Читать книгу: ««Неудачники» – команда мечты», страница 3

Маленькая записная книжка

Историю с норвежским домом как-то удалось замять. А то бы точно всем досталось. Хотя, сказать по правде, там и заминать-то особо было нечего. Но все же: ночь, дети куда-то провалились. Хорошо, что этого никто особо и не заметил. Только Перов еще какое-то время ворчал на детей на тему, куда это их понесло.

– Знаете, что за такое бывает? И мне, и вам? – все приговаривал он. – И вам бы досталось, и про меня сказали бы, что это я вас на все это подбил со своей археологией! И это еще хорошо, что хорошо закончилось!

Но дети его успокоили как могли.

– Не зря же мы под пол провалились! Целый чемодан нашли! – синхронно отвечали провалившиеся.

А Синица добавляла:

– В мире ничего нового не отыщешь, пока куда-нибудь не провалишься!

И Перову на это ответить было нечего.

А разбирать чемодан решили прямо на уроке, в ближайший понедельник, сразу после выходных. Те, кто в поселке знал про находку, еле дотерпели до этого момента. И на сам момент открытия чемодана собралась чуть ли не вся школа. Даже мэр пришел с местным участковым. Такой любви к истории от них не ожидал никто.

– Ну что? Солнцев, Пузырев, Синицына, давайте к доске! – произнес учитель.

Дети не очень уверенно вышли вперед, не зная, чего ожидать. Но учитель подмигнул, словно заговорщик, и продолжил:

– Давайте, открывайте чемодан. Кто, как не вы, должен это сделать!

– Насколько это все безопасно? – решил вставить свои пять копеек участковый. Но мэр махнул ему рукой, чтобы лишний раз не придирался. И тот добавил уже более миролюбиво: – Ученых бы надо сюда… Все-таки историческая находка.

– Надо, – согласился мэр. – Но их нет. И пока не будет. Так что открывайте.

Ребята еще раз взглянули на учителя, а тот кивнул им, словно дал отмашку.

Следующие полчаса возились с чемоданом. Ведь это только со стороны может казаться, что его открыть можно вот так запросто. Сначала пытались дети. Потом – Перов. Следом за дело взялись мэр и участковый. И ни у кого ничего не получалось. Чемодан, словно кремень, оставался целым и неоткрытым. И вообще, он оказался настолько старым, что подобрать к нему ключи было практически невозможно. В природе уже не существовало ни таких замков, ни ключей.

В конце концов все свелось к банальной, но весьма эффективной грубой силе: вызвали сантехника, и он своими хитрыми инструментами в пару щелчков открыл допотопный механизм. Пусть, может, это и было с точки зрения археологии не очень-то правильно. А сантехник даже плечами пожал в этот момент – мол, чего всех так путать, если можно все решить за пару минут. И вот наконец крышка открылась и содержимое старинного чемодана стало доступным всем присутствовавшим детям и взрослым двадцать первого века.

От увиденного они поначалу даже опешили. Старый чемодан был набит пожелтевшими газетами от дна и до крышки. Увидев это, дети подняли глаза на учителя, словно чувствовали себя оскорбленными из-за таких сомнительных артефактов. В детском сознании газеты ну никак не могли относиться к этой категории.

Озадаченно переворошив пожелтевшие газетные страницы со странным названием «Мурманский портовик», дети растерянно опустили руки. Ну разве можно считать серьезной находкой ворох старых, никому не нужных газет? И только сосредоточенный Солнце продолжал смотреть на свой артефакт, словно ждал от него хоть чего-то. И это чувство Петра не подвело.

В то время, когда все вокруг чувствовали себя обманутыми и молчали, он принялся спокойно перекладывать страницы газет одну за другой. Одна, вторая, третья, пятая… Делал он так просто потому, что привык ко всему относиться максимально ответственно, и его совсем не мог успокоить беглый взгляд на содержимое чемодана. Для того чтобы быть уверенным, он должен был взять в руки каждую страницу, повертеть ее и перевернуть. В какой-то момент он даже увлекся содержанием газетных статей.

Вот тут что-то про новый кран и какой-то катучий грейфер – интересно, что это такое, подумал Солнце, но само звучание этих слов ему показалось красивым, – а тут про перевалку угля. Под ней портрет бравого кочегара буксира «Березина» товарища Угрюмова, у которого на голове была намотана косынка, и она выглядела точно бандана у пирата из кинофильмов. Про товарища Угрюмова еще было написано, что он всегда держит «пар в котле на марке». Петя вчитался. Оказалось, это значит – на предельной отметке манометра. Он улыбнулся. Чуть ниже – рассказ о шлюпочном переходе на веслах и под парусами по побережью. И целая полоса о том, за что мы любим А. С. Пушкина. Солнце попытался найти дату. Не с первой попытки, но у него это вышло: двадцатые годы прошлого века.

В этот-то самый момент, когда стопка газет неумолимо становилась все меньше и меньше, ему в руки и свалилась записная книжка. Даже мельком взглянувшему на нее становилось понятно: это именно то, ради чего стоило идти в заброшенный дом и лететь в подпол.

– Тут какой-то дневник… – поднял взгляд на собравшихся Солнце. Все придвинулись к маленькой записной книжке, страницы которой были испещрены аккуратным почерком. Понятно, что всем хотелось посмотреть, но места вокруг стола не хватало. Тут же посыпались жалобы, что раритет должен быть доступен для всех.

– Солнце, найди в ней что-нибудь и читай! – перекрывая общий шум, произнес Перов откуда-то из-за спин обступивших дневник учеников и взрослых.

– Ага, – ответил ему Петя, хотя от этих слов даже немного растерялся: что тут найдешь в такой суете?

Потом он взял в руки книжку и прочитал первое, что попалось на глаза на случайно открытой странице:

Теперь я стал совершенно убежден, что все начинается в детстве, даже если ты сам не отдаешь себе в этом отчета. Причем самые необычные мечты становятся той путеводной звездой, которая и определяет твою жизнь. В моем случае все было чрезвычайно просто. Я хорошо помню ту случайную встречу – когда мне было примерно двенадцать лет, – которая и определила мою судьбу…

Прочитав эти строки, Петя поднял голову на учителя:

– А кто это написал? И это он о чем?

– Ты в начале посмотри, – подсказал ему Перов. – Может, там что-то подписано?

Петя перевернул страницы. На первом листе, который скрывался под кожаным переплетом блокнота, было выведено каллиграфическим почерком с утерянными ныне буквами русского алфавита: «Дневникъ студента Института путей сообщенiя Петра Павловича…» Дальше надпись совсем не читалась, потому что фамилия была стерта.

– А кто это – Петр Павлович Неизвестный? – спросил Петя.

Еще один Петр, подумал Перов, но вслух ничего не произнес.

В классе воцарилась тишина.

– Ну, не сказать, что все понятно – и с авторством, а уж тем более с содержимым, – констатировал мэр.

– Ну, будет чем заняться в свободное от учебы время… – как-то вовремя произнесла Синица и осторожно посмотрела на взрослых, точно боялась их возражений. Но они, к счастью, не возражали.

Бухта Счастья-Несчастья

Старинный дневник читали всем классом чуть ли не на всех уроках Перова. И как-то так получалось, что везде он был к месту. Хотя поначалу не знали, как к нему подступиться. Ведь это ж непросто – прочитать чужую жизнь. А уж тем более – её понять.

Как правило, читал Солнце. Или Синица. У них хорошо получалось разбирать непривычные буквы. Даже те, кто никогда толком не брал в руки книги, забывали про свои смартфоны и откладывали их в сторону. Потому что каким-то неожиданным образом то, что происходило здесь и сейчас, становилось более интересным, чем все случайные глупости мира.

Слежавшиеся страницы не всегда хотели открываться. Где-то они были задеты водой, и больше всего Солнце боялся их повредить. Иногда приходилось даже аккуратно раздвигать листочки скальпелем. Потому поначалу и читали не подряд, а те страницы, что удавалось открыть.

Мне кажется, мы нашли бухту… Счастья, о которой так много говорили во время наших студенческих лет и даже раньше. Пожалуй, впервые я услышал о ней, когда мне было лет двенадцать.

Помню, как к нам в дом пришел высоченный офицер – как выяснилось потом, капитан шхуны «Стелла Поляре». Они долго о чем-то говорили с отцом – о недавних путешествиях на Север, на Мурман, о землях, открытых во время этих странствий. Но еще больше мне запомнилось – о том, что открыть не удалось. Именно тогда я услышал про бухту Счастья, которую искал капитан. Он, кстати, оказался вполне дружелюбным человеком, который вовсе не собирался командовать всеми вокруг, кто находился с ним рядом. Напротив, со мной он держал себя на равных и весьма уважительно. Спрашивал о моих интересах и планах на жизнь. Пораженный его капитанским мундиром и вообще всем его видом и манерами, я сказал, что подумываю стать морским капитаном. Скорее всего, я сказал так просто потому, что не знал, что сказать, и был растерян. В ответ капитан неожиданно замолчал и задумался, а потом как-то серьезно посмотрел мне в глаза и произнес, как это я теперь понимаю, более чем серьезно:

– Знаешь, мой друг, ты задумался об очень хорошей профессии моряка и капитана. Она позволяет идти вперед, за горизонт, искать новые земли и страны. Но… Я могу поделиться с тобой одной очень важной для меня мыслью. Я часто возвращаюсь к ней, когда стою на капитанском мостике. Так вот, подумай не только о том, чтобы открыть, но еще больше – о том, чтобы построить в этом открытом тобою месте опорную точку для радостной и счастливой жизни – город, порт, то, что там нужно. Ведь это еще более важно, чем просто открыть и уйти… Открыть и остаться, создав там надежный причал, – еще более важно для жизни. Для будущей жизни!

Эти слова я запомнил на всю жизнь. И как-то естественным образом они сплелись с услышанными тогда разговорами про ненайденную бухту Счастья. Сколько впоследствии я ни искал ее на картах мира, так и не нашел. Мне оставалось отправиться в странствие самому, чтобы понять, есть ли такое место хоть где-то.

После того как прозвучали последние строки, в классе воцарилась тишина. Все словно были поражены услышанным. Как такое вообще могло звучать в их забытом всеми поселке? А тут такие слова!

– Бухта Счастья? – переспросил Пузырь и тут же добавил: – Прикольно.

Класс зашумел. Но тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Из-за своей парты встала Света Матвеева. Все напряглись, зная, что характер у неё не из простых. К тому же Света была отличницей и потому всегда умела обращать внимание на самые незаметные мелочи. Собственно говоря, она с них всегда и начинала. Вот и сейчас она нагнулась над дневником, внимательно вглядываясь в страницы. И точно знала, что обязательно там что-то найдет.

Через несколько секунд она гордо выпрямилась, вскинула голову и посмотрела на Петю, а потом и на весь класс.

– Глупость все это. Никаких бухт Счастья не бывает. Вот посмотрите! – и она ткнула пальцем в дневник.

– Куда смотреть-то? – переспросил Солнце.

– Да вот сюда! – решительно сказала девочка и показала на строчки дневника. – Вот смотрите, как ваше счастье написано.

Все быстро зависли над дневником. Света продолжила:

– Буквы подтерты. Толком и не прочитать – Счастья или Несчастья… Сами смотрите.

Петя, Перов и весь класс молча передавали из рук в руки дневник. И стало видно, что название бухты действительно как-то было подтерто. То ли Счастья, то ли Несчастья. Прочитать можно было и так и этак. Все зависело от того, кто что готов увидеть за стертыми старыми буквами.

– Глупость этот ваш дневник! – произнесла девочка. – Может, он вообще фальшивый. Или писал его какой-нибудь сумасшедший. Кто вот так просто в своей жизни возьмется искать бухту Счастья? Да еще на краю земли, в Арктике. Где-где, а уж здесь точно никаким счастьем не пахнет. Уж больно холодно. И ехали сюда люди от тоски и безысходности. И жили как попало, как получится, как придется. И вообще, что за дурацкое название? Вот и подтерли его из-за этого.

– Ты так говоришь, потому что сама никаких дневников не находила и ничего такого и близко не видела! – разгоряченно вступилась за неопознанную бухту Синица.

– Еще чего! – фыркнула Света. – Мне ваш дневник и ваше счастье не нужны. Сами с ними разбирайтесь.

И она вышла из класса, хлопнув дверью.

В классе повисла противная тишина. Никто не знал, как надо реагировать на то, что случилось. Сначала счастье вроде бы нашли, а потом сразу его потеряли. И вроде как всем крылья подрезали очень быстро. Причем подрезала своя же – Светка.

Хотя характер у нее был еще тот. Она всегда вела себя так, словно была лучше всех. И каждый год говорила, что скоро уедет отсюда в большой город, потому что всё здесь – деревня с никчемной и неинтересной жизнью. Но каждый год это у нее не получалось и она оставалась в поселке, который так не любила. В начальной школе к ее словам относились спокойно, как к данности. Но время шло, разговоры продолжались, и взаимной симпатии это не добавляло. Хотя и попасться к ней на язык никто не хотел. Уж больно жестко и резко она могла говорить. Как, например, про автора дневника и бухту счастья-несчастья.

– А давайте-ка так, – разрядил ситуацию учитель, – начнем читать по порядку. Тогда что-то, может быть, станет понятней – и с нашим счастьем, и с тем, кто и где попытался его отыскать.

Санкт-Петербург,

4 сентября 1897 года

Итак, начинается новый этап моей жизни. Позади гимназия, и с учетом прилежания мне все-таки удалось поступить в институт. До столицы я добрался вполне благополучно. Попутно увидел предмет своих будущих штудий – старенький пароход, который шел от нас вверх по реке, и железные дороги, по которым я ехал в вагоне третьего класса. Все это еще более укрепило меня в моем выборе, ведь в этой сфере еще многое можно сделать, и это так нужно людям!

С этими мыслями я переступил порог Института инженеров путей сообщения императора Александра, который был Первым. И уже с первых дней я начал проникаться мыслью, что студенчество в столичном городе открывает совершенно новые горизонты.

При всей любви к нашему тихому краю не могу не отдать должное стремительному ритму жизни в изысканном Санкт-Петербурге, который увлекает и вдохновляет. Особая уважительная манера общения студентов и профессоров нашего института и чувство прогресса, частью которого ты являешься и которому в перспективе будешь способствовать, вселяют веру в возможность разумного устроения жизни и миропорядка. Есть в этом свое благородное искусство жить. Оно наполняет воздух, которым дышим я и мои сокурсники. Да и не об этом ли мечтает каждый человек? Сейчас мне кажется, что это вполне возможно. В конце концов, ведь именно в этом и состоит высший смысл профессии, которую я избрал, – строительство железных дорог и портов, которые будут связывать людей и самые отдаленные уголки нашей страны, Европы, всего мира? Не этому ли призванию с готовностью будут служить мои товарищи по курсу?

Большую часть своего времени я провожу в стенах института в кругу нашей студенческой братии, каждый из которой выдержал серьезные испытания, прежде чем быть зачисленным в Императорский институт. Лекции нам читают лучшие преподаватели страны, а может, и мира, имеющие серьезный багаж знаний и обширный опыт, полученный при строительстве выдающихся сооружений нашего времени. Скажу для примера, что профессор Энгельгард, который читает нам «умозрительную» механику, в молодости учился у самого Бетанкура, а тот, в свою очередь, у Монжа в его знаменитой Парижской политехнической школе. А профессор Векшин и вовсе совсем недавно вернулся на преподавательскую кафедру после работы в Европе, чуть ли не на строительстве Эйфелевой башни. Не уверен, что эти имена многое скажут непосвященным, но они принадлежат ученым первой величины, слушать лекции которых удивительно само по себе.

После лекций мы обычно идем в библиотеку, где изучаем предметы, которые могут быть востребованы в нашей сфере. Преподаватели говорят, что при нашей профессии мы должны уметь не только строить железные дороги, но и принять, если потребуется, роды. Так что спектр знаний, который нам предстоит освоить, более чем обширен.

Впрочем, не только науками и мыслями о будущем наполнена моя жизнь в Санкт-Петербурге. Жизнь здесь бурлит, словно водоворот, и каждый может найти себе занятия по душе. Это тем более производит впечатление после привычной мне неторопливой жизни. Например, сегодня мне довелось стать свидетелем первого официального матча в Российской империи в весьма популярной в Европе игре, которую принято называть футболом. Две команды по десятку человек бегают по стадиону за специально надутым мячом. И все для того, чтобы без помощи рук загнать его в ворота противника. При всей нелогичности происходящего игра весьма увлекает и заставляет всех, кто участвует в ней, проявлять максимальные выносливость и ловкость, а тех, кто стоит рядом с полем, – кричать и поддерживать энтузиастов большого мяча. Кто-то из тех, кто стоял со мной рядом, сказал, что с приходом зимы планируют повторить то же самое, только встать на коньки и взять в руки клюшки. Это все странно, но, поверьте, более чем любопытно.

Лох, Дон Кихот и помойка

Сказать по правде, мнения в классе по поводу бухты Счастья-Несчастья решительно разделились. Двенадцать лет – это уже не тот возраст, когда все представляется в розовом цвете. Порою даже нарочно хочется погуще замазать все вокруг какой-нибудь краской помрачнее. Вот и в классе народ разделился на два лагеря. Или две партии. Одни были за счастье, другие настаивали на обратном. Или просто смеялись.

И у каждой группы была своя логика. И поводов для споров – хоть отбавляй.

Вспомнили всё что могли: холод, разрушенные дома, рухнувшие причалы, разбитую дорогу. Зимой по ней даже и не проехать – так может замести.

А как же привычный всем мир, в котором росли? – горячились те, кто был за счастье. Люди, которых знал с детства, а они с детства знали тебя? А сопки кругом? А киты, что заходят к нам в бухту? Так запросто это все не отменить, не забыть и не перечеркнуть.

Но, как это водится, все аргументы летели впустую и никого не убеждали, а может быть, и не могли.

– Какое тут счастье? – говорили одни. – Вокруг поселка вон сколько помоек!

– Так мы же сами их все и наделали… – пытались парировать другие.

– А это не мы! – возмущались первые и добавляли: – Нам просто условия не создали для нормальной помойки и жизни!

В этот момент все замолчали. Но тут опять отчебучил Солнце.

– Помойка… Помойка… – неожиданно произнес он. – А это ведь хорошо…

И все озадаченно посмотрели в его сторону. Кто-то следом за Светой начал смеяться.

Но тут Солнце, хоть и был по-прежнему на своей волне, сообразил, что его, как обычно, опять неверно поняли. Поэтому и пояснил:

– Хорошо то, что придумали про них вспомнить… Это же очень конкретное дело… Можно собраться и просто убрать…

Тут все даже перестали смеяться. Потому что одно дело – спорить, а другое – убрать. Идти в свое свободное время и расчищать общую свалку особо никто не хотел. Только Света произнесла не очень громко, но так, чтобы всем было слышно:

– Только лохи убирают за другими! – и по привычке чуть вздернула голову.

На этой фразе Перов и вошел в класс. В общем, и по ней многое было понятно. Он посмотрел на Матвееву, на молча глядевших в его сторону учеников и на Солнце. Но тот отвел взгляд в сторону. Вот и не стал Три Пэ вмешиваться в дискуссию про помойки. Даже несмотря на то что партия – та, что за счастье, – очень в этом нуждалась.

С помойками в поселке действительно всегда был полный порядок. В том смысле, что их было много и возникали они где попало. Смотришь, еще прошлым летом у озера было чисто, а сегодня сюда уже свозят ненужное барахло из окрестных домов. Как-то раз сюда затащили даже старый диван. Он потом долго возвышался рядом с выжженным кострищем случайных любителей пикника на фоне красивого пейзажа. Потом сюда притащили какой-то допотопный комод, следом за ним – колченогий кухонный гарнитур, какие-то проржавевшие бочки. Когда начали выбрасывать пищевые отходы, кто-то увидел здесь росомаху. Это уже становилось опасно. Но закончилось тем, что помойку просто сожгли – так, от безделья. Потому что надо ведь чем-то заниматься в этой жизни. Хотя бы жечь диваны и кухонные гарнитуры.

Рядом с заливом свалки были морскими. Рваные сети, поломанные краболовки и всё в этом же духе. Даже старые лодки и корабли валялись у берега, потому что никому до них уже не было дела. Так и умирали они у всех на глазах. Еще были свалки рыбных отходов, которые перестали вывозить с рыбзавода лет двадцать назад. Там же бросали панцири крабов, лов которых был под запретом, но запрет этот все нарушали.

Местный народ о помойках старался не думать. Да и думай не думай, а что с ними можно поделать?

Об этом размышлял Солнце, когда смотрел в окно во время уроков. Перов его в такие минуты не трогал. В конце концов, чего беспокоить человека, когда он думает о чем-то важном?

После уроков домой идти не хотелось. Но, как назло, школа уже опустела. Даже приятелей – Мишки и Веры – не было рядом. Еще утром они уехали в Мурманск делать прививки. А Солнце долго стоял в коридоре, смотрел в окно и думал о том, что сказала Света и в чем полкласса ее поддержало.

За окном было серо, тоскливо и мокро. И выходило это окно, как нарочно, на куцый пустырь, на котором валялись бутылки, ошметки бумаги и всякий хлам. Какое уж тут Счастье, подумал Солнце. На таких пустырях его точно не встретишь.

Поговорить бы об этом с кем-то, но в школе уже никого не найти, да и что ему скажешь? Про помойки и счастье? И, конечно, про то, что ты лох, как сказала девчонка, которая все знает про жизнь.

В этот момент где-то в глубине коридора скрипнула дверь. Неожиданно Петя почувствовал, что ни с кем говорить он не хочет. А потому даже не стал поворачиваться в сторону скрипа.

Перов сам подошел к ученику. Два Петра стояли рядом – Большой и Меньшой. Но смотрели в разные стороны.

– А почему вы промолчали? – не оборачиваясь, произнес Петя. – Значит, вы с ней согласились?

Перов посмотрел в ту же сторону, что и мальчик, и ответил по-взрослому, без скидки на возраст ученика:

– А что я мог ей сказать? Что она неправа? И публично не сохранить нейтралитет? Я ведь учитель, я не могу потерять половину класса, даже если она неправа.

– А что делать мне? Ведь получилось, что я вроде лузер и лох? Так, может быть, мне измениться и быть… Ну, как все?

– В жизни так будет, конечно же, попроще. Но… – Перов немного замялся, подбирая слова, – думаю, у тебя все равно не получится – жить, быть как все. И помойка тебе всегда будет резать глаза… И ты не сможешь спрятать взгляд в смартфон.

– Ну а вам она режет? – поднял глаза на учителя Солнце.

Перов в ответ посмотрел ему в лицо, но так и не понял, что должен ответить сейчас, чтобы быть искренним и настоящим. И потому лишь только вздохнул, потому что на некоторые вопросы ответы в этой жизни найти не очень-то просто. А уж тем более высказать их, чтобы звучали они не фальшиво…

Солнце уныло вышел из школы. На крыльце остановился, задумавшись про все эти помойки, про то, что́ с ними делать и кто их должен убрать. И как из-за помойки можно стать лохом, если решился навести на ее месте порядок. А еще о том, что лучше делать: не бояться чужих оценок и делать то, что считаешь нужным, или все же не выделяться и быть как все?

Нужных мыслей и слов не находилось. Казалось, все было понятно и просто, но решить уравнение не получалось. Потом Петя стал думать про то, что услышал в свой адрес. Неужели он и вправду такой – из категории лохов?

Ну что тут такого, вот если человек захочет убрать помойку? Он что ж, получается, лох?

Вздохнув, он пошел дальше. Надо ж было куда-то идти. Ноги сами привели на пустырь. Остановился рядом с выброшенным старым кузовом автомобиля доисторической марки. Потом огляделся вокруг. Рядом валялись пластиковые бутылки, бумага, какое-то никчемное барахло.

—

В этот момент за его спиной раздались шаги – сначала по гравию, а потом по песку. Петр обернулся и увидел Перова. Тот шел к нему. В его руках были грабли, лопата, мешок. И перчатки, чтобы было безопасней работать.

– Вот ты говоришь, лох… Точнее, не ты говоришь, а тебе говорят… А ты почитай всю мировую литературу. Так там главные герои – как раз те самые лохи. Ну, например, Дон Кихот или князь Мышкин у Достоевского…

– Это который, кажется, «Идиот»? Я про него от мамы слышал. Она же у меня библиотекарь.

– Ну да, хотя тебе это, может, чуть рано… Но потом прочитаешь. Лох, дурачок или как там… блаженный. Или идеалист. Называть можно по-разному. И компания, в общем, не самая плохая. Им, конечно, живется непросто. Но потом, бывает, ставят памятники и берут за пример. Хотя им от этого не легче. Всегда трудно идти против привычных взглядов.

– Так это книги, а у нас жизнь. Кто ж захочет быть идиотом? Или лохом? Дураков нет.

– Ну, почем ты знаешь… В конце концов, в наших сказках всегда побеждает кто?

Петя улыбнулся:

– Иванушка-дурачок…

– В точку! – подмигнул Петр Большой и протянул меньшому тезке перчатки.

А потом они принялись собирать мусор в мешок. Ничего сложного. Просто надо наклониться и поднять то, что валяться здесь не должно. А из окон соседних домов на них смотрели взрослые и юные лица. На то, как они под дождем разгребали помойку.

Еще минут через десять к ним начали выбегать Петины одноклассники. Самым шумным оказался Пузырь, а рядом с ним аккуратно спустилась на мусор Синица. Они только что вернулись в поселок и были от этого счастливы так, словно возвратились из кругосветного путешествия.

Пузырь так весело рассказывал про то, как они три часа сидели в поликлинике в городе, чтобы сделать прививку, а врач все это время ругался с сантехниками, которые никак не могли починить воду, и со ждавшими людьми, которые торопились по своим делам и не хотели так долго всего этого ждать, что получалось вроде комедии с Чарли Чаплином. Особенно когда сантехник сам оступился и попал ногой в наполовину наполненное водой ведро. Вскоре чуть ли не весь класс, желая узнать, что может быть веселого на обычной помойке, высыпал на импровизированный субботник.

И только Света Матвеева так и осталась дома и лишь иногда поглядывала на пустырь сквозь занавеску в окне. Да еще Перов нет-нет да бросал тоскливый взгляд на окрестные сопки с мыслью о том, как много там еще мест, которым не помешает уборка.

Санкт-Петербург,

22 октября 1897 года

Все-таки нам повезло жить в удивительное время! Вокруг происходит масса интересных вещей, которые несомненно делают людей лучше. Всего несколько месяцев назад на Новой Адмиралтейской верфи был заложен крейсер «Аврора». Все говорят, что он станет новым словом в кораблестроении. А спустя несколько недель был заложен новый Троицкий мост. Здесь не обошлось без французов. Строить его будет тот самый Гюстав Эйфель, что создал странную башню в Париже, которая становится все более популярной.

Не отстают от французов и представители других европейских наций. Казавшиеся чопорными англичане, которые во множестве работают на предприятиях, открытых в столице, на деле оказались весьма славными ребятами. Самим своим видом они привносят в наш воздух атмосферу уравновешенного порядка и позитивизма. И не только в работе. Они столь же увлеченно гоняют друг с другом в футбол и соревнуются в спортивной гребле, словно у них и нет других более важных дел. А их немало. Прогресс все больше становится частью нашей жизни: уличные электрические фонари, которые еще недавно казались диковинкой, все чаще становятся частью городских пейзажей и делают мир вокруг светлее и доступнее. Мне кажется, что даже сам воздух наполнен атмосферой созидания и свершений, которые меняют нашу жизнь на глазах, а технический прогресс дает нам уверенность в собственных силах.

Сейчас на стрелке Васильевского острова строят удивительный родильный дом, каких нет даже в просвещенной Европе. Благодаря системе датчиков, труб и насосов каждому новорожденному будет ежеминутно доступен в палатах самый чистый и свежий воздух из ближайшего сада! Еще совсем недавно такое казалось решительно невозможным.

В общем, мир меняется, и определенно в лучшую сторону!