Читать книгу: «Демон Пейна и другие рассказы», страница 3

– Это подпись. Наша подпись. Или признание. Или послание самим себе.

– Но зачем?… Зачем нам делать такое?…

– Я не знаю. Возможно, мы захотели создать для себя дивный новый мир на руинах глобальной ядерной войны. А возможно, просто убить самих себя, сидящих в ночном кафе на побережье и обсуждающих тахионные поля. Это уже не имеет значения…

– Боже мой… Питэр… И вы всё это время молчали? – она тоже поднялась с места и хотела налить себе бокал вина из бутылки, стоящей в буфете, но та оказалась пуста.

– А что мне следовало делать? Может, сообщить вам, Олеся Михайловна?! Чего ради?! – моментально взвинтился Сажин, – вы ведь и так выжрали почти все запасы алкоголя, которые у нас были!

– Господи… Да как вы можете… жить… существовать… зная об этом?! – девушка раздосадовано поставила бокал на место.

– Как видите.

– Вы… чудовище… Во что вы меня… втравили?! – она заплакала, быстро скатываясь в истерику, – что вы молчите?!… Что вы смотрите сейчас на меня?!… Так… Единственное, что вы сейчас должны сделать… Это взять… и обрушить ваши чёртовы ракеты… прямо нам на голову! Будь они прокляты!… Все эти ваши… чёртовы ракеты… – она отвернулась и, опершись рукой на край буфета, стала содрогаться в беззвучных рыданиях. Пётр Петрович молча подошёл к ней и, нежно обняв за плечи, прижал к себе.

* * *

Военный вездеход, поднимая гусеницами мелкие ледяные брызги, вылез с лесной опушки на круглое заснеженное плато и покатился к его центру, где виднелась почерневшая от копоти бетонная конструкция. Когда-то здесь был такой же густой лес, о чём напоминали давно мёртвые стволы обгоревших деревьев, торчащие по всему периметру этого кратера.

Сажин остановил машину у бетонной коробки и резво выпрыгнул из кабины, сразу по колено провалившись в снег. Облачённый в кожаную лётную куртку на меху, идеально подобранную по размеру и полярные берцы, сейчас он выглядел особенно по-боевому.

– Смотрите-ка… А ведь ничего же не осталось… Вон там был наш корпус, помните? И как точно ваши друзья положили заряд, – с нескрываемым восхищением сказал он, оглядываясь по сторонам, – в самый центр. Словно белке в глаз.

– Они не мои друзья, – отозвалась Олеся, неторопливо спускаясь в снег по металлическим ступенькам, придерживаясь за поручень. На ней была жёлто-рыжая шубка под лису с широким капюшоном, который девушка предусмотрительно набросила на голову. С самого утра её сильно мутило, и она слегка пошатывалась от слабости. Пётр Петрович сочувственно посмотрел на неё:

– Вам не стоило ехать со мной.

– Я… Сама решаю… что мне… стоит делать, – без особого энтузиазма огрызнулась Олеся, – а вы принимайте своё решение сами…

– Всё уже решено, – ответил Сажин, вынимая из сумки портативный терминал, – не мной, и не вами, а историей.

– Вы понимаете… зачем вы… это делаете?

– Потому что больше некому.

– Какой же вы… страшный… лицемер… Питэр! – прищурившись и глядя прямо на Сажина, проговорила девушка, медленно и тщательно подбирая каждое слово, – ведь вы… можете сейчас ничего не делать.

– Ерунда, – сухо ответил он, отводя глаза в сторону, – всё уже случилось. Сегодня или завтра мы закончим это, уже совершенно не важно. Нужно просто снять с себя это бремя, чтобы жить дальше… Возможно, через год или месяц я поломаю ноги и замёрзну в лесу, умру от болезни или радиации… Тогда это придётся сделать вам.

– Нет! – решительно замотала головой Олеся, – я не хочу так… Давайте, сделаем это… сейчас… вместе.

Пётр Петрович молча открыл терминал и набрал коды команд. По земле пошла лёгкая дрожь. Метрах в десяти от того места, где стояли Сажин и Олеся, уплотнённый снежный наст начал ломаться и большими кусками проваливаться куда-то вниз. Через минуту ракетная шахта раскрылась, словно огромный рот какого-то подземного чудовища. Внизу включилась сирена, и заработал подъёмный механизм.

– Вы чувствуете это, Питэр?! – перекрикивая резкий звук, спросила девушка, – этот исторический… момент…

Внезапно сирена смолкла, а из люка начала подниматься вверх чёрная громадина ракеты, словно вворачивающейся в чистое небо.

– Кажется, часть вспомогательных цепей сгорела, – прокомментировал Сажин.

– Может… Ничего и не получится… – с лёгкой надеждой в голосе тихо проговорила Олеся.

– Всё получится.

Ракета вышла на стартовую позицию и замерла.

– Так… тихо… Мне немного… страшно…

– Вы же, помнится, любите ретро? Ну, так устройте музыкальный момент, чтобы отметить это прощание с прошлым.

– Прощание… с прошлым…– задумчиво повторила девушка за своим спутником и, стянув с замёрзшей руки варежку, стала тыкать непослушными пальцами в экран смартфона. Через секунду через его хрипловатый динамик полились слова старой песни…

Прощай!

От всех вокзалов поезда

Уходят в дальние края

Прощай!

Мы расстаемся навсегда

Под белым небом января.

– Вам нравится?! – дрожащим голосом спросила девушка, – я сделала вам… музыкальный момент. Теперь ваша очередь… Бог войны…

Сажин молча установил таймер тахионного индуктора и занёс палец над пультом.

– Ну, сделайте уже это, наконец! – крикнула девушка, и учёный нажал на кнопку.

Из-под ракеты вырвались языки пламени, она задрожала и со всё нарастающим гулом начала медленно подниматься.

Прощай!

Среди снегов среди зимы

Никто нам лето не вернёт.

Прощай!

Вернуть назад не можем мы

В июльских звёздах небосвод.

Наконец громадина, набравшая мощность и ставшая вдруг легче пушинки, стала быстро уходить вверх. Сажин напряжённо следил за ней взглядом, ожидая, когда в головной части сработает заветное устройство, их с Олесей детище....

Прощай!

Ничего не обещай.

И ничего не говори.

А чтоб понять мою печаль

В пустое небо посмотри.

Уже довольно высоко ракету охватило синеватое свечение. Она внезапно словно замерла на месте и стала буквально растворяться в воздухе, становясь прозрачной пока совсем не исчезла. Сейчас, если возможно применить слово «сейчас» к этому событию, она неслась над Атлантическим океаном, одновременно перемещаясь на 3 года назад.

Сажин закрыл крышку терминала и взглянул на Олесю. Она всё ещё смотрела вверх немигающими глазами, на которых выступили слёзы, а из её смартфона продолжал доноситься припев.

Ты помнишь, плыли в вышине

И вдруг погасли две звезды.

Но лишь теперь понятно мне,

Что это были я и ты.

* * *

Сажин заглушил мотор лодки, и теперь она лишь слегка двигалась по инерции, тихо покачиваясь на глади широкого, чуть вытянутого озера, раскинувшегося между холмов. Пока Пётр Петрович копался в ящике на корме, Олеся раскрыла белый зонтик от солнца и поудобнее, полулежа, устроилась на носу. Где она смогла раздобыть этот зонт, для учёного так и осталось загадкой, но, по всей видимости, ей помог врождённый аристократизм, безусловно, необходимый, чтобы в любой ситуации найти требующийся аксессуар.

Пётр Петрович, наконец, наладил снасти и с тихим плеском закинул пару удочек. Рыбы здесь должно было быть очень много, потому что иногда она буквально играла в неглубокой воде, поблёскивая на поверхности своими спинами, а на мелководье в лучах солнца сотнями шныряли мальки.

Олеся свесила свою тонкую руку в тёплую изумрудно-зелёную воду, а другую положила под голову, собираясь немного подремать. В последнее время её живот уже сильно округлился, а тошнота наконец-то прошла. Девушка уже почти закрыла глаза, но прежде чем окончательно заснуть, она увидела, как на противоположной стороне озера на фоне деревьев скользнула и села на воду пара белых лебедей.

Камерный клуб коллекционеров, или 8К

У вас есть девушка? Как бы вы ни ответили на этот вопрос, это неважно для моей истории, потому что она не о девушке, а о хобби. Кстати, у вас есть хобби? Если нет, то непременно заведите себе хобби. Поверьте, зачастую это важнее, чем завести кота. И даже важнее, чем завести девушку.⁴

А знаете ли вы, что в отличие от котов, которым всё равно, девушки по отношению к хобби делятся на два типа. Первым интересно, чем занимаетесь вы. Они с интересом суют свой любопытный нос, заглядывая вам через плечо, задают вопросы. Иногда восхищаются, но часто оказываются совершенно разочарованы, на какую ерунду вы тратите своё время, и в лучшем случае молчат. Вторых больше волнуют свои занятия, и они будут посвящать им часы, дни, месяцы, а то и годы. Они будут или безумолку рассказывать вам о них, а могут молчать так, словно это нечто сокровенное, не предназначенное для постороннего глаза.

Катя относится к обоим типам. И это подчёркивает относительность и ущербность любых подобных классификаций. Впрочем, сама она так не думает. И если спросить её сейчас, какая она, то скорее всего она выдаст чёткий набор, по её мнению, строгих определений: высокая, стройная, умная, блондинка. И это будет правдой.

– Умная блондинка – это оксюморон,– выдаю я банальнейшую шутку, на которую она уже не обижается, но над которой я сам по-прежнему смеюсь.

– Ты сам смеёшься над своими шутками,– спокойно замечает Катя очевидный факт, вновь опуская глаза к своему монитору.

– Да,– соглашаюсь я лишь для того, чтобы продолжить спор,– но только потому, что они смешные.

– Нет,– отвечает Катя, хватая наживку.– Только потому, что они твои. Над моими смешными шутками ты не смеёшься.

– Хочешь сказать, что у тебя бывают смешные шутки?

– Сейчас ты скажешь, что «мои смешные шутки» – это тоже оксюморон. Может, это потому что ты, наконец, выучил слово «оксюморон»?

– Ой, не смеши меня!

– Вот видишь, значит, у меня бывают смешные шутки.

Ощущая свою быструю победу в этой лёгкой словесной пикировке, Катя слегка улыбается и продолжает работать.

Мы сидим напротив друг друга, хотя фактически занимаемся совершенно разной работой, но формально относимся к одному отделу. Интересно, какому умнику пришла в голову идея, что всех работающих исключительно на компьютере специалистов необходимо отнести в «IT». Архитекторы тоже много работают на компьютере, и тоже «рисуют картинки», но почему-то их не смешивают с дизайнерами. Зато программисты, пишущие свой код и аудирующие чужой, сливаются в едином цифровом экстазе. Блеск и нищета классификации. Впрочем, я рад, что год назад Катю посадили в мой кабинет. Здесь всегда тихо и спокойно. И из живых существ постоянно бывают лишь трое: я, Катя и разросшийся кактус, которому нравится тут меньше всех остальных, ведь он уже больше года никак не желает цвести.

Мы работаем вместе уже год, и почти 11 месяцев из этого года встречаемся, но тем не менее продолжаем жить отдельно. Она много говорит о себе, но, кажется, я всё равно почти не знаю. Начнём с того, что за всё время я ни разу не был у неё дома.

* * *

Я прохожу в комнату. Первое, что бросается в глаза, это большой стеллаж с книгами, занимающий всю стену, что само по себе странно для середины XXI века. И небольшое количество всех прочих предметов. Эта аскетичность свойственна характеру Кати. Но я не ожидал, что это так явно будет выражаться в интерьере.

– Почему ты решила пригласить меня к себе домой?– спрашиваю я, разглядывая книги, пока она достаёт и включает на кухне чайник.– Это какой-то новый этап отношений?

– Считай, что так,– отвечает она как-то легко и почти небрежно.

– А у тебя много книг,– неловко перевожу я тему разговора.

– Я в курсе.

– Но я не замечал, чтобы ты много читала.

– А я их и не читаю. Просто собираю по цвету корешков,– отвечает Катя, зайдя в комнату, и ставит на журнальный столик кружку с чаем и тарелку с магазинным пирогом.

– Хватит меня разыгрывать. Я же вижу, что они разного цвета.

– М-м-м, ну, это ты заметил,– улыбается Катя.

– Окей! Но с книгой я тебя всё равно ни разу тебя не видел, потому что на работе и в транспорте ты не читаешь.

– Элементарно, Ватсон. Потому что я не из тех, кто читает на работе и в транспорте. Считаю, что этот процесс слишком интимный.

– Интимнее, чем секс?– улыбаюсь я, устраиваясь на небольшом диванчике и отпивая чай.

– Уверена, что да,– серьёзно отвечает она,– ведь только книга может трахнуть тебя до самой глубины души.

– И что это за книга… для тебя?

Я думаю, что этот вопрос заставит Катю задуматься, но она отвечает почти сразу:

– «1984»

– Оу… Я тоже любил в детстве читать Бредберри.

– Это не он написал,– в голосе Кати чувствуется глубокое разочарование и это меня забавляет.– Бредберри – это «451 градус по Фаренгейту».

– Какой позор… Меня сбили цифры в названии. Вторая попытка? Саймак?

– Нет.

– Фейхтвангер.

– Почему он? Совсем нет.

– Чёрт!– я расстраиваюсь почти взаправду.– Голсуорси?

– Ты прикалываешься?!

– Да.

– Я так и подумала,– Катя устало отводит глаза.– Но разнообразие имён выдаёт в тебе…

– Книголюба?

– Любителя кроссвордов,– резко отвечает она.

– Это было больно. Теперь ты во мне разочарована?

– Немного.

– Не дашь мне?..– я намеренно делаю длинную паузу.

– Ну, почему же?– удивляется Катя.

– … почитать что-нибудь?

– Такому мерзкому типу я просто не смогу отказать. Только не потеряй и не заляпай ничем, потому что эти книги – часть ценной коллекции.

Я протягиваю руку и достаю потрепанную замусоленную книжку.

– Чейз в мягких корках? Часть ценной коллекции?– искренне удивляюсь я.

– Ценной для меня,– серьёзно отвечает Катя.– Эти книжки я собирала несколько лет.

– Я, конечно, могу что-то напутать…– задумчиво отламываю я чайной ложкой кусочек торта и отправляю в рот.

– Как и с Бредберри?

– Да, как с Бредберри. Но разве коллекция не отличается от простой свалки барахла тем, что предметы объединяет что-то общее?

– Всё так,– отвечает девушка, хитро глядя на меня.

– И что же объединяет твою коллекцию?– я оглядываю полки, продолжая размышлять вслух.– Тут и классика, и детективы, и фантастика, и история, и даже справочники…

– Не угадаешь?

– Хочешь поиграть?

– Да,– она улыбается, испытывая меня.

– Не уверен, что любитель кроссвордов справится…– я поднимаюсь с дивана, беру с полки первую попавшуюся книжку и начинаю листать её в поисках зацепки. Я небрежно пролистываю все страницы, ни о чём не думая, а потом возвращаюсь к форзацу. Многие коллекционеры надписывают свои книги или даже проставляют экслибрис, которые часто говорят не только о владельце. Но ничего подобного я не нахожу. ISBN, издательство, тираж, год… Я улыбаюсь забавному совпадению, но потом вдруг решаю проверить свою шуточную гипотезу. Я беру с разных полок ещё пару книжки и вдруг начинаю смеяться в голос.

– Что?– не понимая как реагировать, спрашивает Катя.

– 1984. И это твоя «коллекция»? Серьёзно? Ты собираешь книги по году издания?

– Да… А что такого?– она немного обиженно смотрит на меня, как на человека, который только что усомнился в чём-то для неё жизненно важном.

– Но ведь…– я пытаюсь говорить серьёзно.– Какой в этом смысл?

– Он есть.

– И какой же он?

– Он специфический… Ты не поймёшь.

– Просвети меня.

Катя делает паузу, смотря на меня с неким недоверием, словно прикидывая мысленно, вызовут ли её дальнейшие объяснения мои насмешки.

– Не думаю, что тебе будет интересно. Ты же не коллекционер.

* * *

Говорят, что общее дело сближает людей. Психологи иногда рекомендуют парам найти такое занятие, которое увлекало бы их обоих. И речь, конечно же, не про секс. Но в тот момент я совершенно не планировал слишком уж глубоко погружаться в экстравагантное собирательство Кати. Просто когда наступает очередной выходной, и мы вдвоём гуляем по городу, она не может отказать себе в удовольствии зайти в книжный магазин.

Правильнее назвать его «букинистический», ведь продаются в нём исключительно старые книги. Уже лет 15 я не видел, чтобы хоть что-то печаталось на бумаге, разве что только рекламные брошюры и глянцевые журналы – по сути всё та же реклама. Книги окончательно ушли в «цифру», а вместе с этим, вероятно, и пропало слово «букинистический», остался только «книжный». Но и в книжном магазине многое пропало. Например, продавец.

Катя ходит вдоль стеллажей, где аккуратными рядами расставлены рассортированные и проклеенные электронными чипами книжки. Вот она тянется за одной ей ведомым томиком, достаёт с полки, привычным движением раскрывает обложку и, разочарованно покачав головой, ставит на место. Не тот год издания. Так повторяется несколько раз.

Очевидно, вся трудность поиска очередной книжки для Катиной коллекции заключается в самом принципе, по которому эта коллекция собирается. Согласитесь, где бы вы ни находились, в библиотеке или книжном магазине, книги там расставлены совсем по иным законам. Они могут быть рассортированы по жанрам, по тематике, по названию в алфавитном порядке, в конце концов, по имени автора, но вряд ли кто расставляет книги по году издания.

– Как ты решаешь, что смотреть?– не выдерживаю и спрашиваю я.

– По списку.

– По какому списку?

– По списку в моей голове,– отвечает Катя, рассматривая очередную книжку.– Я вытащила список фильтрованный по году из каталога интернет-магазина, вычеркнула то, что у меня уже есть, а остальные ищу по названиям.

– Но это же не всегда работает,– пожимаю я плечами,– ведь часто там указан год первого издания, а не конкретно того, что есть в продаже. Есть книги, которые издавались в 1984-м, но впервые были изданы раньше, и тогда ты их пропустишь. А есть такие, которые были действительно впервые изданы в 1984-м, но потом переиздавались. И тогда ты, вероятнее всего встретишь, как раз более позднее издание.

– Спасибо, умник!– Катя немного раздражённо сверкает на меня глазами.

– Просто, обычно такие ошибки никого не волнуют. Читателям не так важен год издания… как тебе,– я договариваю фразу и, видя как лицо моей девушки постепенно краснеет от негодования, непроизвольно начинаю улыбаться.

– Ну и?

– М?

– Ну и что?

– Что «ну и что»?

– Я же знаю, что ты хотел сказать.

– Ничего,– я почти смеюсь.

– Ну, конечно!

– Нет, правда, ничего я не хотел сказать.

– Говори уже…

– Да мне нечего сказать.

– Да говори, ну!

– Ладно…– я решаю, что уже довольно помучил её паузой.– Ты занимаешься какой-то фигнёй.

– Это твоё мнение,– Катя отворачивается, снова погрузившись в поиски.

– Ты даже не можешь объяснить, в чём смысл.

– Могу,– Катя тоже выдерживает паузу.– Но не хочу. Ты всё равно не поймёшь.

– Ну, конечно!– я громко смеюсь в тишине пустого магазина.

– Конечно, не поймёшь,– чуть язвительно, но довольно улыбается Катя всё-таки найдя подходящую книжку.– Потому что ты не коллекционер.

Мы проходим через безлюдную шеренгу автоматических касс. Сканер на рамке считывает ID с чипа на книжке и выставляет счёт. Катя подносит мобильный к терминалу. После подтверждения перед нами раскрывается турникет, выпускающий нас из магазина.

* * *

Всё утро Катя работает молча. Очевидно, она всё ещё обижается на мою недавнюю выходку, хотя на выходных и не подавала виду. Я бросаю короткий взгляд на приунывший на окне кактус, прикидывая как лучше начать разговор.

– Знаешь, что я тут подумал на счёт твоего хобби?

– Знаю. Что это «фигня какая-то».

– Ну… Да. Но я сейчас не про это. Я тоже решил заняться коллекционированием.

– С чего вдруг?– презрительно хмыкает Катя.

– Просто надоело, что ты тыкаешь, что я «не коллекционер» и всё такое. Подумал, что возможно, и правда стоит попробовать. Вдруг это меня увлечёт?

– Ну-ну…

Не думаю, что я хоть сколько-нибудь серьёзно подхожу к вопросу. Наверное, любое коллекционирование, если как следует разобраться, довольно глупое и не серьёзное занятие. В конечном итоге, коллекционер не создаёт никаких вещей, кроме набора из вещей, созданных не им. И коллекционером может стать любой. Для этого не требуется особого ума или способностей. Так какого же чёрта, наглая девчонка смеет говорить мне, что я, дескать, не могу чего-то понять?

– Зря иронизируешь,– говорю я Кате, пока она сидит за столом напротив и разбирается в своих кодах.– Буду собирать свою книжную коллекцию.

– Неужели?

– Представь себе,– улыбаюсь я, словно не замечаю скепсиса в её голосе.

– И что же это? Фантастика?

– Нет, почему же…

– Ну, ты же любишь фантастику,– заметила Катя.– Вот и подумала, что ты, возможно, решил собрать книжек любимой тематики.

– Я почти всё, что хотел прочитать, уже прочитал в электронном виде,– отвечаю я, делая вид, что тоже работаю.

– Так и какие же книги ты собираешь?

– Ну…– я загадочно замолкаю и делаю паузу.– Пока еще рано об этом говорить. Я только начал. Но я непременно покажу тебе, когда книжек в коллекции наберётся побольше.

– Снова разводишь меня?– хмурится Катя, но, кажется, о чём-то задумывается.

– Вовсе нет.

Я чувствую, что моя провокация удалась. Кате определённо понравилось бы, начни я и вправду разделять с ней её сумасшествие. Что ж, тем забавнее будет разоблачение.

* * *

Как мне представляется, для начинающего коллекционера самое важное – ответить на вопрос, что и по какому принципу он будет собирать. Катя по одной ей ведомой причине собирает книги издания 1984 г. Возможно, ей просто так нравится роман Оруэлла, что сами эти цифры уже вызывают в её тельце некое подобие ментального оргазма? Я не имею понятия. Но к созданию своей коллекции я решаю подойти с полнейшей рассудительностью и прагматизмом, ведь основной её задачей будет хорошенько потроллить мою не в меру заносчивую подругу.

И вот я уже один стою всё в том же безлюдном книжном магазине, где нет ни продавца ни покупателей, в почти безлюдном мире, где среднестатистический человек чаще смотрит в экран своего мобильного электронного девайса, чем в окно. И уж, конечно, намного реже он смотрит на страницы бумажной книги. И в этот момент я делаю свой единственно правильный выбор. Я совершенно точно представляю, какой будет моя коллекция. И в ней совершенно точно будет смысл. Очевидный, видимый глазами, но при этом скрытый от них.

Я смеюсь в тишине и беру с полки подходящую книгу. Делаю несколько шагов вдоль стеллажей и беру ещё одну. Снова и снова, пока стопка в моих руках не становится слишком большой.

– Для начала хватит, – говорю я сам себе, ощущая удовольствие, которое, вероятно, испытывают и коллекционеры, обретшие, наконец, своё «богатство».

Дома я освобождаю полку на стене. Цифровые диски с программами и фильмами, какие-то оставленные впопыхах мелочи, никому ненужные сувениры – всё отправляется в картонную коробку и ссылается в дальний угол шкафа с пожизненным приговором «когда-нибудь разберу». Всё. Теперь здесь будет находиться моя коллекция,– подвожу я итог своей «уборке» и расставляю купленные книжки.

Я некоторое время смотрю на ряд корешков. Словно художник делаю пару шагов назад, прищуриваясь и присматриваюсь. Меняю пару книг местами, чтобы соблюсти «порядок».

– Да! Теперь идеально!– вслух произношу я и улыбаюсь.

Кажется, деверь на пути коллекционного психоза уже открылась, и, делая шаг внутрь, я не замечаю этого.

* * *

Люблю Катино лицо. Особенно в те быстротечные моменты, когда оно находится в состоянии перехода от одной эмоции к другой. В последнее время уже никого не удивишь эмоциональными андроидами и тем более смоделированными 3D-актёрами, которые профессионально кривляются в кино вместо своих давно постаревших или умерших прототипов. Но этот момент преображения на живом лице живого человека бесценен, ведь за ним стоит трансформация внутренних состояний.

И сейчас, когда Катя смотрит на мою коллекцию, я смотрю на её лицо. И этот момент стоит денег, потраченных на два десятка книжек.

– И это твоя коллекция?– наконец выдавливает из себя Катя.

– Да!– с горделивым удовольствием в голосе отвечаю я.

– И эти книги?…

– Зелёные. Они все зелёные. Смотри, как они классно вписались в интерьер.

– Мда…– задумчиво протягивает Катя, очевидно, не зная, как реагировать дальше.

– Обрати внимание,– продолжаю я, чтобы усилить эффект.– Я расставил их по оттенкам: от более светлого к тёмному. Получился такой плавный переход…

– Ты правда считаешь, что это можно назвать коллекцией?– она наконец-то произносит тот вопрос, ради которого всё затевалось.

– Конечно.

– Нет, это просто книжки с одинаковым цветом корешков.

– Да,– соглашаюсь я.– Но это ничем не хуже, чем книжки с одинаковым годом издания.

В этот момент Катя ещё раз меняется в лице: его выражение становится каким-то хмуро-раздражённым.

– Ах, ты… Так ты просто решил поиздеваться надо мной.

– Ну что ты…,– мой внутренний троллящий доминант ликует.– В моей коллекции есть и другие более скрытые смыслы.

– Ах и другие значит?!– Катя чуть надувает губки.

– Можешь не верить, но непременно продолжу её собирать.

– Можешь не утруждаться. Ты уже достаточно постебался! Смешнее уже вряд ли получится.

Она злится, словно я совершил некий акт осквернения. Позволил себе насмешку над её ценностями. В каком-то смысле даже обесценил их. Возможно и так. Но я плохо знаю Катю, если она не попробует отплатить мне за это в своём собственном стиле и по своим правилам.

* * *

Я сижу на открытой веранде летнего кафе, куда часть сотрудников нашей небольшой фирмы регулярно ходят на обед. Сейчас это называется «релакс-брейк», лет 15 назад называлось «бизнес-ланчем», а прежде – «перерывом на обед». Меняет ли это суть, если я все всё так же едят дешёвую по своей себестоимости еду, которая вкусна за счёт соусов и добавок, поэтому к 14 часам дня это кажется логичным и выгодным вложением средств?

Я поливаю пряную горчицу на сосиску с остатком макарон и неторопливо доедаю обед. За мой столик из дешёвого лёгкого пластика кто-то присаживается прямо напротив. Не поднимая взгляда от тарелки, я уже знаю, что это Катя. Она улыбается, сжимая в руке небольшую пластиковую коробочку – сложенную доску дорожных шахмат на магнитах.

– Сыграем?

Я молча отодвигаю тарелку с остатками еды, понимая, что возражения вряд ли будут приняты.

– Напомни мне,– я отпиваю сок из высокого стакана и смотрю на Катю,– зачем мы играем в шахматы?

– В смысле?– она устраивается поудобнее и начинает расставлять фигуры.

– Сейчас у каждого в смартфоне есть шахматный симулятор, играющий на уровне крепкого гроссмейстера. И если игра так уж нравится, можно подобрать для себя подходящий уровень и играть в любом месте и в любое время.

– В этом я как раз не вижу смысла. Ведь очевидно, что компьютер рассчитывает варианты ходов быстрее человека.

– Вот именно.

– Но игра между живыми людьми это совсем другое дело. Это противостояние двух живых интеллектов…

– Да, точно-точно! Противостояние интеллектов… – перебиваю я.– Так, а мы-то с тобой зачем играем?

– Ну, конечно… Я и забыла, что интеллектом ты считаешь исключительно себя,– прищурилась Катя.– Забыть не могу твою физиономию, когда я впервые тебя обыграла.

– Это была случайность.

– Да-да… И во второй раз… И в третий…

– Статистически я выигрываю на порядок чаще,– замечаю я холодно, стараясь не реагировать на её подначки.

– Это не значит, что так будет всегда. Я расту над собой, а ты используешь против меня набор своих наигранных приёмов.

– Они же каждый раз с тобой прекрасно работают,– усмехаюсь я.

– Так, я не поняла, ты хочешь со мной играть или нет?– хмурится Катя.

– Хочу, хочу,– соглашаюсь я.

– Вот, и это ответ на твой вопрос, почему люди играют. Они просто хотят,– Катя разворачивает доску и двигает пешку.– Сегодня я буду белыми. Так. Ходи.

– Но я не хочу играть просто так,– решаю я воспользоваться ситуацией.

– Мммм, хочешь сыграть на интерес? Какое-нибудь твоё извращённое желание?

– Почти,– не убирая с лица ухмылки, отвечаю я.– Признаешь, что моя коллекция ничуть не хуже твоей.

– Ну уж нет…

– Боишься, что проиграешь? В очередной раз.

– Вовсе нет. Я согласна на твоё глупое условие. Играем?

– Да,– я делаю ответный ход.

Катя играет в шахматы неплохо, но очень нестабильно. Она может хорошо планировать свои атаки, или вдумчиво блокировать мои. Но часто в её сознании начинает преобладать нечто женское: она слишком эмоционально реагирует на досадные оплошности, вроде случайно допущенного зевка, и после этого играет слишком импульсивно. Первая ошибка влечёт за собой вторую, третью, пока дело, наконец, не доходит до мата. Но сейчас она не ошибается. По всей видимости, Катя не желает проигрывать и, как говорилось раньше, «закусила удила».

– А знаешь, в чём живые шахматисты пока ещё сильнее компьютерных?– вдруг спрашивает она.

– М?

– В способности придумывать новые правила и варианты игры.

– Имеешь в виду шахматы Фишера или какую-нибудь древнюю Махараджу?– решаю я блеснуть своей осведомлённостью.

– Ну, к примеру.

– Не думаю, что это серьёзное преимущество. В конечном итоге, все эти игры всего лишь вариации классических шахмат, не вносящие в игру ничего принципиально нового. При желании, компьютер легко можно обучить каждому из них.

– Но вопрос же в возможности человека к творчеству. Только человек может задавать новые правила.

– Только не говори, что кроме странных коллекций книг, ты ещё и придумываешь странные шахматные игры.

– Только одну с единственным дополнительным правилом. Точнее с дополнительным разрешением.

– Это интересно. И что же это?– я бегло осматриваю ситуацию на доске, складывающуюся для меня более чем благоприятно, и делаю очередной ход.– Шах.

Катя спокойно отодвигает своего короля в угол, предопределяя ему мат в два хода.

– При необходимости можно есть свои собственные фигуры. Жертвовать ими ради победы.

– Хм…– я задумываюсь.– Жертвенные шахматы. Это звучит интересно, но очень нелогично. Вряд ли найдётся ситуация, в которой такие суицидальные ходы выгодны.

– Привести пример?– Катя ехидно улыбается, снимая с доски своего коня, и выводя вперёд ладью.– Тебе мат.

– Эй… Как?– меня выбивает это из колеи, я пытаюсь что-то возражать, но Катя уже поднимается со своего места.– Мы же не договаривались заранее, что играем в твои шахматы…

– А мы и про обычные шахматы не договаривались,– смеётся она.– Всё, я победила. Теперь пора бежать, а то очень много работы. Встретимся в офисе.

– Это не в зачёт! Натуральное мошенничество!

– Да-да!– на бегу бросает Катя.– И твоя коллекция по-прежнему фигня полная.

Я молча смотрю на позицию, оставшуюся на доске. И начинаю собирать фигуры в коробку. Перерыв действительно подошёл к концу и впереди ещё 3 часа работы, которой никогда не бывает слишком мало. И это тоже человеческие правила игры, которые одни люди придумывают для других.

* * *

На столе начинает вибрировать Катин смартфон. Она смотрит на экран, а потом переводит на меня вопросительный взгляд. Я слегка улыбаюсь и молчу. Сейчас она не понимает, почему сообщение от меня пришло ей в зашифрованном приватном чате, но всё становится ясно, когда Катя открывает его. Через цепочку прокси луковая ссылка приводит её на веб-интерфейс с доступом, которого никогда не должно было быть. Личный кабинет читателя центральной городской библиотеки, но с полным административным доступом. И с набором книг 1984-го года издания из более чем 100 наименований, которые остаётся только забрать, предъявив роботу на выдаче номер бронирования.