Читать книгу: «Обратные вспышки», страница 4

Сцена седьмая: «Нежный вечер»

С пяти до шести вечера в магазине обычно безлюдно. Вова скрывался в потаенном уголке со стулом, откуда через минуту доносился храп. Донжуан Евгений читал новости в электронной газете. В отличие от Вовы, Женя всегда выглядел отстраненным, неучастливым, но только с теми, кто не приносил выгоду. Я не приношу выгоду, поэтому он относится ко мне, как к соседу в поезде: не слишком вежливо и не слишком нагло.

– Жень, – сказал я, – а ты кто по образованию?

Он продолжал читать новости.

– Жень?

– А, по образованию? – он не отнимал взгляда от монитора, – да я мебелью занимался. Проектировщик.

– А где учился?

– Здесь в университете.

– У тебя тоже высшее? – я даже как-то удивился.

Перестаю жалеть, что я не поступил. По крайней мере, в какое-нибудь рядовое заведение, где дадут бессмысленную профессию. Говорят, высшее образование развивает мышление и всякое такое, но сижу я вот в магазине пылесосов с двумя образованными человеками и не нахожу особой разницы между нами. Разве что я более талантлив.

Я окончил девять классов и убрался с холмистой северной почвы сюда, где широкая равнина режет глаз. Я слишком долго жил у подножия холма, чтобы теперь смотреть прямо, а не вверх. Это не метафора. Здесь я пытал счастье в академии живописи, но шансы резко сокращались, когда я признавался, что самоучка и в художку не ходил. Будь у меня больше сноровки, возможно, я бы прошел собеседование в колледже искусств, но меня отправили на подготовительные курсы. Я пошел не на них, а на еще одно собеседование, теперь уже в продавцы. И знаете что? Меня взяли.

Прозвенел дверной колокольчик. Женя выскочил из-за прилавка, а в потаенном уголке всхрапнул и загрохотал Вова, похоже, свалился со стула. Вошел мужчина в серой рабочей куртке и с сумкой почтальона. Он бегло подошел к прилавку.

– А у вас бензопилы есть? – оживленно сказал он.

– К сожалению, нет, – ответил Женя.

Мужчина весь поник, будто бензопилы решали вопрос жизни и смерти.

– А триммеры для газона есть? – с надеждой спросил тот.

– И триммеров нет.

Мужчина вновь скис. Лицо его напряглось, он со злобой посмотрел на Женю.

– Да что у вас вообще есть? – сказал он.

– А у нас только уборочная техника, – невозмутимо сказал Женя и развел руками.

Мужчина бегло удалился.

Вышел Вова, потирая заспанные глаза. Он точь-в-точь пухлый младенец, который водит по лицу кулачками. Когда на него светило солнце из окна, застиранная рубашка сливалась с желтой кожей, казалось, он был по пояс голый.

– Может, отпустим его? – сказал Вова, – ты ведь все повторил? – он посмотрел на меня.

– Да, пылесосы уже усвоил. Остались пароочистители, – сказал я.

– Вот и ладненько, завтра про них и поучишь. Отпускаем, Жень?

Возвращение домой после работы – как десерт для ребенка после долгого обеда. Я попрощался с Вовой – моя рука влажная, попрощался с Женей – моя рука сухая. Путь к остановке пролегал через любимую художественную лавку. Я не упускал возможность на секунду проникнуться таинством художников: поглазеть на витрину с картинами.

Последние лучи уходящего дня ослепляли. Возможно, поэтому я не сразу ее заметил. Стеклянная витрина отблескивала. Часть картин не разглядеть, но рассматривая те, что мне знакомы, я будто возвращался в компанию старых друзей. Девушка в красной шляпе. Она подносила бокал вина ко рту, и будто поля шляпы вот-вот приподнимутся, и я увижу ее лицо. Но лицо оставалось сокрыто. Видна лишь ее лукавая улыбка. Минут десять я безмолвно общался с ней, как неожиданно понял, что за мной наблюдают. Украдкой я увидел молодую и высокую девушку за витриной. У нее блондинистые остриженные под каре волосы, а кончики подкрашены черным. Карие глаза приветливы, но за дружелюбием будто таилось плутовство. Я отвел взгляд и зашагал прочь.

По дороге я пытался вспомнить ее одежду. На ней была рубашка. Светлая или темная? Может, в небольшую клетку? Или однотонная? На ней разве была рубашка? На ней точно были темные джинсы, у которых между ягодиц длинная молния. Я не видел ее сзади, но мне кажется, что она была именно в таких.

Подъехал автобус, и я одним из последних пропихнулся в удушливую коробку. Хм, коробку… Тогда было так же тесно и удушливо, когда мы классом ехали на кладбище отпевать близнеца. Даже выражение лиц схоже. Я будто и вправду еду на похороны. Разнился лишь запах. После рабочего дня в жаркий день запах от пассажиров, как от тухлой рыбы, обрызганной дешевым дезодорантом. Все здесь напоминало какое-то морское ассорти. На сиденьях скрюченные и переваренные креветки, по углам теснились кильки в собственном соку, а проход заслоняла слабосоленая селедка.

Тогда запах был другим. Еще по дороге кто-то из учителей зажег ладан прямо в автобусе, у которого форточки заклеены монтажной пеной. Глаза резало так, будто на автобус снизошел божественный дух. Второй близнец был уже на кладбище. При встрече он не подошел, только кивнул издали, но и оттуда было заметно измордованное страданием лицо.

Мы столпились в маленькой деревянной часовне. На узком вытянутом столе лежал гроб без крышки. Он выглядел простенько, не так как в фильмах на пышных церемониях погребения. Этот гроб выпилен и сколочен из сосны и покрыт тонким слоем лака. Рядом сидела мать близнецов, грузная женщина мать-одиночка. Она безутешно трясла головой и все обращалась к сыну, будто тот сейчас ответит, но сын лежал безмолвно. Мы попрощались с близнецом в последний раз. Овеял страх, и нахлынуло что-то сотрясающее душу и детскую наивность. Передо мной расстелилось тонкое и исхудалое тельце подростка. Щеки впалые, цвет кожи бледно-серый, а на лбу красовалась золотистая иконка из бумаги. Несмотря на вид, он не казался мертвым. Он будто неподвижно спал после затянувшейся болезни. Трудно поверить, что смерть выглядит именно так. Безмятежное тело мальчика в стылом покое, и надрывающееся женщина с горькими всхлипами.

Вышел святой отец в черной мантии. Его длинные прямые волосы свисали до плеч, в руке перекатывались деревянные четки. Он рассказал нам историю, чтобы развеять нависший мрак. Он сказал, что жили две семьи. Две разных семьи, в которых росли маленькие девочки. По случайности или по провидению обе страшно заболели. Обоих лихорадило так сильно, что матери всерьез запереживали. Обе матери отправились с горем к священнослужителю, и обе просили у Бога одного: избавить бедное дитя от страданий. И Бог исполнил волю матерей, но каждую по-разному. Одна девочка выздоровела, другая – умерла. Пройдет много лет и та, что выздоровела, совратится увещаниями сатаны. Она утонет в грехах и погубит свою душу. Прибежище ее души – ад. Напротив, та, что покинула сей мир непорочной душой, приходила к матери каждую ночь во сне и рассказывала, как она любит ее и ждет в царствии божьем. И мать ее смирилась и обрела покой вместе с единением божьим.

Дорога обратно всегда кажется короче. Не надо заставлять себя ехать домой, в отличие от работы. Особенно когда занимаешься совсем не тем, чем хочется. Иногда я думаю, что мне было бы куда сноснее тесниться в этой банке рыбных консервов, если б я ездил заниматься тем, что мне по душе. Точно не узнаю, пока не попробую. Мучительно, когда человек не знает, чем хочет заниматься в жизни, но знал бы он мучения, когда знаешь, чем хочешь заниматься, но не можешь. Проблемы не решаются, когда находишь место в мире, не обнадеживайте себя.

Мы подъезжали к окраине города. По обеим сторонам раскинулись частные дома. У одних недавно затвердел фундамент, их только начинали обживать. Эти двухэтажные дома еще не утеплили к холодам, но уже воткнули спутниковую антенну. Другие местами скошены с разваленным крыльцом и облезлой краской. Эти полузаброшенные пристанища отживают последние года. Их спасет лишь грядущее поколение.

Наш дом нечто среднее: утеплен, со спутниковой антенной, но еще не покосился, хотя в фундаменте и появилась трещина. Отец ушел.

Я тихонько зашел в прихожую дома, на кухне горел свет. Послышались шаги.

– Он хотел забрать кота, – сказала мама, – говорит, Миле он нравится.

– Мм, так забрал? – сказал я.

– Еще чего! Забрал свои манатки и убрался. Кота ему еще отдать!

Мама хмурила маленькое изборожденное морщинами лицо, посмотрела на меня и озадачилась чем-то иным.

– Устал? – сказала она, – как на работе?

– Да так, – я показал неопределенный жест.

Я аккуратно стянул куртку и все же зацепил. Руки зачесались, не могу терпеть. Я расцарапал предплечья в надежде избавиться от зуда. Все, прямиком осматривать кровать. Всех передавлю!

Скинул покрывало на пол и одеяло туда же. Вздрогнул в испуге: столько черных пятен, но оказалось, это скомканный ворс. Я пристально вгляделся в каждую складку на простыни. Ничего. Скинул ее и обнажил серый матрац в желтых пятнах. Не знаю, откуда взялись эти пятна, я не писался в постель. Что там? Что это? Я приблизился к какой-то темной пушинке и подобрал ее. Это очень похоже на панцирь, на чешую, которую сбрасывают. Но насекомых нет.

Меня будто обманули.

Сцена восьмая: «Пятый этаж»

Миновал третий месяц, как Андрей гостил у Неробеевых. Андрей – двоюродный брат Саши. Сам Андрей все детство рос в деревне и приобщался к городской культуре изредка, когда на летние каникулы приезжал Саша. Они иногда дружили, но по большей части ссорились. Саше, как и любому младшему брату, хотелось всюду ходить за старшим. Андрею, как старшему, приходилось мириться с навязчивым младшим братом. Сейчас, когда Саша только оканчивал школу, за плечами Андрея уже был опыт студента, солдата, психбольного и в завершении грузчика.

Андрей не мог до конца определиться с профессией. Его одинаково привлекали перспективы инженера, журналиста и медика, впрочем, поступил он на счетовода. Не успел он окончить второй курс, как бесповоротно разочаровался в этом ремесле. Не так он себе представлял студенческую жизнь. Не за тоскливыми и сухими лекциями. Не с распущенным бытом общежития, где соседи экспериментируют с незаконной фармацевтикой. А как некое приключение взрослой и самостоятельной жизни. Не прошло и недели после отчисления, как Андрей нашел в почтовом ящике повестку в военком. Деваться некуда, и он остриг курчавые светлые волосы. Поступить можно и после армии, говорят, что даже на лучших условиях. С виду крупный и грубоватый Андрей внутри оказался нежным и чувствительным. Он старался не давать себя в обиду, но каждый раз сгорал внутри от стыда и чувства несправедливости. Через месяц службы Андрей искалечил ноги от кирзовых сапог и натер шею до волдырей уставной подшивой. Еще через месяц по предписанию слабохарактерных сослуживцев он оторвал крышку консервной банки и вскрыл вены.

После курса лечения в психоневрологическом диспансере его комиссовали. В военном билете поставили позорный штамп и дали на руки выписку с диагнозом: расстройство адаптации. Теперь он обречен на неприятные вопросы и пренебрежение на каждом собеседовании. «Будто зэк какой-то», – думал он. Однако амбиции Андрей не растерял. Напротив, они еще больше разрослись и отравили человеческие ценности. Любые преграды на пути казались ничтожны в сравнении с достижением желаемого. Обман, предательство, угрозы, кто знает, насколько далеко он готов зайти. Невыносимо сидеть в глухой деревне, подобно местным губить здоровье на пилораме и спиртовать внутренние органы. Он прорывался в город.

Мама Саши Неробеева пристроила его грузчиком в продовольственный магазин. Сегодня, в морозный февральский день, он ушел с работы пораньше. Сегодня день его рождения.

– Как праздновать будешь? – сказал Саша.

– Да вот не знаю пока. Хорошо бы отметить, – сказал Андрей.

В голове у Саши засверкали вспышки.

– Травы хочешь покурить? – спросил он.

Андрей оживленно посмотрел на Сашу.

– А сколько денежек? – сказал он.

Саша много раз слышал, как одноклассники покупали траву, но у самого нет доступа к источнику. Он сделал звонок.

Гудки.

– Привет, я хочу… ну… – Саша замялся, как вообще это делается? – Пакет хочу купить.

– Какой пакет, Саня, ты пьяный?

– Нет же! Книгу я хочу! Понимаешь?

– Какую книгу? – одноклассник откровенно ржал в трубку, – ты обкурился, что ль?

– Вот именно! Это и хочу!

– А-а-а, ты почитать хочешь? Подходи, я тебя сведу с одним пареньком.

Саша вытащил из заначки деньги и взял половину у брата. Надел потертый пуховик и нацепил кепку. На улице морозно, Саша кутался в шарф. Дорога вела на возвышенность к девятиэтажкам и дальше, в другой район. В Росте ничего не происходило. Среди полукаменных и деревянных двухэтажек хорошо скрываться, а чтобы выйти на свет, надо брести в гору. Первые наброски Саша переносил на соседние дома, а как взгляд заострился, а рука окрепла, то потихоньку, украдкой пробирался все выше и выше.

Полярная ночь куполом нависла над городом. Чем дальше уходил день, тем больше густела темнота. Саша затягивал шарф туже и предвкушал блаженство. Он уже знал, как все делается. Он видел это дважды и теперь готов сделать все сам. Саша представлял, как достает пакет с заветным содержимым перед старшим братом, забивает вывернутые папиросы или прогоняет дым через бутылку. Да, теперь он получит свою долю уважения. Теперь игра будет наоборот: старший брат будет бегать за младшим.

Саша продумывал ход действий: сейчас он возьмет марихуану, затем пачку Беломорканала, а потом пойдет в то тихое и безлюдное место. Вряд ли найдутся более отчаянные, нежели он и его брат, чтобы в такую холодину сидеть в коробке. В этой загаженной и промерзлой трибуне из сколоченных досок.

– Вон он! – услышал Саша, как только ступил за черту района.

Его окружила толпа одноклассников и знакомых, стали подначивать и смеяться. «Полпакета нам отсыплешь! Новый год захотел повторить! Растаман!» – кричали они невпопад.

– Вот этот парень хотел купить, – сказал одноклассник, с которым Саша общался по телефону.

На Сашу посмотрел высокий и тощий парень. На ногах у него громоздились тяжелые зимние ботинки, а на теле провисала легкая куртка. Глаза его как-то хитро сверкнули, а следом затуманились. Изо рта выглядывали острые, будто заточенные лезвием, зубы. Он протянул руку.

– Леша, – представился он.

Рукопожатие было вялым, он еле коснулся ладони. Саша не понимал, что значилось под слабой рукой этого парня. Пренебрежение, недоверие, может, скрытый мотив?

– Пойдем, – сказал Леша.

Они уходили все дальше от родной Росты, все глубже в поросший многоэтажками центральный район города. Места незнакомы, Саша постукивал зубами и кусал губы. Не хотелось выдавать замешательства.

Леша шаркал тяжелыми ботинками, будто скользил по льду на коньках. Оба молчали, и тишина нагнетала. Встречные прохожие почти не попадались, лишь изредка воздух прорезался отзвуком проехавшего автомобиля. Саша ерзал в пуховике, но всеми силами старался идти с каменным лицом.

– Ты для кого-то берешь? – разбавил тишину Леша.

– Нет, себе, – отрезал Саша.

– Мм, да. А ты Бердиева знаешь?

– А кто Бердиева не знает?

– Да. Так ты для него берешь?

– Нет же. Для себя я беру.

Леша усмехнулся и отвел лицо.

– Ты отсыплешь мне? – сказал он.

– Нет, – сходу ответил Саша.

– Да ладно, я немного возьму.

Леша испытующе поглядел. Саша понимал, что надо отсыпать посредникам, но жадность пересилила. К тому же посредник и сам отсыпал себе, перед тем как отдать пакет в руки.

– Отсыплю, в следующий раз, – сказал Саша.

– Вон, мы дошли, – сказал Леша и указал на одну из девятиэтажек, – запиши мой телефон, если захочешь еще, то набирай.

Они вошли в сырой подъезд, лампочка над лестницей трещала, будто сейчас потухнет. Леша стремительно приблизился и зашептал.

– Сейчас зайдем в лифт, дашь деньги. Сначала поднимемся на пятый этаж, и ты выйдешь. Понял? На пятом этаже выходишь, а я еду дальше. Потом я за тобой приду. Стой там и никуда не уходи. Понял? – шептал Леша.

Дверцы лифта распахнулись. Показались желтые исписанные маркером стены, пахло испражнениями и гнилым мусором. Саша засуетился: расстегнул пуховик и вытащил деньги.

– А сдача есть? – сказал он и почувствовал себя в продовольственном магазине.

– Да, – сказал Леша и нажал на кнопку.

Саша отдал деньги. Стало как-то тепло на душе. Казалось, самое сложное сделано, осталось только дойти до коробки и вкусить приход безудержной радости и веселья. Сейчас он может курить столько, сколько захочется и когда захочется. В этот раз все будет иначе, никакой зависимости от других.

Лифт остановился. Пятый этаж.

– Все, давай, – нервно выговорил Леша.

Саша вышел и посмотрел на него. Суетливое и напряженное лицо вмиг расслабилось и приобрело какое-то ехидство. Двери захлопнулись – лифт уехал. Какой этаж он нажал?

Здесь, на пятом этаже, как-то по-особенному зябко и уныло. Саша все затягивал шарф туже, грел руки теплым воздухом изо рта и шмыгал носом. Стало невыносимо тоскливо. Он шаркал кроссовками по бетонной плите этажного пролета, прохаживался туда-сюда. Саша смотрел то на синеву зимнего вечера через треснутое окно, то на двери квартир. Рассматривал их узор, материал, размер, номер квартиры и в каком порядке они шли. Почему нельзя было поехать вместе с ним? Может, позвонить ему? Нет, еще немного подожду.

Саша пробовал воскресить то приятное чувство томления и предвкушения. Он пытался представить себя и брата на трибуне коробки. Представить, как они раскуривают папиросы и с щекотливым чувством ждут изменений в организме. Но не выходило. Он будто застрял на этаже, где больше никого нет. Да и вообще ничего не существует. Только он и эти выкрашенные в уныло-желтый цвет стены пятого этажа. Нет ни будущего, ни прошлого. Есть только это мгновение. Монолитные стены, побеленный потолок, лестничный пролет, и я, Саша Неробеев.

В закутке мусоропровода послышались механические движения, двери лифта разомкнулись. Саша чуть не подпрыгнул. Только звуки доносились совсем не те, слышен детский смех. Саша выглянул из-за перегородки, из лифта выходила семья. Ребенок, женщина в зимнем пальто и мужчина с пакетами в руках. Женщина с ребенком сразу прошмыгнула в квартиру, а мужчина увидел утирающего сопли Сашу и поменялся в лице. Он подошел вплотную.

– Ты кто такой? – сказал он сквозь зубы.

– Я с Росты, – сказал Саша, ведь толком не знал, как ответить на такой вопрос.

– Чего?

– Я с низины Росты, – повторил Саша громче.

Мужчина приблизился еще.

– Нечего тебе здесь делать, – сказал он, скривил лицо и ушел.

Ждать дольше совсем глупо. Внутри выпал какой-то неприятный осадок. Саша достал телефон и набрал Лешу.

– Да? – отозвались с той стороны.

– Ну? Где ты?

– А? – на той стороне было шумно.

– Где ты? Я тут стою на пятом этаже.

Линия оборвалась. Гудки. Что такое? Саша набрал еще раз. Звонок сбросили. Он набрал еще раз. Снова сбросили. Нет, быть не может. Меня обманули? Нет. Да… Чего себя дурачить? Саша стоял и в нерешительности кусал нижнюю губу. Он набрал одноклассника.

– Але, – отозвался веселый голос.

– Слушай, он походу меня кинул.

– Кто?

– Да Леша этот.

– Серьезно? Блин, – голос погрустнел, – давай я ему позвоню.

Саша особо не надеялся. Он вертел в голове всю последовательность действий, которую он и Леша совершили. Как он мог на такое пойти? Позволить вытолкнуть себя из лифта на пятом этаже и не спросить зачем! Это все дурацкий страх показаться глупым и незнающим. Показался бы я несведущим, зато был бы сейчас с травой или с деньгами. Нет же мне надо сделать каменное и надменное лицо, чтобы в итоге остаться в дураках! Завибрировал телефон.

– Да!

– Блин, а он скидывает меня, не отвечает, – сказал одноклассник, – я не знаю, чего это он. Нам он нормально доставал. Я так с ним особо не общаюсь.

Саша спустился и поплелся извилистым путем домой. Он с опаской озирался, пока не дошел до границ своего района. Надо что-то рассказать брату, но признаваться, что его обманули, не хотелось. И так настроения нет, а еще и откровенно признаться, какой он дурак, да еще и перед старшим братом. Нет уж, надо что-нибудь соврать. Скажу, что не получилось и все, но надо еще и деньги вернуть. У Саши есть деньги, но чтобы сохранить позор в тайне, надо заплатить сполна. Расскажи Саша, как все было на самом деле, наверняка брат бы не огорчился и простил ему. Может, даже и помог бы чем-нибудь. Но Саша слишком подавлен и унижен.

Он только зашел домой, как с комнаты выглянул Андрей с блестящими глазами. Саша лениво размотал шарф, стянул пуховик и скинул кроссовки.

– Ну чего там? – сказал Андрей.

– Да это, не получилось.

– А чего не получилось? Не было?

– Да не совсем. Просто не получилось.

Саша достал шкатулку из ящика стола, порылся и вытащил деньги. Он отсчитал и протянул брату.

– А чего ты оттуда берешь? – сказал Андрей, – те в долг дал?

– Да, в долг дал.

Хотелось выйти на улицу и выкурить сигаретку. Саша стянул одну у брата, надел шлепки и вышел на крыльцо с каменной аркой. Надо что-то делать. Этому парню сейчас нет смысла звонить. Наверняка он сейчас сидит где-нибудь и курит траву, купленную на деньги Саши. Надо позвонить, но не ему. Саша достал телефон, пролистал справочник номеров и остановился на Мите. Это тот общительный и веселый парень, который свел Сашу с шайкой городских художников. Это он притащил его в квартиру Дани на новый год. Этот парень сможет помочь. Саша нажал вызов.

– Здорово, Санька! – ответили с той стороны.

– Слушай, Мить, у меня тут проблема, как бы сказать. Меня, в общем, кинули.

– Ничего, Сань, разберемся! Я всех знаю. Бердиева знаю, я с ним хорошо общаюсь. Он поможет, если я попрошу. Давай, расскажешь все при встрече. Бердиев еще и на деньги посадит, если что.

Саша подкурил сигарету и затянулся. Едкий дым резал горло. Он выдохнул и задумался. Никому на районе не надо объяснять, кто такой Бердиев. Его дурная слава расползлась по городу, как корень сорняка на удобренной почве. Начальные классы Саша учился вместе с ним. Потом Бердиев отстал от программы и через раз оставался на второй год. Однажды Саша взял что-то с парты Бердиева, так, посмотреть и только, как внезапно скрючился от резкой боли в животе. Бердиев ударил его не по злому умыслу, а потому что его так воспитали. Когда брали его вещи, он усматривал в этом посягательство. Он сжимал кулаки и думал, что защищается, а не нападает. Хулиганство сделало его весьма влиятельным среди подростков. Саше рассказывали, как тот вымогал деньги у слабых и беззащитных. Но Сашу все это не касалось. У него свой кураж от ночных вылазок с рюкзаком аэрозольной краски.

Он потушил сигарету и ушел домой.