Читать книгу: «Я не хочу, чтобы ты был счастлив», страница 3

С другой стороны, писать жалобы в письменном виде – это лишь перенос своей злости на других людей и неадаптивная копинг-стратегия работы с эмоциональными регрессиями.

– Когда родитель неизменно токсичен, даже несколько его слов могут вызвать у переживших травму интенсивную эмоциональную регрессию. По этой причине такие клиенты обычно нуждаются в разводе с родителями. Тот случай, когда «всех заблочить, всех забанить». На эту тему есть книга Б. Хофмана (1, стр. 63), но вы сможете прочесть ее только в оригинале. Еще не переведена на русский. Продолжайте…

Когда родители еще были в браке, я помню, как провернул какую-то выходку, может, сделал что-то неподобающее, но я не помню, что, возможно, просто зашел в комнату, где родители смотрели фильм или обсуждали что-то важное, или просто баловался, когда уже было время спать.

Подвыпившая мать устроила очередную сцену, она любила драматизировать, и в таких ситуациях ее лицо краснело, текли сопли и слезы, и нос, казалось, увеличивался и по форме был как огромная кривая пульсирующая картофелина с крупными порами-отростками и алкогольными капиллярами, ее короткая стрижка меня всегда бесила, и даже на рубеже девяностых и двухтысячных то, что жило у нее на голове в форме волос, не было распространенной женской прической, этот выбор имиджа лишь подчеркивал, что она не хотела даже прикладывать усилия, чтобы выглядеть женственно. Я абсолютно поддерживаю отца как мужчину за то, что он бросил мою мать, которая проецировала на меня весь гнев, предназначавшийся ему.

В тот вечер она увела меня в комнату и велела лечь в кровать, когда свет был выключен, она сказала, что это моя последняя ночь дома и завтра они отдают меня в детский дом, и все эти игрушки и комната будут принадлежать другому, более достойному ребенку. Я был настолько испуган, что утром боялся выйти из комнаты.

К слову, я научился бить в точку по алкогольным пристрастиям своей матери, вместо того чтобы спать, я тайком снимал их гулянки через слегка приоткрытую дверь и утром показывал ей записи. От этого она меня ненавидела еще больше и буквально зверела. Видеокамера, которая была приобретена с благими намерениями запечатлевать счастливые семейные путешествия, позже стала мною эксплуатироваться для съемок сначала нелепых короткометражных фильмов с моими одноклассниками, а позже и для съемок собственной мастурбации и прочих домашних видео.

Как-то раз моя мать выпивала с матерью Романа, мы шли ночью от пивного ларька до их квартиры (алкоголь в те времена продавался без ограничений), и я опять сказал что-то неподобающее, с точки зрения матери, и она принялась меня отчитывать на всю улицу. Мать Романа сделала ей замечание, но она принялась отчитывать в театральной манере и ее. Она бросалась хрестоматийными фразочками, которые, казалось, подглядывала в книге «Как спровоцировать собеседника, зная только цвет его пальто».

Ей было так важно находиться в центре внимания, показать себя душой компании и интересным человеком, кем она по факту не являлась, поэтому в разговоре она часто привирала относительно всего, например, относительно фильмов, которые она смотрела или не смотрела. Как-то в подвыпившей компании я подколол ее тем, что она не смотрела фильм, о котором прямо сейчас рассказывает, – после этого мне устроили очередную театральную сцену, от которых я уже порядком устал. Опять должны были прийти сотрудники службы опеки, поместить меня в мешок из-под картофеля и поволочь в детский дом по земле за уазиком.

Вообще, я ходил в школу самостоятельно с первого класса, но во втором классе мы переехали, и я сменил школу, маршрут был короче и в чем-то безопаснее, планировалась, что в первый день мать встретит меня из школы. Я стоял на одном месте и ждал так долго, что пара человек спросили меня о том, не потерялся ли я. В тот момент, когда какой-то мужик, казалось, уже собирался меня похитить как беспризорника и использовать как секс-раба, я решил, что самое время идти домой самостоятельно. Где была мать – неизвестно. Потом она откуда-то примчалась с красным пульсирующим лицом и подобрала меня у подъезда. Мою младшую сестру из школы и в школу всегда сопровождали или родители, или нянька, или личный водитель.

– Я сепарационный гнев Олега!

– Что вы почувствовали в тот момент? Каков он на ощупь?

– Я задумался, почему в религии, например, есть термин «праведный гнев», а в психологии я вынужден его обесценивать, называя сепарационным и инфантильным?

– Вопрос терминологии…

– А еще я недавно гулял по набережной, и там были эти уличные музыканты, исполнявшие очередной каловый гранж-кавер «На большом воздушном шаре» в стиле «Нирваны». И потом мужик у микрофона сказал: «А теперь давайте, как в лагере у костра», – и немногочисленные слушатели его поняли и начали подпевать… Я вспомнил свой первый и последний лагерь… песня у костра тоже была…

…Однажды я очень просился, чтобы меня отправили в лагерь. За все время обучения в школе я лишь один раз был в летнем лагере. Я просился туда лишь потому, что там отдыхал мой друг детства. Точнее, не мой друг, а сын друзей моих родителей. Меня отправили туда на три дня уже под конец заезда. Лагерь располагался, может быть, в часе езды от города. Когда всех ребят забирали на машинах, и уже начинало темнеть, за мной все еще не приехал отец, и я решил отправиться в город на автобусе, ребята насобирали мне мелочи на проезд, так как автобус высаживал детей в каком-то далеком от моего дома месте.

Мать позорила меня не только среди одноклассников, но и среди учеников всей школы. Я практически никого никогда не приглашал на свой день рождения, потому что мне было стыдно, что мои одноклассники придут и увидят пьяное полусонное развалившееся голое тело.

С тех пор меня раздражает, когда я вижу кого-то развалившимся на такой же манер, например, я готов накричать на охранника в моем доме, когда прохожу мимо и вижу, как он смотрит в мониторы камер наблюдения в нелепых резиновых шлепках, развалившись на манер моего пьяного отца или пьяной матери.

Мать как-то прибухивала в гостях у матери девочки из параллельного класса, отец этой девочки пришел домой раньше, чем планировалось (сюрприз), и набросился на мою мать с криками и упреками, что она спаивает его жену, дал ей пощечину и вылил тетрапак дешевого вина в раковину. В тот момент я испытывал страх и невероятное ликование. Кто-то наконец-то дал ей по морде.

Глядя на то, как она пребывает в шоке и каком-то первобытном страхе, подбирая сопли, я заметил что-то, что меня удивило, испугало и завело одновременно. Ей понравилось, когда ее бьют… И, возможно, она хотела бы, чтобы мой отец ее бил.

Позже она нашла мужика, который оставлял ей синяки под глазами с завидной регулярностью. Они были счастливы вместе долгие пятнадцать лет… У матери была патологическая привязанность к своему отцу, когда он умер, она могла днями напролет переслушивать на магнитофоне кассету, извлеченную из автоответчика, на которой был его голос. Я помню запись слово в слово. Ее отец так же бубнил. Это тот тип женщин, которым нужен мужик рядом, который бьет, рвет очко, испражняется на нее в прямом и переносном смысле, но лишь бы был.

– В моей практике был случай – у женщины была странная фантазия. В блядской короткой юбке она танцует в дешевой забегаловке и прижимается задницей ко всем мужчинам подряд. По сценарию ее партнер должен прийти туда, взять ее за руку, обозвать шлюхой, увезти домой. Орать на нее в машине, пока они едут, дать пощечину и дома жестко прожарить.

– Похоже, у моей матери все не так плохо… хотя я многого, возможно, не знаю…

– Она это объясняла тем, что только так она могла финишировать, и ее покойный муж всегда так с ней делал…

Казалось, что поколение активных в половом плане особей, к которым принадлежали мои родители и их друзья, после распада СССР, в котором не было секса, настолько изголодались по последнему, что занимались только тем, что трахались, как стая кроликов.

В моем детстве кругом был секс. Сексом занимались все: бомжи за гаражами, парочки на пляже, родители. Когда я потерял ключи и позвонил в квартиру соседей, вернувшись из школы, сосед открыл дверь в трусах, едва прикрывающих эрегированный член. Ощущение, что я всех отвлекал от секса. Единственным домом, где секс не афишировали, заботясь о моральном воспитании детей, была светлая и невинная квартира мысемьи.

К моменту окончания школы мать уже пару раз ловила меня в пьяном состоянии по приходе домой, я, в свою очередь, тоже встречал ее в неадекватно пьяном состоянии, когда она поднималась домой из праворульной машины очередного ухажера с подтеками спермы на кожаной куртке.

– Расскажите самое раннее воспоминание в этом контексте, когда мать вами пренебрегала и вы видели ее личную жизнь.

– Нелепая история. Мне было лет пять-шесть. Каким-то образом моя мать с подругой зачем-то пошли в гостиницу. Я тогда как ребенок не понимал, зачем надо было идти в гостиницу. Но в фильме я видел, что швейцар открывал всем входящим двери. Меня оставили на улице, это было летом, и я стоял и открывал всем двери. Какой-то мужчина даже оставил мне чаевые. Возможно, тот самый мужик, который только что чпокнул мою маму.

– Ок…

– Ну и я даже не знал, что лучше – когда она отсутствует или когда она присутствует, потому что по факту в большой четырехкомнатной квартире находилась не мать, а ее физическое тело. Возвращаясь домой из школы в темное время суток, особенно если учились во вторую смену, я проходил мимо дома так, чтобы было видно, горит ли свет в квартире, мне было легче подниматься домой, зная, что там никого нет. Я очень злился, когда, возвращаясь, заставал ее дома, и она спала в кресле, справа у входа, просто с выключенным светом.

Уже во взрослой жизни чувство тревожности преследовало меня, и я смотрел на окна изредка шумевших сверху соседей, мне было легче, когда их не было дома. Как будто они мне мешали… Тревожная привязанность к матери. После развода с женой мне стало тревожно спать одному, и иногда случалась бессонница.

Общение с матерью никогда не было пропитано взаимностью: как и в случае с отцом, она так же ждала своей очереди, чтобы заговорить, только это было еще хуже. Она была как сотрудник телефонного центра, работающий по сценарию, и ее целью было лишь впарить доверчивому человеку какой-то абсолютно ненужный продукт типа карты с кешбэком на кокошники, сарафаны и дилдосы из бересты, все встречные вопросы отрабатывались по методичке, иногда использовались аналоги приемов «уточняю информацию, ожидайте на линии», которые в интерпретации матери звучали как «не расслышала что-что? Телефон совсем старый – ничего не слышно». Они с отцом на пару часто применяли этот «включить космос» – прием.

– «Что-что, млять?!»

Когда ей было нужно, она могла расслышать все, даже как пукает пекинес у соседей снизу. Иногда, будучи загнанной в словесный угол или просто в разговоре на неудобную ей тему, она переживала разрыв шаблона, и программа улетала в космос – она начинала тараторить, как портативный автомобильный компрессор, напрягаясь и краснея: «Тудудудудудуддуду».

Я часто представлял ее сидящей на стуле в опенспейс-офисе, где начальник отдела продаж кричал и бил ее, как отец девочки из моей школы, так что она совершала такое количество холодных звонков, что все помещение охлаждалось без кондиционера.

Скандалить – это было очень семейное дело. Для того чтобы восстановить хронологию событий, я провел значительное время, разбирая старые фотографии и семейные видеозаписи. (Спасибо еще раз, пап, что купил камеру.) На некоторых шедеврах семейного архива, по которым можно было бы составить алкогольный атлас, видно, как мои родители отдалялись друг от друга, еще будучи формально в браке.

Так, например, по школьной фотографии, на которой я в футболке чемпионата мира по футболу, привезенной мне родителями из США в 1994 году, я определил год, в котором я провел максимальное количество дней без родителей. Помимо футболки они привезли еще педагогические воздействия и еще много чего не сильно нужного. Задорнов с его юмором про хрестоматийно глупых американцев уже кажется не таким уж и банальным.

Я вспомнил, что в это время практически три месяца жил в доме бабушки. Мне кажется, если бы был рекорд по количеству времени, проведенному вдали от родителей, то я был бы на первом месте. Каждое лето я боялся, что в августе меня не заберут, каждый вечер я боялся, что отец не зайдет после работы и не заберет от бабушки.

У моих бабушки с дедушкой был сад, куда мы ездили каждые выходные в какой-то период времени, и стоило только нам сесть в машину, как у них начиналась невероятная ругань. Это была просто дичайшая склока, которая начиналась по расписанию, на регулярной основе. Такое ощущение, что они ждали, чтобы сесть в машину и начать кричать друг на друга. Удивительно, что мы не попали в какую-то аварию, к счастью, интенсивность дорожного движения в те времена была намного меньше. Спускаясь с горки, дед мог выключить скорость, поставив ручку на программу нейтраль, и просто заглушить двигатель в целях экономии бензина, но мне хотелось, чтобы мы просто слетели с моста в пропасть и разбились к чертям.

Я абсолютно не переношу какие бы то ни было деревянные постройки, даже если гребаный маркетолог на базе в Горном назовет это бунгало и шале – при входе я буду вспоминать покосившийся деревянный садовый домик бабушки со скрипящим диваном, набитым двухвостками, в садоводстве у черта на кульках. Хотя сейчас я убил бы за бронь в Алфике на ближайшие выходные. Буквально.

Поскольку бабушка по линии матери была в городе и жила в двух кварталах от нас, большую часть времени я проводил у нее, особенно учась в школе. Больше всего я ненавидел учиться в первую смену – это означало, что у бабушки мне предстояло провести минимум половину дня, до самого вечера. У нее много времени уходило на приготовление еды, но и в принципе особого интереса ко мне она не проявляла, что тоже во многом объясняет мои плохие оценки в школе.

Дед мог очень много выпить. Я не помню его трезвым, может быть, лишь в те редкие моменты, когда он находился за рулем. Когда мой дед встречался с Гутей, а таких встреч на моей памяти было три штуки, это была битва алкотитанов, они буквально валялись в рыготине.

На одной такой семейной встрече, где отмечали день рождения моей бабушки по линии отца, дед спел сентиментальную песню, и Гутя сидела во главе стола, уже изрядно загрузившись алкоголем. Конечно же, она начала обсуждать Романа, но издалека, и спросила меня о моей зарплате, мол, хватает ли мне ее. Я ответил, что вроде хватает.

– А Роману не хватает!

И начала дальше причитать на эту тему и поднимать меня на смех при всех. Тактично заглотнули и это. Мысемья.

Годы работы на предприятии химической отрасли не проходят незаметно, и примерно в одно и то же время бабушке с дедушкой диагностировали рак, и они начали достаточно оперативно угасать и умирать, примерно за полгода умер дед. Бабушка еще со времен моего энуреза подсела на альтернативную медицину. Энурезом я страдал где-то до тринадцатилетнего возраста, возможно, это была основная причина, по которой меня не отправляли куда-то в гости или в детский лагерь – опасаясь, что я обоссу чью-то кровать.

За пару лет борьбы с энурезом я прошел, наверное, всех присутствующих в городе шарлатанов и экстрасенсов. Гипноз и народная медицина. Акупунктура. После того, как моя бабушка по осени подцепила очередной рак, она всерьез занялась изучением оккультной литературы. Шкаф, где некогда красовалась большая советская энциклопедия в твердом бордовом, цвета паспорта, переплете, стал плавно зарастать книжками в мягкой обложке про различные секты и учения об ауре.

Когда я возвращался из магазина с булкой хлеба, за которой меня отправили, то мне нужно было почистить ауру, совместно с бабушкой выполняя упражнения, похожие на Тай Чи и Цигун. После того как моя аура была очищена от пагубного влияния людей, стоящих со мной в одной очереди за хлебом, и просто проходивших мимо энергетических вампиров, необходимо было на выбор выпить или стакан раствора соды, или просто святой воды.

Также мне предлагалось походить по битому стеклу. На себе бабушка, конечно, применяла более серьезные народные средства от рака: мумие, лечебные грязи, бобровая струя, экстракт восковой моли и регулярные посещения собраний различных сектантов.       Стадия принятия еще не наступила, хотя я уже достоверно и не помню, возможно, она и не отказывалась окончательно от традиционной медицины. Дед умирал от рака, наверное, полгода и все это время находился в состоянии перманентно-овощном. Под конец нас с двоюродным братом завели к нему в комнату с коврами на стенах посмотреть напоследок. Похороны были театральные. Бабушка норовила броситься в могилу и кричала, что не может без него. Это было очень странно, ведь они каждый день собачились. Тогда я понял, в кого моя мать такая театральная.

Бабушка умерла спустя десять месяцев после смерти деда. Видимо, они недостаточно поверили в бобровую струю и послали не тот сигнал в космос. Я ведь притягиваю негатив потому, что у меня мысли такие, так ведь?

Под шумок между матерью и ее алкосестрой разгорелась борьба за наследство. Моя мать отвела прабабушку в регцентр, и там мы переписали однокомнатную квартиру, в которой жила моя алкотетя, на меня. Тетя с моим двоюродным братом переехали в большую квартиру к прабабушке. Оставлять прабабушку там было равнозначно тому, чтобы убить ее. Ведь она буквально на днях росчерком шариковой ручки лишила тетю и моего двоюродного брата дополнительной квартиры.

Мать, возможно, пообещала прабабушке, что заберет ее к нам, как отец и просил, но к тому времени нам уже поднадоели всякие подселыши от отца, и в один день прабабушку нашли практически с отрезанной головой. Это было оформлено как суицид. Кому надо раскрывать дело об убийстве девяностолетней пенсионерки, у которой ничего нет?

Вы думаете, мать старалась ради меня и разыграла такую шахматную партию, чтобы эта дополнительная однокомнатная квартира досталась мне? Нет, она так старалась, преследуя лишь свой интерес, чтобы я притормозил с разменом квартиры, которую отец оставил нам с ней пополам.

Когда я уже был в браке, произошел такой случай: у нас украли припаркованный на улице велосипед. Какие-то парни решили попить пиво на охраняемой территории и потом каким-то образом вскрыли велосипедный замок карманной пилочкой для ногтей. Их выбор пал не на дорогой спортивный велосипед соседей, а на мой ширпотреб за шесть тысяч девятьсот девяносто девять из местной торговой сети.

После того как меня опросила полиция и документы ушли в суд, я получил письмо о том, что эти ребята нашли адвоката, и якобы никто не возражает, чтобы они не получали реальный срок за кражу нескольких велосипедов. Мне, конечно, не хотелось, чтобы они отправились в тюрьму за реально глупый проступок, но формулировка о том, что я якобы не возражаю, меня выбесила.

И я пошел в суд, чтобы заявить о том, что я вообще-то возражаю. В здании суда было окошко, где мое заявление приняли, женщина, записывавшая мою фамилию, странно на меня посмотрела и потом узнала меня. Мы разговорились, и выяснилось, что она живет в соседнем подъезде дома, где жили мои скандалисты – бабушка и дедушка.

– Как дела? Мать видел?

– Нет, и не хотелось бы… Если только в могиле…

– Молодец! Вот и держись от них всех подальше! Это гнилое семейство!

– Твою мать… где она была раньше с этим советом?!

Одно из распространенных воспоминаний детства – когда мать с сестрой сидели в летнем кафе с какими-то мужиками, затем приходила бабушка и начинала орать на нее, я уже и не помню, что конкретно. Возможно, в тот момент мой отец уже ушел или был просто в командировке. Под гнетом бабушки усидеть в кафе далее было невозможно, и мать хватала меня в охапку и тащила домой мимо площади с фонтаном, засранной голубями… но бабушка не сдавалась – преследовала нас и на всю улицу поливала мать словесной грязью.

Больше всего меня бесило, когда что-то решалось без меня или от моего имени. Я приходил в ярость. Например, этот случай: когда у меня уже родилась дочь, мне пришло смс-сообщение от страховой компании, в нем говорилось, что я спешно прошел второй этап диспансеризации какой-то федеральной программы в сфере здравоохранения, предлагающей населению оказывались услуги, наподобие медицинского осмотра или того, что сейчас называется «чекапом».

Меня это бомбануло, ведь я даже не проходил первый этап, а в сообщении шла речь уже о пройденном втором этапе, к тому же буквально накануне мы с трудом получили талон к врачу для ребенка с датой посещения примерно через месяц.

Когда я пришел в страховую компанию, то руководитель обесценивающе посмеялась надо мной на манер моей матери.

– Вам заняться, что ли, нечем?

Позже      мне, конечно, принесли извинения, все это преподнесли так, как будто произошла какая-то ошибка в регистратуре. Но учитывая материалы, которые я видел, я допускаю мысль, что эти манипуляции проводились по различным финансовым причинам. Мне было этого мало, и я очень долго атаковал различные ведомства жалобами, что весьма удивило коллег моей бывшей жены и всех остальных людей, которым я когда-либо рассказывал эту историю.

– Аналогичный персонаж исполнен Беном Стилером в фильме «Гринберг», но там он писал жалобы просто потому, что у него была куча свободного времени, и ничегонеделание было частью его философии. Вы же вроде работали в сфере образования?

– Да, немного.

– Но это удивительная история, ведь в государственные больницы идут чаще всего от безысходности… я раз зашел… что-то ныл палец, но я сразу понял, что у меня все хорошо, когда я увидел блюющего кровью бомжа, который лежал на полу…

– Вот именно! Это то, о чем я говорил ранее… Если люди, имея минимальную финансовую возможность, стараются избежать посещения государственных больниц, то почему все еще так уверенно дети поступают в государственные университеты? Это ведь то же самое…

– Но вы понимаете, что на некоторые специальности никогда не будут готовить в коммерческих структурах – врачи, силовики…

– Безусловно, это общественно-государственный заказ, но я говорю в целом про сферу гуманитарного образования, которое находится в дичайшем кризисе… образовательные программы не менялись по двадцать лет… система образования до сих пор более консервативна, чем моей отец, который ходит в один и тот же ресторан.

– Но это же типа традиции.

– Нет, это уже маразм. Я ушел от темы…

Когда к матери приходил очередной любовник, она осуждала меня за то, что я выхожу в туалет. Если любовник задерживался в дверях, обычно он говорил бы что-то типа «ты хорошая, но я выбираю жену», и мне потом будет ататата.

– Почему мы должны слушать это задорное журчание?

Я бы не сказал, что справлял нужду, чтобы целенаправленно издавать как можно больше музыкальных звуков, хотя, возможно, я просто делал это максимально громко, чтобы не слышать их разговор в прихожей или просто показать, что я там делом занимаюсь.

Иной раз мне хотелось выйти из туалета и между делом сказать:

– Да будь ты уже мужиком! Скажи ей, что она страшная и жирная!!!

Если бы я сделал это тихо, то при выходе из туалета я бы получил упрек: «Подслушиваешь нас? Чо притих?» Что бы я ни сделал – я бы получил упрек.

К совершеннолетию я настолько осточертел матери, что отождествлялся ей с вполне осязаемой преградой для построения своей счастливой личной жизни.

– Я молодая женщина – я имею право на счастье и семью.

– Молодая?

– Да, это я выгляжу на тридцать два просто, но в душе мне четырнадцать, прошлой ночью я даже обоссалась, как ты!

…Такое, мать его, ощущение, что я к этой будущей ячейке общества даже на стадии планирования отношения уже и не имел…

– Извини, что мое журчание отвлекло тебя от построения личной жизни, но мне уже достаточно осточертели твои попытки переспать с кем-то под песню группы «Золотое кольцо» «Течет ручей, журчит ручей».

Психолог просто слушал, на его лице было явное отсутствие эмпатии, как будто он вовсе и не в этой комнате. Я так старался с этой шуткой про журчание и одноименный трек популярной некогда группы… но он не оценил. Хотя это была и не шутка. Я правда так сказал матери. Даже не пытался вставить дежурные фразочки а-ля «как я вас понимаю», хотя, возможно, ситуация такая, что ее понять при всех попытках было бы невозможно.