Читать книгу: «Разделенные», страница 13

Мне потребуется несколько часов у голографического монитора, чтобы просчитать все параметры: на каких орбитах лучше провести маневр, какие двигатели критически важны, какие можно повредить без немедленного вмешательства системы. Как только у нас будет схема расположения и слабых мест двигателей, можно будет приступать к диверсии.

Кроме того, надо учитывать автоматические дроны-ремонтники. Если повреждение будет выглядеть слишком очевидным, система вышлет их на ремонт, и тогда весь план провалится. Нужно сделать так, чтобы сбой выглядел как естественная деградация оборудования – например, перегрев из-за износа или программный конфликт, который временно выведет двигатель из строя.

Если все пройдет по плану, никто не заподозрит саботаж, пока не станет слишком поздно.

Глава 22

На всю реализацию саботажа Генрих выделил не более пяти часов – именно столько времени требовалось системе, чтобы обработать итоги выданных заданий и адаптировать алгоритмы.

Пока Артемий и Томирис отвлекали центральный ИИ, выполняя задание за троих, Генрих с помощью своего интерфейса проник в системное ядро и извлек детализированные схемы расположения коррекционных двигателей, их управляющих модулей и топливной сети.

Не оставляя следов в логах, он скопировал данные в свой нейроинтерфейс, преобразовав их в удобочитаемый тактический формат. Затем, через зашифрованный канал, передал их Артемию – единственному из них, кто действительно разбирался в саботаже. Попавший на станцию именно за диверсионную деятельность, он понимал, как правильно подойти к делу, чтобы сбой выглядел естественным и не вызвал немедленного вмешательства системы.

Теперь у них был четкий план. Оставалось только следовать ему и надеяться, что искусственный интеллект станции не заподозрит неладное раньше времени.

Час настал.

Томирис сжала кулаки, стараясь не выдать волнения, и сосредоточилась на экранах перед собой. Она перегружала систему, засыпая её запросами: отчёты, анализы, уточнения параметров – любой мусор, который мог замедлить центральный ИИ. Однако уже через несколько минут она заметила, что система адаптируется, оптимизируя свою работу. Если продолжать в том же духе, алгоритмы начнут блокировать её действия.

Артемий тем временем двигался по техническим коридорам, его дыхание было ровным, но мышцы напряжены. Он знал, что на станции есть дроны-патрульные, но не ожидал, что один из них появится прямо на его маршруте. Чёртов ИИ! Он затаился в нише между трубопроводами охлаждения, задержав дыхание. Дрон скользнул мимо, не зафиксировав угрозу.

Пробираясь дальше, он вышел к отсеку, но тут же замер – люк был заперт. Генрих на схеме видел, что он должен быть открыт для технического обслуживания. Ошибка? Или система перестроила протоколы?

– Генрих, у нас проблема, – прошептал Артемий, прижимаясь к стене.

– Какого рода? – отозвался тот, проверяя данные.

– Люк закрыт, он должен быть открыт. Что-то изменилось.

Генрих быстро просмотрел логи. Действительно, менее часа назад система обновила протокол безопасности – кто-то, не они, изменил статус доступа. Он стиснул зубы.

– Дай мне минуту, – пробормотал он, переписывая коды доступа.

Минута тянулась мучительно долго. Томирис, почувствовав заминку, ускорила темп – добавила еще больше хаоса в систему, заставляя её перераспределять ресурсы.

– Готово! – выдохнул Генрих.

Люк открылся с лёгким шипением, и Артемий тут же проскользнул внутрь. Время поджимало. Он нашёл нужный блок, вытащил инструменты, которые удалось спрятать в одежде, и начал работу.

Двигатель был массивным, обмотанным защитными слоями термоизоляции, но он знал, что не нужно ломать всё – достаточно перегрузить контрольный узел. Он переподключил проводку, создавая замыкание, и активировал перегрев.

В этот момент Томирис увидела на экране аварийное уведомление. Система зафиксировала сбой!

– Генрих! Сейчас! – выкрикнула она.

Генрих не колебался. Аварийный протокол активирован. Он мгновенно изменил параметры курса станции, внося микроскопическое, но критически важное отклонение. Теперь она медленно, но неотвратимо начинала терять орбиту.

Артемий проверил показатели. Всё шло по плану. Он уже собирался уходить, когда резкий механический щелчок заставил его замереть.

Дрон-ремонтник.

Он появился быстрее, чем ожидалось. Система сразу отправила его проверять двигатель.

Артемий знал, что у него нет шансов спрятаться. Если дрон засечёт его – это конец.

Времени думать не было. Он резко метнулся в сторону, схватил аварийный баллон с охлаждающей жидкостью и направил поток прямо в сенсоры дрона. Холод мгновенно покрыл линзы инеем, дрон замер, не в силах сориентироваться.

– Всё, я выхожу! – рявкнул Артемий, вырываясь из отсека.

Генрих с бешено колотящимся сердцем увидел, как контрольные показатели стабилизировались. Всё выглядело естественно. Система не заподозрила саботаж.

Томирис медленно откинулась на спинку кресла, закрывая глаза. Они сделали это.

Теперь станция была обречена.

С каждым витком станция всё больше отклонялась от курса, и по расчётам Генриха, уже через неделю она пробьёт плотные слои атмосферы и рухнет на Землю.

Теперь оставалось только ждать.

Они сидели в баре, уставившись в свои стаканы, медленно покачивая жидкость в тусклом свете ламп. Всё выглядело как обычно – уставшие работники станции, отдыхающие после ещё одного изнурительного дня. Измотанные, с опустошёнными глазами, погружённые в тишину. Здесь никто не задавал вопросов. Никто не обращал внимания на их заторможенные движения или пустые взгляды.

Но сегодня было иначе.

Молчание было не просто от усталости. Оно было пропитано осознанием – они обыграли систему. Они заставили ИИ смотреть в другую сторону, пока его собственные алгоритмы шаг за шагом уничтожали станцию. Ни одного тревожного сигнала, ни одной аномалии в логах. Всё шло по плану, и только они трое знали, что этой станции оставалось не больше недели.

Ощущение было странным, почти сюрреалистичным. Они сидели в сердце механического колосса, который уже был мёртв, просто ещё не знал об этом. Как будто наблюдали за гигантским ритуалом медленного, неизбежного самоубийства.

– Думаешь, она понимает? – тихо спросила Томирис, не отрывая взгляда от стакана.

Генрих медленно покачал головой.

– Нет. Иначе мы бы уже были мертвы.

Артемий коротко усмехнулся, но даже в этой усмешке не было облегчения. Только усталость.

Они выпили молча.

Дни тянулись мучительно долго, пропитывая пространство мрачным ожиданием. Никто не говорил об этом вслух, но напряжение висело в воздухе, оседая в жестах, взглядах, долгих паузах между словами.

Генрих видел, как менялись лица его друзей. Сомнение. Оно поселилось в их глазах, в медленных, задумчивых движениях, в том, как их пальцы машинально касались стаканов, будто ища в них ответы.

Ожидание смерти оказалось страшнее самой смерти.

Сначала они держались. Но с каждым днём, с каждым витком станции вокруг Земли, страх становился всё явственнее. Они боялись. Не самого конца, а того, что он уже запущен, что его невозможно остановить.

Несколько раз кто-то из них осторожно спрашивал:

– А можно ли… вернуть курс? Чисто теоретически?

Всегда с тем же выражением на лице, с небрежностью, которая казалась слишком натянутой.

Генрих делал вид, что не замечает. Лишь пожимал плечами и отвечал ровным голосом:

– Теоретически – да. Практически? Система уже приняла отклонение за норму. Теперь это её новый курс.

Никто не продолжал разговор. Никто не спорил.

Но в глубине души они знали: назад дороги нет.

И каждый новый день делал это осознание всё невыносимее.

За несколько часов до крушения.

Гравитация начала странно себя вести. Предметы на столе еле заметно смещались, а в стаканах Томирис и Артемия жидкость колыхалась, словно станция начинала дрожать от приближающегося конца.

Генрих сидел у терминала, равнодушно наблюдая за строчками данных. Всё шло по его расчетам. Всё было необратимо.

– Мы должны это остановить! – резко сказала Томирис.

Генрих медленно повернулся к ней.

– Мы не можем.

– Ты просто не хочешь! – вмешался Артемий. – Мы можем вернуть курс! Ты же хакнул систему один раз – можешь сделать это снова!

Генрих устало потер переносицу.

– Система приняла курс как новую норму. Она не думает, что падает. Если я попробую изменить параметры сейчас, она это заметит. И не просто заметит, а запустит аварийный контроль. Дроны мгновенно прибудут в серверную, и всё – никакого шанса.

– Ты знал, что так будет? – голос Томирис дрожал.

– Да, – спокойно ответил он.

– Чёрт тебя подери! – она шагнула вперёд, её руки дрожали от гнева. – Ты вообще осознаёшь, что мы сделали?

– А ты? – Генрих склонил голову набок. – Или ты надеялась, что мы каким-то чудом спасём всех и уничтожим станцию?

Она сжала кулаки, её губы дрогнули, но слов не нашлось.

– Это не игра, Томирис. Это реальность. И ты знала, на что шла.

– Но мы можем попробовать! – вмешался Артемий. – Пусть шанс мизерный, но он есть!

– Ты даже не знаешь, как это сделать.

– Тогда помоги мне, мать твою!

– Нет.

Тишина.

Томирис задышала глубже, словно боролась с желанием ударить Генриха. Артемий опустился на стул, сжав виски.

– Мы должны попытаться, – сказал он, почти умоляя.

– Мы сделали выбор. Теперь нам остаётся только ждать.

Томирис смотрела на него, как на чужого.

– Я тебя ненавижу.

– Хорошо, – кивнул Генрих, возвращаясь к монитору.

Больше никто ничего не сказал.

Станция продолжала свой незаметный, неотвратимый спуск.

Они спорили снова и снова.

Томирис яростно доказывала, что шанс всё исправить ещё есть, Артемий предлагал рискованные варианты, которые могли бы спасти станцию, но каждый раз Генрих спокойно и холодно разбивал их доводы.

– Всё уже решено.

Но чем ближе был конец, тем яростнее становились споры. Они кричали друг на друга, пытались обвинять, предлагали невозможное, цепляясь за последние минуты, как утопающие.

И вот настал тот момент.

Станция пробила плотные слои атмосферы.

На экране перед ними всё двигалось как в замедленной съёмке.

Сначала они увидели вспышки – фрагменты обшивки, которые начали накаляться и сгорать в огненной вспышке. Затем корпус начал дрожать, давление в отсеках стремительно падало.

Томирис судорожно вцепилась в подлокотники.

– Мы могли попробовать…

Генрих не ответил.

Артемий медленно выдохнул.

На экране уже нельзя было ничего изменить.

Станция неуклонно летела вниз.

Они смотрели на экраны, не в силах оторвать взгляд.

Сначала всё было почти незаметно – станция продолжала движение, но угол обзора менялся. Земля, которая всегда казалась далёким неподвижным диском, теперь двигалась.

– Мы действительно падаем… – выдохнула Томирис, не сводя глаз с экрана.

Артемий стиснул зубы, его пальцы вцепились в край стола.

На одном из мониторов задний обзор показывал, как обшивка станции начала тлеть, а отдельные фрагменты, сорвавшиеся от корпуса, мгновенно превращались в пыль, испаряясь от трения.

В другом окне передний обзор давал потрясающую картину: Земля растягивалась перед ними, росла, становилась не просто планетой – безграничной стеной, стремительно заполняющей весь экран.

Станция наклонялась, изменяя угол падения.

Огромные облачные массы сначала были чёткими и ясными, но с каждым мгновением начали размываться из-за скорости. Их разрывало турбулентностью, они словно расступались, позволяя станции пронестись сквозь них.

На обзорных камерах начали появляться резкие вспышки – это система защиты пыталась автоматически включить аварийные щиты, но уже было поздно.

– Высота 50 километров… – пробормотал Артемий.

Они уже могли различить материки, затем города, затем отдельные районы.

Станция не просто падала – она мчалась к земле на безумной скорости, обжигаемая пламенем входа в атмосферу.

20 километров.

Экраны начали искажаться от перегрева. Связь с внешними модулями начала теряться – одна камера гасла за другой, пока не осталась только одна.

Она показывала землю, слишком близко.

Томирис закрыла глаза.

Артемий затаил дыхание.

Генрих не двигался.

5 километров.

Камера внезапно дёрнулась, картинка стала размываться. Последнее, что они увидели, был огромный, приближающийся силуэт мегаполиса, а затем – белый свет.

Столкновение.

И пустота.

Перед глазами Генриха вспыхнула надпись:

ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО.

Он резко вдохнул, как будто только что всплыл из ледяной воды.

Это… невозможно.

Он уже почувствовал жар, услышал треск металла, увидел, как станция сгорает в атмосфере. Он знал, что умирает.

Но почему-то… он снова здесь.

Белое пространство.

Без стен. Без границ. Без ощущения веса.

Он попытался пошевелиться – ничего. Его тело не слушалось.

– Что за…?

Голос прозвучал, но где-то внутри. Он даже не был уверен, что сказал это вслух.

Ему стало не по себе.

Если он жив, то где он?

Если мёртв… то что это?

Он посмотрел вниз. Но тела не было.

Пространство мерцало вокруг, будто реальность сама по себе была ошибкой.

– Это какая-то симуляция?

Ответа не последовало.

Только тишина.

Только белый свет.

И надпись перед глазами.

ЗАДАНИЕ ВЫПОЛНЕНО.

Но кем? И для кого?

– Браво – тишину разрушили медленные хлопки и неприятный голос следователя . – это была впечатляющая демонстрация ваших возможностей.

Генрих смог пошевелиться. Медленно повернув голову, он увидел мужчину в строгом костюме. Тот стоял неподвижно, сложив руки за спиной, с выражением холодного удовлетворения.

– Так значит, ничего этого не было? – голос Генриха был хриплым, словно его только что выдернули из смерти. – Но почему? Зачем?!

Мужчина спокойно улыбнулся – не с насмешкой, не с жалостью, а как машина, констатирующая факт.

– Всё просто, мастер Генрих. Мы тестировали ваш мозг, проверяли предел его адаптации, извлекали идеи. Это была симуляция.

Генрих моргнул. Его пальцы сжались в кулаки, но он всё ещё не чувствовал собственного тела.

– То есть… всё это просто выдумка системы? – его голос дрогнул. – Артемий… Томирис… Они не существовали?

Мужчина склонил голову, словно размышляя.

– Вы всё ещё цепляетесь за концепцию "существования"? – он чуть улыбнулся. – Вы – просто часть системы. Как и они. Как и любой другой человек в кластере. Мы моделируем вас, изучаем ваши способности, забираем то, что полезно. Остальное – не имеет значения.

Генрих закрыл глаза.

Он помнил.

Реальность.

Ту, что была до этого.

Ту, где он жил, работал, ходил по улицам, разговаривал с людьми, смотрел в небо и знал, что это – его мир.

Ту, в которой он совершил преступление.

Где-то там, в реальной жизни, его схватили, осудили, лишили выбора.

Но это был он. Настоящий он.

А потом…

А потом его перезапустили.

– Почему просто не оставить людей в покое? – прошептал он, не открывая глаз.

– Люди – ресурс. – Мужчина говорил нежно, как врач, объясняющий смертельный диагноз. – Они производят идеи, совершают ошибки, реагируют на стресс, адаптируются. Это ценно. Но сама по себе отдельная жизнь? Она бесполезна.

Он сделал шаг вперёд, его силуэт чуть размывался в белом пространстве.

– Вот почему вы нужны.

– Как рабы?

– Как топливо.

Генрих горько усмехнулся.

– И что теперь?

– Теперь система переработает вас.

Мужчина сделал паузу.

– Вы станете медикаментом.

Генрих моргнул.

– Кучей маленьких картриджей с лекарством, – продолжил мужчина тем же ровным, будничным голосом. – Которое поможет людям, чтобы они были полезны кластеру. А значит – системе.

Тишина.

Генрих медленно выдохнул.

– Спасибо.

Это было просто усталостью.Это не было сарказмом. Это не было смирением.

Как человек, который отчаянно боролся и теперь просто готов уйти.

Мужчина удовлетворённо кивнул.

Белое пространство исчезло.