Читать книгу: «Список немыслимых страхов», страница 2

Глава 3

Уже почти стемнело. Пошел дождь. Паром замедляет ход и причаливает к пристани Норт-Бразер. Из-за поднявшихся волн, которые раскачивают судно, портовым рабочим сложно подвести к нему трап и приняться за разгрузку. В последнюю секунду я вцепляюсь в маму и, повиснув на ее руке, начинаю умолять:

– Пожалуйста, пожалуйста, давай останемся на пароме! Пока шторм не пройдет.

Со вздохом она отмахивается от меня и раскрывает зонт. Затем берет два наших маленьких чемодана и уходит без меня к шаткому трапу. Когда же я наконец собираюсь с духом и иду за мамой, паром дает три пронзительных гудка, отчего я едва не выпрыгиваю из пальто. После этого меня всю колотит, и служащий парома – тот, в подозрительных ботинках, – переносит меня через трап на руках. Дальше я иду с ним по длинному деревянному пирсу, о который с обеих сторон ударяются волны. Ледяной дождь усиливается. Мама ждет меня на берегу, и я скорее спешу к ней.

– Это главный корпус больницы? – Ей приходится почти кричать, чтобы служащий ее услышал. Она показывает на продолговатое кирпичное здание слева. Оно двухэтажное, с пятью толстыми каминными трубами и десятками темных окон.

Хотя наше путешествие не было долгим, у меня подкашиваются и дрожат ноги, когда я стою на твердой земле. И поскольку я сосредоточена на этом, поначалу не замечаю, что служащий парома остался на пирсе – и не сходит на берег.

– Да. Чумной барак, – говорит он, кивая, и у меня замирает сердце. Мама хмурится, и он быстро добавляет: – Тут больные черной оспой.

Паром снова дает три душераздирающих гудка, из этого здания выходят две медсестры в белых халатах и высоких резиновых галошах и бегут к пристани. Встревоженно поглядывая на женщин, служащий парома приподнимает мокрую фуражку, прощаясь с нами, а затем направляется к рабочим помогать с оставшимся грузом. Пронизывающий ветер продувает меня насквозь, и я жмусь поближе к маме под зонт. Подол моего платья промок и липнет к ногам.

– Алвин обещал нас встретить, – говорит мама, с трудом удерживая на голове шляпку. – Уверена, экипаж приедет с минуты на минуту.

Конечно же, она права. Как всегда. Сквозь пелену дождя вдали вырисовываются очертания движущейся кареты. Но чем ближе она подъезжает, тем необычнее выглядит. Странный цвет. И размер маловат. И лошадей не видать.

И это вообще не карета. Это автомобиль.

Черно-красный кузов и дверцы. Золоченые детали. Белые шины. Два мягких сиденья, обитых черной кожей. Сзади закрытый салон с маленькими окошками. Автомобиль останавливается перед нами, я хлопаю глазами. Мама от удивления застыла как истукан. Из автомобиля выходит шофер и быстро шагает к нам, раскрывая добротный зонт с загнутой крючком серебристой рукояткой.

– Простите за задержку, миссис Блэкрик, – говорит он, а с его подкрученных усов капает вода. Я впервые слышу, как маму называют ее новой фамилией, и, не сдержавшись, насупливаюсь. Шофер улыбается. – А ты, должно быть, Эсси!

Взяв наши чемоданы и уложив их в глубокую нишу сзади автомобиля, он открывает маленькую дверцу и жестом приглашает нас залезть внутрь.

– Доктор Блэкрик передает свои извинения, – продолжает шофер, помогая маме устроиться. – Он собирался сам вас встретить, но его вызвали в больницу к кому-то из пациентов. Я как раз его отвозил. Ну и погодка разыгралась, да?

Он протягивает мне руку, помогая забраться в салон автомобиля, и я замечаю его взгляд: он смотрит на пирс, на котором стоят полицейские, ехавшие с нами на пароме. Но обдумать это наблюдение как следует я не успеваю: внутри салона меня оглушает рев мотора.

Я готовлюсь испугаться. Автомобиль очень громкий: в нем что-то рычит, щелкает и жужжит, пока он стоит на месте. Я слышала немало жутких историй о таких вот штуковинах: они едут, потом врезаются во что-нибудь на полном ходу, переворачиваются вверх тормашками, а пассажиры внутри погибают. Сколько еще потрясений меня ждет? Впервые в жизни плыть на пароме и ехать в автомобиле, и всё это за один день!

Я готовлюсь испугаться, но вскоре мне не до страхов и переживаний – автомобиль меня завораживает. Я глажу онемевшими пальцами глянцевитые пружинистые сиденья и разглядываю переднюю часть салона. Руль прикреплен к длинной палке, внизу под ним – три ножных педали, слева – рукоятка ручного тормоза. Справа расположена круглая стеклянная панель с цифрами. Когда шофер закрывает нашу дверцу и садится на переднее сиденье, я откидываюсь на спинку, и мама щиплет меня за руку.

– Разве не здорово?

Я едва не киваю в ответ и тут же зарываюсь лицом в воротник пальто, чтобы скрыть оплошность.

Ехать до нашего нового дома недалеко, шофер всю дорогу беседует с нами через разделяющую нас стеклянную перегородку. Его зовут Фрэнк, и он смотритель поместья, а по совместительству шофер и еще кто угодно – на усмотрение доктора Блэкрика. Фрэнк говорит, что провел на острове шесть лет, как и его хозяин, – они вместе перебрались на Норт-Бразер. До того как доктор Блэкрик заступил на должность заведующего больницей Риверсайда, Фрэнк работал на него на Манхэттене.

– Всегда он был славным малым, – говорит нам Фрэнк, перекрикивая шум двигателя. – Честный человек. Хорошо ко мне относится.

Шофер продолжает болтать, а я прижимаюсь носом к окошку и слушаю рокот мотора и перестукивание. Смотрю на расплывчатое красное кирпичное здание, мимо которого едет автомобиль. Дождь все еще льет, но туман постепенно рассеивается, и становится видна громадная труба, из которой валят клубы жирного черного дыма.

Когда автомобиль въезжает на круговую дорогу, мама шепчет мне на ухо:

– Ой, Эсси, смотри.

Заметив, что ее голос дрожит, будто она вот-вот заплачет, я подаюсь вперед и вглядываюсь.

– Это одна из самых старых построек на острове, – объясняет Фрэнк, потянув на себя ручной тормоз и вжимая ногу в педаль, чтобы автомобиль остановился. – Но вы не волнуйтесь. Его недавно полностью обновили. Всё в соответствии с современными удобствами. Газовое отопление. Электрический свет в нескольких комнатах. Еще водопровод. А на втором этаже есть самый настоящий унитаз! Телефонную линию пока не провели, но скоро и до этого дойдет. – Фрэнк оборачивается к нам и улыбается. – Вы, миссис Блэкрик, вышли замуж за человека прогрессивного ума.

В другое время я бы пришла в ужас при мысли о доме, в котором опасности поджидают на каждом шагу, – электрический свет, ну и ну! – но сейчас я лишь разеваю рот от изумления.

Старый трехэтажный особняк похож на спящее чудовище, окутанное плотной пеленой тумана. Он угловатый, с высокими торчащими башнями. Наверху несколько темных мансардных окошек под провисшими козырьками, света в них нет; только два фонаря по обе стороны парадной двери мерцают огоньками.

Я наваливаюсь на маму и, подняв голову, пытаюсь рассмотреть верх дома. Сквозь туман смутно видно покатую черепичную крышу, но спустя несколько секунд я замечаю чей-то силуэт в чердачном окне.

– Ой! – Резко отпрянув, я откидываюсь на сиденье.

Ненавижу чердаки. Если слишком долго на них смотреть, оттуда наверняка выглянет кто-нибудь страшный. Подвалы я не люблю по этой же причине. Нельзя не испугаться, глядя вниз уходящей в темноту лестницы. Кладовки ничуть не лучше. Или затхлое пространство под рукомойником. В общем, любое место, где полно теней и паутины, пугает меня до жути.

Мама бросает на меня взгляд, но Фрэнк уже распахнул дверцу с ее стороны и раскрыл зонт. Наш шофер помогает маме выйти, и, пока они идут по дорожке, она настаивает, что сама донесет чемодан до дома. С минуту я наблюдаю за ними, а потом сворачиваюсь калачиком на сиденье и закрываю глаза, чувствуя, как меня наполняет страх. И хотя я замерзла, и устала, и боюсь простудиться и умереть на этом богом забытом острове, мне невыносимо думать о том, чтобы переступить порог этого дома.

Кто может жить в таком мрачном месте в полном одиночестве?

За кого моя мама вышла замуж?

Вернувшись к автомобилю, Фрэнк протягивает руку и, улыбаясь, кивком показывает на дом.

– Дух захватывает, верно?

Я покрепче сплетаю пальцы и, потупившись, не отвечаю.

– Что-то случилось, мисс? – спрашивает он обеспокоенно.

Я быстро трясу головой, собираюсь с духом и вылезаю из автомобиля. Но как только я ступаю на землю, по двору проносится ветер, и туман будто расходится в стороны, расчищая мне путь к поместью по мощеной булыжником дорожке.

Увидев здание целиком, я резко втягиваю носом воздух.

Дом доктора Блэкрика наводит на меня немыслимый страх и манит войти внутрь.

Глава 4

Мы входим, и Фрэнк закрывает за нами дверь. Мама сразу же принимается беседовать о хозяйстве с какой-то женщиной – опрятной, в черном платье и белом фартуке.

– Я знала, что поместье большое, но оно… оно просто громадное! – говорит мама, обводя рукой широкую парадную лестницу и сводчатый потолок. Она явно опешила. – Неужели в таком огромном доме хозяйство ведет одна-единственная горничная? Просто немыслимо! Вы, должно быть, работаете не покладая рук, чтобы держать тут все в чистоте и порядке!

Горничная заливается румянцем. Она выглядит моложе мамы на несколько лет, у нее невзрачное круглое лицо и острый нос. Темные волосы заколоты на макушке в пучок.

– Не так уж это и сложно, – отвечает она, и по ее акценту я понимаю, что в Америку она приехала из Германии, как и мой отчим. – Гостей у нас не бывает. Да и доктор Блэкрик не следит в холле. Я и не замечаю, что в доме кто-то есть.

Я опускаю взгляд на цепочку своих грязных следов, которая тянется через весь холл, и прикусываю губу.

– Всё равно это чересчур для одного человека, – с серьезным видом говорит мама.

Уж она-то знает. Да и я тоже. Вскоре после того, как папы не стало, мама лишилась места приходящей сиделки и с тех пор зарабатывала нам на пропитание тем, что мыла роскошные уборные у всяких богачей или ухаживала за их престарелыми больными родственниками. Если я не была в школе, то ходила в богатые дома с мамой и мы вместе натирали полы в таких же особняках.

Тут Фрэнк открыл входную дверь – снаружи к дому подъехал экипаж с нашим оставшимся багажом, и порывом ветра в холл занесло ледяные капли дождя. Я отхожу подальше от сквозняка и продвигаюсь вглубь дома.

Холл огромный: пол устилают толстые ковры, на окнах висят тяжелые портьеры, а на стенах горят изогнутые газовые светильники. До самого потолка тянутся исполинские тени от яркого пламени. На столах и полках стоят дорогие с виду, необычных форм декоративные вазы и чаши. Я заглядываю в одну такую посудину рядом со мной: она до самых краев наполнена причудливыми разноцветными стеклышками. Недоумевая, я иду дальше и сворачиваю к парадной лестнице, такой широкой, что по ней можно свободно спускаться втроем. У лестницы резные, глянцевито блестящие перила из темного дерева. Справа – гостиная с потрескивающим камином. Раздвижные двери открыты. Эта комнатка так и манит войти – прямо как вампирское логово из страшных романов, которые читает Беатрис.

Коридор за гостиной, кажется, ведет в столовую – я чувствую запах чего-то копченого и приправленного перцем, значит, где-то там и кухня. Слева от лестницы другой коридор, но он заворачивает за угол, и не видно, куда он ведет. Ближайшая ко мне дверь закрыта, но я все равно шагаю к ней.

Золоченая шарообразная дверная ручка отполирована до блеска. Толстая рама деревянной двери резная, в цветах и виноградных лозах. Мое лицо отражается в ручке, и я хочу за нее взяться, но замираю. По спине пробегают мурашки.

На меня смотрит не мое отражение.

Форма глаз другая, они слишком круглые. А нос меньше моего. Утром я оставила свои темно-рыжие волосы распущенными. В отражении я вижу черную косу, завязанную на конце лентой. Дрожащими пальцами я дотрагиваюсь до головы.

– Эсси, – зовет меня мама. – Иди познакомься с фрейлейн Гретхен.

Вздрогнув от неожиданности, я вскидываю голову, а потом снова перевожу взгляд на дверную ручку. И хлопаю глазами. Ясно как день, что в отражении я. Мои глаза, мой нос, мои волосы. Мама и горничная продолжают беседовать.

– Раз уж вы об этом заговорили, миссис Блэкрик…

– Зовите меня Айлин, – с улыбкой просит мама.

– Да, конечно. – Горничная неуверенно улыбается в ответ и продолжает: – Раз уж вы об этом заговорили, нам и правда стоит дать объявления в газету о найме новой прислуги. Вам будет нужна камеристка. А у Эсси должна быть гувернантка, так ведь?

Я вижу, как в отражении мои брови ползут на лоб, и наконец оборачиваюсь. Никто из моих знакомых не знает хотя бы одного ребенка, у которого есть гувернантка. В нашем квартале в Мотт-Хейвене было заведено так, что если родителям некогда заботиться о своих детях, то дети заботятся о себе сами.

– Боже, – мама усмехается, – я знала, что здесь всё будет иначе, чем я привыкла, но вряд ли я не смогу одеваться без посторонней помощи.

Пройдя через холл, я встаю рядом с мамой.

– А мне не нужна гувернантка.

Фрейлейн Гретхен переводит на меня недоумевающий взгляд.

– Но кто-то должен помогать тебе с учебой. На острове нет школы.

От удивления я не могу произнести ни слова и таращусь на горничную, пока мама не подпихивает меня локтем.

– Веди себя прилично. Представься.

Моргнув, я выдавливаю:

– Здрасьте, я Эсси. Приятно с вами познакомиться, фру… фра… – Я запинаюсь и смотрю на маму, ища поддержки, и чувствую, как вспыхивает лицо.

– Фрейлейн, – медленно произносит горничная и улыбается. Затем проговаривает по слогам: – Фрей-лейн. Это то же самое, что и «мисс», только по-немецки.

Я киваю, но не пытаюсь повторить это слово – вдруг опять ошибусь. Вместо этого спрашиваю с опаской:

– А раз вы тут сами всё чистите и моете, значит, нам не придется заниматься уборкой?

Мама ахает в ужасе. Горничная давится смешком. Я хмурюсь, потому что вовсе не хотела показаться невежливой, хоть мне это и не удалось. На самом деле я беспокоюсь, что доктору Блэкрику всего-навсего нужны бесплатные служанки, которые будут наводить чистоту в его громадном доме.

– Боже праведный, следи за языком! – тихо бросает мне мама.

– Ну, я полагаю, тебе придется держать в порядке твою комнату, – говорит фрейлейн Гретхен, посмеиваясь.

У меня отвисает челюсть.

– Мою комнату?

Горничная смотрит на маму, словно спрашивая разрешения, а потом, улыбнувшись, отвечает:

– На втором этаже. Хочешь, покажу?

Немного замешкавшись, я всё же подхватываю с пола свой маленький чемодан и, кивнув, беру Гретхен за руку. Ладонь у нее теплая и мягкая, не то что загрубевшие руки у наших соседей по кварталу. Голос у нее тоже мягкий и теплый. Когда она спрашивает, что я люблю есть и не устала ли с дороги, кажется, ей и правда не все равно. И, поднявшись на второй этаж, я чувствую себя получше и почти не думаю о жутком отражении в дверной ручке. Пока мы идем, фрейлейн Гретхен продолжает болтать:

– Это хозяйская спальная, – говорит она, показывая на одну из дверей. – Здесь будут спать твоя мама и отчим. Это библиотека – здесь ты будешь учить уроки.

Дальше идут гостиная и две гостевые комнаты, и мне кажется, что на этом всё. Но за углом еще три двери. Одна ведет в уборную с большой фаянсовой ванной, стоящей на ножках в виде когтистых лап, и унитазом со смывом – всё как рассказывал Фрэнк. Чаша унитаза кремового цвета и украшена резными листьями. На стене под потолком висит деревянный бачок с болтающейся цепью. Фрейлейн Гретхен показывает мне, как пользоваться унитазом.

– А я могу ходить в уборную во дворе? У вас есть такая? – с волнением спрашиваю я.

– Нет. А зачем тебе это нужно? – В голосе Гретхен звучит любопытство.

Я качаю головой и опускаю взгляд, про себя удивляясь, что горничная не знает о том, как опасны канализационные газы, попадающие в дом через водопроводные трубы. Она же работает на доктора, а значит, он наверняка должен был ее просветить – если, конечно, сам об этом знает. Я медленно выдыхаю и снова с ужасом думаю, что мама вышла замуж непонятно за кого.

Пока мы идем по коридору, я замечаю, что и наверху повсюду встречаются те необычные разноцветные стеклышки. Ими наполнены стеклянные сосуды, вазы и большие красивые чаши. Я хочу спросить, что это такое, но мы останавливаемся перед следующей дверью – в мою комнату.

– Ну, открывай, – говорит фрейлейн Гретхен.

Опасливо покосившись на нее, я протягиваю руку и берусь за дверную ручку. Но она не поворачивается.

– Кажется, заперто, – говорю я.

Скривив губы, фрейлейн Гретхен достает из кармана фартука железное кольцо, на котором висит гремящая связка ключей.

– Наверное, Фрэнк закрыл. Мы не привыкли к гостям. – Она смотрит на меня сконфуженно. – Но ты у нас не гостья, верно? Я очень рада, что ты приехала сюда, Эсси. В этот старый дом необходимо вдохнуть новую жизнь.

Впервые за весь день я чувствую, что мне хочется улыбнуться. Я пытаюсь придумать что-нибудь любезное в ответ. Но вдруг мой взгляд падает в дальний конец коридора.

В тот же миг я лишаюсь дара речи.

Пытаюсь выдавить хоть слово, но звук застревает в горле, и изо рта вырывается то ли писк, то ли всхлип.

Как она здесь оказалась? Выбралась из моих кошмаров?

Фрейлейн Гретхен поворачивает ко мне голову, и я замечаю на ее лице знакомое выражение – обычно так смотрят взрослые, которые меня не знают. Замешательство и озабоченность.

– Эсси, что-то не так?

В газовых светильниках на стенах подрагивают язычки пламени. Подняв дрожащую руку, я показываю на дверь в конце коридора.

Красную дверь.

– От… откуда?.. – едва слышно шепчу я.

Я хочу спросить «Откуда она здесь?», но тут фрейлейн Гретхен перехватывает мой взгляд, и у нее смягчается лицо.

– А, это дверь на чердак, – с улыбкой говорит она. – Красиво, да?

«Красивая» – не то слово, которым можно описать высокую дверь в конце коридора. «Зловещая» подходит куда лучше. А еще «леденящая кровь». Дерево выкрашено темно-бордовой, почти черной, краской. На раме выпуклый резной узор с какими-то завитушками. Человек, лишенный воображения, принял бы эти изгибы за бутоны роз или ветки терновника, но я вижу страшное – искаженные от невыносимой боли лица, широко разинутые, зияющие рты, которые будто внушают: уноси отсюда ноги, и поскорее.

Фрейлейн Гретхен вставляет ключ в замок, и тут я замечаю, что по низу всей стены, до самой красной двери, тянутся царапины. У порога все тоже искорябано, как будто что-то пыталось забраться внутрь. Я передергиваюсь, а горничная болтает как ни в чем не бывало:

– Наверху просто склад – там хранятся вещи доктора Блэкрика из прежнего дома. Он уже давно сюда переехал, а вещи так и не разобрал. – Она поворачивает ключ. – Там разное устаревшее лабораторное оборудование, одежда, заплесневелые книги. Чердак неспроста заперт. Там полно пауков и пыли. Не самое безопасное место для маленькой девочки.

В животе всё сжимается. Я изо всех сил стараюсь отогнать мысли, которые лезут в голову.

Но я уже знаю, что это правда. Там что-то есть. За этой красной дверью. И оно ждет меня.

Фрейлейн Гретхен открывает мою комнату.

– Так, готово.

Она проходит внутрь, и я шагаю за ней, думая о чем-то своем, но тут же резко останавливаюсь – в комнате кромешная тьма. Ледяной порыв ветра колышет подолы наших с Гретхен платьев. Я хватаю ее за локоть, чтобы не дать войти, и горничная поворачивается ко мне, но лица ее не видно из-за темноты.

– Окно открылось, – уверенно говорит она. – Щеколды слабые.

Но остановилась я не из-за сквозняка.

Я остановилась из-за звука. Что-то движется по полу. Перебегает. Подкрадывается. Я слышу, как по дереву стучат когти.

– Здесь кто-то есть, – шепчу я, с трудом переводя дыхание.

Но спрятаться не успеваю: что-то трется о мою щиколотку – нечто противное на ощупь и волосатое, – я ору во все горло, отскакивая назад, роняю чемодан, и его содержимое вываливается и рассыпается по полу. В коридоре я сползаю по стене, сжимаясь в комочек, и продолжаю кричать, но вдруг замечаю, что фрейлейн Гретхен сложилась пополам от смеха и прижимает руку к груди, пытаясь успокоиться.

В дверном проеме между нами сидит черный облезлый кот – самый уродливый из всех, что я видела в жизни. Я закрываю лицо ладонями и снова кричу.

– В чем дело? – Это мамин голос. Наверное, она поднялась на второй этаж. Когда она подходит ко мне и отнимает руки от моего лица, я щурюсь – теперь комнату заливает чересчур яркий свет.

Фрейлейн Гретхен, едва отдышавшись, показывает на плешивого кота.

– Да Царапка напугал бедняжку Эсси, – объясняет она, когда я замолкаю.

Мама помогает мне встать.

– Я думала, с тобой что-то случилось! – с упреком говорит она.

Я во все глаза смотрю на это тощее страшилище, но тут кот открывает пасть и издает скверный звук – хриплое отрывистое мяуканье, больше похожее на птичий клекот, – и я прижимаюсь к маме. Фрейлейн Гретхен шикает на Царапку, прогоняя его, и кот напоследок шипит на нее, а потом поворачивается и горделиво шествует к двери на чердак, поднимается на задние лапы, отчего становится ростом с ребенка, и принимается точить грязно-желтые когти о дверной косяк.

– А ну прекрати! Я кому сказала! – выкрикивает Гретхен и снова гонит его прочь.

Это чудовище опускается на все четыре лапы и убегает к лестнице.

– Не любишь кошек? – интересуется фрейлейн Гретхен, явно стараясь не улыбаться. Она входит в комнату и закрывает окно, не переставая болтать: – Не обращай на него внимания. Выглядит он жутко, а так безобидный. У него и зубов-то уже почти не осталось.

Отцепив меня от себя, мама тоже заходит внутрь и, опустившись на корточки, начинает собирать разлетевшиеся во все стороны вещи. Она жестом велит мне подойти, но я все еще таращусь в конец коридора, куда ушел кот.

– Он живет в доме? – осторожно спрашиваю я.

– Когда ему хочется. – Фрейлейн Гретхен присаживается рядом с мамой.

– Эсси, иди помоги нам, пожалуйста, – устало просит мама.

Через пару минут я все же вхожу в комнату, жмурясь от света. И вот мы уже почти всё собрали, как вдруг Гретхен среди вывалившегося нижнего белья неожиданно находит маленькую изящную серебряную вещицу, которая может уместиться в ладони, но как она сюда попала, непонятно – ведь я совершенно точно не клала ее в чемодан.

– Какая прелестная безделушка, – говорит фрейлейн Гретхен. И хотя я долго его не видела, я сразу узнаю маленький колокольчик. Ровная отполированная поверхность с прямой тонкой ручкой длиной с мизинец. Колокольчик для больных.

У меня обрывается сердце.

– Не надо! – кричу я.

Но поздно. Я не успеваю ее остановить.

Она звонит в колокольчик.