Доводы рассудка

Jane Austen. Persuasion

2012 © Издательство «Седьмая книга». Борисова С.В., Перевод 2012 © Издательство «Седьмая книга». Гудкова Т.И. Редакция 2013 © Издательство «Седьмая книга». Редакция, оформление

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Глава 1

Сэр Уолтер Эллиот из Киллинч-Холла в Сомерсетшире не любил читать. Истинное удовольствие ему доставляла только «Книга Баронетов». Именно она была для него развлечением в часы досуга и утешением, когда он пребывал в расстроенных чувствах. Вновь и вновь перечитывая скупые строки, хранящие память о его благородных предках, сэр Уолтер переполнялся восхищением и уважением, все нежелательные эмоции, причиной которых нередко бывали домашние дела, уходили, уступая место сожалению и высокомерному презрению. Но даже если вдруг, перелистывая страницы нескончаемой хроники прошедшего столетия, сэр Уолтер оставался равнодушным, он всегда мог перечитать историю своей собственной жизни, а уж это средство действовало абсолютно безотказно. Любимая книга хозяина Киллинч-Холла буквально сама собой неизменно открывалась на странице, где красовалась следующая надпись:

«Эллиот из Киллинч-Холла.

Уолтер Эллиот, рождён 1 марта 1760 г., 15 июля 1784 г. сочетался браком с Элизабет, дочерью Джеймса Стивенсона, эсквайра из Саут Парк, графство Глостер; от брака с вышеупомянутой леди (скончавшейся в 1800 г.) имеет дочь Элизабет, рождённую 1 июня 1785 г.; дочь Энн, рождённую 9 августа 1787 г.; сына, мертворождённого 5 ноября 1789 г.; дочь Мэри, рождённую 20 ноября 1791 г».

Такова в точности была запись, вышедшая изначально из рук издателя. Однако сэр Уолтер добавил некоторые сведения о себе и своей семье. Так, после даты рождения Мэри его рукой были приписаны слова: «сочеталась браком 16 декабря 1810 г. с Чарльзом, сыном и наследником Чарльза Масгроува, эсквайра из Апперкросса, графство Сомерсет», а также с чрезвычайной аккуратностью были вписаны число и месяц кончины супруги.

Далее следовала изложенная в стандартных выражениях история расцвета древнего и респектабельного рода: как они впервые обосновались в Чешире, как объявились в Дагдэйле, где находились на службе у наделённого большой властью шерифа и представляли небольшой городок в трёх парламентах подряд, являя собой образец лояльности, как в первый год правления Карла Второго представитель рода был удостоен титула баронета и так далее, с перечислением всех Мэри и всех Элизабет, на которых женились представители мужской половины семейства, – итого две внушительных размеров страницы, и в конце – изображение герба с подписью: «Основная резиденция – Киллинч-Холл, графство Сомерсет», и приписка, сделанная рукой сэра Уолтера: «Предполагаемый наследник – Уильям Уолтер Эллиот, эсквайр, правнук второго сэра Уолтера».

Тщеславие было главной и определяющей чертой характера сэра Уолтера, причём источником этого тщеславия для него были как собственная персона, так и положение, занимаемое им в обществе. В молодости хозяин Киллинч-Холла был необыкновенно красивым мужчиной, да и сейчас, в свои 54 года, оставался весьма привлекательным. Очень немногие женщины уделяют своей наружности столько внимания, как сэр Уолтер, и очень немногие камердинеры новоиспечённых лордов пребывают в таком же восторге от положения в обществе своих хозяев, как камердинер сэра Уолтера, который полагал, что красота – это дар, уступающий по своей значимости только титулу баронета, поэтому сэр Уолтер Эллиот, сочетавший в себе оба этих бесценных качества, неизменно оставался для него объектом самого трепетного уважения и преданности.

Впрочем, более чем неравнодушное отношение сэра Уолтера к своей внешности и общественному положению можно отчасти оправдать тем, что именно благодаря этим своим качествам он получил в жёны женщину гораздо более достойную во всех отношениях, чем, собственно, заслуживал. Леди Эллиот была действительно замечательной женщиной, здравомыслящей, милой и добродушной. Если простить ей то, что по молодости лет она не смогла противиться пылкому увлечению, в результате которого и стала именоваться леди Эллиот, то во всём остальном её суждения и поведение всегда были безупречны. По мере возможности она обращала в шутку, смягчала или скрывала промахи мужа и в течение 17 лет заботливо пестовала в нём истинную респектабельность. Не будучи особенно счастливой, она, тем не менее, находила достаточно удовольствия в своих обязанностях, общении с друзьями и детьми, чтобы ценить жизнь, и поэтому, когда пришёл её срок, она покидала этот мир с тяжёлым сердцем. Три девочки, двум старшим 16 и 14 лет, – матери нелегко оставлять после себя такое наследство, тем более, когда приходится препоручить их заботам тщеславного, самодовольного и недалёкого отца. У неё была, однако, одна очень близкая подруга, – разумная и в высшей степени достойная женщина, – которая, будучи сильно привязана к леди Эллиот, обосновалась неподалёку от Киллинч-Холла, в городке Киллинч. Главным образом именно на неё и надеялась леди Эллиот, рассчитывая, что своей добротой и советом она сумеет помочь её дочерям никогда не отступать от тех норм и правил, которые мать так стремилась им привить.

Эта дама и сэр Уолтер НЕ поженились, вопреки ожиданиям и предчувствиям знакомых. Со времени смерти леди Эллиот прошло 13 лет, и они по-прежнему были соседями и близкими друзьями, оставаясь он – вдовцом, а она – вдовой.

Леди Рассел, будучи дамой степенного возраста и столь же степенного характера, и, кроме того, чрезвычайно хорошо обеспеченной, и не должна была задумываться о повторном замужестве, поэтому нет необходимости оправдывать её перед публикой, которая, кстати, скорее склонна выказывать необъяснимое неудовольствие, когда женщина ВЫХОДИТ снова замуж, чем когда НЕ ВЫХОДИТ. Что же касается сэра Уолтера, то его продолжающееся вдовство требует объяснений. Да будет известно в связи с этим, что сэр Уолтер как хороший отец (столкнувшийся, впрочем, с 1–2 разочарованиями личного характера, последовавшими за весьма неразумными предложениями руки и сердца) гордился своей готовностью оставаться вдовцом ради дочерей. Для одной из дочерей, старшей, он действительно пожертвовал бы чем угодно, но подходящих обстоятельств так и не представилось. В 16 лет Элизабет уже унаследовала, насколько возможно, права и положение своей матери. Будучи очень красивой, она всегда имела огромное влияние на отца, и они прекрасно ладили друг с другом. Двух других дочерей сэр Уолтер ценил значительно меньше. Мэри приобрела некоторую искусственную значимость, став миссис Чарльз Масгроув, Энн же, чей утонченный ум и мягкий характер по достоинству оценили бы те, кто действительно разбирается в людях, не пользовалась ни у отца, ни у сестры ни малейшим уважением: её слово не имело никакого веса, ей всегда приходилось поступаться своими интересами ради интересов других – ведь она всего лишь Энн!

Однако для леди Рассел Энн была бесконечно дорогой приёмной дочерью, любимицей, которую она очень высоко ценила и считала своим другом. Леди Рассел любила все их семейство, но только в Энн она, казалось, видела возрождённой её мать.

Несколькими годами раньше Энн Эллиот была очень хорошенькой девушкой, но быстро отцвела. Отец же, который находил в ней мало привлекательного даже когда она была наиболее очаровательна (настолько её тонкие черты и мягкие тёмные глаза отличались от его собственных), теперь вообще не видел в поблекшей и похудевшей дочери ничего, что могло бы изменить к лучшему его мнение о ней. Никогда, в общем-то, и не питавший особенных надежд, теперь он и вовсе отчаялся когда-нибудь увидеть её имя на какой-либо другой странице любимой книги. На равный брак можно было рассчитывать только в случае Элизабет: Мэри вышла замуж за человека из семьи, которая всего лишь уважаема и богата, прибавив, таким образом, благородства им, но не получив ничего для себя. Элизабет когда-нибудь сделает соответствующую партию.

Иногда случается, что в 29 лет женщина более привлекательна, чем 10-ю годами раньше. Можно даже сказать, что, если не вмешиваются физические болезни или тревоги, то очарование едва ли хоть сколько-нибудь утрачивается в этом возрасте. Так было с Элизабет: она была всё той же красавицей мисс Эллиот, которой стала 13 лет назад. Поэтому можно простить сэру Уолтеру забывчивость в отношении её возраста или, хотя бы, считать его только наполовину глупцом за то, что он считал себя и Элизабет цветущими по-прежнему среди увядающей красоты всех остальных: ведь он отчётливо видел, как стареют остальные члены его семьи и знакомые. Энн выглядела худой и измождённой, Мэри – далеко не утонченной, лица соседей и знакомых постепенно теряли привлекательность. На висках леди Рассел резко увеличилось количество морщинок, с чем он долго не мог смириться.

Нельзя сказать, однако, что Элизабет была довольна собой абсолютно также, как и её отец. 13 лет она была хозяйкой в Киллинч-Холле, управляя и распоряжаясь с самообладанием и решительностью, которые никак не способствовали тому, чтобы она казалась моложе своих лет. Целых 13 лет она принимала гостей, устанавливала порядки в доме, скакала верхом впереди экипажа или двуколки и выходила из всевозможных салонов и гостиных первой после леди Рассел. В течение 13 зим именно она открывала всякий более-менее достойный бал, который могло себе позволить не слишком богатое графство, а каждую весну отправлялась с отцом в Лондон, чтобы на несколько недель окунуться в полную блеска и развлечений светскую жизнь города. Все эти впечатления хранились в её памяти, и она вполне осознавала, что ей уже 29, что было для неё источником сожалений и смутного беспокойства. Элизабет очень хорошо знала, что по-прежнему красива, но ощущала приближение опасного возраста, и уверенность, что в ближайшие год – два какой-нибудь баронет станет настойчиво добиваться её руки, принесла бы ей огромное облегчение. Тогда, возможно, она с таким же удовольствием, как в юности, обратилась бы снова к Книге Баронетов, которая сейчас не доставляла ей радости. Более того: Книга стала злом, поскольку там была дата рождения Элизабет, но, увы, не было даты её бракосочетания, а только запись о замужестве младшей сестры. Нередко, когда отец забывал Книгу открытой на столе, дочь старалась даже не смотреть на неё, а захлопывала и убирала подальше.

Кроме того, Книга, и особенно запись о семействе Эллиотов, была для Элизабет постоянным напоминанием об одном очень личном разочаровании, повинен в котором был тот самый Уильям Уолтер Эллиот, эсквайр, «предполагаемый наследник», права которого её отец столь благородно признавал.

Элизабет была ещё совсем юной, когда узнала, что, поскольку у сэра Уолтера нет сына, этому молодому человеку суждено стать баронетом. Уже тогда она решила, что выйдет за него замуж. Точно также считал и её отец. Детство кандидата в мужья прошло вне поля зрения Эллиотов, но вскоре после смерти леди Эллиот сэр Уолтер стал предпринимать попытки познакомиться с ним, и, хотя никакой ответной реакции не последовало, продолжал упорствовать, объясняя себе поведение молодого человека его скромностью. В конце концов, во время одной из весенних поездок в Лондон, когда Элизабет ещё только расцветала, господина Эллиота всё-таки вынудили к знакомству.

В то время он был ещё очень молод и только-только начал заниматься юриспруденцией. Элизабет нашла его в высшей степени привлекательным и окончательно утвердилась в своём намерении. Молодого человека пригласили в Киллинч-Холл, о нём говорили и его ждали весь остаток года, но он так и не приехал. Следующей весной в Лондоне его снова видели, снова всячески подбадривали, приглашали и затем ждали, но он и на этот раз не приехал, а затем пришла весть, что он женился. Вместо того чтобы стать наследником дома Эллиотов, он купил себе независимость, сочетавшись браком с богатой женщиной менее знатного происхождения.

Сэр Уолтер не мог с этим смириться. Он чувствовал, что с ним, как с главой дома, должны были посоветоваться – особенно после того, как он столь явно оказывал молодому человеку своё покровительство. «И ведь нас, должно быть, видели вместе, – думал он, – однажды в Таттерсаль и дважды – в вестибюле Палаты общин». Сэр Уолтер не скрывал своего неодобрения, но никто не обратил на это никакого внимания. Господин Эллиот даже не попытался принести извинения и продемонстрировал полное безразличие к тому, будут ли Эллиоты впредь поддерживать с ним отношения – что сэр Уолтер счёл его абсолютно недостойным. На этом знакомство прекратилось.

Воспоминания об этой весьма неловкой истории даже теперь, спустя несколько лет, вызывали гнев Элизабет, которой молодой человек нравился и сам по себе и особенно – как наследник её отца, и которая, в силу фамильной гордости, только в нём видела достойную партию для старшей дочери сэра Уолтера Эллиота. Никакого другого баронета, сколь бы благородным он ни был, не признала бы она столь же охотно равным себе. Однако он повёл себя настолько недостойно, что, хотя она и носила сейчас (летом 1814 г.) чёрные ленты в знак траура по его жене, тем не менее, не считала возможным думать о нем снова. Возможно, его оскорбительной женитьбе и позволили бы кануть в прошлое, поскольку она вроде бы не была увековечена наличием отпрысков, если бы молодой человек не совершил ещё более страшного преступления: как не замедлили довести до сведения Эллиотов вездесущие доброжелатели, он весьма неуважительно отзывался о своих родственниках, говорил с презрением и пренебрежением и о самой фамилии, к которой принадлежал, и обо всем том, что должен унаследовать. Это было совершенно непростительно.

Таковы были чувства и мысли Элизабет Эллиот. Именно эти заботы и волнения омрачали, но вместе с тем и разнообразили ее жизнь – монотонную и элегантную, безбедную и пустую, зажатую в узкие рамки местного общества. Да это и не удивительно: ведь Эллиоты не имели привычки путешествовать заграницей, у них не было никаких особенных увлечений или любимых занятий, за которыми можно проводить время.

Однако теперь к этим привычным заботам добавился еще один повод для беспокойства: отец Элизабет все больше и больше переживал из-за денег. Она знала, что теперь он обращался к Книге Баронетов, когда хотел отвлечься от мыслей о счетах, которые присылали торговцы, и от ехидных намеков господина Шеперда, его агента. Киллинч-Холл был доходным имением, но не настолько, чтобы удовлетворять потребности своего владельца. Когда леди Эллиот была жива, хозяйство велось по определенным правилам, с умеренностью и экономией, и в строгом соответствии с доходами. Однако вместе с женой сэр Уолтер похоронил и эти порядки, и с тех пор его расходы постоянно превышали доходы, получаемые с имения. Он не мог тратить меньше, поскольку и так делал только то, чего просто не мог не делать в силу своего благородного происхождения, но, хотя все его действия и были абсолютно оправданы, он не только глубоко увяз в долгах, но и стал слышать об этом от других настолько часто, что не имело смысла продолжать скрывать плачевное состояние финансов от дочери. Он уже попытался намекнуть ей на положение дел, когда они были весной в Лондоне. Он даже решился спросить ее, нельзя на чем-нибудь сэкономить, и надо отдать должное Элизабет, она, всерьез обеспокоившись, немедленно начала размышлять, и, в конце концов, предложила две меры: сократить некоторые излишние расходы на благотворительность и воздержаться от покупки новой мебели в гостиную. Затем ей также пришла в голову счастливая мысль, что можно на этот раз не везти подарка для Энн, что традиционно делалось каждый год. Однако этими мерами, сколь бы превосходны они не были, оказалось явно невозможно поправить положение дел, в чем сэр Уолтер и был вскоре вынужден признаться дочери. Элизабет оказалась неспособной предложить что-либо более эффективное. Как и ее отец, она чувствовала себя жестоко и несправедливо обиженной судьбой, и ни один из них не представлял себе, каким образом сократить расходы, не потеряв достоинства и не ограничив себя во всем сверх всякой допустимой меры.

Небольшую часть имения, расположенную на отшибе, сэр Уолтер мог бы продать без особенного ущерба, однако даже если бы вся земля была расположена точно также, это бы ничего не изменило. Он снизошел до того, чтобы заложить имение, поскольку имел такую возможность, но он никогда бы не согласился ничего продавать. Нет, он ни за что не опозорил бы так свое имя. Киллинч-Холл должен перейти к его наследникам целиком и полностью, как он сам когда-то получил его.

Двое доверенных друзей, господин Шепперд, живший в торговом городке по соседству, и леди Рассел, были теми людьми, от которых ждали совета в сложившейся ситуации. И отец и дочь ожидали, по-видимому, что кто-нибудь из этих двоих найдет выход из затруднительного положения, и расходы сами собой сократятся, не заставляя их поступаться ни чувством вкуса, ни гордостью.

Глава 2

Господин Шепперд предпочел бы, конечно, недостойное решение проблемы, которое напрашивалось само собой, но, какими бы ни были его соображения относительно сэра Уолтера, он был корректным человеком и осторожным юристом, а потому вежливо уклонился от дачи каких-либо советов, и полагался только на здравомыслие леди Рассел, от которой ждал предложения тех самых радикальных мер, которых, по его мнению, в конечном итоге все равно не удастся избежать.

Леди Рассел приняла проблему чрезвычайно близко к сердцу и отнеслась к ней со всей возможной серьёзностью. Она была женщиной скорее обстоятельной, чем способной быстро принимать решения, а в данной ситуации ей особенно трудно было прийти к какому-либо выводу из-за противоречивости собственных ощущений. Леди Рассел была женщиной весьма строгих правил и очень чувствительной в вопросах чести. Но, вместе с тем, она искренне хотела помочь сэру Уолтеру и сберечь репутацию семьи, поскольку ее понятия о том, как подобает жить столь благородному семейству, были ничуть не менее аристократичны, чем у самого сэра Уолтера. Это была великодушная, отзывчивая и добрая женщина, никогда не поступавшаяся правилами, строго соблюдавшая приличия, с манерами, которые были примером безупречности воспитания. Ее суждения отличались разумностью и, в целом, рациональностью и последовательностью, но не были свободны от предрассудков в том, что касается происхождения. Она ценила титулы и положение в обществе, а потому ее мнение о тех, кто ими обладал, не всегда было достаточно объективным. Будучи вдовой простого дворянина, она отдавала должное титулу баронета. Поэтому сэр Уолтер, даже не будь он старинным знакомым, внимательным соседом, любезным землевладельцем, мужем дорогой подруги и отцом Энн и ее сестер, все равно был бы, с точки зрения леди Рассел, достоин всяческого сочувствия и понимания в столь затруднительных обстоятельствах.

Необходимо экономить – это не вызывало ни малейшего сомнения. Однако леди Рассел очень хотелось бы, чтобы сэр Уолтер и Элизабет страдали как можно меньше. Она разрабатывала планы экономии, делала расчеты, и она советовалась с Энн, чего никто в семье не делал, поскольку никто, похоже, не считал, что и для нее эта проблема не безразлична. Однако леди Рассел это сделала, и именно на советах Энн во многом основывался план экономии, представленный, в конце концов, сэру Уолтеру. Все, что внесла в план Энн, было, скорее, на стороне честности, чем чести. Она полагала, что меры должны быть решительнее, перемены глубже, что от долгов надо освобождаться как можно быстрее, и что не стоит особенно заботиться ни о чем, кроме справедливости и беспристрастности.

– Если мы сможем убедить во всем этом вашего отца, – сказала леди Рассел, прочитав предложенный Энн план, – то многое можно будет сделать. Если он согласится с этими правилами, то за 7 лет расплатится со всеми долгами. Надеюсь, нам удастся убедить вашего отца и Элизабет, что респектабельность Киллинч-Холла не пострадает, если сократить расходы, и что достоинство сэра Уолтера Эллиота в глазах разумных людей ничего не потеряет, если он будет действовать как человек с принципами. В конце концов, что такого особенного он будет делать? Только то, что уже многие делали до нас, или должны сделать. В этом не будет ничего исключительного, а ведь именно она приносит обычно больше всего страданий и хуже всего выглядит. Я очень надеюсь, что мы возьмем верх. Мы должны быть серьезны и решительны: как бы там ни было, долги надо платить. Конечно, нельзя игнорировать чувства джентльмена и главы семейства, каковым является ваш отец, но честный человек обязан оставаться честным.

Энн очень хотелось бы, чтобы ее отец следовал в дальнейшем этим принципам, а друзья помогали бы ему. Она считала абсолютно необходимым рассчитаться с кредиторами настолько быстро, насколько могла позволить самая жесткая экономия – любые другие пути казались ей недостойными. Она хотела, чтобы экономия была строго обязательной и воспринималась именно как обязанность. Энн была готова ограничить себя во всем, однако, сколь бы большие надежды не возлагала она на влияние леди Рассел, у нее было предчувствие, что убедить отца и Элизабет в необходимости решительных действий будет немногим более невозможно, чем уговорить их на полумеры. Насколько она знала этих двоих, пожертвовать одной парой лошадей для них будет ничуть не менее болезненно, чем двумя, – и так далее, по всему списку леди Рассел, который Энн считала неоправданно щадящим.

Как были бы восприняты более радикальные идеи Энн не суть важно, поскольку план леди Рассел полностью провалился, как нечто, с чем невозможно мириться и что нельзя терпеть ни при каких обстоятельствах.

– Как! Отказаться от всего, что есть хорошего в жизни! Путешествия, Лондон, слуги, стол – во всем себя ограничивать! Отказаться даже от того, что подобает каждому джентльмену! – нет, он скорее сразу уедет из Киллинч-Холла, чем будет жить здесь на таких недостойных условиях.

«Уехать из Киллинч-Холла», – за эту мысль моментально ухватился господин Шепперд, у которого был свой интерес в экономности хозяйства сэра Уолтера, и который был глубоко убежден, что без переезда этой проблемы не решить. Он заявил, что, поскольку предложение исходит от самого хозяина, то теперь и он, Шепперд, может прямо сказать, что полностью с ним согласен: нет никакой возможности изменить образ жизни в доме, где сложились определенные традиции гостеприимства, и где необходимо поддерживать веками существовавшие устои. В любом же другом месте сэр Уолтер будет решать сам за себя, и какие бы порядки он не завел в доме, все будут смотреть на него снизу вверх и руководствоваться его примером.

Сэр Уолтер уедет из Киллинч-Холла. Через несколько дней сомнений и нерешительности вопрос стоит ли ехать был решен, и был составлен первоначальный план этого предприятия.

Существовало три альтернативы: Лондон, Бат или какой-нибудь другой дом недалеко от Киллинч-Холла. Энн очень хотела, чтобы выбор пал на последний вариант: небольшой дом в деревне, где они продолжали бы наслаждаться обществом леди Рассел, были бы недалеко от Мэри и имели бы возможность изредка любоваться лугами и рощами Киллинча – такова была ее мечта. Однако как случалось и раньше, было принято решение, абсолютно противоположное ее желанию. Она недолюбливала Бат и считала, что он ей не подходит – так вот именно этот город должен был стать ее домом. Сначала сэр Уолтер больше подумывал о Лондоне, но господин Шепперд, чувствуя, что это слишком ненадежно, сумел разубедить его и заставить предпочесть Бат. Это было гораздо более подходящее место для джентльмена в затруднительном положении – там можно быть важной персоной и не нести при этом особенных расходов. Бат имел также два объективных преимущества перед Лондоном, которые были представлены со всей возможной наглядностью: он был ближе к Киллинчу – всего в 50 милях, и леди Рассел обычно проводила здесь часть зимы. В результате, к немалому удовольствию леди Рассел, которая сразу же подумала о Бате, когда возникла мысль о переезде, сэра Уолтера и Элизабет удалось склонить к мысли, что, переехав в Бат, они не уронят своего достоинства и не перестанут получать удовольствие от жизни.

Леди Рассел чувствовала себя обязанной пойти против известного ей желания своей дорогой Энн. Было бы слишком жестоко требовать от сэра Уолтера, чтобы он согласился переехать в маленький домик неподалеку от собственного имения. Сама Энн поняла бы позднее, что это гораздо более унизительно, чем она могла себе представить, а для сэра Уолтера это было бы невыносимо. Что же касается отношения Энн к Бату, то она считала его ошибочным и основанным на предубеждении, причину которого видела в том, что девушка всегда оказывалась там при неблагоприятных обстоятельствах: после смерти матери училась в этом городе в пансионе в течение 3 лет, а в ту единственную зиму, которую провела там с самой леди Рассел, находилась не в самом лучшем состоянии.

Леди Рассел нравился Бат и она была склонна надеяться, что он всем им прекрасно подойдет. Никакой опасности для здоровья ее юной подруги город представлять не будет, если проводить вместе с ней все теплое время года в Киллинч Лодж. Перемена должна пойти на пользу здоровью, да и поднять настроение. Энн слишком редко выезжала из дома, ее слишком мало видели. Она пребывала в унынии. Возможность чаще бывать в обществе поднимет ей дух. Леди Рассел хотела, чтобы Энн стала более известна в свете.

Сэр Уолтер никогда не согласился бы жить в домике поблизости от Киллинч-Холла, и это объяснялось сугубо материальными соображениями, которые, собственно, и лежали в основе самой идеи переезда: он не только должен был уехать из собственного имения, но ему пришлось бы видеть его в руках посторонних людей, а это испытание нередко оказывалось не под силу людям, которые были посильнее духом, чем сэр Уолтер, – Киллинч-Холл решено было сдать в аренду. Однако это следовало хранить в глубочайшей тайне от всех, кто не принадлежал к узкому кругу посвященных в проблему.

Для сэра Уолтера было бы невыносимым позором, если бы кто-нибудь узнал, что он ищет жильцов, чтобы сдать собственный дом. Заикнувшийся было о рекламе господин Шепперд, никогда больше не осмеливался произносить этого слова. Сэр Уолтер не допускал даже мысли о том, чтобы ПРЕДЛАГАТЬ дом каким бы то ни было образом – никто не смел подозревать, что у него были подобные намерения. Если он когда-либо сдаст Киллинч-Холл, то только в порядке большого одолжения, в том случае, если его попросит об этом безупречный во всех отношениях человек, согласный на любые условия, причем такой человек должен был найтись сам собой.

Как легко находятся доводы в пользу решения, которое нам приятно! Леди Рассел моментально нашла еще одну причину радоваться, что Эллиоты переезжают: последнее время у Элизабет появилась подруга, которую леди Рассел была бы рада иметь возможность отдалить, – дочь господина Шепперда, вернувшаяся в дом отца после неудачного замужества с двумя детьми на руках. Это была умная молодая женщина, владеющая искусством быть приятной, – приятной, по меньшей мере, обитателям Киллинч-Холла. Во всяком случае, она сумела так понравиться Элизабет, что неоднократно ночевала в Киллинч-Холле, несмотря на все намеки леди Рассел об осторожности и сдержанности.

На самом, деле едва ли леди Рассел имела хоть какое-нибудь влияние на Элизабет и, казалось, любила ее просто потому, что любила, а не потому, что Элизабет была этого достойна. Она никогда не видела от нее большего, чем показное внимание и вежливая любезность, ей никогда не удавалось ни в чем ее переубедить. Она неоднократно пыталась сделать так, чтобы Энн тоже принимала участие в поездках в Лондон, поскольку прекрасно понимала, насколько несправедливо и эгоистично отец и сестра поступали в отношении девушки, да и по менее важным вопросам леди Рассел нередко давала Элизабет советы, опираясь на свой здравый смысл и жизненный опыт, но напрасно. Элизабет всегда все делала по-своему, но теперь она более явно, чем когда бы то ни было, шла против желания леди Рассел, выбрав себе в подруги миссис Клей. Имея прекрасную сестру, Элизабет пренебрегала ее обществом, чтобы одаривать своим расположением и откровенностью особу, которая не должна была бы удостоиться ничего, кроме холодной вежливости.

По мнению леди Рассел, миссис Клей была, в силу своего положения, недопустимо ниже Элизабет, а в силу своего характера, могла стать слишком опасной компаньонкой. Поэтому, переезд в другое место, где не будет миссис Клей, а появятся более достойные общества мисс Эллиот молодые женщины, приобретал особую важность.