Читать книгу: «Покровитель для Ангела. Трилогия», страница 10

Доезжаем минут за двадцать, и я вижу, как округляются глаза Ангела, когда она видит дом.

– Где мы?

– У меня на даче.

Открываю дверь, Ангел вылезает, однако ее сильно пошатывает, поэтому я не выдерживаю и подхватываю ее на руки. Тонкая и бледная. Она не отпирается, на этот раз обхватив мою шею рукой, прижалась как котенок ко мне, а мне нравится. Вот так близко когда она, запах ее охренительный, чувствовать ее, держать на руках.

Черт, ведет меня уже от нее не слабо, вот только ей сейчас явно не до того. Дрожит все еще, вижу, меня боится, не отошла она еще, дерганая вся, трясется.

Оказавшись в доме, ставлю ее на ноги, хотя как раз эти самые ноги ее и не держат. Ангел вся какая-то вялая, то ли заторможена от истерики, то ли ей и правда сильно вьебали по лицу. Последний вариант более реальный, судя по синяку, который уже проступает на нежной коже скулы. Где оставил, там и стоит, как куколка, делай что хочешь с ней.

– Сядь сюда.

Усаживаю ее на диван. Все так же в своей куртке, которую она держит крепко, до побелевших пальцев.

Сам беру стул и сажусь напротив. Что-то, мне кажется, херовая была идея не поехать в больницу. У нее, похоже, сотрясение, и притом нехилое. Ангел спокойно сидит на диване и вот вроде на меня смотрит, уже даже не ревет, но взгляд ее страшный. Такой вымученный, полный горя, отчаяния и беды. Черт возьми.

– Тебя не тошнит?

– Нет, – отвечает односложно, тихо, сорванным охрипшим голосом. Кричала она, видать. Сильно. Кулаки сами собой сжимаются. И так хочется вернуться, чтобы тех тварей добить самому.

Ее красивые яркие зеленые глаза снова наполняются слезами, и я подрываюсь, чтобы не видеть их. Херово дело, вот прям совсем.

Иду на кухню. Беру бутылку коньяка и стакан. По пути хватаю аптечку и возвращаюсь. Девочка так и сидит на диване. Не шевелится даже. Смотрит в одну точку. Дышит хрипло, тяжело. Похоже на шок. Твою мать.

– На, выпей это.

Плескаю ей коньяка на два пальца. Для нее хватит вполне. Надо истерику эту тихую заканчивать уже.

Даю ей стакан, но она не реагирует, поэтому хватаю ее руку, своей придавливаю за голову и к губам подношу. Нижняя губа разбита, кровь в уголке уже запеклась.

– Пей, Ангел. Одним глотком. Давай!

Буквально вливаю в нее этот коньяк, малая сразу же закашливается, и наконец ее взгляд становится осмысленным.

– Вы что?! Боже, жжет!

– Тихо, дыши. Пройдет сейчас.

Судя по реакции, Ангел первый раз пробовала спиртное. Ее лицо тут же немного краснеет, в глазах появляется блеск, и она размыкает губы, жадно хватая воздух.

– Зачем вы?!

– Анестезия.

– У меня не болит ничего.

– От шока ты еще не чувствуешь.

– У меня нет… нет шока.

Щелкаю рукой перед ее лицом. Сидит и даже не моргает. Как статуя застыла. Дышит через раз.

– Ага. Я вижу.

Девочка все так же сидит солдатом предо мной, а я на колени ее белые смотрю, на слегка выглядывающие из-под моей куртки бедра и синяки, на них уже явно проступающие.

– Михаил Александрович, я домой хочу. Пожалуйста, – лепечет, вдруг взглянув мне в глаза, а я не могу смотреть на нее такую. Несчастную, убитую просто горем.

– Нельзя. Так, ложись. Давай снимай куртку.

– Что? Нет!

Ее взгляд тут же становится испуганным, и девочка пятится назад, но сзади только спинка дивана, и времени на уговоры у меня нет.

Глава 37

– Что? Нет!

– Тебя надо осмотреть, – Бакиров рычит, окидывая меня строгим взглядом, тогда как у меня волна дрожи по телу иголками разливается, страшно до дикости просто.

– Не надо меня осматривать!

Тут же с дивана подскакиваю, но перед глазами все враз расплывается, и я заваливаюсь вперед прямо в руки Михаила Александровича, который легко меня ловит и усаживает обратно на диван.

– Блядь, сиди уже, не дергайся! Ангел! – он гаркает на меня, и только тогда я замираю, снова кутаясь в его куртку.

– У меня ничего болит. Правда. Не хочу снимать куртку, не хочу…

– Я просто обработаю твои раны, ничего больше, поняла?

Смотрю на него с опаской. Он ведь тоже здоровый мужик и запросто меня скрутит одной левой. Хуже того, Бакиров не те парни молодые, он куда более опасный, однако и права на отказ у меня сейчас просто нет.

– Хорошо.

– Давай сюда куртку. Спокойно.

Он руку свою огромную ко мне протягивает, а я не могу эту куртку от себя отлепить, ведь под ней… нет ничего. Я голая, нет ни майки, ни лифчика даже. Одни только трусы.

– Н… нет.

– На. Этим прикройся.

Похоже, Бакиров замечает, что я жутко стесняюсь его, потому бросает мне небольшой плед, который я меняю на куртку.

– Иди сюда, девочка. Ближе.

Мужчина садится напротив, открывает аптечку и достает оттуда спирт, вату, какие-то мази.

Замираю, когда он меня за подбородок берет огромной лапой и немного крутит голову на свету, оценивая степень ударов. Недовольно сводит брови, смотрит так серьезно потемневшими глазами, что мурашки бегут по спине.

У меня же все лицо и голова болит, и даже подумать страшно, как я сейчас выгляжу.

– Очень все плохо, да?

– Нет. Пройдет.

– Аа-ай! – шиплю, когда в следующий миг Бакиров перекисью обрабатывает мою губу, а она просто жутко щиплет.

– Больно… ай, мне больно!

Хочу вырваться, но он не дает, крепко держа меня за предплечье огромной лапой.

– Цыть! Не дергайся уже.

Через минуту мужчина откладывает несколько грязных клочков бинтов, всех в крови, после чего выдавливает немного мази и смазывает ею мою разбитую губу, немного правую скулу и бровь.

– Так, убирай одеяло, до пояса мне все показывай.

– Что? Нет!

– Ангел, не беси меня!

Прожигает меня взглядом, рычит, а я лишь сильнее заворачиваюсь в одеяло.

– Я не могу! Пожалуйста…

Бакиров как-то тяжело вздыхает и проводит рукой по лицу, после чего мы встречаемся взглядами.

– Значит, так, девочка, или ты мне нормально даешь себя осмотреть, или сейчас я беру тебя за шкирку и тащу в травму. Там уже будут осматривать те, кто попадается. Без разбору.

Поджимаю губы. В чем-то Бакиров прав, однако как я могу показать себя ему… без маски, без одежды, да еще и всю в синяках.

Сглатываю, понимая, что выхода особо нет. У меня все тело болит, и действительно нужно его осмотреть.

– Ладно.

Осторожно опускаю плед, видя, как взгляд Бакирова при этом темнеет. Кажется, ему не нравится то, что он видит, и тогда я быстро прикрываю голую грудь руками.

– Не смотрите, раз не нравлюсь!

Мужчина как-то трудно вздыхает и поджимает губы.

– Не в том дело.

– А в чем?

– Ты вся в синяках, вот в чем! Ладно, это херня. По ребрам они тебя не били? По почкам, в живот?

По телу разливаются мурашки, когда Михаил Александрович грубыми пальцами по моим ребрам проводит, а после по спине, прощупывая каждый позвонок. После осторожно к животу прикасается, чуть надавливает, смотря на меня.

–Тут болит?

– Нет, – шепчу ему, пылая от стыда, ведь его прикосновения мне очень приятны. Михаил Александрович так близко, и вот вроде просто осматривает меня, а мне все равно приятно. Вся аж трепещу рядом с ним.

Чувствую, как горят щеки. Стыдно и почему-то сильно тянет живот. Не болит, а именно приятно тянет, когда он рядом и так прикасается ко мне.

– Они били меня больше всего по лицу и груди.

– Покажи где.

– Михаил Александрович!

– Ангел, мы договорились.

Сгорая от смущения, осторожно убираю руки, открывая мужчине вид на свою голую грудь. Да, она маленькая у меня, но довольно полная. Плотный первый размер, даже полтора скорее.

– Здесь.

Бакиров как-то напрягается, но быстро отводит взгляд, бросая мне мазь.

– На. Мазь нанеси.

– Спасибо.

Облегченно выдыхаю и беру мазь. Пока Бакиров отворачивается, быстренько обрабатываю синяк на груди и заново обматываюсь покрывалом, тут же согреваясь. А еще меня как-то в сон клонит и плакать хочется, и еще уткнуться в плечо Михаилу, но я этого не делаю. Я все еще не понимаю, если честно, почему он привез меня сюда.

– Михаил Александрович, что со мной будет теперь?

– Здесь пока побудешь, дальше решим.

– Почему вы помогаете мне? Я не понимаю, вы же прогнали меня.

Бакиров поднимается, окидывая меня строгим взглядом.

– Потом поговорим. Ложись, Ангел.

– Мне не хочется спать. Куда вы?! Не уходите, пожалуйста!

Почему-то за руку Бакирова хватаю, но тут же отпускаю, прихожу в себя. Нельзя же. Нельзя к нему вот так прикасаться. Поломойка-врунья этого не заслужила, и ему наверняка неприятно.

– Извините.

Бакиров как-то странно смотрит на меня, после чего поправляет мое одеяло.

– Не бойся ничего. Я рядом буду, маленькая. Давай просто полежи спокойно.

***

Я смотрел на нее, и мне хотелось орать в голос. Твари! Все тело Ангела было покрыто красными ссадинами с уже начавшими поступать синяками. Малая жутко стеснялась меня, но все же с трудом дала себя осмотреть.

Синяки были везде, но на бедрах особенно, а еще на груди. Когда на нее Ангел указала, я едва сдержался, чтобы не сорваться и не вернуться в ту квартиру. Мне хотелось отрубить головы тем сосункам и скормить собакам. Буквально.

Ее бледные пальцы дрожали, но плед она все же стянула. Сначала грудь прикрывала, но после опустила руки, как-то виновато отводя взгляд, дико смущаясь меня.

Я же постарался не глазеть на нее, однако не мог не отметить, что даже в таком состоянии Ангел очень красива. Нежная, хрупкая, юная. У нее молочная кожа, небольшая грудь с розовыми сосками и плоский живот. Девочка почти не дышала, когда я смотрел на нее, и смущать ее сильнее мне не хотелось.

Лицо ее я обработал, а грудь… она самостоятельно смазала мазью.

Суки! Они ее бы там убили. Места бы живого не осталось, и даже не посмотрели, что она работает у меня, работала, точнее.

Совсем скоро я замечаю, что Ангела повело от алкоголя. Она краснеет и буквально начинает засыпать на ходу, что мне и нужно. Успокоить ее, расслабить, сделать так, чтоб перестала содрогаться от истерики.

Как она за руку меня хватает. Крепко, а после распахивает губы и резко убирает ладонь, словно обжегшись об меня. Странная, но я понимаю, что она сейчас не в адеквате, тем более после коньяка, и хоть было его там всего две капли, кажется, ей этого хватило.

Ангел еще что-то лепечет про то, что не хочет спать, однако, как только я на подушку ее укладываю, она сразу же отключается, а я быстро принимаю входящий вызов.

– Да, Тоха.

– Вы добрались, Бакир? Как там малая?

– Доехали. Спит.

– В больнице?

– Нет. На дачу к себе забрал. Не успели они ее… – Горло сжимается. – Не успели поиметь. Избили только, поиздевались, суки. Что у вас там?

– Тут, похоже, задница, братан. Соседи ментов вызвали, нам пришлось свалить. Серого забрали в травму. Остальные в реанимацию сразу попали. Один тяжелый. Твой пациент.

– И? Мне их должно быть жаль, издеваешься?!

– Да нет, не в том дело. Тот Савелий, которого ты уложил, так и не пришел в себя. Только что док отзвонился. Он в кому упал.

– Мне похуй! На малой места живого нет! Если очнется, я эту суку и так добью. Они уже трупы, Тоха. Все трое.

– Да понятно, но щенки эти не просто решили ее поиметь. Серый им тупо Линку продал. За бабло он ее привез этим хуям, чтоб они с ней поигрались, ну и чтоб тебе отомстить, что выгнал его. Признался уже, Хаммер его все же дожал. Бедренная кость больно ломается.

– Тварь. Пусть молится, чтоб сдохнуть в больнице!

– Это еще не все. Савелий этот не зря нарисовался. Видать, приказ папочки тебя взбесить исполнял.

– О чем ты?

– Бакир, его фамилия Тураев. Савелий Тураев.

– Что, блядь?!

Сжимаю трубку до хруста. Не дай бог этот щенок имеет к нему отношение хоть какое, задавлю голыми руками.

– Это сын Тура. Единственный и особо ебанутый. А дружок его – братец двоюродный Костя. Брат, они точно знали, на кого шли, что Лина твоя протеже, и не побоялись, специально над ней хотели поиздеваться, чтобы тебя вывести, а теперь и папочка знает, почему его сынуля под аппаратами лежит и чья это работа.

– Блядь… Сука! Сука!

– Сидите пока на даче, про нее никто не знает. Я постараюсь разрулить. Вещи Лины забрал, платье порванное выкинул, но рюкзак еще был. Завезу скоро.

Глава 38

Я просыпаюсь как-то резко, подскочив на кровати, но, открыв глаза, понимаю, что я вовсе не на кровати и даже не в своей квартире. Картинки недавнего ада проносятся перед глазами, и я вспоминаю, что моя квартира сгорела, а я осталась без дома.

Как только поднимаюсь, кривлюсь от острой боли. Губа жжет, а все тело… будто танком переехали. Болит каждая мышца, но хуже внутри. У меня нет теперь документов и вещей, нет фотографий и сбережений, которые я откладывала на учебу последние полтора года работы у Бакирова. У меня теперь нет ничего… даже своей обуви.

Закутавшись в плед, поднимаюсь и выхожу из этой комнаты, попадая на кухню, а там он. Тот, кто прогнал меня, и я все еще не понимаю, почему я здесь. У Бакирова. Мужчина пьет кофе, его сильный запах разливается по всей кухне. У Михаила волосы еще влажные, и он сменил одежду явно после душа.

– Проснулась?

– Да.

– Иди душ прими. Слева вторая дверь. Возьми.

Кивает на приготовленное сложенное полотенце на комоде. Большое, явно свое. И футболку тоже на нем. Огромную.

– Спасибо.

Осторожно беру вещи и к груди прижимаю. Кое-как доползаю до душа. Нахожу там все необходимое и смываю с себя чужие руки, отвратительные прикосновения, болезненные удары. На тело хлещет вода, кожу жжет до мяса, но боль не проходит, почему-то снова хочется плакать.

Выйдя из душа, вытираюсь полотенцем и замечаю жуткие синяки. Больше всего на бедрах, груди, на лице справа тоже есть. Господи.

Натягиваю футболку, достающую мне почти до колен. Как только из ванной выхожу, плетусь на кухню.

– Садись сюда.

Слушаюсь, осторожно сажусь за большой деревянный стол.

– Твое.

Михаил Александрович передает мне рюкзак, который я тут же узнаю. Это и правда мой. Его отобрали звери на той квартире.

– Спасибо, откуда…

– Тоха завез час назад.

Странно, я даже не слышала. Настолько крепко, что ли, спала? И, повернувшись к окну, замечаю, что уже темно, а когда я засыпала, не было даже обеда.

– Я долго спала?

– Десять часов, – чеканит строго, а я невольно на руки Бакирова смотрю. Смуглые, сильные, здоровые. Он меня как пушинку ими поднимал и к себе прижимал, вынося из той квартиры. Он меня вытащил оттуда, не бросил, хотя мог вообще не приезжать.

Сглатываю, облизывая сухие губы. Смотрю на свои руки и мельком на Михаила Александровича.

– А те…

– Не думай о них! – как-то резко чеканит мужчина, и я опускаю голову. Его кулаки сжимаются, и я прикусываю губу. Бакиров очень зол. На меня, кажется, но если он не хочет видеть меня здесь, то зачем забрал? Зачем он вообще поехал на ту квартиру…

– Как вы узнали, где я?

– Соседка твоя. Запомнила номер машины Серого. Если бы не она, Ангел, ты понимаешь, что могло бы быть? – Михаил Александрович с силой сжимает чашку так, что та начинает трещать. Кажется, мою голову он сейчас хочет сжать так же. Он силен и жесток, я видела, что он сделал с тем Савелием тогда, он даже уже не шевелился.

– Спасибо, что спасли. Снова.

Бакиров игнорирует, усмехается как-то только совсем невесело. Его лицо такое мужественное и красивое, но сейчас немного пугает меня. Он жутко злится, я это вижу прекрасно и понимаю, что он тоже может сделать со мной все что угодно здесь. Реально все.

А еще почему-то становится стыдно. Сколько раз Бакиров меня уже спасал, не сосчитать просто.

– На, пей.

Ставит передо мной большую чашку черного чая и коробку шоколадных конфет. Вишня в спирте.

– Завтра нормальную еду привезу. Пока только это.

– Завтра? Я… что, я не вернусь домой сегодня?

Начинаю нервничать, это же мы наедине с ним останемся, а я так не могу. Боюсь чего-то, сама даже не знаю чего. Всего. Он ведь злится на меня. Вон сидит какой угрюмый здоровенный мужик, и я в одной только его футболке.

– Нельзя тебе домой, да и некуда.

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не разреветься. Бакирову не нужны мои слезы, как, собственно, и я. Ночью он доходчиво мне это пояснил в клубе.

Осторожно беру рюкзак, ставлю на колени. Похоже, это единственное, что у меня осталось из вещей.

– Скажи мне, Ангел, на кой хрен ты поперлась с Серым? – поставив огромные руки на стол, прямо спрашивает Бакиров, и мы встречаемся взглядами.

Поправляю влажные волосы, чувствуя, как подрагивают руки.

– Он сказал, что от вас… что вы хотели извиниться…

Затихаю. Ничего он не хотел. Как я вообще могла в это поверить?

– Я говорил уже тебе, чтобы ты не была такой дурой! Нельзя быть такой доверчивой и наивной! Когда ты уже повзрослеешь?! – взрывается криком, с силой ударяет кулаком по столу, а я вздрагиваю, расплескиваю горячий чай на себя дрожащими руками. Ставлю чашку обратно.

– Я уже взрослая! И я не дура! Хватит со мной так обращаться! Захотели – приручили, погладили, захотели – выкинули, прогнали! Я не щенок ваш!

– Блядь, ты хоть понимаешь, что они могли сделать там с тобой?! Что было бы, если бы мы не приехали вовремя?! – Бакиров рычит, испепеляя меня просто взглядом, а я пугаюсь. Резко вскакиваю и, роняя эти проклятые слезы, выпаливаю:

– Так не надо было приезжать! Не надо было забирать меня, утруждаться, вы же сами меня прогнали! Я вам не нужна! И те деньги, что я у вас заработала, я все отдам до копейки, мне ничего от вас не надо! Ничего!

Подрываюсь и несусь на выход, размазывая слезы. Какая же я дура.

– Стой! Я не разрешал уходить! – из-за спины голос Бакирова доносится, однако я игнорирую его и чисто по памяти бегу на выход. Наивная. Я плохо знаю этот дом, и от бандита далеко уйти мне не удается. Он ловит меня в ту же минуту, настигая, как хищник.

– Пустите!

– Стой, да что ты делаешь?!

Михаил Александрович резко за руку меня хватает, останавливая, а у меня крик звериный вырывается из груди.

– Не трогайте меня! Нет, не трогайте меня!

– Блядь, да успокойся! Куда ты идешь?

Бакиров горой нависает надо мной, держит крепко. Почти до боли, а я от прикосновения этого просто задыхаюсь.

– Домой! Я все верну, все отдам вам, мне надо домой, домой! Пустите! Боже…

Его руки невероятно сильные. Михаил Александрович крепко держит меня за талию, не давая вырваться, упасть, и я уже сама не знаю, хочу ли, чтоб он так держал меня, или нет. Он очень близко, поймал меня в капкан своих рук и не выпускает. Я как мотылек попалась и, как ни стараюсь, вырваться совсем не могу. Трепыхаюсь только, бьюсь об него, но он, конечно, сильнее.

– Не трогайте…

Бью его по груди, но, кажется, Бакирову мои удары как поцелуи бабочки. С места даже не сдвигается. Как медведь, меня обхватил сильно, но совсем не больно. Стойко выдерживает мою дикую истерику.

– Ну все. Тихо! Ну какие деньги, успокойся, Ангел. – Ловит большой рукой мое лицо, за подбородок поднимает вверх. Смотрю на его красивые глаза сквозь слезы. Обида гложет меня, в груди болит, и я все еще помню, как он выгнал меня из клуба. – Прости меня, девочка! Я не должен был так кричать на тебя, не должен был прогонять. Прости, маленькая, – его голос срывается, тембр будоражит каждую клетку. И моя обида растворяется, камень падает с груди, и слезы катятся по щекам.

– Хорошо… Я не сержусь. Я не хотела вас расстраивать, Михаил Александрович.

– Ангел, как я испугался за тебя, как я испугался! – Смотрит на меня как-то страшно, его глаза блестят, и я прямо чувствую, как он весь дрожит… словно одержимый чем-то. Я его таким еще не видела. Ошалевшим, опасным, дрожащим. – Ангел мой, Ангел…

В какой-то момент этот огромный бандит обнимает меня, к себе с силой прижимает, и я чувствую его огромную руку на своей спине.

Боже, он что… успокаивает меня? Кажется, да.

Мы одни в этом доме стоим в полутьме.

Вздрагиваю, когда мужчина ладонь прикладывает к моему лицу, слезы мои вытирая большим пальцем. Я поднимаю голову, и мы взглядами встречаемся. Мои глаза полны слез, а его, кажется… снова злости.

– Не надо было вам забирать меня, не жалели бы теперь.

Бакиров как-то едко усмехается, и его взгляд темнеет.

– А кто тебе сказал, что я жалею?

– Я вижу…

– Ни черта ты не видишь! Не видишь!

Всхлипываю, чувствуя дорожки слез на щеках.

– Я не понимаю…

– Я и сам не понимаю уже. Тихо, девочка. Успокойся. Успокойся, Ангел, – говорит Бакиров, но я все равно плачу, и тогда он наклоняется и накрывает мои губы своими.

***

От шока я замираю и даже плакать перестаю. Этот поцелуй смешан с солью слез, но мне очень сладко, ведь Михаил Александрович впервые целует меня сам. Не потому, что я под руку попалась, и не потому, что пьян. Он целует меня сам по-взрослому, буквально впечатав в стену, и я отвечаю.

Очень осторожно, робко, но все же отвечаю. Мне так больно сейчас внутри, сердце прямо кровоточит, и я птичкой лечу сейчас к нему одному только.

Я чувствую его тепло и запах, который мне очень нравится. На мне нет обуви и почти нет одежды, поэтому вскоре чувствую тысячи мурашек, расползающихся по телу.

Хорошо. Пожалуйста, целуй еще…

У Бакирова теплые губы и очень колючая щетина. Это длится всего миг, после чего мы оба глаза открываем.

– Прости, маленькая.

– Пожалуйста, пожалуйста…

Смелею. На носочки поднимаюсь и скулой трусь об его грудь. Туда, куда достаю. Он на полторы головы выше меня.

– Я не маленькая уже. Не маленькая… – шепчу тихо, но Михаил Александрович слышит. Думаю, сейчас прогонит меня в шею, как обычно, но он руку свою огромную кладет мне на талию и сильнее прижимает к стене. Второй за подбородок подхватывает, поднимая мою голову, заставляя посмотреть себе в глаза. И я чувствую, как ломается эта стена между нами, трещит она прямо в этот самый момент.

– Жалеть будешь, дурочка.

– Нет. Никогда.

Договорить не успеваю, потому что в следующий миг Бакиров наклоняется и снова целует. На этот раз совсем иначе. Сильнее, глубже, напористее. Словно долго сдерживался и теперь отпустил себя. Я же, тоже изголодавшаяся, принимаю его поцелуй. Жадно, будто пустыня, которая сотни лет не видела воды, так же и я сейчас. Жажду его поцелуя.

Михаил Александрович касается меня. Касается везде как девушки! Я чувствую, как он сжимает мою талию, ласкает грудь, опускается и накрывает руками мою попу.

Не сильно, не давит на синяки, только ладонью проводит, а меня как током обдает. Сколько месяцев я ждала этого и сейчас поверить не могу. Как сон какой-то, который безмерно нравится мне.

Сама тоже его касаюсь, пока он меня целует, вжав в стену собой. Осторожно руки кладу ему на пояс. По торсу его провожу, по плечам широким, однако прикосновения мои скованные, и, если честно, я боюсь сделать даже лишнее движение и разбить это хрупкое счастье.

В какой-то момент Бакиров поднимает мои руки и, держа их одной своей над моей головой, сдирает с меня футболку. Миг, и я предстаю обнаженная перед ним. Совершенно. С незащищенным телом и открытой наивной душой.

Тут же руки тяну, чтоб скрыть синяки, но мужчина их опять перехватывает, заводя над моей головой.

– Не смотрите…

– Ерунда это, пройдет. Все, Ангел, не могу я больше сдерживаться.

Смотрит на меня прямо, а я ловлю стайки мурашек снова, снова и снова. Аж дрожу рядом с ним от какого-то восторга, неописуемого счастья, предвкушения и чуть-чуть страха.

– Вы… раньше сдерживались?

– Да, ждал, пока подрастешь хоть немного. Полтора года ждал тебя, Ангел, – басит Михаил и целует меня в шею, жадно в грудь, а после наклоняется и целует меня… туда прямо. В промежность, обхватив мои бедра руками и вызывая у меня одновременно испуг, трепет и восторг.

Между ног сладко ноет от его прикосновений, таких взрослых, откровенных, запретных. Коленки дрожат, дыхание сбивается от восторга.

Бакиров целует мою промежность, и я не сдерживаю стона, когда он быстро находит мой клитор, проводит языком по нему и по нежным складочкам, провоцируя у меня дикую эйфорию. Чтобы не упасть, хватаюсь за его плечи, перед глазами бабочки, не иначе, и я вся… вся как куколка в его сильных опытных руках! Как та шоколадная конфетка на столе. Я таю, я беспомощна, и я… я совсем не принадлежу себе сейчас. Только ему, вся его, для него. Я хочу, так хочу его, мамочка.

– Иди ко мне, малыш.

Еще миг, и Михаил поднимается.

– Что случится?

– Взрослой буду делать.

Бакиров подхватывает меня на руки и несет куда-то. Точно не на тот диван, на котором я спала днем.

Глава 39

Приняв душ, я слышу, как она просыпается, по ее копошению. Ангел выходит бледная, с красными глазами, хоть я и вижу, что сдерживается при мне. Она греет руки о чай, но так его и не пьет и почти не смотрит на меня.

После душа ей вроде легчает, вот только ни на какие вопросы малая не отвечает, тогда как я дурею. Видя эти синяки на ней, ссадины, следы от ударов, я хочу снести башку тем тварям, а потом и ей. За то, что позволила, сглупила, и приедь мы с парнями на пять минут позже, забирать бы было уже некого.

Разговор не клеится, девочка вся дерганная просто до предела, еще и про бабло какое-то начинает вспоминать, тогда как я уже ни хрена не понимаю. Гаркаю на нее, хочу, чтоб поняла уже наконец, что я, блядь, охренеть как сильно испугался за нее, но получается херово. Я ее только пугаю.

Ангел как-то резко вскакивает и пятится к двери, убегая от меня в моем же доме, наивная. Я догоняю ее в два счета, но тут с ней какая-то чертовщина начинает твориться, так как малая начинает отбиваться от меня.

Она дерется, как слабая кошка, и при этом ревет, задыхается, и, черт возьми, я не знаю, как ее успокоить. Я думал, что истерика прошла уже, но хрена с два. Даже близко нет, и тогда я ее просто целую. Не могу уже сдерживаться, я хочу ее безумно, и, на удивление, это работает.

Ангел затихает, замирает в моих руках, а я просто кайфую. От ее губ сладких, от нежности кожи, запаха, шелка еще влажных волос – да от всего!

Не сдерживаюсь, не могу уже просто. Меня так в жизни ни с кем не накрывало, как с ней. Когда не до тормозов уже и церемоний, когда я забываю, что это, на хрен, такое.

Я жду гневных обвинений, слез и ее страха, но, на удивление, девочка молчит, не шевелится даже, замирает в моих руках. Отстраняюсь, ловлю ее реакцию, но Ангел сама тянется ко мне и просит еще. Касается меня осторожно руками, прикрывает глаза, мурчит и просит, мать ее, еще. В голос!

Для меня это уже просто зеленый свет, и я понимаю, что все. Не могу больше сдерживаться и не стану. Слишком долго ждал, хотел и сейчас хочу как безумный, вот только понимаю, что Ангел еще девочка самая настоящая, а меня ведет уже от нее. По-крупному. Всерьез.

Кроет так, как ни с одной опытной бабой не накрывало, с этой девочкой, смотрящей на меня во все глаза.

Как только вкус губ ее ощущаю, у меня встает. Мгновенно просто член каменеет и упирается в ширинку до боли.

Хорошо, что Ангел сейчас мне в глаза смотрит, а не вниз, потому что там уже хорошо видно, КАК сильно и долго я ее хочу. Всю и сразу, давно уже, себе полностью и в таких позах, о которых, уверен, девочка еще не слышала. И мне просто крышу сносит оттого, что я знаю: ее сегодня касались чужие руки!

Не мои руки ее тело нежное трогали, и хоть малая уже душ приняла, синяки эти проклятые никуда не делись, и мне хочется своими руками теперь ее трогать, клеймить, обозначить, что она моя! Моя только, с первого дня она только моя! Чистая, невинная, ласковая. Мой самый дорогой цветок из всех на земле.

Я вжимаю ее в стену собой, сдираю на хрен с нее одежду. Целую, ставлю засосы, кусаю ее и зализываю собственные следы, а Ангел дрожит. Пальцами тонкими за плечи мои хватается, чтобы не упасть, тогда как я хочу облизать ее всю, сожрать, взять себе и едва сам не кончаю, как только впервые настолько открыто касаюсь ее хрупкого тела, маленькой плотной груди с розовыми сосками, нежных теплых складочек аккуратной гладкой промежности. Сладкая она. Там даже сладкая. Как конфета.

Мои собственные запреты летят на хрен. Все, девочка. Не до церемоний мне уже, когда я дурею от одного только ее яблочного запаха и хочу ее.

Ангел сейчас как куколка в моих руках. Такая податливая, послушная, нежная, отзывчивая, что я просто не могу больше ждать. Подхватываю ее на руки и несу к себе, чтобы сделать своей. Окончательно.

Это похоже на какой-то срыв, потому что в этот момент я больше не думаю и не контролирую себя. Наконец-то я делаю что хочу, а хочу я ее.

***

Еще никогда в жизни я не испытывала таких разных эмоций. От невыносимого горя до предвкушения, радости оттого, что к тебе просто прикасаются, гладят, целуют, именно он целует. Я месяцами этого ждала и теперь боюсь допустить хотя бы одну ошибку.

Михаил Александрович подхватывает меня на руки и, прижав к себе, относит в какую-то большую комнату, оказавшуюся спальней.

Он укладывает меня на край кровати, и я машинально руками прикрываюсь, потому что голая перед ним… Полностью. Благо длинные влажные волосы спадают на плечи и прикрывают грудь, однако ноги и живот у меня голые, да еще и в синяках.

Бакиров опускается у кровати напротив меня и руки мои берет в свои, осторожно отодвигает их в стороны, открывая меня. Полностью. Для него.

– Не смотрите на синяки… Пожалуйста.

– Ерунда это. Заживет.

Вздрагиваю, когда Михаил Александрович руку свою огромную подносит к моим губам, чуть надавливая, и морщусь. Там губа разбита. Все еще болит. Бакиров рычит, а я от тембра голоса его кайфую. Сиплый, такой низкий, он как бальзам для меня, струны моей души будоражит эта присущая только ему хрипота, бас. И мне прямо физически приятно, когда я слышу его голос, и я ничем не могу это пояснить. По коже только бегут безумные мурашки. От пальчиков ног до макушки.

Вздрагиваю, когда Михаил за подбородок меня берет, поднимает лицо, заставляет посмотреть в свои строгие темные глаза. Карие. С зеленой радужкой.

– Никогда. Никогда больше не делай так, девочка! Не садись к малознакомым хуям в машину, никому не доверяй, кроме своих.

– Вы правда переживали за меня сегодня?

– Думал, с ума сойду, когда видел тебя там такую, – серьезно отвечает Бакиров, а у меня глаза слезами наполняются, но плакать я больше не хочу. Михаил Александрович ко мне приближается, и я сама тянусь к нему, касаюсь его лица, обхватываю сильную шею руками. Трусь щекой о его колючую скулу, прикрывая глаза. Слов нет, только безумная нежность, мое вселенское уважение, любовь к нему и его такая манящая мужская ласка. Мы словно понимаем друг друга, наконец мы отпускаем себя.

В комнате полутьма. Я слышу, как он дышит. Глубоко, спокойно, тогда как я хватаю воздух, сердечко мое колотится как безумное в груди, и еще немного потеют ладони.

Я чувствую его сильные руки на свое голой спине, а после наши губы соприкасаются, Михаил Александрович меня первый целует, я только отвечаю. Я особо еще целоваться не умею… пробую только. Мне нравится. Внутри настоящий восторг и счастье. Он целует меня, а я не шевелюсь. Мне так приятно, и я тихонько провожу ногтем по коже до боли, чтобы понять, что это не сон. Это происходит сейчас на самом деле.