года Фидлер похудел на одиннадцать с лишним килограммов. Кроме того, по его убеждению, у него теперь лучше получается выявлять аномалии, не всегда очевидные на рентгеновских снимках.

Вместе со своим коллегой Фидлер провел исследование для проверки своей догадки. Рентгенологи, участвовавшие в эксперименте, просмотрели серию рентгеновских снимков как сидя, так и во время ходьбы по беговой дорожке со скоростью полтора километра в час. Врачи выявили на снимках в общей сложности 1582 проблемные области и оценили 459 из них как представляющие потенциально серьезный риск для здоровья пациента. Когда сравнили «показатели обнаружения», полученные сидя и в процессе движения, результаты были очевидны: рентгенологи, которые продолжали сидеть, заметили в среднем 85 % патологий, присутствовавших на снимках, в то время как те, кто ходил, идентифицировали в среднем целых 99 % имевшихся отклонений.

Другие данные тоже подтверждают выводы Фидлера. Так, исследование, проведенное в Медицинском центре Мэрилендского университета, показало, что рентгенологи, просматривавшие снимки легких, с большей вероятностью выявляли потенциально проблемные узлы, если они ходили, а не сидели во время просмотра. Похожее исследование провели и врачи отделения радиологии Военно-морского медицинского центра в Портсмуте, штат Вирджиния. Они выявили, что радиологи, использовавшие на рабочем месте беговую дорожку, выполняли свою работу быстрее и без потери точности.

Согласно другим работам, когда мы занимаемся физической активностью, наше зрительное восприятие обостряется, особенно в отношении стимулов, появляющихся на периферии нашего взгляда. Эта особенность наблюдается также у животных и имеет эволюционный смысл: чувствительность зрительной системы повышается, когда мы активно изучаем окружающую среду. Когда наше тело находится в состоянии покоя, то есть неподвижно сидит в кресле, такая повышенная острота зрения снижается.

Подобные обусловленные активностью изменения в том, как мы обрабатываем визуальную информацию, – лишь один из примеров влияния движения нашего тела на мышление. Ученым давно известно, что общая физическая активность поддерживает когнитивные функции человека. Однако в последние годы исследователи обратили внимание на еще одну интересную особенность: единичный всплеск физической активности способен улучшить наши когнитивные способности в краткосрочной перспективе. То есть, двигая нашим телом определенным образом, мы начинаем мыслить разумнее. Ученые, изучающие это явление, подошли к нему с двух разных сторон: с точки зрения интенсивности и типа движения. Как мы вскоре увидим, физическая активность низкой, средней и высокой интенсивности по-разному влияет на наши когнитивные способности. Далее в этой главе мы рассмотрим, как определенные типы движений – согласованные, новые или непривычные движения, а также самореферентные и метафорические – расширяют наше мышление.

Тесная связь между мышлением и движением – наследие эволюционной истории нашего вида. Человеческий мозг примерно в три раза больше, чем он «должен» быть, учитывая размеры тела. Согласно археологическим свидетельствам, значительное увеличение размеров мозга произошло около 2 миллионов лет назад. Ученые предлагали различные причины такого увеличения: например, растущая сложность социальных взаимодействий наших предков или необходимость адаптироваться к изменяющимся экологическим условиям. Недавно было выдвинуто иное объяснение: «В то же время, когда размер мозга человека начал увеличиваться, резко изменились уровни аэробной активности, – отмечает Дэвид Райхлен, профессор биологических наук в Университете Южной Калифорнии. – Предки человека перешли от относительно оседлого обезьяноподобного образа жизни к жизни охотников и собирателей, которая требовала повышенной физической активности по сравнению с жизнью более ранних видов».

Райхлен, изучавший некоторые сохранившиеся в мире племена охотников-собирателей, отмечает, что такой образ жизни требует как физических, так и когнитивных усилий. Для поиска пищи необходима энергичная, продолжительная физическая активность. Подобный вид деятельности также нуждается в повышенном внимании, хорошей памяти, пространственной ориентации, двигательном контроле и исполнительных функциях вроде планирования и принятия решений. Охота также сопряжена с высокими умственными и физическими требованиями: охотник должен определить местонахождение животного, отслеживать его непредсказуемые перемещения и при этом суметь сохранить достаточно энергии, чтобы убежать от него. Таковы условия, при которых эволюционировал уникальный человеческий мозг. Удвоенные требования, обусловленные физическими испытаниями и когнитивной сложностью, сформировали наш особый статус – Homo sapiens. По сей день физическая активность и острота ума тесно связаны.

Разумеется, для тех из нас, кто живет в современном обществе, все изменилось. Мы больше не такие подвижные. В то время как народ хазда в Восточной Африке – одно из племен охотников-собирателей, изученных Райхленом, – проводит в среднем 135 минут в день, занимаясь умеренной или интенсивной физической активностью, большинство жителей промышленно развитых стран не выполняют минимальные рекомендации экспертов в области здравоохранения о 150 минутах физической активности в неделю. Иными словами, современные охотники-собиратели занимаются физической активностью от умеренной до интенсивной в четырнадцать раз больше, чем типичный американец. Недостаток физического движения в нашем обществе во многом обусловлен доминированием академического обучения и умственной работы, а также привычками и убеждениями, которые сформировались вокруг такой практики. Мы верим, что, пока мы думаем, нужно сидеть неподвижно.

Попытка оспорить это убеждение нередко встречает насмешки. Когда Джефф Фидлер опубликовал свои выводы в «Журнале Американского колледжа радиологии» (Journal of the American College of Radiology), некоторые из его коллег отреагировали язвительными комментариями. «Теперь, после появления этой публикации, я могу спать спокойно», – написал Роберт Фелд, рентгенолог из Хартфорда, штат Коннектикут, в письме редактору. Исследование Фидлера, заявил он, – просто «пародия на клинические исследования, которые, видимо, в какой-то момент пошли наперекосяк». По мнению Фелда, создание условий для физической активности врачей во время работы является «поистине ошеломляющей тратой усилий и ресурсов».

Подобное отношение выражается в том, как студенты и работники практически повсеместно расходуют свое время. Дети сидят в среднем 50 % своего учебного времени, и эта доля увеличивается по мере их вступления в подростковый возраст. Взрослые на рабочем месте двигаются еще меньше, пребывая в сидячем положении в среднем две трети своего рабочего дня. Мы унаследовали, по выражению философа Энди Кларка, «разум на копытах», но в сегодняшних классах и офисах энергичный стук копыт не слышен – в них стоит удручающая тишина.

* * *

Совершенно противоположную картину можно увидеть в классе, которым руководит Морин Зинк, учительница четвертого класса начальной школы Вальесито в городе Сан-Рафаэль, Калифорния. Ее ученики не сидят как паиньки за своими партами. На самом деле большинство из них вообще не сидят. В 2013 году вся школа заменила традиционные парты и стулья на стоячие, а школьный принцип «допустимой активности» позволяет ученикам стоять, взбираться на табуреты, сидеть на полу и иным образом двигаться, по своему усмотрению. Хотя некоторые сомневались в разумности таких перемен, Зинк и другие преподаватели в Вальесито говорят, что это дало потрясающий результат. Ученики стали активнее, внимательнее и вовлеченнее в учебный процесс. «Я преподавала ученикам за сидячими партами 30 лет, – говорит Зинк, – и больше никогда к этому не вернусь». Трейси Смит, директор школы в Вальесито в период перехода заведения на стоячие парты, согласна с тем, что возможность двигаться делает учащихся «более сосредоточенными, уверенными в себе и продуктивными».

Первоначальная взволнованная реакция общества говорит сама за себя. Мы ассоциируем неподвижность с уравновешенностью, серьезностью и трудолюбием. Кажется, наш импульс к движению контролируется из добрых побуждений. Там, где необходимо выполнять какую-либо работу, к физической активности относятся с неодобрением и даже с подозрением. (Подумайте о том, как мы ассоциируем беспокойство с определенной моральной неустойчивостью.) Из виду часто упускается, что способность регулировать наше внимание и поведение – это исчерпаемый ресурс, и с таким подходом часть его расходуется на подавление очень естественного стремления двигаться.

Эта дилемма особенно подчеркивается в работе Кристины Лангханс и Германа Мюллера из Гисенского университета имени Юстуса Либиха в Германии. В исследовании, опубликованном в 2018 году, они попросили группы добровольцев решить в уме набор математических задач при трех условиях: оставаясь неподвижными, оставаясь расслабленными, но «без существенных движений», и слегка двигаясь ритмично. Все это время когнитивная нагрузка участников – то, насколько интенсивно работал их мозг, – измерялась с помощью технологии сканирования мозга, называемой функциональной спектроскопией ближнего инфракрасного диапазона (fNIRS). Результаты оказались впечатляющими. Когнитивная нагрузка испытуемых «значительно возрастала во время следования инструкции „не двигаться“», – сообщают Лангханнс и Мюллер. Примечательно, что эта команда увеличивала мозговую активность в той же области, что и при мысленных вычислениях: префронтальной коре, ответственной за выполнение интеллектуальных задач, таких как арифметика, а также за сдерживание наших импульсов. Из трех условий требование оставаться неподвижным приводило к самой низкой результативности при решении математических задач. Чем выше была общая когнитивная нагрузка, регистрируемая fNIRS, тем хуже испытуемые справлялись с вычислениями. «„Сидеть тихо“, – объясняют исследователи, – не самое подходящее условие для школьного обучения».

Постоянные небольшие движения, которые мы совершаем стоя – перенося вес с ноги на ногу, позволяя рукам двигаться более свободно, – представляют собой то, что исследователи называют «низкоинтенсивной» активностью. Какими бы незначительными ни казались эти движения, они оказывают заметное влияние на нашу физиологию: эксперимент, проведенный исследователями из клиники Майо, показал, что, просто стоя, а не сидя, участники исследования расходовали на 13 % больше энергии. Влияние на когнитивное функционирование также оказалось значительным.

Исследования показали, что использование стоячей парты коррелирует с улучшением исполнительной функции учащихся – важнейшей способности к планированию и принятию решений – и с увеличением «вовлеченности в выполнение задания». Доказано, что у взрослых работа за стоячим столом повышает производительность.

Дело не только в том, что условия, допускающие двигательную активность, освобождают нас от обязанности отслеживать и контролировать нашу склонность двигаться. Они также позволяют точно регулировать уровень нашего физического возбуждения.

Такая переменная стимуляция особенно полезна для молодых людей с расстройством дефицита внимания. Мозг детей с СДВГ хронически недостаточно возбужден. Чтобы собрать умственные ресурсы, необходимые для выполнения сложного задания, они могут постукивать пальцами, покачивать ногами или подпрыгивать на своем стуле. Дети двигаются, поскольку это позволяет им усилить мозговое возбуждение, – примерно как взрослые выпивают чашку кофе, чтобы взбодриться.

Джули Швейцер, профессор психиатрии Калифорнийского университета в Дэвисе, провела в 2016 году исследование с участием детей в возрасте от десяти до семнадцати лет с диагнозом СДВГ. Пока юные участники работали над сложной умственной задачей, их движения отслеживались пристегнутым к их лодыжкам датчиком, называемым актометром. Она обнаружила, что при выполнении задания интенсивные физические движения улучшали когнитивные показатели. Другими словами, чем больше дети двигались, тем эффективнее они мыслили. Швейцер отмечает, что родители и учителя считают, что, если заставить детей не двигаться, те сосредоточатся и приступят к работе. Конструктивнее было бы позволить детям двигаться, чтобы они могли сконцентрироваться.

Даже у тех людей, у кого нет диагноза СДВГ, количество стимуляции, необходимое для поддержания оптимального уровня внимания и мозговой активности, варьируется и меняется в течение дня. В нашем распоряжении есть гибкий и чувствительный механизм, позволяющий вносить необходимые корректировки, – фиджетинг, или небольшие бессознательные, обычно повторяющиеся, движения. Иногда это могут быть короткие ритмичные движения, чтобы помочь нам успокоить тревогу и сосредоточиться. В другие моменты мы можем барабанить пальцами и постукивать ногами, чтобы прогнать сонливость, или же играть с небольшим предметом, таким как ручка или скрепка для бумаги, обдумывая сложную концепцию. Эти и другие активности были описаны пользователями соцсетей по просьбе исследовательницы Кэтрин Исбистер, когда она стала интересоваться фиджетингом и используемыми в его процессе предметами.

Исбистер, профессор компьютерных медиа в Калифорнийском университете в Санта-Крус, считает, что общественное неодобрение фиджетинга неуместно. Хотя мы уверены, что можем управлять своей умственной деятельностью из головы, гораздо эффективнее использовать для этого движения нашего тела. Исбистер называет это «воплощенной саморегуляцией». Она предлагает изменить привычную цепочку команд, в которой обычно мозг говорит телу, что делать. «Изменение того, что делает тело, – отмечает она, – может повлиять на наши чувства, восприятие и мысли». Ее исследования и работы других ученых показывают, что фиджетинг может расширить наш разум несколькими способами, помимо регулирования нашего возбуждения. Игривый характер этих движений может вызвать у нас умеренно позитивное настроение, которое обычно коррелирует с более гибким и творческим мышлением. С другой стороны, их бездумности и монотонности бывает достаточно для того, чтобы наши умы не отвлекались от текущей задачи. Одно исследование показало, что люди, которых попросили рисовать каракули во время выполнения скучного задания на аудирование, запомнили на 29 % больше информации, чем люди, которые ничего не чертили, вероятно, потому, что внимание последней группы полностью оказалось рассеянным.

Пожалуй, наиболее увлекательной является теория Исбистер о том, что фиджетинг может дать нам целый ряд сенсорных ощущений, отсутствующих при наших скучных взаимодействиях с экраном и клавиатурой. «Современные цифровые устройства, как правило, гладкие, твердые и обтекаемые», – пишет она, в то время как предметы, используемые для фиджетинга, которые назвали ей в ответ на ее просьбу пользователи соцсетей, демонстрируют «широкий спектр текстур – от гладкости камня до шероховатости скорлупы грецкого ореха и липкости целлофановой ленты». Слова, которыми пользователи описывали любимые объекты для фиджетинга, были весьма красочными: эти предметы были «шишковатыми», «мятельными», «щелкающе-клацающими». Люди могли их «мять», «скручивать», «вертеть», «перекатывать» и «потирать». Очень похоже, что мы используем фиджетинг, чтобы напомнить себе, что мы – нечто большее, чем просто мозг, что у нас есть также тело, умеющее чувствовать и действовать. Мышление параллельно с движением задействует весь спектр наших способностей.

* * *

Условия, разрешающие двигательную активность в школах и на рабочих местах, по-прежнему являются исключением, но мы должны сделать их правилом. Стоит даже отказаться от такого их названия, звучащего как извинение, поскольку физическая активность низкой интенсивности явно нормальна для мест, где мы размышляем. Между тем, по мнению психолога Дэниела Канемана, деятельность средней и высокой интенсивности тоже сильно влияет на когнитивные способности.

Несколько месяцев в году Канеман проводит в Беркли, штат Калифорния, и, находясь там, регулярно совершает шестикилометровую прогулку по размеченной тропинке среди холмов, откуда открывается вид на залив Сан-Франциско. Будучи ученым, Канеман подверг этот свой личный опыт тщательному анализу. «Обычно я слежу за своим временем и благодаря этому узнал кое-что о собственных усилиях, – пишет он. – Так, я обнаружил, что скорость, при которой я прохожу одну милю (т. е. полтора километра) примерно за 17 минут, я ощущаю как прогулку. При такой скорости я, конечно, прилагаю больше физических усилий и сжигаю больше калорий, чем если бы сидел в глубоком кресле, но при этом не испытываю ни напряжения, ни внутреннего конфликта, и мне не нужно заставлять себя это делать. Я также думаю и работаю во время ходьбы с такой скоростью. Это дает мне право предположить, что легкое физическое возбуждение от прогулки может стимулировать умственную активность».

Однако он отметил, что «ускорение сверх моей прогулочной скорости полностью меняет восприятие ходьбы, потому что переход на более быструю ходьбу приводит к резкому ухудшению моей способности мыслить логически. По мере того, как я ускоряюсь, мое внимание все чаще отвлекается на ощущение ходьбы и на осознанное поддержание более быстрого темпа. Соответственно, моя способность доводить ход мыслей до логического завершения ослаблена. На самой высокой скорости, которую я могу поддерживать на холмах, около 14 минут на милю, я даже не пытаюсь думать ни о чем другом, помимо ходьбы».

Самонаблюдения Канемана подкрепляются эмпирическими исследованиями. Физические упражнения средней интенсивности, выполняемые в процессе умеренной длительности, улучшают нашу способность мыслить как во время, так и сразу после занятия. Позитивные изменения, зафиксированные учеными, включают в себя повышение концентрации внимания, меньшую отвлекаемость. Речь становится более беглой, появляется когнитивная гибкость. Решать проблемы и принимать решения становится легче, увеличивается рабочая память и укрепляется долговременная. Предполагаемые механизмы, благодаря которым происходят такие изменения, – это повышение психического возбуждения (как предположил Канеман), увеличение притока крови к мозгу, а также высвобождение ряда нейрохимических веществ, повышающих эффективность передачи информации в мозге и способствующих росту нейронов, или клеток головного мозга. Было доказано, что положительный психический эффект от умеренно интенсивной активности сохраняется в течение двух часов после ее окончания.

Обнадеживающий вывод из этого исследования заключается в том, что мы способны вызывать у себя состояние, идеально подходящее для обучения, творчества и участия в других видах сложного познания, выполняя перед этим энергичные физические упражнения. Однако мы редко намеренно используем такую возможность. Наша культура приучает нас воспринимать ум и тело как нечто отдельное друг от друга, поэтому мы, в свою очередь, разделяем периоды умственной деятельности и физических упражнений. Подумайте, многие ли из нас посещают тренажерный зал только после работы или по выходным. Вместо этого нам стоит подумать, как внедрить физическую активность в свой рабочий или учебный день, а значит, переосмыслить свое отношение к перерывам. Перерывы на обед, кофе-брейки, свободное время между задачами или встречами – все это может стать поводом для использования физических упражнений, чтобы привести наш мозг в состояние оптимального функционирования.

Для детей эту роль выполняют перемены. Исследования показывают, что детям, вернувшимся после активных занятий на игровой площадке, лучше удается сосредотачивать свое внимание и задействовать исполнительные функции. Тем не менее в школах по всей стране перемены были сокращены или даже отменены, чтобы увеличить количество «сидячего времени», посвященного академическому обучению.

Представление о том, что время, свободное от сосредоточенной умственной работы, фактически тратится впустую, является одним из ошибочных в отношении перерывов. В данном случае это заблуждение, потому что способность заниматься мыслительной работой со временем неуклонно снижается, а восстанавливается на самом деле как раз за счет физических нагрузок. Родители, учителя и администрация, которые хотят, чтобы учащиеся добивались успехов в учебе, должны выступать за увеличение времени физической активности на переменах.

Вот еще одно неверное представление о перерывах: их следует использовать так, чтобы тело отдохнуло, набираясь сил для следующего раунда умственного труда. Как мы могли заметить, наш мозг становится готовым к умственной работе благодаря физической нагрузке. Лучшая подготовка к таким метафорическим действиям, как «биться над решением проблемы» или «пробежаться по возможностям», – попотеть (по-настоящему). Вместо того чтобы лениво потягивать латте перед тем, как взяться за сложный проект, стоит энергично прогуляться по кварталу. Существует еще одно ошибочное предположение о перерывах, на которое следует обратить внимание: мы считаем, что восполняем истощенные ресурсы мозга, когда занимаемся чем-то, что по ощущениям отличается от нашей работы, – листаем соцсети, проверяем новостную ленту. Проблема в том, что подобная деятельность задействует те же области мозга и расходует тот же ментальный капитал, что используется нами для выполнения нашей когнитивно-ориентированной работы. Мы возвращаемся к своим обязанностям такими же измотанными, как и до перерыва, а может быть, даже больше. Превращение перерывов на кофе в то, что некоторые эксперты в области общественного здравоохранения называют «перерывами на движение», позволяет нам возвращаться к работе, будучи немного умнее, чем когда мы от нее отвлеклись.

Во время своих прогулок по прибрежным холмам Калифорнии Дэниел Канеман заметил, что очень быстрое передвижение «приводит к резкому ухудшению моей способности мыслить логически». Это наблюдение подтверждается рядом исследований: демонстрируя взаимосвязь между интенсивностью упражнений и когнитивными функциями, ученые рисуют то, что они называют «перевернутой U-образной кривой», причем наибольшие преимущества для мышления обнаруживаются в средней части бугра при умеренной интенсивности нагрузок. На правом нисходящем склоне кривой, соответствующем высокоинтенсивной активности, контроль над когнитивными способностями действительно начинает ослабевать. Однако это не всегда плохо. Высокоинтенсивные физические упражнения, продолжающиеся в течение относительно длительного периода, могут вызвать своего рода измененное состояние, способствующее творческому мышлению.

Таков, например, опыт Харуки Мураками, знаменитого японского романиста. Мураками – заядлый бегун, ветеран более двух десятков марафонов, он пробегает до восьмидесяти километров в неделю. Он даже написал об этом книгу под названием «О чем я говорю, когда говорю о беге»¹¹. «Меня часто спрашивают, о чем я думаю во время бега, – пишет Мураками. – Обычно люди, задающие этот вопрос, сами никогда не бегали на длинные дистанции, и он неизменно повергает меня в глубокие раздумья. О чем именно я думаю, когда бегу?» Не так уж и о многом, заключает он. В том-то все и дело. «Пока я бегу, я не думаю ни о чем, заслуживающем упоминания. Я просто бегу. Я бегу в пустоте. Хотя, возможно, мне следовало бы сформулировать это иначе: я бегу, чтобы обрести пустоту».

У ученых есть термин для обозначения «пустоты», которую описывает Мураками: «временная гипофронтальность». Гипо- означает низкий или сниженный, а фронтальность относится к лобной области мозга – той части, которая планирует, анализирует и критикует, а также отвечает за контроль над нашими мыслями и поведением. Однако, когда все наши ресурсы направляются на удовлетворение потребностей, связанных с интенсивной физической активностью, влияние префронтальной коры временно снижается. В этом облегченном гипофронтальном режиме идеи и впечатления курсируют и сочетаются свободнее, возникают необычные и неожиданные мысли. Ученые предполагают, что феномен временной гипофронтальности может лежать в основе всех видов измененных состояний – от сновидений до наркотических галлюцинаций, – но наиболее надежным способом вызвать его могут быть интенсивные физические упражнения. Упражнения низкой и умеренной активности не дают такого растормаживающего эффекта. (Действительно, как мы уже видели, умеренно интенсивная физическая активность на самом деле улучшает исполнительную функцию.) Достижение временной гипофронтальности обычно требует выполнения упражнений на «вентиляционном пороге» – точке, при которой дыхание становится затрудненным, что соответствует примерно 80 % максимальной частоты сердечных сокращений занимающегося в течение сорока минут или более.

Это пугающая вершина, но, когда она достигнута, замечает Кэтрин Шульц, еще одна писательница-бегунья, это может «спровоцировать своего рода картезианский коллапс»: разум и тело сливаются воедино в общей, как она выражается, «восхитительной согласованности».

* * *

Что касается воздействия движения на мышление, то высвобождающий, усиливающий или растормаживающий эффект физической активности – только половина дела. Также важным является то множество разнообразных и тонких способов, которыми определенные физические движения, несущие собственную смысловую и информационную нагрузку, участвуют в наших мыслительных процессах. За последние несколько десятилетий в области воплощенного познания были получены убедительные доказательства того, что наши мысли – в том числе абстрактного или символического характера – в значительной степени формируются тем, как мы двигаем своим телом. Согласно общепринятому, мозг-центрированному пониманию познания, у нас сначала возникает мысль, а затем мы заставляем тело двигаться соответствующим образом. Недавнее исследование разворачивает причинно-следственный вектор так, что он указывает в противоположном направлении: мы двигаем своим телом, и это влияет на наши мысли. Волнующий вывод из такого открытия в том, что мы можем намеренно улучшать нашу умственную деятельность с помощью физической активности: например, укрепить нашу память не за счет еще большей нагрузки на мозг, а за счет цикличного выполнения определенных движений наших конечностей.

Когда нам поручают изучить и запомнить новый материал, мы склонны в значительной степени полагаться на визуальный и слуховой методы: перечитывать, произносить вслух. Этот подход имеет свои пределы. В частности, исследования показывают, что наша память на удивление слабо воспринимает то, что мы слышим. Однако физические действия, нами предпринятые, запоминаются лучше. Кроме того, движение задействует так называемую процедурную память (память о том, как что-то делать, например, как ездить на велосипеде), которая отличается от декларативной (память об информационном содержании, например, текста речи, которую предстоит произнести). Когда мы связываем движение с информацией, то активируем оба типа памяти, и в результате наше воспоминание становится точнее – феномен, который исследователи называют «эффектом намеренного проигрывания».

Вполне уместно предположить, что профессиональные актеры могут объяснить, как физическое проигрывание укрепляет память. Хельга Нойс, почетный профессор психологии в Университете Элмхерста в Иллинойсе, и ее муж Тони Нойс, профессор театрального факультета в Элмхерсте, а также актер из Чикаго, посвятили много лет изучению способности актеров запоминать целые страницы реплик. Они определили, что во время спектакля актеры воспроизводят написанные реплики в среднем с точностью до 98 %. Спустя месяцы после окончания спектакля Нойс обнаружили, что актеры все еще могут дословно вспомнить около 90 % текста пьесы. Как им это удается? Супруги пришли к выводу, что умственные подвиги актеров к запоминанию тесно связаны с движениями, которые они совершают своими телами. В ходе исследования многие актеры отмечали, что они никогда не пытались учить свои реплики до тех пор, пока пьеса не была «разложена» – то есть до момента, пока не были распланированы все физические движения, которые нужно было делать на сцене. «Это должно происходить одновременно – то, что я говорю, и то, когда и куда я двигаюсь… Одно питает другое», – заметил актер в одном из интервью, которые записывали Нойс.

В исследовании, проведенном ими в 2000 году, Нойсы собрали вместе шестерых актеров из репертуарной труппы, ранее выступавших вместе в постановке «Столовая» (The Dining Room) американского драматурга А. Р. Герни-младшего. В этой сцене из пьесы взрослые брат и сестра, Артур и Салли, обсуждают, что делать с вещами из дома их родителей, который выставлен на продажу:

АРТУР: Ты уверена, что мама не хочет, чтобы все эти вещи уехали к ней во Флориду?

САЛЛИ: У нее там едва хватает места для того, что уже есть. Она хочет, чтобы мы разделили это все между собой, в порядке очереди. Без драки и ругани.

АРТУР: Тогда нам просто нужно тянуть жребий.

САЛЛИ: Но не в случае, когда один из нас что-то хочет, а другому это не надо.

АРТУР: Мы должны сделать это сегодня.

САЛЛИ: Ты думаешь, этого достаточно, чтобы разделить целый дом?

АРТУР: Мне нужно возвращаться, Сэл. (Заглядывает в буфет.) Вытянем жребий, а затем пройдемся по комнатам по очереди. (Достает серебряную ложку.) Вот. Используем эту ложку для соли. (Перекладывает ее из руки в руку за спиной, затем вытягивает вперед два кулака.) Выбирай. Если выпадет ложка, тебе – столовая.

САЛЛИ: Ты хочешь начать здесь?

АРТУР: Ну надо же с чего-то начинать.

Несмотря на то, что «Столовая» была снята с репертуара пять месяцев назад и многие актеры с тех пор выучили новые роли, они все еще помнили реплики из пьесы Герни, которые сопровождались на сцене движениями или жестикуляцией (например, когда Артур протягивает ложку Салли). Реплики, которые они произносили стоя или сидя неподвижно, как обнаружили Нойс, в большинстве случаев забывались.