Читать книгу: «Покровитель для Ангела. Трилогия», страница 11

В этот момент я чувствую трепет, его тепло, будоражащий меня запах, его сильные руки. Мне немного страшно, но очень приятно и волнительно, сладко, и еще очень сильно тянет живот. Между ног аж пульсирует, когда он прикасается ко мне.

Вскоре я чувствую теплые руки Бакирова на своей талии. Он осторожно подхватывает меня и укладывает на подушку, подтягивает к себе ближе, при этом немного разводя мне ноги. Не сильно, поглаживает мои бедра, а я ловлю стаю мурашек. У Михаила Александровича грубые крупные руки, мужские, волосатые, но мне нравятся. Он такой сильный, он такой… мой.

Сердце стучит как маленький молоточек, мы как будто приручаем, открываемся друг другу. Я боюсь сделать хоть одно лишнее движение, очень внимательная, напряженная, и, кажется, Бакиров это видит, потому что не спешит. Он гладит меня по бедрам, животу, груди, целует в шею, а после отстраняется и костяшкой руки нежно проводит по щеке, смотря прямо на меня.

– Что такое, Ангел? Ты что, боишься меня? Напугал тебя там?

Кажется, он все же заметил, как я дрожу. Напряжена просто до предела. Как струна натянута, аж мышцы болят. Так сильно хочу ему понравиться, но не знаю, что делать. Бакиров же опытный взрослый мужчина, ждет от меня каких-то шагов, а я не знаю, какие эти шаги. Что сделать, чтобы ему было хорошо со мной?

Встречаемся взглядами. Какие красивые у него карие глаза. Страшные, да, но все же красивые. Бандитские, опасные, любимые. Так давно.

Поджимаю губы. Выдавливаю глупую улыбку.

– Нет, я не боюсь вас, мне просто немного стыдно. Я ничего не умею. Скажите, что делать. Научите. Всему.

– Я тебе все покажу, Ангел. Расслабься. Просто чувствуй.

Михаил Александрович наклоняется, убирает волосы с моей шеи и касается кожи губами. Очень нежно, немного царапая щетиной, а у меня от этого просто за секунду крошечные волоски на бедрах просто дыбом встают, я покрываюсь гусиной кожей. Не от холода вовсе, а от этого чувства… трепета, заполняющего все мое тело.

– Что ж ты так дрожишь? Тебе холодно?

Огромная рука мужчины ложится мне на бедро, поглаживает как раз по моим мурашкам, разгоняя их и провоцируя новые.

Осторожно тянусь к его рубашке, провожу через нее руками, касаюсь торса, поднимаю на Бакирова глаза. Вдыхаю его запах, дурманящий меня, заставляющий каждую мою клетку хотеть к нему.

– Нет, вы просто так действуете на меня. Постоянно, – смущенно улыбаюсь, пожимая плечами, и признаюсь в самом сокровенном ему. – Давно уже. Сначала думала – заболела, а потом поняла, что нет. Это вы, Михаил Александрович. Вы причина. А я… хоть немного нравлюсь вам?

Не вру, немного стыдно, но не хочу скрывать. Мое тело как инструмент в его руках. Может сыграть, а может сломать. С легкостью.

Замираю, когда в следующий миг Бакиров палец указательный подносит к моей щеке, нежно ее касаясь, смотря прямо на меня.

– Нравишься… Это не так называется, ты мой воздух, девочка. И эти твои ямочки на щеках, когда улыбаешься. Запрещенный прием. Дурею я от них, девочка. Давно уже.

Боже, как он смотрит на меня, прямо, открыто, опасно. Я чувствую, что щеки начинают гореть огнем, свожу ноги вместе, но Бакиров не дает, положив огромную руку между них.

– Испугалась, Ангел?

– Нет. Я тоже хочу вас увидеть. Можно?

Осторожно руки к нему тяну. Касаюсь рубашки, тогда как хочу тела коснуться. Посмотреть на него. Впервые так близко.

– Можно, – бакиров говорит хриплым голосом, позволяет мне дрожащими пальцами коснуться пуговки, начать расстегивать рубашку. Получается не очень ловко, я так переживаю, но, когда полностью его рубашку расстегиваю, сглатываю, видя красивый смуглый подтянутый торс. Не мальчика вовсе, взрослого мужчины, с проработанными мышцами, густой порослью черных волос на груди и ниже, уходящих дорожкой вниз под ремень. Разглядываю его тату. Больше всего на руках, постепенно переходящих на широкие крепкие плечи, но грудь и торс чистые, без рисунков. Кожа бронзовая переливается, и, честно говоря, мне очень хочется сейчас прикоснуться к его торсу.

– Нравится то, что видишь?

Вопрос вгоняет в краску еще сильнее, коротко киваю, дико смущаясь. Бакиров заметил, как я пялюсь на него, и коротко усмехнулся.

– Вы такой красивый.

Он и правда безумно красивый, такой… завораживающий! Как хищник. За таких умирают, за таких грызут себе вены и подкидывают телефоны в рюкзак.

– Прикоснись ко мне, девочка.

Сглатываю и тянусь руками к широкому торсу Михаила. Подтянутому, твердому, мышцы одни там, будто высеченные из камня.

Пальцами осторожно провожу по матовой смуглой коже, чувствуя, как тело мое реагирует. Живот начинает еще сильнее тянуть, невольно ближе подбираюсь к Бакирову и вдыхаю его запах.

Не шевелюсь даже, когда в следующий миг Михаил Александрович опускает руку и накрывает ею меня между бедер, касается грубыми пальцами нежных складочек, поглаживает сверху, но не входит, смотря на меня потемневшими глазами. Почти черными в этот момент.

Я же даже не шевелюсь. Смотрю на него во все глаза. Раньше я думала, что смелая и все такое, но нет. Сейчас как кролик рядом со львом. Но мне очень, очень хочется познать это с ним. С ним одним только.

Бакиров касается меня откровенно, нежно, не больно для меня, но жутко волнительно. Я там жутко влажная становлюсь, и мы оба это замечаем.

– Извините, – бубню, дико смущаясь, но Бакиров ни на секунду не прекращает меня ласкать, а наоборот, касается меня все более быстро и настойчиво. Я чувствую его большие пальцы там, внизу. И боже, как он ласкает меня… нежно и страстно одновременно, сладко, умело, не входит внутрь, но снаружи делает мне очень-очень приятно.

– Так надо. Нормально все с тобой. Ты просто возбудилась, девочка.

Прикусываю губу. От страха и предвкушения. От неизвестности и такого сладкого опасного греха.

– Скажите, что нужно делать. Я все сделаю сама, правда.

– Моя маленькая “сама”. Иди сюда, – усмехается так красиво… Мамочка, как же я сразу не увидела, какой Михаил красивый. Не мальчик вовсе, взрослый мужчина, к которому меня тянет уже просто невыносимо сильно. И мысли мои о нем вовсе не подростковые. Я хочу его как женщина. Да, пока без опыта, но все же женщина. Его всего хочу, ближе, максимально близко. Чтобы он делал со мной… все.

Мы оба знаем, что я неопытна, вот только дурочкой в постели быть я не хочу.

Бакиров ускоряет движения ладонью, отчего я начинаю испытывать еще более сильное томление между ног. Приятное, обволакивающее, такое сокровенное и тайное, это сейчас между нами. И я хочу этого. С этим взрослым мужчиной, которому открываю всю себя и даже больше.

Он бандит, жестокий, опасный, но мне плевать. Все равно на это. Михаил не обидит меня никогда.

Это чувство возбуждения как лавина разливается по телу, и я понимаю, что Бакиров специально так делает, чтобы я еще больше распалилась! При этом сам лежит в штанах и расстегнутой рубашке. Дразнит, ласкает, приручает.

Михаил меня трогает внизу как-то по-особому, ритмично, нежно, вскоре делая очень влажной… просто до предела. Я там мокрая, грудь будто налилась, соски стали каменными, живот дрожит, в голове одни только бабочки, не иначе. Я часто дышу, смотрю на него и понимаю, что готова. Я хочу его. Влюблена просто по уши. Невозможно, запредельно, немыслимо.

В какой-то момент Михаил Александрович целует меня, а после прикасается языком к моим губам и, когда я разрешаю, распахивая губы, проталкивает язык мне в рот, крепко сжимая меня в своих руках.

Так необычно, ново и очень сладко. Он теперь целует меня с языком, прикрывает глаза с длинными черными ресницами и начинает вторить языку движениями пальцами внизу по моей промежности, будто имитирует член, но внутрь не входит. Только снаружи меня касается, заставляя очень быстро стать мокрой и, конечно, всецело одурманенной им.

Боже, это что-то дикое, животное и очень желанное. Такое… правильное, необходимое и запретное для меня. Я как цветок раскрываюсь перед ним, вся для него, ему, вся его до последнего вдоха!

Мне очень приятно и сладко, совсем не больно, и это чувство желания близости… Оно не затихает, а наоборот, как огонь, распаляется еще сильнее, заставляя меня пылать от стыда и еще чего-то… предвкушения.

В какой-то момент прикрываю глаза. Чувствую, что начала расслабляться, Михаил надавливает мне на колени, мягко заставляя шире раскинуть ноги, и я слушаюсь. Позволяю Бакирову касаться меня, как и где он хочет.

Я его уже. Окончательно и до мозга костей. Он не сделает больно. Я доверяю Михаилу Александровичу даже больше, чем сама себе. Сама я никогда там себя не трогала. Иногда живот болел, сжималось там все, особенно когда он мне снился, но я тогда лишь подушку между ног зажимала, терпела. Не хотела сама, а теперь хочу, чтобы он меня касался. Откровенно, сильно, приятно, грубо даже, по-всякому. Только пусть касается. Везде.

– А-ах!

– Чш… Спокойно. Не дергайся, – говорит спокойно, тогда как у меня перед глазами какие-то салюты разноцветные от его ласк. Боже, что он делает со мной, что…

С губ слетает стон, какая-то сладкая пытка, и когда я открываю глаза, то замечаю, что Бакиров движения рукой ускоряет, а я бедрами в такт ему вторю! Трусь о его руку, как кошка. Часто дышу, стону, совсем забыв о стыде. Напрочь.

Михаил Александрович ладонь мне на низ живота кладет, чуть надавливает, второй рукой не останавливая движения, а меня как током бьет. От него, от того, как мое тело реагирует на него.

Тянусь к его шее, целую туда, где у него пульсирует венка. Нежно. Чуть кусаю, отчего мужчина довольно рычит. Ему нравится, и я смелею. Касаюсь его спины, плеч, груди. Если это правда, то я самая счастливая сейчас из всех людей на планете.

Михаил не останавливается, а я начинаю дергаться, мне то холодно, то жарко уже, как-то томно, живот так сильно дрожит, сердце колотится, и становится страшно. Я не испытывала этого еще никогда, и там, внизу, все очень пульсирует. От этого желания его, от этого чувства, которое накрывает меня с головой, и теперь я понимаю, что такое отдаться кому-то. Отдать свое тело, душу, мысли, чувства. И я бросаю в этот момент все к ногам Михаила. Все ему отдаю. Все до капли. Всю себя. И это так страшно, потому что себе я ничего не хочу оставлять. Я ему все отдам. Мне без него ничего надо.

Бакиров как на скрипке на мне играет, его умелые руки что-то делают с моим телом, отчего оно уже совсем не подчиняется мне, а ему одному только. Как куколка в его руках, и что самое страшное, мне нравится быть его. До последнего вдоха.

– О боже… Боже, боже…

– Все хорошо, девочка. Расслабься.

Он не останавливает движения ни на секунду, тогда как томление становится уже просто невероятно сильным, и я хочу этого! Больше всего на свете сейчас.

– Я все делаю так?

– Да. Спокойно, Ангел, – усмехается, но его взгляд потемневший, опасный, возбужденный, знающий. – Не дергайся.

– Я хочу вас… Очень.

– Глупая. Сама не знаешь, о чем просишь. Я тебя и так доведу. Подожди немного.

– Нет, я знаю! Я хочу… Не только ваши пальцы. Хочу вас. Всего. Честно. Очень.

Грудь ноет, болит от синяков, но я хочу, чтобы он касался ее тоже, и Бакиров это видит, обхватывает огромными руками нежные полушария, сжимает соски, прокручивает между пальцами, делая их очень чувствительными, и, конечно, я сдаюсь первая. И я не претендовала на выигрыш.

– Пожалуйста, пожалуйста… пожалуйста.

Целую Бакирова снова и снова, куда дотягиваюсь. В шею, в грудь, в губы. Мурчу, стону в голос. Боже, я никогда такой не была, а теперь как кошка мартовская трусь о Бакирова, прошу, умоляю.

После этого Михаил Александрович берет меня за подбородок и целует, хотя этот поцелуй больше похож на укус, и я понимаю, что все. Довыпрашивалась. Он сделает это, он станет моим первым и единственным мужчиной, лишит меня девственности, и я ничуть об этом не жалею. Я мечтала об этом последний год как минимум. С ним. Чтобы именно он. Никто больше. Никто, кроме него.

Бакиров поднимается с кровати, снимает с себя одежду. Когда он остается в одних только черных боксерах, опускаю взгляд, замечая огромный бугор его возбуждения. Я жутко стесняюсь его, но одновременно с этим мне хочется смотреть на него бесконечно.

– Мне будет больно?

– Да, – честно отвечает Бакиров, но я храбрюсь. Знаю, что он не обидит. Он никогда меня не обидит. Смотрю на него внимательно, он большой, как медведь, широкоплечий, высокий, крепкий. Когда Михаил Александрович снимает боксеры, я опускаю глаза ниже и открываю рот от шока. Ох, он очень большой и там… и я даже не представляю, как эта штука поместится в меня хоть на треть.

Глава 40

Осторожно опускаю голову и вижу его. Боже, у Бакирова огромный член, как удав, большой… Он покачивается у него между ног, как монстр, и я даже не представляю, как это поместится в меня. Хоть на треть. Нереально же.

– Ох-х… – вздох сам с губ слетает, и я замечаю недовольный взгляд Бакирова.

– Испугалась?

– Нет, я… то есть просто не видела раньше. Вживую.

Теряюсь как-то, в своих мечтах я немного иначе себе это представляла, и теперь ощущение реальности происходящего быстро отрезвляет, накатывает волна страха.

Сажусь на кровати. Сглатываю. Я хочу его, просто немного страшно. Боже, я испугалась огромного члена Михаила Александровича.

– Все нормально?

– Да. Идите ко мне.

Мужчина подходит ближе, а я не знаю, куда деть глаза от стыда, но пытаюсь выглядеть уверенной.

Я видела тогда немного, как Марина ласкала Бакирова, и сама не хочу быть совсем неумехой. Осторожно руку тяну вниз и кончиками пальцев едва касаюсь мужчины там, внизу, проводя по огромному теплому члену.

– Чш… не надо.

Михаил Александрович перехватывает мои руки. Сплетает наши ладони. Смотрит так, что я просто таю, дышать даже сложно.

– Я хочу, чтобы вам нравилось! Скажите, что сделать.

– У тебя руки дрожат, Ангел, – усмехается своей фирменной красивой улыбкой. – Не надо пока. Ляг, не бойся ничего. Я всему тебя научу, малыш.

Бакиров садится рядом, подкладывает мне подушку под попу зачем-то, а после опускается ниже и накрывает мою промежность губами. Опасно, запретно, на пределе.

Я же стараюсь выглядеть спокойной, тогда как внутри просто ураган уже бушует! Это случится очень скоро, я стану женщиной, его женщиной!

Не знаю, что делать и как вести себя, поэтому просто отдаюсь эмоциям и делаю так, как чувствую. Откидываюсь на подушку, касаюсь пальцами широких плеч мужчины.

Осторожно, медленно, нежно. Таким я мечтала испытать свой первый раз, и, кажется, Бакиров это как-то понял, так как не делает мне больно. Наоборот. Ох, мамочка, он распаляет меня, делая все для того, чтобы я была очень-очень возбужденной от него.

Его большие руки крепко держат меня за бедра, тогда как языком он касается меня там… Проводит по нежным складочкам, бьет по клитору, прикусывает и целует, так развязно и по-взрослому, заставляя меня просто трепетать в его руках.

Грудь тяжелеет, соски очень быстро становятся грубыми, как камушки, когда одной рукой Михаил Александрович обхватывает нежное полушарие, прокручивая сосок между пальцами и не прекращая меня ласкать между ног. Внизу живота скручивается пружина до сладкой боли. Я не знаю, что это, но это напряжение от его ласк как лавина разливается по телу, мне очень стыдно… но я хочу этого. Я так сильно хочу его.

В какой-то момент я чувствую, что уже вся мокрая, аж течет из меня. От него.

Его прикосновения грубоватые, но я вижу, что Бакиров очень старается быть нежным со мной. И я ценю это. Больше всего на свете ценю.

– Простите, что тогда обманывала вас! Я просто хотела вам понравиться, танцуя, – выпаливаю. От нервов развязывается язык напрочь.

– Знаю. Ты мне и так нравишься. Без всяких масок, – басит, открываясь от меня.

– Правда?

– Да. Я хочу тебя, девочка. Сильно.

– Я тоже вас хочу…

Ловлю его темный, почти черный взгляд, после чего Бакиров медленно кивает. Кладет огромную руку мне на низ живота, чуть надавливая. А я дрожу, каждая мышца трепещет от его прикосновения. Как током меня бьет. Сильно.

– Не бойся. Не напрягай так сильно живот, – отвечает мужчина, после чего подается вперед, заставляя меня лечь, очень широко разводит мои бедра и вклинивается между них. Ложится на меня, чуть придавливая, но все же опираясь на локти, иначе бы раздавил, как мошку.

Я же даже не дышу. Он так близко, так приятно пахнет. Голым животом чувствую его стальной пресс.

Слушаюсь его, подстраиваюсь, стараясь не выдать безумное дикое волнение.

Михаил Александрович большой, горячий, голый… и вскоре промежностью я ощущаю его твердый член, которым он проводит по моим влажным складочкам.

– Ты моя теперь. Моя, Ангел. Моя! – говорит и подается вперед бедрами, а я впиваюсь ногтями Бакирову в широкие плечи, когда чувствую невероятно сильную боль между ног! Огненную, такую острую, раздирающую меня, запредельную. Она разрывает, разбирает на части, растягивает, и вот уже я чувствую соленые слезы на губах.

– А-а-ай! – скулю, не выдерживая, это оказалось намного больнее, чем я думала, но Михаил Александрович не останавливается. Опустив глаза вниз, я вижу, что он еще даже на треть не вошел, на треть! Пошевелиться не могу, он такой большой, очень!.. Ох, мамочки…

– Больно…

Начинаю паниковать, хотя никогда не была паникершей, а тут прямо страшно мне принимать его. Такого большого, огромного в себя!

– Ангел. Посмотри на меня. На меня!

Бакиров поддевает мой подбородок, заставляя поднять глаза, и впивается в мои губы поцелуем. Он отвлекает меня, и это работает, так как я сразу расслабляюсь, снова становлюсь мокрой и сильнее прижимаюсь к нему, ища защиты.

Михаил Александрович с силой сжимает меня за бедра, не давая дергаться, и теперь толкается в меня сильнее, больше, еще глубже, и уже через миг острая боль отступает, но и шевелиться под ним я не могу. Он очень большой, твердый и заполняет меня всю до предела!

Чувствую его губы на своих щеках. Он собирает мои слезы губами, царапая щетиной.

– Все уже, девочка. Все.

Распахиваю глаза и целую его в ответ. Так, как хочу, очень нежно, трепетно. Зарываюсь в короткие жесткие волосы пальцами, чувствуя, как Бакиров напрягается от этого, а после начинает двигаться во мне. Сначала медленно, а после быстрее и быстрее.

Я же купаюсь уже в этих ощущениях чего-то острого, немного болезненного в промежности, приятного в животе, нового, запретного и очень желанного, а еще я чувствую какое-то томление. Оно нарастает вместе с его движениями во мне как снежный ком, как лавина разливается по венам, и даже несмотря на жжение мне хорошо. Приятно, уже почти не больно.

– А-ай!

В какой-то момент Михаил Александрович опускает руку и начинает растирать мой клитор, не прекращая толчков. Он делает это очень быстро, но не больно, безумно приятно, сладко, так хорошо…

Я честно терплю до последнего, но эта пытка сильнее меня. Я сдаюсь первой. Перед глазами все становится очень ярким. Как вспышка, молния, которая пробивает все мое тело очень сильной судорогой, ударяет в голову, заставляет сильнее обхватить его ногами, вдохнуть терпкий запах Бакирова, ощутить себя живой.

– А-а-ах! Аа-ах, а-ах, о боже, боже-боже!!!

– Да, малыш. Умница.

Ловлю его довольный взгляд и не могу сдержать крика, когда Бакиров начинает двигаться очень быстро. Каждый его толчок заставляет меня стонать, рвать простыню и царапать его крепкую спину пальцами.

После Михаил Александрович резко останавливается, вынимает из меня член, и мне на живот брызгает сперма, смешанная с кровью. Моей девственной кровью.

***

Ангел была жутко зажатой и строила из себя уверенную, тогда как на самом деле эта девочка боялась. Я видел этот страх в ее глазах, однако и пальцем бы ее не тронул, если бы не видел еще кое-что. Желание, интерес, возбуждение в ее глазах.

Она просила. Просила меня трахнуть ее, тогда как мое терпение уже трещало просто по швам.

И пусть Ангел пока не знала, как вести себя, что делать, и то и дело смущенно опускала глаза, я понимал, что все. Добегались уже.

У меня колом член уже стоит, дымиться скоро начнет от нее.

Это не был обычный секс, который забывается спустя пять минут. Даже близко не так. Я хотел ее. Долго и сильно, взять так, как мне нравится, жестко, однако придерживал коней.

Ангел девственница самая настоящая, невинная, и это было невозможно скрыть, так как даже руки ее дрожали, когда она меня касалась.

Ангел робко поглядывала на меня, точнее, на меня до пояса, потому как ниже сначала даже не смела смотреть. Хотелось выругаться, но я сдержался. Она неопытная и, вполне вероятно, не видела еще мужика обнаженным, а потому мне приходится постараться, чтобы приручить ее и не превратить ее первый секс в тот, который она будет вспоминать с содроганием тела и тошнотой.

И я сдерживался. Так, что аж кости ныли. Для нее специально сдерживал себя, как только можно. Я ненавижу нежный секс. Обычно меня воротит от него, но только не с ней.

С этой девочкой сегодня мне хотелось быть нежным. Мне до одури нравилось видеть, как она дрожит подо мной от смущения и предвкушения. Как от моих ласк ее промежность становится влажной, а после и мокрой. Блядь, а она была мокрая, еще как.

Сомнений в том, что Ангел девственница, не было. Одно ее лицо чего стоило и глаза по пять копеек, когда я снял одежду. Она побелела вся, а после покраснела, начала быстро дышать, а мне уже рвало крышу.

Член стал каменным от одного только ее яблочного запаха, нежного голоса и изумрудных глаз, потемневших, окутанных поволокой возбуждения. Я ее распалял, возбуждал, целовал, и в какой-то момент Ангел начала мурчать, тереться об меня, как кошка, ластиться, целовать так, что я дурел уже просто от этих ее сладких губ.

Она кончила первый раз быстро, задрожала, забилась в моих руках, ее плоть запульсировала, глаза скрылись за пушистыми ресницами, красные от поцелуев губы приоткрылись. А я ловил каждую ее эмоцию, упиваясь ею, кайфуя от ее удовольствия.

Такая нежная, ласковая, Ангел была как шелк в моих руках. Очень податливая, послушная девочка, и в какой-то момент мой стоп-кран просто на хрен сломался.

Я приставил член к ее промежности, толкнулся в нее, сразу же упершись в преграду и ощущая, что она тугая, узкая просто до предела! Подался бедрами вперед, Ангел запищала, начала упираться и пытаться высвободиться, но было уже поздно.

Блядь, уже не было пути назад, и я просто не мог остановиться и не хотел. Я ее хотел. Ее одну только. Как безумный, не испытывая подобного кайфа годами! Невинная, эта невинная возбуждала меня получше, чем матерые опытные бабы. От нее вело так, что весь мой контроль затрещал и посыпался на пол.

Я мечтал об Ангеле, я давно уже трахал других, представляя на их месте эту девочку, и теперь просто не мог отказаться от нее.

Толкнулся сильнее, порвал преграду и полностью вошел. Не двигался пару секунд, давая привыкнуть, чувствуя, как по венам разливается кайф. Тугая, маленькая, такая узкая. Быть в ней оказалось еще лучше, чем я представлял. Ангел затихла, но была жутко зажата. По ее лицу покатились слезы, которые я собрал языком и губами, а после снова начал двигаться в ней, и быть в ней оказалось просто охренительно приятно.

Я старался не зажимать ее лишний раз, не касаться синяков, но то и дело Ангел жмурилась, и я понимал, что ей больно, поэтому в какой-то момент просто поставил руки по обе стороны от нее и начал двигаться. Конечно, не так, как привык, но делать ей больно мне не хотелось, только не ей.

Ангел кончила второй раз еще сильнее. Кричала, царапала меня, стонала, пока я толкался в нее как ошалелый.

Нежная, ласковая, чистая и только моя.

Я кончаю быстро специально, не растягиваю ее боль первого раза. Вынимаю член, сперма вперемешку с кровью плескается ей на плоский живот, который я быстро вытираю.

Ангел при этом даже не двигается. Она выглядит… ошарашенной, наверное, наиболее точно.

– Больно сделал, девочка?

– Нет.

Пожимает плечами, и я вижу: врет. Пищала же сама подо мной десять минут назад.

– Не ври мне.

– Ладно. – Опускает глаза. – Да, очень больно. Думала, умру.

– Первый раз всегда такой, ну и размер у меня. Ты маленькая очень. Второй раз будет проще.

На это Ангел кивает и отворачивается от меня, руками прикрывает лицо, и это мне уж точно не нравится.

– Ангел.

Тянусь к ней, поворачиваю, убираю руки с ее лица.

Вглядываюсь. Вот какого хера происходит, а? Говорил же, реветь будет, жалел. Сам виноват. Я не сдержался.

Малая раскраснелась вся. Слезы в глазах стоят. Идеально, блядь, просто.

– Что такое, болит что-то?

– Нет.

Головой качает и даже не смотрит на меня. Ну приехали.

– А что тогда? Говори.

– Михаил Александрович… Вы не предохранялись, – шепчет, уже рыдая. Боже, ребенок. Ну с кем я связался.

– Я не кончил в тебя. Сейчас еще дам таблетку. Не залетишь.

– Правда?

– Да.

Ангел доверчиво смотрит на меня, а после смущенно улыбается. Я же чертыхаюсь. Лучше бы резинку надел. Меньше слез бы было. Ладно.

Опускаю взгляд на ее бедра. В крови, простыня тоже.

– На, халат надень и иди прими душ.

– Хорошо.

Кивает, почти не смотря на меня. Смущается, быстро натягивает мой халат, который настолько большой, что спадает на пол.

– Стой.

Ангел глаза на меня поднимает, и честно, я не видел еще более красивой девушки, чем она. Даже сейчас, в моем халате, она охренительно красива. Она моя.

– Ангел, называй меня просто по имени. Хватит мне выкать уже.

– Спасибо, – почему-то благодарит и скрывается за дверью.

Через десять минут девчонка возвращается, и я сам принимаю душ. Когда от себя кровь ее отмываю, четко понимаю, что все. Моя она уже. Хочет того или нет.

– Ложись рядом.

– Можно?

– Да.

Меняю простыню, застилаю кровать, и Ангел забирается ко мне в постель. Тут же начинает копошиться, и я буквально чувствую, что она опять про свою квартиру думает и остальное дерьмо, которое с ней произошло.

– Болит живот?

– Нет. Михаил Але… Миша. Ты не жалеешь?

– Нет. А ты?

– Нет. Я очень счастлива сейчас. Никогда такой счастливой не была! Спасибо тебе, – шепчет девочка и прижимается ко мне. Через минуту я слышу, что она успокаивается и засыпает, свернувшись у меня на плече, обхватив руками торс.

В эту ночь мы впервые спим вместе, и, если честно, я даже пошевелиться боюсь, чтобы ее не разбудить. Я обнимаю эту девочку и стараюсь не думать о том, что опять хочу ее как ненормальный, но понимаю, что ей будет больно, а причинять ей боль я не хочу.

***

Звонок мобильника в шесть утра заставляет резко подорваться, схватить телефон и выйти из спальни. Ангел все еще спит. Развалилась на моей подушке. Длинные волосы спадают на голые хрупкие плечи. Охренительно красивая. Мой самый дорогой цветок.

– Тоха, ты охренел так рано звонить?!

– Извини, но, думаю, тебе надо знать.

– О чем?

– Только что из больницы звонили. Серый убит. Говорят, задохнулся, вот только не мог он сам об подушку задохнуться в пять утра.

Сжимаю трубку сильнее. Конечно, не мог. Тем более Серый.

– Вы?

– Да нет, на хрен об него руки марать. Он мог быть должен кому-то, хотя я сильно сомневаюсь. Но тут другое.

– Говори.

– Сыр Тура тоже ночью умер. Я думаю, это связано, папочка уже пошел вразнос, и Серый первая жертва. Он его втянул в это дерьмо. Там сейчас такой кипиш подняли. Весь город знает уже. Тураев бушует.

– Блядь…

– Не выезжайте никуда, Бакир, пока все не уляжется.

– Ты издеваешься? Да мне похуй! Я и так уже ночь просидел тут. Я прятаться не стану, тем более что не я это начал. Тур, сука, на Ангела тварей своих натравил, я за такое сам его уничтожу!

– Черт, брат, послушай меня хоть раз! Все серьезно. Тураев знает, что на той хате были мы – и ты в особенности. Он пойдет за тобой!

– И что? Пусть идет, я, блядь, встречу его с топором на хуй! У нас поставка сегодня, забыл? Через два часа.

– Помню. Мы сами справимся. Без тебя. Хаммер будет, подменит тебя. Я тоже поеду.

– Тоха, не подставляйся. У тебя свадьба на этой неделе, забыл?

– Да что со мной будет и когда мы подставлялись? Пацаны уже наготове. Там все на мази уже давно.

– Я выезжаю. Я должен быть там.

– Нет! Слушай, Бакир, все серьезно! Про твою дачу еще никто не знает. Сидите там как мыши! На вас объявлена охота. Ищейки Тура уже взяли след.

Глава 41

Когда я просыпаюсь, Миши нет рядом. Осторожно спускаюсь с кровати, ступая босыми ногами на пол. В голове туман. До сих пор не верю, что это случилось, и глупая улыбка невольно озаряет лицо. Не то чтобы я там сразу размечталась, однако то, что между нами ночью случилось, не может меня не волновать, не будоражить каждую мою клетку.

Конечно, Бакиров не признался мне в любви, однако то, как он брал меня вчера впервые, иначе как любовью назвать нельзя.

Я очень боялась первого раза, однако только не с ним. Все прошло хорошо. Да, было больно, но из-за волнения и какого-то предвкушения эта боль быстро прошла, сменившись очень теплым чувством, которое горит у меня в груди до сих пор.

Мы словно стали ближе, сломали эту стену между нами, и я спала как младенец сегодня впервые за столько месяцев только потому, что Миша был рядом. Рядом со мной.

– Да. Говори, – грубый голос Бакирова, доносящийся из гостиной, заставляет спуститься к нему. Миша держит пачку сигарет в руке и говорит по телефону. Он стоит спиной ко мне, напряжен, такой высокий против меня.

– Что?! Блядь, подожди, Люда, не реви. Ты уверена?

Его голос очень жесткий и какой-то взвинченный, серьезный, отчего я сразу ловлю стайку мурашек.

– Еду! Будь там!

Отключив телефон, Миша поворачивается и едва не сбивает меня с ног.

– Что случилось?

– Ничего. Сиди здесь, Ангел мой. Из дома ни шагу, ясно?

Бакиров начинает быстро собираться, тогда как я уже ничего не понимаю, но вижу, что произошло что-то очень плохое.

– Миша, скажи, что происходит? Пожалуйста. Почему звонила Люда?

Никогда еще не видела Бакирова таким. Мрачным, взволнованным, встревоженным даже.

– Сегодня поставка была. Пацанов расстреляли. Кто-то их сдал! Они знали все! Место, товар и даже время знали.

– Что? Боже, что ты говоришь?

– Сиди дома, Ангел, поняла? Жди меня здесь! – басит Миша, нежно целует меня куда-то в висок, после чего громко хлопает дверью, а я опускаюсь на пол. Волна тихого ужаса проносится по телу, заставляя застыть от страха. Сегодня… это же была та самая поставка, о которой так сильно хотел узнать Архипов. Вот только я же не сдавала никого, игнорировала его, тогда как… почему это случилось? Господи.

***

Я жду Мишу весь день. Не пытаюсь звонить ему, не хочу отвлекать, зная, что он сам вернется и расскажет то, что посчитает нужным.

Снова и снова прокручиваю в мыслях тот утренний звонок. Люда никогда до этого не звонила Бакирову, а тут сама набрала, и, судя по тому, как резко сорвался Миша, с Анатолием что-то случилось. Но я не хочу верить, что кто-то из мужчин пострадал. Это ошибка. С ними не могло ничего случиться.