Читать книгу: «Рыбалка на четверых», страница 4

Глава 4. Рыбалка

Пока мы наблюдали, как Ромка постепенно удаляется от нас, прихватив с собой пакет с печеньем и конфетами, папа неподалеку от машины обустроил себе уютное место для рыбалки. Дедушка стал показывать мне, как насаживать шевелящегося червяка на крючок, которым я уже несколько раз успел весьма сильно уколоться. Если честно, мне совсем не хотелось иметь дело с этой склизкой тварью, молчаливо извивающейся от боли. Я твердо решил для себя рыбачить на растительную приманку – на мякиш, вареную перловку или кукурузу. Повторяя за дедушкой, я неуклюже взмахнул рукой и закинул небольшую удочку так, что мой яркий и тонкий поплавок занял вертикальное положение, слегка наклонившись. Я с нетерпением ждал поклевки, на время отбросив мысли и планы по поводу того, как завоевать расположение Ромки. Дед тоже ждал. Почти сразу мой пестрый поплавок начал подпрыгивать и двигаться из стороны в сторону, то влево, то вправо, и вдруг как пошел резко вниз, почти полностью скрывшись под водой.

– Тащи! – крикнул дед во все горло, привставая с насиженного места.

С испугу я так сильно дернул удочкой вверх, что рыба, казалось, вылетела из-под воды, словно блестящая ракета. В воздухе она соскочила с крючка, но по инерции пролетела еще пару метров, упав на берег между кочек неподалеку от воды. На радостях я небрежно откинул свою удочку в сторону, шлепнув ею по воде и задев удочку деда, и сломя голову бросился к своей добыче. Как и рыба, минутой раньше, я оказался между кочками и исчез в мокрых речных джунглях. Вскоре моя голова с кепкой набекрень показалась из травы, один сапог слетел, и нога по колено промокла. Но в моих руках, испачканных илом, красовался серебристый красавец размером с две мои ладони. Я был невероятно счастлив. Посмотрев на деда и отца, я увидел их довольные, немного дурацкие, и такие похожие улыбки, каких никогда прежде у них не встречал, тем более одновременно. Даже не знаю, чья улыбка была шире – моя или кого-то из них.

– С почином тебя, внук! Это – карась, – крикнул дед и снова, как опытный рыбак, принялся наблюдать за своим поплавком. Но на несколько секунд он как будто вернулся в детство, наверняка вспомнив и своего первого карася, пойманного давным-давно. Дед обычно скрывал эмоции, не любил проявлять их на людях, но в этот раз он не стал прятать свою радость. Оставалось только моему отцу поймать карася не меньше моего, чтобы дед и ему так же по-дурацки улыбнулся.

– Молодец, Сереж! А теперь дуй сюда, к машине, переодеваться! – позвал меня папа, заметив мои промокшие штаны.

– Пусть сначала положит рыбу в садок! – скомандовал дед.

– Клади и иди ко мне! – миролюбиво ответил отец, доставая запасную одежду из сумки, которую собрала для меня мама.

Положив свой рыболовный трофей в металлический садок, счастливый, я, в одном сапоге, поплелся к машине. Дедушка, раздвинув шелестящую траву вокруг кочки, достал мой второй сапог и запустил его по воздуху так, что чуть было не попал отцу по голове. Обернувшись, чтобы взглянуть на деда, я увидел, что он подмигнул мне и, снова, как ни в чем не бывало, уставился на поплавок. Отец посмеивался, смывая грязь с моего сапога. Этого мне было достаточно, чтобы я довольной походкой продолжил плестись к машине. Переодевшись, я мигом помчался обратно к деду на наше местечко. Папа же остался на своем, чтобы немного побыть в одиночестве, так он мне сказал. Ему определенно было хорошо с нами, это чувствовалось. Просто в последнее время уединение стало для него роскошью, и он явно решил воспользоваться представившейся возможностью. А сын побудет с дедом. Я был не против. После долгих разговоров с мамой или дедушкой папа часто выглядел грустным, словно чувствовал опустошение и истощение, только тишина и покой могли помочь ему восстановить силы. Сейчас я понимал это как никогда. Многие люди постоянно встречаются с кем-то и готовы к круглосуточному общению и взаимодействию. Я, конечно, знал, что человеку нужен социум. Но сейчас, когда моему отцу необходимо было восполнить запасы энергии, безлюдный берег реки был тем, что нужно. Я видел, что он даже не пытается что-то поймать. Сегодня рыбачу я, его сын. Папа же соорудил себе полулежак из двух раскладных стульев и удобно на нем устроился. Прошло около часа, за это время мы с дедом, соревнуясь друг с другом, натаскали с два десятка карасей, папа же лишь создавал видимость, что рыбачит, то и дело, поглядывая в нашу сторону. Дедушка, конечно, сразу раскусил замысел моего отца, который устроил себе большой тихий час на природе. Папа периодически перебрасывал удочку, не меняя наживку, даже когда от приманки ничего уже не оставалось. Мы с дедушкой наблюдали не только за поплавками, но и за ним тоже. Дед тихонечко ворчал по поводу того, что папа приехал сюда, только чтобы поспать, на полном серьезе собирался огреть его удочкой и зарекся брать его с собой в будущем. Да, дедушка определенно походил на вредного старика, когда речь заходила о моем отце, но на меня его ворчливость не распространялась. Наоборот, он регулярно менял моего червяка, поправлял расположение моей удочки, поплавка, сетуя на изменчивость и непредсказуемость водоема, и привязывал дополнительные металлические грузики к леске. В общем, вел себя как самый обычный дед.

– Паша! Папа! – закричали мы с дедом в один голос нашему горе-рыбаку, заснувшему со скрещенными руками на груди.

Открыв глаза, отец спросонья суетливо убрал кепку с глаз и подскочил, словно оловянный солдатик, будто и не засыпал вовсе.

– Иди сюда, смотри, какую я рыбу поймал! – с восторгом позвал я его, сидя в дедовской ковбойской шляпе, словно наездник, с помощью лассо поймавший дикого скакуна в степи.

Папа побрел к нам, неуверенно шагая и нет-нет да ступая в грязь, совсем позабыв, что под его ногами практически болото.

– Смотри, это – сом! – вновь крикнул я ему, с гордостью показывая сероватую рыбу с длинными усиками, висящую на крючке.

– Ого, неужели ты поймал? – папа действительно был приятно удивлен и протер глаза, стряхивая с себя остатки недавнего сна.

– Ага, а еще я теперь умею подсекать и выуживать рыбу! – продолжал я хвастаться с горделивой улыбкой на лице.

– Ого, какие ты уже слова знаешь! Давай я сниму этого речного гиганта, – на самом деле он прекрасно знал, что в моем лексиконе есть слова куда более сложные, непонятные даже ему. Положив улов в садок, папа вытер пальцы о траву и принялся наживлять червяка на мой крючок так же непринужденно и хладнокровно, как это делал дедушка.

Я внимательно посмотрел на отца. Он неподвижно сидел на смятой кочке, которая служила мне отличным креслом, и сосредоточенно наживлял приманку, слегка высунув кончик языка. Я перевел взгляд на деда. Он тоже насаживал червяка на свой крючок, и кончик его языка точно так же двигался сам по себе, периодически облизывая губы, как будто отдельный живой организм. А ведь и я делаю так же, когда чем-то увлечен. Наверное, и рыбу я ловил с высунутым кончиком языка, как и они.

– Пап, я хочу поймать больше рыбы, чем дед, но он ловит быстрее меня! – пожаловался я, пытаясь обскакать дедушку, для которого я сегодня выступал в роли конкурента.

– Сереж, наслаждайся процессом. Это главное, понимаешь? Радуйся каждой пойманной рыбешке, и все, – ответил мне отец, довольно умело забросив мою удочку.

– Ты не станешь счастливее от того, что поймаешь больше рыбы, дело не в количестве, счастье обретаешь в пути, – начал дедушка. – Счастье в том, что ты забрасываешь удочку, наживляешь червяка и вытягиваешь рыбу, счастье даже в том, что добыча сорвалась. Даже если ты не поймаешь больше, чем я, не отчаивайся и не расстраивайся, относись к этому проще, без сожаления и горести. И никогда не кори себя, если по-настоящему старался что-то сделать, а в итоге ничего не вышло, – продолжал дед философствовать, беседуя со мной так, словно я был его ровесником.

– Сложно ты объясняешь, дедушка! – сказал я, не представляя, как можно довольствоваться промахами и неудачами.

– Мало того, что меня вечно грузишь, так теперь еще и на Сережке решил поэкспериментировать, – попытался утихомирить деда папа с улыбкой на лице.

– Да все он понимает, ты его недооцениваешь, Паш! – бодро ответил тот.

– Но дедушка, ты ведь не будешь меня уважать, если я мало наловлю! – проговорил я, полагая, что заслужить уважение можно лишь победой.

– Да не, это не важно. Главное – быть собой, вот и весь секрет. Победа или проигрыш… Ты мой внук – вот что имеет значение, – дедушка продолжал стоять на своем, вновь и вновь закидывая удочку в прикормленное хлебом место, пока не вышло идеально, так что расположение поплавка удовлетворило даже его. Казалось, что через объяснение этих жизненных истин мне, дедушка и отец завуалированно обращались друг к другу, словно не могли напрямую произнести такие простые, но важные слова.

– Понятно… Дед, а ты воевал? – меня действительно интересовали подробности, заодно я был не против сменить тему разговора, а еще меня беспокоило долгое отсутствие Ромки, про которого мы втроем совершенно забыли, и я оглянулся по сторонам в поисках любого намека на его присутствие.

– Было дело, внук. Но война – это ведь не только про страх и боль. Да, не без этого, к сожалению. Но еще это проявление стойкости и испытание себя, своих внутренних качеств, выявление скрытых возможностей, о существовании которых человек мог даже не догадываться. На поле боя, многое впервые становится явным. Все мы, соотечественники, с первого дня стояли плечом к плечу, рядом, так и победили. Хочешь, расскажу тебе про своего друга, с которым я служил и защищал родину? – предложил дед, видя, что я ищу глазами своего приятеля, которого и след простыл.

– Давай, – сказал я, сжав губы от разочарования, что так и не обнаружил Ромку, но зато удочку я уже забрасывал на автомате, уверенно и по-взрослому.

– Тебе настоящую взрослую историю или так, потехи ради? – видно было, что сам дед настроен серьезно, он подался в мою сторону, нахмурив и без того морщинистый лоб.

– Ужастик хочу! Чтобы было действительно страшно, – ответил я, принимая его вызов. Я считал, что готов, ведь вчера уже преодолел свой страх, слушая пугающую историю отца.

– Как скажешь, Сереж! У меня был только один друг – Игорек, – начал дедушка. – Мой единственный друг с самого детства, мы с ним еще в детский сад вместе ходили, и жили в одном доме, и росли в одном дворе. У меня были родители и брат, а Игорька воспитывал Семеныч, его дедушка, который уже тогда был старше, чем я теперь. Как сейчас помню, красные трусы его деда на палке в окне, торчащие из форточки на первом этаже и развевающиеся на всеобщее обозрение.

– Что за трусы такие? – поинтересовался я, задумавшись над словами деда.

– Раньше-то время совсем другое было, вы такой жизни не знали, – продолжал дед. – Семеныч его старенький уже был, слышал неважно, а еще все время невнятно бормотал себе что-то под нос. Очень тихо он говорил, вот и высовывал свои огромные застиранные «семейники» на белый свет, чтобы Игорек, увидев их, домой бежал со всех ног, а то получит по первое число. Сигнализировал ему так, в общем. Ну а мы потешались и над этим, и над чудаковатым стариком, – рассказывал дедушка как будто даже с воодушевлением, вспоминая свою молодость.

– Я тоже старею, дедушка? – задал я вопрос, которого он явно не ожидал, ведь мой слух с недавних пор тоже стал ухудшаться, да и привычка еле слышно ворчать у меня появилась. А вдруг именно с этого и начинается старость, а не из-за физиологических изменений, происходящих с человеком.

– Все стареют, внук, но тебе еще жить и жить. Даже тот старик потом с десяток лет прожил, как раз перед самой войной и помер, – ответил дедушка, испуганно посмотрев на моего папу, будто догадался, что ляпнул лишнего, но сразу же продолжил от греха подальше. – Да, в такое время жили, что сейчас и захочешь – не поймешь. Сегодня каждый у себя дома в ванне купается с шампунями и гелями всякими. А раньше тетя Люда с соседнего подъезда выносила эмалированный тазик, наливала туда воды и купала своего голого сынка, Сашкой его звали, прямо во дворе, не стесняясь. И никто этому не удивлялся. Да и игрушек столько у нас не было. Помню, мы деревянные самострелы мастерили, развлекались. Что-то я от темы отошел, так о чем я говорил? – отвлекся дедушка, запамятовав.

– О друге, – быстро напомнил я ему.

– А, ну да. Я был довольно худощав, ловок и быстр, а Игорек отличался силой и выносливостью, обладал внушительными размерами для ребенка. Но его габариты только на первый взгляд казались устрашающими. На самом деле он был довольно мягкотелым и неповоротливым. По крайней мере, я ни разу не видел, чтобы он демонстрировал свою силу. Остальные дети во дворе прекрасно знали об этом. Их привлекала возможность уложить на лопатки такого тяжеловеса, тем самым потешив свое самолюбие. Не один раз его били соседские мальчишки постарше, чтобы показать свое превосходство, и я всегда вступался за него. У него не было другого защитника. Правда, моя помощь не особо-то помогала ему. Мы получали тумаков, но всегда держались вместе, плечом к плечу. Дружба наша, скрепленная кровью, прервалась внезапно после одного случая, произошедшего очень далеко от нашего двора, и даже от нашей родины.

– Дедушка, а как это – скрепленная кровью? – перебил я его, уже фантазируя, как осуществить нечто подобное на самом деле, хотя, наверное, это все-таки выражение такое просто.

– Навсегда значит, Сереж, как братья мы были, – ответил он быстро, лишив меня развернутого ответа. – Так вот. Дело было так. Когда нам было чуть больше твоего, началась война, ну ты знаешь, в школе, наверное, уже упоминали об этом. Вот ты с отцом только в кино или по телевизору можешь увидеть, как снаряды взрываются и пули свистят, ну и еще на рядовых военных учениях, а мне пришлось вживую с этим столкнуться. И Игорьку тоже. Как говорится, для себя окопы рыли, чтобы в них же и полечь при какой-нибудь очередной бомбардировке. И не выжили бы, скорее всего, если бы нас раньше на фронт забрали. Воевали мы вместе, Игорек был командиром отделения. Как видишь, я уцелел, а, соответственно, и твой отец и ты смогли появиться на белый свет. В армии Игорек как-то разом обрел силу. И физическую, и духовную. Он вырубал всех мгновенно и всегда рассказывал, что этот навык достался ему от его деда, ну того самого Семеныча, который якобы сбивал лошадь с ног одним ударом. Никто из служивых не сомневался в правдивости этой байки. Лишь я один знал, что его дед мог только красными трусами размахивать на весь двор. Хотя кто его знает, каким он был в молодости. Хорошо помню последний день жизни моего Игорька. Молодые, но уже опытные солдаты в форме и грязных армейских сапогах с мокрыми автоматами и винтовками, мы стояли по пояс в мутной воде на вражеской территории. Вокруг была страшная дремучая темень. Лишь где-то впереди мелькали одинокие красно-желтые огоньки и вспышки, высвечивающие рядом с нами силуэты еще с десяток таких же, как мы, солдат, застывших в болоте с оружием наперевес, да солдатские глаза, блестевшие в этом мраке. Мы выжидали, готовясь к очередной зачистке деревни. Я шепотом пытался позвать Игорька, но он никак не реагировал и стоял, как вкопанный. Ничто не предвещало приближающейся беды. Все как обычно очередная деревушка, которую надо освободить от неприятеля. Я не мог двинуться, мои ноги плотно впечатались в болотный ил. Пока я пытался вырваться из этой трясины, в это время один из солдат случайно нажал на курок своей винтовки. Тишину прервал одиночный хлопок, при этом вспышка от выстрела четко обозначила наше местоположение. Там, где еще недавно виднелась лишь пара-тройка огоньков, словно по цепной реакции начали появляться новые. Их становилось все больше и больше. И спустя несколько секунд передо мной высветилась уже целая полоса леса, в которой отчетливо угадывались очертания бараков, вышек и многочисленных заграждений. Послышались выстрелы с той стороны. Наш взвод начал хаотично отвечать врагу. Изначально мы занимали очень выгодную позицию: ведь находились в низине, в болоте, и нас невозможно было заметить из-за ландшафта, да еще в темноте. Конечно, нам не стоило вступать в перестрелку, потому что перед пулей снайпера наш одинокий солдат был совершенно беззащитен. А мы своей паникой и ответным огнем просто-напросто выдали себя. Игорек не успел отдать команду залечь и не высовываться, и мы оказались как на ладони, хотя в ночи прекрасно могли бы скрыться среди болотной травы и заводей. Оценив неизбежные последствия этой вышедшей из-под контроля ситуации, он неожиданно повернулся и побежал в мою сторону, рукой показывая мне пригнуться и залечь на дно. Я подчинился, так и не сделав ни единого выстрела, а лишь трусливо спрятался под водой. Наше болото будто ожило. Пули на огромной скорости прошивали его. Это напоминало косой тропический дождь, только из пуль. Солдаты не успевали ничего предпринять и замертво падали под воду, в которой отсиживался я, молясь, чтобы меня не задело. Те из наших, кто стрелял, автоматически становились мишенью, подсвечивая себя ответным огнем, вот снайпер и снимал их сразу. Со стороны это выглядело так, как будто все просто смиренно стояли и один за другим принимали свою участь – быть пораженным пулей и навечно упокоиться на дне болота. Выстрелы настигли почти всех. Из нас сделали решето. Из всех кроме меня и еще нескольких бойцов. Я видел ужас смерти в глазах своих сослуживцев. С каждым убитым солдатом моя внутренняя рана кровоточила все сильнее. Но я все еще был жив. Я ощущал себя совершенно беспомощным, песчинкой, которая ничего не может поделать с происходящим ужасом. А в это время Игорек несся ко мне и, только поравнявшись, упал, как и многие другие, плашмя в воду. Его достала пуля, которая предназначалась мне, но он принял ее на себя. Я долго не мог сделать ни шагу из этого проклятого болота. Вокруг меня плавали трупы солдат, среди которых был и Игорек. Мое сердце разрывалось на тысячи осколков. Я закрыл глаза и погрузился с головой под воду. Наступила полная тишина. Открыв рот, я начал выпускать оставшийся воздух. Пузыри вырывались из меня и поднимались на поверхность, словно гейзер бурлил под водой. Не отваживаясь вынырнуть, я почувствовал, как последний воздух покинул меня, и вода начала заполнять мои легкие, словно я был самым обычным стеклянным сосудом. Я заслуживал лишь быть среди убитых солдат, разделив их участь, считая себя недостойным глотка живительного воздуха. Я почти погиб… очнулся на медицинской койке в госпитале, перевязанный. Меня дважды ранило в ногу и шею – пуля прошла в нескольких сантиметрах от сонной артерии, еще чуть-чуть и она наверняка убила бы меня. Игорек же спас меня, закрыв собой от третьей – той самой злополучной смертельной пули. До сих пор я вижу, как он молча бежит ко мне. Я был одним из немногих, кому в тот день повезло. Деревню все-таки зачистили от врага, но Игорька я потерял. Даже сейчас, мною все еще ощущается сильная утрата, ведь он был не просто моим лучшим другом – он был единственным, – дед закончил свой рассказ и умолк, на его лице ясно читалось страдание – душевная рана все еще кровоточила.

– Ты же вроде говорил, что у тебя автомат заклинило, вот ты и не успел ничего предпринять тогда, – удивился папа, по-видимому, вспомнив несколько иной дедушкин рассказ о тех событиях из прошлого.

– Да я уже толком и не помню всего… – замялся дед, ссылаясь на пробелы в памяти, и начал тереть свой отполированный затылок, однако, судя по участившемуся подергиванию его век и бегающим глазам, казалось, что именно сегодняшняя интерпретация той трагической истории была максимально правдивой.

– Ну, спустя годы тебя все же нашла награда – медаль «За отвагу», – сказал отец, чтобы заполнить возникшую паузу. Он был растроган, поскольку никак не ожидал такого откровения от дедушки на берегу реки, да еще и в моем присутствии. Похоже, дед и сам не заметил, как невольно рассказал все без прикрас, охваченный сильными переживаниями тех дней.

– Нашла-то нашла, да только не моя это медалька, а Игорька. Я всего лишь храню ее в его честь, передать-то некому – не успел он семьей обзавестись. Так вот крепко мы дружили, – подытожил дедушка и опустил глаза, как будто смутившись своей откровенности, – до сих пор ни я, ни папа не знали таких подробностей его жизни, а теперь оказались допущены в святая святых.

– Дедушка, у тебя клюет! – закричал я возбужденно, потому что его поплавок полностью скрылся под водой, а такого сегодня еще не случалось. Дед мигом встал и разом, как и я своего первого карася, без аккуратного выуживания выдернул из воды длинную темную рыбину, которая приземлившись рядом с нами, начала извиваться как червяк, хлопая хвостом по траве.

– Щучка! – закричал дедушка с горящими глазами. – Пашок, помнится, последнюю такую я поймал в этих местах, когда ты еще совсем мелкий был, – радовался дедушка как мальчишка, снимая с крючка добычу и поглядывая на моего папу в ожидании аплодисментов и щенячьего восторга.

– Здорово! Думаю, может, пойти сеточку забросить вон к тому перешейку, там вроде кто-то барахтался, – сказал папа, показывая на место метрах в пятидесяти от нас.

– Значит, ты слышал, как плещется рыба, пока спал, и не соизволил пойти и поймать ее?! – улыбнулся дедушка, но все же не отказал себе в удовольствии поддеть моего отца за то, что тот сюда вовсе не ради рыбалки приехал.

– Зато вы молодцы, уже много наловили, – проговорил, уходя от нравоучений, папа, взглянув на садок, который был затоплен в реке и привязан к воткнутой в ил рогатулине. Рыбьи плавники то и дело шлепали по воде. – А у меня вот ничего… – произнес отец теперь уже удрученно.

– Это потому что ты даже не пытался! Не видел, чтобы ты хоть одного червяка поменял! – отрезал дед, посуровев.

– Да уж, от твоего зоркого глаза не спрятаться, не скрыться, слушай, у тебя превосходное периферическое зрение, прямо как у голубей! – съехидничал папа.

– А как видят голуби? – вмешался я, сообразив, что эта информация пока еще мне не попадалась.

– У них угол обзора почти триста шестьдесят градусов! Такое зрение им нужно, чтобы хищников видеть вовремя! – разъяснял папа, пытаясь произвести на деда впечатление своими познаниями.

– Да, только мозгов у них раз, два и обчелся! – парировал дед, с удовольствием, впрочем, позволяя вовлечь себя в родственное соревнование.

– Ну не ловилось у меня, было пару поклевок, но ничего стоящего, – продолжал папа оправдываться перед дедушкой, зная, что для того рыбалка это, в первую очередь, ловля рыбы, а потом уже все остальное.

– Паш, это же закон природы! Да и ты, Сереж, мотай на ус, – умничал дед, пользуясь не только своим авторитетом и положением старшего, но и правом лучшего рыбака, выловившего сегодня рыбы больше других. – Я вот тут давеча видел по телевизору, как леопард только с двадцатой попытки поймал свою жертву. А после самой охоты у него остается очень мало времени, пока добычу не отберут львы и гиены. Без пищи же он, естественно, не выживет, поэтому каждая неудача это опыт, каждая неудача приближает его к успеху. Он так жаждет поесть и накормить свое потомство, что не может себе позволить остановиться и перестать охотиться. Так и у человека, если чего-то жаждешь и жить без этого не можешь, то не остановишься, пока не добьешься желаемого. А те, кто боится даже один раз ошибиться, и бросает свое дело, едва начав, – не хотят этого по-настоящему, – рассуждал наш дедушка словно философ-натуралист.

– Ты как всегда сгущаешь краски! У нас полно другой еды и вообще мы сюда отдыхать приехали! Мне еще шашлыки жарить, – ответил папа, признавая свое поражение в споре с дедом, чтобы переключиться уже на другую тему.

– Ну да, утрирую немного, так ведь интереснее и поучительнее! – веселился дед, наслаждаясь возможностью в очередной раз уложить папу на лопатки и не желая даже на мгновение допустить, что его сын хоть в чем-то может превзойти своего отца.

– Я хочу кушать! – у меня уже урчало в животе, да и пора было принудительно заканчивать эту перепалку двух павлинов.

– Пойдемте, перекусим! – позвал папа меня и деда.

– Не, принеси мне бутерброд и термос с чаем, когда вернетесь, а я послежу за удочками! – дед решил остаться, пока шел такой клев.

Мы с папой пошли к машине. По дороге оба вляпались в вязкий ил, который скрывался под засохшей коркой, образовавшейся на поверхности обмелевшей речки. Папа резким движением попытался вытащить ногу из грязи. Но его ботинок застрял в ней основательно.

– Не везет нам сегодня с обувью, Сереж! Думал, в такую жару все высохло уже, ан нет, кое-где вон видишь, трясина и жижа еще хлюпает, как будто клеем ботинок прихватило, не выдернуть, – сказал отец, безуспешно пытаясь вытянуть обувь. Спустя несколько минут, весь грязный, в серой маслянистой массе, папа все же не без видимых усилий вернул свой ботинок. Затем подошел к речке и начал отмывать и его, и себя.

А я развернул бутерброды с колбасой и сыром, чтобы подкрепиться. Куда же подевался Ромка? Я уже начал серьезно беспокоиться. На мгновение мне показалось, что если он до отъезда не вернется, то отец и дед даже и не вспомнят про него. Да и маме Ромки, похоже, тоже дела нет до собственного сына. Одним беспризорником больше, одним меньше. Нет, определенно стоит отложить рыбалку и начать его поиски. Подгоняемый чувством голода, я уничтожал бутерброды с невероятной скоростью. От моего рыбацкого энтузиазма уже не осталось и следа к моменту, когда папа все-таки отмыл свою обувь и вернулся к автомобилю.

– Пап, я к Ромке, пойду, позову его, хорошо? – предложил я отцу.

– Да он вернется скоро, наверное! – папа определенно не хотел, чтобы пропал еще и я. – Ладно, прогуляйся, но только будь в поле моего зрения, а я пока огонь в мангале разведу, да шашлыки начну жарить, а вы подходите, не затягивайте, – смилостивился он и дал разрешение на поиски моего друга.