Читать книгу: «Император, который знал свою судьбу», страница 21
РУЗСКИЙ
(чуть усмехаясь):
Эти вопросы – к Государю… И к Алексееву. Не ко мне. Вообще… Господа офицеры… (раздраженно) Теперь уже трудно что-нибудь сделать. Дума и прогрессивная общественность давно настаивали на реформах – вся страна требовала… Не слушались…
ВОЕЙКОВ:
Какая это «вся страна»? О чем вы, генерал? Кто не слушался?
РУЗСКИЙ:
Кто не слушался? А то вы не знаете? Государыня командовала Николаем, а ею – Распутин управлял. Голос этого хлыста большой вес имел! Вот и докатились до Протопопова, до чехарды министерской… До всего того, что сейчас происходит…
НИЛОВ:
Распутин – прости Господи! (крестится) – сорок дней как в могиле. А бунт три дня назад начался. При чем тут Гришка! Одного Распутина убили, так теперь их тысячи взбунтовались в столице. Тысячи Распутиных!
ВОЕЙКОВ:
Только в столице! А вся Россия спокойна и верна Государю! Подавить бунт беспощадно – и все придет в норму.
РУЗСКИЙ:
Посылать войска в Петроград уже поздно… Выйдет лишнее раздражение и лишнее кровопролитие… Надо вернуть войска на фронт.
ВОЕЙКОВ
(также Нилов, Мордвинов, Фредерикс, возмущенно):
Что?! Что же делать, по-Вашему, генерал?!
РУЗСКИЙ:
Что делать? Теперь придется, может быть, сдаваться на милость победителя… Вот что… Я должен идти в свой штаб. Прощайте, господа офицеры. Данилов останется здесь для связи со мной.
Молча уходит. Все молчат – кто подавленно, кто возмущенно.
ВОЕЙКОВ:
Это – измена!
НИЛОВ:
«Сдаться на милость победителя» – это измена!
ДУБЕНСКИЙ
(пытается успокоить офицеров):
Спокойно, господа офицеры! Надо спокойно вразумить командующего фронтом. Георгий Никифорович (обращаясь к Данилову) – мы ведь давно друг друга знаем! Повлияйте на Рузского! Вы ведь друг его! Это невозможно, что он говорит!
ДАНИЛОВ:
Дело зашло слишком далеко. Я ничего не могу сделать, меня не послушают. Вы многого не знаете…
В купе заглядывает офицер штаба Рузского.
ОФИЦЕР:
Генерала Данилова – к командующему!
Данилов прощается, уходит.
НИЛОВ
(возмущенно и удрученно, задыхаясь):
Этого предателя, Рузского, надо немедленно арестовать и расстрелять! И это – командующий фронтом!
ДУБЕНСКИЙ:
Государь не пойдет на это.
ФРЕДЕРИКС
(грустно):
Вся Россия за Царя… Только в Петрограде бунт… А мы здесь – как в плену уже.
В купе заходит Мордвинов.
МОРДВИНОВ:
Воейкова к Государю!
Воейков уходит.
СПРАВКА (к эпизоду 1): см. В. Кобылин. Анатомия измены. – СПб, изд. «Царское дело», стр.288-307.
ЭПИЗОД 2.
Действующие лица:
– Алексеев – Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918), с августа 1915 г. – начальник штаба Верховного Главнокомандующего, в 1916 году – уже член масонской «Военной ложи», предавшей Николая в феврале 1917 года;
– Лукомский – Лукомский Александр Сергеевич (1868-1939), генерал-квартирмейстер Ставки (блестяще провел мобилизацию в августе 1914 г.), член «Военной ложи»;
– Русин – Русин А.И. (1861-1956), адмирал, начальник Морского штаба при Ставке; остался верен Присяге;
– Рузский – Рузский Николай Владимирович (1854-1918), командующий Северо-Западным фронтом, генерал от инфантерии, член «Военной ложи», масон;
– телеграфист Ставки;
ИНТ. ШТАБ АЛЕКСЕЕВА (СТАВКА) В МОГИЛЕВЕ, УТРО 2 МАРТА 1917 ГОДА.
Штаб Алексеева. Утро. Звонит телефон, Алексеев снимает трубку. Слышен голос Рузского.
РУЗСКИЙ
(взволнованно):
Михаил Васильевич! Я только что имел продолжительный разговор с председателем Думы, с Родзянко.
АЛЕКСЕЕВ:
Я слушаю вас, Николай Владимирович.
РУЗСКИЙ:
Сегодня ночью он получил телеграмму Николая… Его Величества… о согласии на ответственное перед Думой министерство. Зачитываю его ответ, его телеграмму мне.
АЛЕКСЕЕВ:
Я слушаю.
РУЗСКИЙ:
«Ни Его Величество, ни Вы сами, по-видимому, не в состоянии вообразить, что происходит в столице. Разразилась ужасная революция. Ненависть к императрице достигла предела. Для того, чтобы предотвратить кровопролитие, я вынужден был взять под стражу всех министров прежнего правительства. Не присылайте больше никаких войск. Я сам вишу на волоске. Власть ускользает из моих рук. Предлагаемые Вами уже опоздали. Время для них прошло. Возврата нет».
АЛЕКСЕЕВ:
Ночью я уже послал направленным в Петроград войскам телеграммы о возвращении на прежние позиции…
РУЗСКИЙ:
Как формулировали причину отмены приказа?
АЛЕКСЕЕВ:
«Ввиду наступившего в Петрограде спокойствия и минования надобности» … Ночью я полагал, что в Петрограде спокойнее стало…
РУЗСКИЙ:
Хорошо. Так или иначе – войска не должны идти на Петроград. Я также остановил телеграммами подчиненные мне полки. В Вырицу направил нарочного – Георгиевский батальон Иванова тоже вернется – к вам, в Ставку.
АЛЕКСЕЕВ:
Кто будет во главе нового правительства?
РУЗСКИЙ:
После получения телеграммы я телефонировал ему и спросил об этом. Он не смог ответить на этот вопрос. Вместо этого начал говорить о том, что он давно предсказывал революцию… и тому подобное… Ругал Государыню… в общем, не смог… Потом сказал, что все решили войну до конца, но Государь должен отречься.
АЛЕКСЕЕВ:
Кто – «все»?
РУЗСКИЙ:
Комитет Думы и Петроградский совет рабочих.
АЛЕКСЕЕВ
(после паузы):
Что Вы предлагаете? Ваше мнение?
РУЗСКИЙ:
Нельзя оставлять власть Николаю…
АЛЕКСЕЕВ:
Нельзя. Нельзя оставлять власть Государыне…
РУЗСКИЙ:
Да, Николай не согласится на ее арест или ссылку в монастырь. Она вновь начнет перетряхивать министров. И за армию возьмется…
АЛЕКСЕЕВ:
Да, она не простит никому нынешнего унижения. Это точно…
РУЗСКИЙ:
Я абсолютно уверен, что Николай должен отречься. Родзянко сказал мне, что Гучков готовит текст отречения, и что он и Шульгин готовятся выехать в Псков.
АЛЕКСЕЕВ:
Все же… Николай Владимирович, Вы знаете, я тоже с Вами, но… Я не могу советовать Государю отречься от Престола. Положение на фронтах по-прежнему стабильно. Да и вся Россия спокойна. Бунт в Петрограде – для него, для Николая – еще не причина для отречения.
РУЗСКИЙ:
Михаил Васильевич… Вы же знаете, большинство командующих фронтами и корпусами настроены против Николая… Из-за Государыни, из-за ее влияния на него. Запросите их согласие на отречение.
АЛЕКСЕЕВ:
Не все согласятся…, например, Келлер точно не согласится… И Хан-Нахичеванский вряд ли согласится… Сахаров – тоже сомневаюсь. Начальник Морского штаба при моем штабе, Русин – тоже сомневаюсь…
РУЗСКИЙ:
Мы представим Николаю телеграммы от тех, кто согласится… Келлер… Кто такой?
АЛЕКСЕЕВ:
Федор Артурович… Командир Третьего Кавказского корпуса…
РУЗСКИЙ:
Ну, он – не командующий фронтом. Не надо командиров корпусов запрашивать. Сахаров с Румынского фронта… Посмотрим. Русина – уговорите, он ведь у вас, в Ставке.
АЛЕКСЕЕВ:
Большинство будут согласны, все же.
РУЗСКИЙ:
Михаил Васильевич, запрашивайте командующих и готовьте проект Манифеста об отречении. Я иду на доклад к Николаю. Из-за Государыни, из-за ее влияния на него. все настроены против Николая.
АЛЕКСЕЕВ
(вызывает дежурного офицера):
Лукомского и Русина – пригласите ко мне.
Входит Лукомский.
АЛЕКСЕЕВ:
Александр Сергеевич, подготовьте телеграмму Главнокомандующим фронтов с подробным изложением всего происходящего в Петрограде, с указанием того, что ставится вопрос об отречении Государя от Престола в пользу Наследника Цесаревича с назначением регентом Великого Князя Михаила Александровича, и с просьбой, чтобы Главкомы срочно сообщили по последнему вопросу свое мнение. Срочно! Вопросы есть?
ЛУКОМСКИЙ:
Никак нет, Михаил Васильевич. Я полностью в курсе. У меня был подробный разговор с начштаба Даниловым. Он полностью в курсе предложений Рузского.
Лукомский уходит. Входит Русин. Здороваются. Русин садится.
АЛЕКСЕЕВ:
Вы в курсе того, что происходит в Петрограде в последние дни?
РУСИН:
В курсе, как и все в Ставке. Надеюсь, что снятые с фронтов полки и Георгиевский батальон генерала Иванова сегодня-завтра разгонят бунтовщиков.
АЛЕКСЕЕВ:
Положение в Петрограде вчера вечером и сегодня значительно ухудшилось. Там – революция. Комитет Думы не контролирует ситуацию. Родзянко советует во избежание крупного кровопролития отозвать присланные для усмирения войска.
РУСИН:
Что?! Отдать власть черни?! Сдаться бунтовщикам?! Где Государь? Он ведь выехал вчера в столицу?
АЛЕКСЕЕВ:
Дороги в районе Тосно, Любани и Луги перекрыты революционерами. Государь – в Пскове. Он задержан в Пскове главкомом Рузским.
РУСИН:
Как это – «задержан» ?!
АЛЕКСЕЕВ:
(внимательно смотрит на Русина)
Ему из Петрограда предъявлены требования.
РУСИН:
Что же требуют? Ответственного министерства?
АЛЕКСЕЕВ:
Нет. Больше. Требуют отречения…
РУСИН:
Что?! Какой ужас!
Русин начинает понимать ситуацию. Возмущенно смотрит на Алексеева. Алексеев молчит. Входит Лукомский, передает Алексееву текст подготовленной телеграммы.
РУСИН:
Какое несчастье…
Демонстративно встает и молча уходит. Алексеев смотрит ему вслед.
АЛЕКСЕЕВ
(Лукомскому):
Рассылайте, срочно!
Камера поднимается над штабом Ставки, показывает телеграфные столбы и провода, блестящие под солнцем на морозе. На столбах сидят черные вороны. Одна из них громко каркает и взлетает. Затем другая, третья…
Над штабом в Ставке – стая ворон. Камера вновь в штабе, кабинет Алексеева. Входит Лукомский с телеграммами от главкомов.
ЛУКОМСКИЙ:
Получены положительные ответы: от Великого Князя Николая Николаевича, от генерал-адъютанта Брусилова, от генерал-адъютанта Эверта. Все – за отречение. Великий князь – «коленопреклоненно просит» Николая отречься.
АЛЕКСЕЕВ:
Хан-Нахичеванский, Колчак?
ЛУКОМСКИЙ:
Колчак не ответил. Генерал-адъютант Хан-Нахичеванский… Его телеграмму я отложил от остальных. Вот она (передает Алексееву).
АЛЕКСЕЕВ
(читает, морщится):
«… Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха».
ЛУКОМСКИЙ:
Эту отложим. Русин подпишет обращение?
АЛЕКСЕЕВ
(вздыхает, вызывает адъютанта):
Верните Русина!
Входит Русин. Алексеев передает ему ответ Великого Князя Николая Николаевича.
РУСИН
(читает с возмущением):
«Я, как верноподданный, считаю по долгу присяги и по духу присяги необходимым коленопреклонённо молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему – Ваше наследие. Другого выхода нет»
АЛЕКСЕЕВ:
Адмирал, я предлагаю вам присоединить свой голос к единодушному мнению Главнокомандующих… Брусилов, Эверт и другие – уже прислали свое согласие на отречение…
РУСИН:
Это – измена!
АЛЕКСЕЕВ:
Великий Князь изменил?! Главкомы изменили? Вы о чем, адмирал?
РУСИН:
Я не буду подписывать такое обращение к Государю. За несколько месяцев до победы, ради которой Государь отдал столько сил, и в которой никто теперь не сомневается, требовать его отречения?! Это безумие… Или предательство.
АЛЕКСЕЕВ:
А после победы над Германией – вы подписали бы?
РУСИН:
Посмотрел бы я на вас после победы! Государь возглавил отступающую, терпящую катастрофу армию в 15-м году… И, кстати, сменил на посту Верховного как раз Великого Князя – и вот теперь, накануне победы?!
АЛЕКСЕЕВ:
Вы свободны, адмирал!
РУСИН:
Россия не простит вам измены!
Разворачивается, уходит
СПРАВКА: о разговоре Алексеева с Русиным см.
В.С. Кобылин. Анатомия измены. – СПб, изд. «Царское дело», 2005, стр.306-307.
ДЕСЯТАЯ СЕРИЯ. ОТРЕЧЕНИЕ.
СЦЕНА 1\10) 2 (15 н.с.) марта 1917 года. Станция Киверцы.
Действующие лица:
– Зубов – Зубов Ю.В., капитан, командир 2-го батальона Лейб-гвардии Преображенского полка;
– Ознобишин – полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка;
– офицеры и солдаты полка; дежурный по станции.
Место и время действия:
2\15 марта 1917 года. Станция Киверцы (близ Луцка), Юго-Западный фронт.
Е.Е. Алферьев. Император Николай Второй как человек сильной воли. – Свято-Троицкий монастырь, Джорданвиль, 1983, стр. 122.
НАТ. СТАНЦИЯ КИВЕРЦЫ (БЛИЗ ЛУЦКА, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ). РАНЕЕ УТРО 2\15 МАРТА 1917.
На экране – ж\д станция Киверцы. Раннее утро. На путях стоят составы, один из них – под парами. В вагонах – лейб-гвардейцы, солдаты 2-го батальона Лейб-гвардии Преображенского полка. Одна из рот батальона строевым шагом, с песней (марш полка – см. Приложение в конце сцены) подходит к вагонам и садится в один из них. Капитан Зубов в сопровождении ротных командиров проходит вдоль вагонов, шутит с солдатами.
ЗУБОВ:
Братцы, через пять минут – отправление. Через сутки будем в Петрограде. За сутки наведем там порядок, день отдыха – и обратно, сюда, на фронт. Подробные инструкции получите от ротных в дороге.
Солдаты одобрительно шумят, улыбаются. Слышны возгласы: «Разгоним смутьянов», «Постоим за Государя!», «Раздавим гадину!». В это время из здания вокзала к Зубову бежит офицер, дежурный по станции.
ДЕЖУРНЫЙ:
Господин капитан, вам срочная телеграмма, из Ставки…
Зубов читает телеграмму, удивленно смотрит на дежурного. Ротные спрашивают его, в чем дело. Зубов смотрит на семафор: там зеленый свет сменяется на красный.
ЗУБОВ
(ротным):
Телеграмма из наштаверта, из Ставки. Задержать отправление на Петроград. Я иду к командующему полком. Успокойте солдат. Это какое-то недоразумение. Генерал Алексеев подписал. Я не знаю в Ставке никакого генерала Алексеева. Генерал-адъютант Алексеев – начальник штаба. А кто этот генерал? …
Идет в здание вокзала. Сюда же верхом на черном коне подъезжает полковник Ознобишин. Входят в комендатуру.
ОЗНОБИШИН:
Капитан, зачитываю вам телеграмму из Ставки:
«Начальнику отряда Особаго назначения от юго-западного фронта. Ввиду минования надобности в отряде Особаго назначения и наступившего спокойствия в гор. Петрограде – движение отряда отменяется. Полкам заступить на свои позиции. Генерал-адъютант Алексеев».
ЗУБОВ:
Господин полковник! В Петрограде – смута только усиливается! Мы газеты тут читаем! Вчера уже и солдаты-запасники там бунтовали. Там же их – 200 тысяч! Бездельников в казармах! Кто такой – генерал Алексеев! У меня телеграмма – за подписью генерала Алексеева. Начштаба – генерал-адъютант!
ОЗНОБИШИН:
Капитан… Юрий Сергеевич… Я и сам понимаю, что это глупость какая-то. Я эту телеграмму два часа назад получил, раньше вас. И запрос в Ставку послал. Только что получил подтверждение, за подписью генерал-адъютанта Алексеева.
ЗУБОВ:
Что за черт! У нас уже и солдаты два дня как знают – в Петрограде бунт! Вы думаете – мне охота в столицу «прокатиться»? В солдат русских же там стрелять? Нисколько неохота. Но – присяга есть присяга! И солдаты наши – все это понимают! Преображенцы! Опора государева! И что – теперь?
ОЗНОБИШИН:
Юрий Сергеевич… Я все это не хуже тебя понимаю. Тяжело на сердце. Но – дисциплина нам не позволяет ослушаться приказания начальника штаба Его Величества…
ЗУБОВ: Чую измену! Ох, тяжело! Что я ротным скажу?
ОЗНОБИШИН:
Может, Георгиевский батальон Иванова один там справится? Я слышал, они вчера уже на Вырицу шли. Это ж час езды от столицы… Вот, это и скажи.
ЗУБОВ:
Не верю. Телеграмма-то циркулярная, я же вижу!
ОЗНОБИШИН:
Капитан, вы что думаете, я слепой? Я тебе объясняю, что надо ротным сказать. Пусть личному составу объяснят, что, мол (тяжело вздыхает) надобность отпала…
ЗУБОВ:
Ротным врать не буду! Как я могу офицерам лгать! Солдатам… да, придется так объяснить… Эх! Может, прорываться в Петроград все же?
ОЗНОБИШИН:
Тебя на следующей же станции в тупик загонят. Слышал – железными дорогами какой-то Бубликов из Думы командует…
ЗУБОВ:
Что?! Что за черт! Что происходит?!
ОЗНОБИШИН:
Юрий Сергеевич! Я отдаю тебе приказ разгружаться. Мы – люди военные. Если и мы, здесь на фронте, начнем приказам не подчиняться…
ЗУБОВ
(сокрушенно):
Есть разгружаться, господин полковник!..
ГОЛОС ЗА КАДРОМ:
Все воинские части, отозванные с фронта для подавления бунта в Петрограде, грузились в эшелоны и продвигались 1 марта к столице. 67-й пехотный полк (с Северного фронта) 1 марта прибыл уже на станцию Александровская, в нескольких верстах от Царского Села. 68-й полк был остановлен под Лугой. С фронта продвигались другие воинские части. Все они были остановлены и развернуты обратно телеграммами изменивших Присяге генерал-адъютантов Алексеева и Рузского.
В Петрограде в штабе восставших, в Таврическом, несколько раз поднималась паника. Тот самый депутат Бубликов (директор железных дорог в марте 1917-го) в своих воспоминаниях писал: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника».
1 марта в Пскове Государь попал в западню…
СПРАВКА:
1. С.С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго. – изд. «Феникс», Ростов-на-Дону, 1998, стр. 559-560;
2. А. Бубликов. Русская революция. – Нью-Йорк, 1918.
ПРИЛОЖЕНИЕ (для СПРАВКИ):
Марш Лейб-гвардии Преображенского полка
Пойдем, братцы, за границу
Бить Отечества врагов.
Вспомним матушку-царицу,
Вспомним век ее каков!
Славный век Екатерины
Нам напомнит каждый шаг;
Те поля, леса, долины,
Где бежал от русских враг!
Вот Суворов где сражался!
Там Румянцев где разил!
Каждый воин отличался,
Путь ко славе находил.
Каждый воин дух геройский
Среди мест сих доказал,
И как славны наши войски,
Целый свет об этом знал.
Другой вариант Марша Лейб-гвардии Преображенского полка.
Знают турки нас и шведы,
И про нас известен свет.
На сраженья, на победы
Нас всегда Сам Царь ведет!
С нами труд Он разделяет,
Перед нами Он в боях,
Счастьем всяк из нас считает
Умереть в Его глазах.
Славны были наши деды,
Помнят их и швед, и лях.
И парил орёл Победы
На Полтавских на полях!
Знамя их полка вверяет
Русский штык наш боевой.
Он и нам напоминает
Как ходили деды в бой.
Твёрд наш штык четырёхгранный,
Голос чести не замолк,
Так пойдём вперёд мы славно,
Грудью первый Русский полк.
Государям по присяге
Верным полк наш был всегда.
В поле брани, не робея,
Грудью служит он всегда.
СЦЕНА 2\10. 2-3 (15-16 н.с.) марта 1917 года. Отречение.
ЭПИЗОД 1
Действующие лица:
– Николай – Николай Александрович Романов (1868 г.р.), император; не выспавшийся, бледный, с мешками под глазами, но спокойный и, как всегда, очень вежлив; одет в темно-серую черкеску, с кинжалом в серебряных ножнах на поясе;
– Рузский – Рузский Николай Владимирович (1854-1918), командующий Северо-Западным фронтом, генерал от инфантерии, член «Военной ложи», масон;
– Данилов – Данилов Юрий (Георгий) Никифорович (1866-1937), генерал-квартирмейстер, начальник штаба Северного фронта; масон, был близок с Гучковым;
– Савич – Савич (Саввич) Сергей Сергеевич (1863-?), генерал-адъютант, начальник снабжения армий Северо-Западного и Северного фронтов;
НАТ. ПСКОВ, ВОКЗАЛ. ИНТ. ВАГОН-САЛОН ЦАРСКОГО ПОЕЗДА. 14ч.30м 2 (15 – нового стиля) МАРТА 1917 ГОДА.
Пустынный перрон вокзала (лишь одинокий караульный солдат) и стоящий на путях поезд. Тишину нарушают лишь редкое карканье ворон. Камера въезжает в зеленый салон царского вагона. Небольшой четырёхугольный стол, несколько стульев. Окна вагона плотно занавешены. Николай стоит у одного из окон. В вагон входят Рузский, Данилов и Савич.
НИКОЛАЙ
(спокойно, садясь за стол):
Садитесь, господа.
Рузский садится за стол напротив Императора, Данилов и Савич продолжают стоять. Николай еще раз приглашает их сесть, они отрицательно кивают головами. Савич очень волнуется, переживает происходящее. Рузской нервен, но говорит выспренно, медленно и четко, изредка повышая голос. Николай, закуривает, предлагает закурить вошедшим генералам. Рузский закуривает. Затем в продолжении разговора Николай и Рузский много курят.
РУЗСКИЙ:
Государь, за последние несколько часов положение в столице еще более осложнилось. Ненависть к царствующей династии бьет через край. На улицах убивают не примкнувших к революции офицеров. Фактически положение контролирует только Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Гвардейский Экипаж Великого Князя Кирилла в полном составе, под красными знаменами, пришел в Таврический, к штабу восставших. Все министры Вашего правительства арестованы. Протопопов также арестован. Временный Комитет формирует новое правительство. Ваше отречение от Престола – единственный выход, который позволит избежать кровопролития и спасти Россию. По решению Временного Комитета, Гучков и Шульгин уже выехали сюда, в Псков, принять Манифест о Вашем отречении от Престола.
НИКОЛАЙ:
Это все новости?
РУЗСКИЙ:
Об остальном я вам докладывал сегодня утром, за завтраком.
НИКОЛАЙ:
Вы уверены, что вся Россия желает моего отречения?
РУЗСКИЙ:
Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди.
НИКОЛАЙ:
Я выслушаю, чуть позже… Я не уверен, что русский народ будет рад моему отречению. Казаки, старообрядцы – не простят мне этого никогда. И в Армии – все ли поймут и примут?
РУЗСКИЙ:
Сегодня утром начштаба Алексеев разослал Главнокомандующим фронтами телеграмму следующего содержания – о необходимости Вашего отречения – и к настоящему времени мы получили ответы от всех Главнокомандующих: от Великого Князя Николая Николаевича, от генерал-адъютантов Брусилова, Эверта. Сахаров, а также адмиралы Колчак и Нелепин телефонировали свое ответное ходатайство о Вашем отречении. Я прошу Ваше Величество ознакомиться с телеграммами Великого Князя и генерал-адъютантов.
Протягивает Николаю наклеенные на синих бланках ленты телеграмм. Николай начинает читать. Бледнеет. Встает, отходит к занавешенному окну, молча смотрит в него. Он понимает, что попал в западню. Снова садится за стол, продолжает читать.
НИКОЛАЙ
(прочитав):
Итак, восемь…
РУЗСКИЙ:
Что «восемь»?
НИКОЛАЙ:
Восемь командующих, включая Вас и Наштаверха считают, что я должен отречься от Престола…
РУЗСКИЙ
(нагло перебивая Николая и громко отчеканивая каждое слово):
За этими «восемью» стоит вся армия, а в Петрограде – революция! Пора уже Вам понять это! Митинги под красными знаменами начались в Москве. Ваша семья в Царском Селе – в опасности (Николай чуть заметно вздрагивает). Царское Село – в руках восставших. Они ненавидят Ее Величество и готовы на все! На все!
НИКОЛАЙ
(подавляя возмущение наглым поведением Рузского, после паузы):
Итак, каково Ваше мнение?
РУЗСКИЙ:
Ваше Величество, для Вас невозможно никакое иное решение, кроме немедленного – немедленного! – отречения от Престола в пользу Наследника Цесаревича, при регентстве Великого Князя Михаила Александровича! Ради блага Родины, для спасения России и для победы над внешним врагом!
НИКОЛАЙ
(еще раз встает, тут же садится; обращаясь к Данилову и Савичу):
Ваше мнение, господа? Только прошу Вас, откровенно.
ДАНИЛОВ
(сильно волнуясь, тихо):
Государь, Вы не можете сомневаться в моих верноподданнических чувствах (Николай кивает головой), но выше всего долг перед родиной и желание спасти отечество от позора… Это унизительные предложения от желающего нас покорить ужасного врага… Но… Ради блага Родины… И победы над внешним врагом… Необходимо сохранить династию. Ваше Императорское Величество… я не вижу другого решения для Вас, как согласиться с ходатайствами наштаверха и Главнокомандующих Действующей армии. Это – единственный выход. Отречение в пользу Наследника Цесаревича.
САВИЧ
(сдерживает подступающие рыдания, с трудом говорит):
Ваше Величество… Вы меня почти не знаете… Но… я – согласен с ними…
Савич отворачивается к стенке, неслышно рыдает, всхлипывает. Николай снова встает. Видно, что он сломлен, что он принял решение. С минуту молчит. Слышно приглушенное рыдание Савича.
РУЗСКИЙ
(нагло и громко, почти кричит):
Ну же! Решайтесь!
Николай едва заметно вздрагивает от неожиданно грубого выкрика Рузского, внимательно смотрит на него, потом снова встает, подходит к окну, смотрит в плотно занавешенное окно вагона. Все в вагоне молчат. Перед ним встают видения:
Японский отшельник Теракуто в роще близ Киото вновь говорит ему: «Великие скорби и потрясения ждут Тебя и страну твою. Ты будешь бороться за ВСЕХ, а ВСЕ будут против тебя… Нет блаженней жертвы Твоей за весь народ Твой… «
Английский предсказатель Луис Хамон в Кембридже вновь говорит ему: «Его имя будет скреплено с двумя самыми кровавыми и ужасными войнами… В конце второй войны он потеряет все, что любил…
Монах Авель из Гатчинского дворца как будто сейчас смотрит на него: «Святому Царю, Иову Многострадальному подобному… На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим; как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой… Война будет, великая война… Накануне победы рухнет трон Царский. Измена же будет расти и умножаться»
Паша Саровская в своей келье в Дивеево сбивает со стола девять глиняных солдатиков…
Святой Серафим Саровский из своей кельи в лесу под Дивеево отрывается от письма, поднимает голову, смотрит на него, прямо в глаза: «В 1917-м, в конце войны, в преддверии победы, будешь предан Великими Князьями и военачальниками… Принесешь великую жертву за народ русский, за Россию… Но не спасешь ее… До скончания века…»
Святой Иоанн Кронштадтский крестит его: «Кайтесь, ибо приближается ужасное время. Столь ужасное, что вы и представить себе не можете»
Между тем в полном молчании, в гробовой тишине проходят в вагоне эти минуты.
НИКОЛАЙ
(шепчет чуть слышно):
Я приношу России несчастья… Две войны…
Отходит от окна, оборачивается к генералам.
НИКОЛАЙ
(спокойно):
Я решился. Я отказываюсь от Престола в пользу своего сына Алексея! … Благодарю Вас всех за доблестную верную службу. Надеюсь, что она будет продолжаться и при моем сыне.
Крестится. Вслед за ним крестятся генералы. Полная тишина. Николай выходит из вагона. У него – странное лицо. Генералы стоят, ошеломленные. Рузский приходит в себя, сдерживает довольную улыбку.
СПРАВКА:
1. А.И. Спиридович. Великая Война и Февральская революция. – Нью-Йорк, 1961.
2. С.С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго, Ростов-на-Дону, изд. «Феникс», 1998
3. В. Кобылин, «Анатомия измены», СПб, изд. «Царское дело», 2003
4. В.Н. Воейков. С Царем и без Царя. – М., «Терра», 1999.
ЭПИЗОД 2
НАТ. ПСКОВ, ВОКЗАЛ. ИНТ. ВАГОН СВИТЫ ЦАРСКОГО ПОЕЗДА, КУПЕ ВРАЧА ФЕДОРОВА. 15ч. 2\15 МАРТА 1917 ГОДА.
Действующие лица:
те же и
– Федоров – Федоров Сергей Петрович (1869-1936), профессор, лейб-медик;
– Мордвинов – Мордвинов А.А. (1870-?), флигель-адъютант, полковник Лейб-гвардии Кирасирского полка; остался верен Присяге в эти дни;
– Воейков – Воейков Владимир Николаевич (1868-1947), генерал-майор Свиты Его Величества, последний Дворцовый комендант; остался верен Присяге в эти дни;
– Нилов – Нилов Константин Дмитриевич (1856-1919), адмирал, генерал-адъютант, флаг-капитан Императорской яхты «Штандарт»; остался верен Присяге в эти дни;
– Дубенский – Дубенский Дмитрий Николаевич (1857-1923), генерал-лейтенант Свиты, военный историк; один из немногих генералов в Ставке, остававшихся верным Присяге;
– Фредерикс – Фредерикс Владимир Борисович (1838-1927?), граф, министр Императорского двора и уделов;
В купе – Федоров и свита (Фредерикс, Мордвинов, Нилов, Воейков, Дубенский). Близ купе толпятся другие лица свиты, скороходы. Все очень расстроены, некоторые почти в истерике. Слышны вскрики: «Как он мог?!», «Не посоветовавшись со свитой!», «Сдался аксельбантам!». Кому-то в коридоре близ купе становится дурно.
ДУБЕНСКИЙ
(рыдая):
Как же так! Никого не спросить, и сдать, как сдают эскадрон!
ВОЕЙКОВ:
А ведь это вы, Дмитрий Николаевич, на станции Дно посоветовали Его Величеству ехать в Псков, к Рузскому!
ДУБЕНСКИЙ:
Кто ж знал! Да, надо было в Гвардию ехать, в Особую армию!
ФРЕДЕРИКС
(качает головой, никого не слушая):
Вот что бывает… Когда переживешь самого себя…
НИЛОВ:
Господа! Прекратите! Надо что-то делать! Сергей Петрович! Может быть, Вы пойдете сейчас к Государю? Может, ему нужна помощь врача?
Федоров (также чрезвычайно расстроенный), встает, собирается выйти из купе.
ВОЕЙКОВ:
Попросите Государя забрать отречение обратно! Его вынудили!
Федоров грустно кивает головой, идет в вагон Николая.
ЭПИЗОД 3.
ИНТ. ВАГОН-САЛОН НИКОЛАЯ В ЦАРСКОМ ПОЕЗДЕ.
Федоров просит разрешения войти. Николай спокойно приглашает его сесть. Вообще в этой сцене он уже спокоен. Федоров – на грани нервного срыва.
ФЕДОРОВ:
Как Вы себя чувствуете, Ваше Величество?
НИКОЛАЙ:
Не могу сказать, что хорошо… Но врачебная помощь мне не нужна. Спасибо.
ФЕДОРОВ:
Государь, простите… как Вы могли отречься? Мы все в отчаянии. И в возмущении. Они вынудили Вас? Как?
НИКОЛАЙ:
Сергей Петрович… Что мне оставалось делать, когда мне все изменили. Первый – Николаша. Читайте.
Протягивает ему телеграммы Главнокомандующих.
ФЕДОРОВ
(смотрит на Николая):
Николаша… Это кто?
НИКОЛАЙ
(пытаясь улыбнуться):
Великий Князь… Николай Николаевич. Это мы с Ее Величеством так его между собой называем.
ФЕДОРОВ
(прочитав телеграммы):
Это… все лишь мнение нескольких военных, хотя бы и самых высокопоставленных…
НИКОЛАЙ:
Мое решение не подлежит обсуждению, Сергей Петрович. Есть еще причины, – о которых ни Вы, никто другой не знаете.
ФЕДОРОВ:
Цесаревич Алексей?
НИКОЛАЙ:
Нет… Хотя, и его здоровье – тоже… Кстати, Сергей Петрович… О здоровье Алексея… Распутин несколько раз говорил нам, что если наследник проживет до 17 лет, то он совершенно выздоровеет… Вы знаете, я человек земной, терр-а-терр (французское идиоматическое выражение – Б.С.). Я, конечно, не смотрел на Распутина как на святого, но то, что он нам предсказывал – обычно сбывалось. То есть, через четыре года… Правда ли это? Будет ли Наследник здоров?
ФЕДОРОВ:
Государь, я в предсказания и чудеса не верю… Врачебная же наука не знает полного исцеления от гемофилии. Одни умирали в детстве, другие семи лет, иные двадцати… Дольше всех с этой болезнью прожил, насколько известно, герцог Абруцкий – до 42 лет. Может быть, Его Высочество проживет и дольше, чем мы с вами, Ваше Величество, но может и умереть каждую минуту от самой простой незначительной случайности. Таково свойство его болезни.
СПРАВКА:
1. А.И. Спиридович. Великая Война и Февральская революция. – Нью-Йорк, 1961.
2. Егоров Г.Б., Лысенко И.В., Петров В.В. Спасение Цесаревича Алексея. – СПб, «Блиц», 1998, стр.17
НИКОЛАЙ:
Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.
Участвовать в бонусной программе
