Читать книгу: «Стратегическое изменение. Как вызвать изменения в чувствах и поведении других людей», страница 2

Систематическое применение этого эмпирически-экспериментального метода исследования-вмешательства в отношении десятков тысяч случаев, когда люди нуждались в стратегических терапевтических изменениях, с помощью успешных и воспроизводимых способов решения проблем продемонстрировало, что люди склонны прибегать в своей жизни к привычным моделям восприятия и реакций. Речь идет о реальных сценариях действий, запускаемых привычными способами восприятия реальности, которые мы определили как «перцептивно-реактивные системы»; они функционируют как открытые Умберто Матураной аутопоэзные биологические системы⁶, то есть те динамики внутри живой системы, которые подпитывают сами себя в силу своего функционирования. Если использовать термины, понятные даже неспециалистам в этой области, речь идет о способах восприятия реальности, как внешней, так и внутренней, путем фильтрации застывшей и замкнутой на себе схемы, которая активирует избыточные психобиологические реакции, не опосредованные сознанием и не активируемые волей, а определяемые автоматически. С точки зрения наблюдения, перцептивно-реактивная система находит выражение в избыточно повторяемых моделях управления человеком своей личной, межличностной и социальной реальностью. Например, одним примером из многих может быть человек, который пытается постоянно все держать под контролем, или стремится всегда получать защиту и поддержку, или нуждается в постоянном социальном подтверждении, или регулярно ищет сильные ощущения (Нардонэ, 1993, 2000, 2003a, 2013, 2016a; Нардонэ, Портелли, 2013). К этому необходимо добавить и более сложные перцептивно-реактивные системы, содержащие более одного постоянного способа восприятия и поведения, что делает такие структуры ещё более устойчивыми к изменениям. Когда определенные перцептивно-реактивные системы повторяются и становятся ригидными, они структурируются в настоящие психопатологии. Так происходит, например, в случае с типичной перцептивно-реактивной фобической системой, характеризующейся систематическим избеганием того, что пугает человека, постоянным поиском утешения и защиты, и безуспешными попытками контролировать свои физиологические реакции. Или в случае с перцептивно-реактивной системой неуверенных в себе людей, характеризующейся постоянным делегированием ответственности и откладыванием действий; или у параноиков, склонных к превентивной защите и защитной социальной самоизоляции; применение ритуалов, чтобы справиться с фобиями, теми, кто страдает обсессивно-компульсивным расстройством в сочетании с избеганием и поиском заверений у других; или у ипохондриков, испытывающих постоянную потребность проверять свое здоровье на наличие возможных заболеваний, получать успокоение со стороны врача и неустанно вести разговоры о здоровье и патологиях.

Как мы упоминали ранее, за прошедшие годы, благодаря терапевтическим стратегиям, доказавшим свою эффективность путем разрешения проблем, мы формализовали перцептивно-реактивные системы, лежащие в основе наиболее важных психопатологий. Как утверждает Чоран: «Каждая проблема профанирует тайну, которая, в свою очередь, раскрывается её решением». Все терапевтические решения, специально разработанные для различных форм расстройств, основаны на стратагемах, направленных на вызов эмоционально-корректирующего опыта, способного изменить восприятие субъекта и, благодаря этому, и его реакции. Чаще всего это происходит без четкого осознания субъектом происходящего – ни до, ни во время самого переживания – что позволяет обойти его естественное сопротивление изменениям. Пол Вацлавик с его необычайной проницательностью определил этот способ изменения как «запланированные случайные события», то есть события, которые кажутся пациенту «случайными» (поскольку он не предвидит эффекта), но в действительности они «спланированы» терапевтом, реализующим стратегию, направленную на вызов эмоционального корректирующего переживания. Таким образом, действие специалиста направлено на то, чтобы с хирургической точностью вызвать новую динамику между субъектом и его реальностью, разрушая ригидные повторяющиеся дисфункциональные сценарии, ставшие автоматическими. Это сделано так, чтобы заставить человека сделать открытие, а не понять, путем проживания конкретного опыта изменения, что он в состоянии преодолеть свой дискомфорт и расстройство. Только после того, как изменение будет достигнуто, пациенту даются все объяснения, необходимые на этом этапе для усиления эффекта и повышения уровня его осознания и воспроизводимости изменений.

В 1999 году Американская психологическая ассоциация опубликовала исследование, касающееся терапевтических изменений, которое показало, что 75 % людей, обращающихся за психологической помощью, могут преодолеть свои расстройства не более чем за шесть-восемь месяцев с помощью терапевтического вмешательства, направленного на эффективное решение проблем и на получение конкретного опыта изменения (Хаббл и др., 1999). Тем не менее, и сегодня в области теории и практики терапевтических изменений сохраняется идея о том, что изменения происходят спонтанно и непредсказуемо, в результате эмпатических отношений между терапевтом и пациентом, что требует высокого уровня сознательности (Штерн, 2004). Конечно, мы не можем отрицать тот факт, что иногда люди меняют свои чувства и действия в результате совершенно случайных и неожиданных событий, но в терапевтической области разумно ожидать, что для генерирования желаемых изменений специалист будет реализовывать стратегии, доказавшие свою эффективность, а не ожидать, что изменения возникнут как непредсказуемый в плане времени и способов достижения результат эмпатических терапевтических отношений. Неслучайно число «выпавших из терапии» пациентов, то есть тех, которые отказались от её продолжения по причине неудовлетворенности, становится все более высоким. Так, известный исследователь терапевтических изменений (Блум, 1991) отметил, что средняя продолжительность лечения составляла восемь сеансов, но не потому, что терапия столь быстро заканчивалась положительным результатом, а скорее потому, что пациенты отказывались её продолжать. Напротив, в случае лечения, построенного таким образом, чтобы быстро вызывать эмоционально-корректирующий опыт, количество бросивших терапию резко сокращается (Нардонэ, Вацлавик, 1990; Вацлавик, Нардонэ, 1997; Нардонэ, Балби, 2008; Нардонэ, Сальвини, 2013).

Для читателя очевидно, что разница заключается в том, является ли эмоционально-корректирующий опыт, который большинством ученых, как уже упоминалось, рассматривается в качестве важного источника изменений, случайным эффектом или же создается намеренно с помощью определенных методов. Конечно, мы придерживаемся второй точки зрения и считаем первую несостоятельной, устаревшей и, более того, некорректной с этической и профессиональной точки зрения. Абсурдно то, что сторонники этой практики обвиняют тех, кто выбирает стратегический подход в терапии, называя их неэтичными манипуляторами в отношении их пациентов, как будто использование конкретных методов и предписаний клинического интервью является техникой манипуляции, в то время как рассказывать пациенту о своем опыте, проводя при этом его идеологическую обработку в пользу собственной теории, но не давая ему никаких прямых указаний на то, как достичь желаемого изменения, считается этичным и уважительным отношением к пациенту. Более того, эта точка зрения явно противоречит исследованиям, которые неоспоримо показывают, что специфические методы лечения, то есть те, которые разработаны на основе различных типов расстройств, определенно более эффективны и действенны, чем неспецифические, то есть те, которые используют одни и те же методы лечения для различных форм расстройств (Кастельнуово и др., 2013). Аналогично не имеет смысла спор, касающийся предполагаемого «манипулирования», поскольку, чтобы вызвать изменения, используются методы приведения пациента к определенной точке зрения и убеждения: оба эти метода не принуждают субъекта, а, скорее, побуждают его преодолеть сопротивление и ограничения, тем самым позволяя ему устранить дискомфорт (Нардонэ, 2015).

В практиках, направленных на достижение изменений, все ещё прочно коренится убеждение, что для того, чтобы они были эффективными, они должны быть основаны на сознательном устранении причин, породивших проблему. Похоже, демонстрация наукой прошлого столетия того факта, что именно человек приписывает линейную причинность эволюционным событиям и явлениям, которые на самом деле основаны на круговой причинности, например, отношения, которые каждый из нас поддерживает с самим собой, другими и окружающим миром, не принесла никакой пользы (фон Фёрстер, 1973; Вацлавик, 1981, фон Глазерсфельд, 1995). Действительно, даже если бы мы смогли определить причины нынешних проблем в прошлом, мы бы все равно не смогли их изменить, и раскрытие и понимание этих причин не привело бы к катарсическому изменению, на что уже указывал Александер:

«Существовавшее убеждение, что пациент страдает от воспоминаний, настолько глубоко проникло в сознание аналитиков, что даже сегодня многим трудно признать, что пациент страдает не столько от своих воспоминаний, сколько от неспособности справиться с реальными проблемами настоящего момента. Конечно, события, имевшие место в прошлом, подготовили почву для его нынешних трудностей, и если на то пошло, то все наши реакции зависят от поведения в прошлом. Простое воспоминание о том, что пугающее событие оказывает деморализующее влияние, не изменяет эффект такого опыта. Только корректирующий опыт может свести на нет его эффект. Этот новый корректирующий опыт может быть обеспечен за счет эффекта переноса, нового жизненного опыта или с помощью и того, и другого» (Александер, Франц, 1946).

Читатель также должен иметь в виду, что считающаяся бесспорной теория о том, что для решения проблемы необходимо знать её причины, опровергается и медицинской практикой, в которой более 80 % заболеваний успешно решаются, даже если причины их возникновения не известны. Действительно, чтобы вызвать изменение, я должен вмешаться в процесс поддержания расстройства в настоящем, а не в его формирование в прошлом, о чем нам ясно говорит логика.

Итак, мы имеем все доказательства, чтобы сделать следующие выводы:

1. Эмоциональное корректирующее изменение в отношении психического и поведенческого расстройства или состояния дискомфорта, которое не позволяет полностью реализовать цели человека, требует конкретного опыта, который разрушит жесткие схемы восприятия и реакций, избыточно реализуемых субъектом.

2. Конкретный опыт изменений в большинстве случаев является не плодом сознательных рассуждений и осознанных действий, а результатом событий, которых субъект не ожидал, что создает эффект открытия.

3. Фактическое изменение происходит посредством проживания событий и переживаний в настоящем, а не через воспоминания и анализ прошлого.

4. Этот эмоционально-корректирующий опыт может возникать случайно, но он приводит к реальным изменениям только в том случае, если человек придаст должное значение тому открытию, которое пережитое событие позволило ему сделать.

5. Эмоционально-корректирующие изменения могут быть получены с помощью методов вмешательства, направленных на то, чтобы субъект смог пережить другое восприятие своей проблемной реальности и новых способов реагирования на нее.

6. Стратегии, разработанные специально для реализации конкретных изменений, работают намного лучше, чем подходы, в которых используются обобщенные и неспецифические практические методы.

7. И, наконец, необходимо иметь в виду, что изменения – это постоянное явление, свойственное нашему существованию, и мы не можем его избежать. Как говорил Будда, «Единственное, что постоянно в нашей жизни, – это изменения». Если изменения невозможно избежать, то нужно взять над ним контроль и сделать его стратегическим, то есть направить его на реализацию наших личных целей. Как утверждал Эрнст фон Глазерсфельд (Эрнст фон Глазерсфельд, 1995), мы должны постоянно повышать нашу «оперативную осознанность», то есть нашу компетентность в решении проблем, которая позволяет нам активно управлять нашим существованием, поскольку в любом случае мы несем за него ответственность даже тогда, когда чувствуем себя беспомощными жертвами. Думать, что мы можем не брать на себя ответственность за управление самими собой и своими отношениями с другими и миром, – значит пребывать в иллюзии; такая позиция делает нас создателями той реальности, беспомощными жертвами которой мы и будем себя ощущать. Нравится нам это или нет, как блестяще говорит Ортега-и-Гассет, «мы являемся рассказчиками романа нашей жизни и мы сами можем решать, заниматься ли нам плагиатом или создавать оригинальные произведения, но в любом случае мы приговорены к свободе выбирать». Используя метафоры, можно сказать так: мы сами решаем, вести ли нам себя подобно страусу, прячущему голову в песок, чтобы не видеть льва, который собирается на него напасть, или принять на себя ответственность за то, чтобы быть капитанами своего корабля и, бороздя океан нашей жизни, покорять волны, с которыми мы неизбежно столкнемся на своем пути.