Читать книгу: «Тернистые тропы», страница 3

Черненко пожал плечами:

– Других предписаний у меня для вас, к сожалению, нет.

– Я уверена: это какая-то очередная ошибка. Может, адресом ошиблись? – приглушённым голосом молвила женщина.

– НКВД не ошибается, даю гарантии. Собирайтесь, а мы подождём вас у подъезда.

«Как же ты по ночам спать-то будешь, подлец?» – подумала Светлана Матвеевна и, скрестив руки на груди, взялась за локти.

– Не затягивайте, – бросил майор.

На пару секунд воцарилась тишина. Короткой очередью отряд НКВД начал продвигаться к выходу. К добру ли, к худу ли, но и честолюбивый офицер Черненко уже разворачивался, чтобы уйти, когда Георгий – сын-умница Онисиных – стремглав выскочил из-за стола и налетел с кулаками на мужчину. Ударить майора НКВД было той ещё ошибкой Георгия – офицер схватил юношу и ловко, с пугающей скоростью, уложил его на пол. Поступок энкавэдэшника был понятен: никто с Онисиным-младшим не стал бы церемониться.

– Бодрый мальчик. Нам такие нужны, – хмыкнул Черненко, и лицо его напряглось.

– Я тебе не мальчик! Я – сын врага народа! – Георгий выговаривал каждое слово яростно и громко.

– Георгий, прекрати! – еле шевеля губами, проговорила его мать.

– Вот и пойдёшь с нами, сын врага народа, – по-собачьи оскалившись, сказал майор, крепко сжимая Георгия. – А ты собралась и освободила жилплощадь! Живо! – грубо приказал он Онисиной.

– Замолчи! Не смей так разговаривать с моей матерью! – кричал Георгий.

Горячность в голосе сына пугала Светлану Матвеевну.

Не обратив внимания на отчаяние Онисиной, энкавэдэшник наклонился к Георгию, лицо которого приняло то злобное выражение, какое чаще всего можно увидеть у особо опасных преступников или воров-рецидивистов. Наглый юноша нравился Черненко всё меньше и меньше. С внезапным торжеством майор, сутулясь, поднял Георгия и вытащил его из квартиры. Естественно, руки он ему заломил.

Галина Никаноровна, стоя у двери своей квартиры, увидела, как мужчина в форме пару раз смачно ударил парня на лестничной клетке.

– Посадят или – того хуже – убьют, – решительно прошептала она.

Последний щелчок дверного замка эхом отозвался в подъезде. Для Зуевой всё произошедшее стало ещё одним признаком того, – а признаков становилось всё больше, – что в квартире напротив живёт не просто семья Онисиных, а люди, ведущие тёмную политическую деятельность.

Офицер НКВД глазами пробежал по придомовой территории: он с профессиональной бдительностью, тщательно выискивал мелочи, которые могут привлечь его внимание. Георгия пришлось остановить у воронка. Неискушённого и безвинного юношу планировалось заковать в наручники. Несмотря на то, что двор был тихим и пустым, Черненко это не нравилось.

– Надумаешь рыпаться – могу твёрдо обещать, что эту ночь ты проспишь стоя, – предупредил Черненко.

Ответа на угрозу не последовало. Получилось иначе: с размаху, со всей силы, самой острой частью локтя Георгий ударил майора в правый бок. Тело энкавэдэшника поддалось, ослабло. Первой мыслью его было, что паренёк воспользуется первым и последним шансом сбежать. И Георгий побежал, оглядываясь по сторонам и разразившись слезами. Он не видел стоящего позади майора, который, напрягаясь всем телом, доставал пистолет, чтобы выстрелить бегущему в спину. Онисин ощутил, что внезапно попал в некий мучительный сон, где время, когда отца увезли энкавэдэшники, мать и младшего брата выселяли из квартиры, а его самого едва не застрелили, текло странно и искусственно, и он судорожно пытался проснуться – освободиться из этого ужаса.

Георгий пытался успокоить себя какими-то бессмысленными словами. Наконец всё позади него утихло; он добежал до какого-то многоэтажного дома, скрылся за его углом и задрожал.

Когда он удирал от Черненко, то даже не успел оглянуться назад и не заметил мать и Кирилла, выходящих из подъезда. Но зато он почувствовал, будто кто-то провёл по его сердцу ледяными пальцами – возможно, это был укол совести: по отношению к семье он повёл себя плохо.

– Простите меня, – искренне прошептал он.

Ветер ерошил ему волосы. А быть может, это был вовсе не ветер, а слова майора:

– Позже с ним разберёмся.

Кирилл прижимался к матери. Он казался совсем маленьким.

– Всё взял? – осторожно спросила Светлана Матвеевна у сына.

– Самое необходимое, как ты велела, – спокойно ответил Кирилл. – Мам, я тут подумал… Куда же мы пойдём без папы и Георгия? – последние три слова он проговорил с особой интонацией.

Женщина вздрогнула, как от удара. Ей самой было понятно, что идти-то некуда.

– К папиному другу, он обязательно поможет, – тихо сказала она, хотя на самом деле ей хотелось громко кричать. Но нельзя. Нельзя.

– Да?

Где-то глубоко внутри себя Светлана Матвеевна почувствовала сигнал тревоги. Но всё же с уверенной интонацией ответила сыну:

– Да. Выше нос.

Сама же была вне себя от горя.

Энкавэдэшники уже умчались на своём воронке, издающем тяжёлые, сердитые звуки. Онисины брели-шлёпали по извилистым, подобным лабиринту улицам, ощущая страх и дурноту. На пару минут воцарилось молчание. Кирилл всё ещё шёл под рукой матери, но порой замедлял шаги и оглядывался.

Они пешком добирались к Владимиру Глебовичу Василевскому, другу Андрея Сергеевича. Кирилл уже перестал ориентироваться в домах, дворах, районах: с матерью он сворачивал сначала в один квартал, потом они ныряли в другой.

Сердце мальчишки прыгало мячиком, во рту словно застрял ком, под ребром кололо.

Кто-то позади хрипловато и несмело крикнул:

– Мама!

Обладателем голоса был Георгий. Всё это время он шёл за ними: то крался, как тигр, то стремительно влетал за угол, оказывался в тупике, находился на незнакомых улицах… Дышал юноша со свистом, а сердце билось быстро-быстро, словно у кролика.

На Георгия нахлынула волна любви: вначале он крепко и по-мужски обнял брата, затем обнял и поцеловал мать в щёку, зная, что она сейчас злится на него.

– Храбрец… Сколько раз говорила тебе не лезть на рожон!

Кирилл кивнул в такт словам матери, затем зачарованно спросил у старшего брата:

– Ты их всех победил, правда?

– Нет. К сожалению, не победил. Я убежал.

Светлана Матвеевна испустила глубокий вздох смирения, присущий любящему родителю.

– Куда вы идёте? – поинтересовался Георгий.

– К дяде Володе, – угрюмо сказал Кирилл.

– Мы рассчитываем на его помощь, – измученно добавила Светлана Матвеевна.

Неясность и неопределённость застали семью Онисиных врасплох. Остальную часть пути к Владимиру Глебовичу они преодолевали молча, смотря под ноги. У подъезда, казалось, общий страх Онисиных понемногу стал проходить: благо в окне квартиры цокольного этажа сквозь прозрачную занавеску пробивался свет. А это значило, что Василевский был дома.

– Всё нормально, мам? – Георгий положил руку на плечо матери.

– Конечно.

Все трое нырнули в подъезд и подошли к нужной двери. Указательный палец Светланы Матвеевны ненадолго завис в воздухе, затем прильнул к звонку. Трудно сказать, сколько раз она звонила. По крайней мере, раз пять точно. А может, и десять. Сердце женщины билось ровными толчками. Что касается Георгия, то в его голове крутилась одна и та же мысль: «Он ведь дома. Почему тогда не открывает?»

– Мам, пойдём, – наконец сказал Георгий раздражённо. – Он всё равно не откроет. Чего стоять?

Светлана Матвеевна отёрла глаза, наполненные слезами:

– Люды нет, она на работе. Но Володя же дома, я знаю. Он всегда в обеденное время приходит с работы.

– Может, он не слышит? – отозвался Кирилл.

На холодной бетонной лестничной клетке Онисины продолжали надеяться, рассуждать и жать на звонок.

Владимир Глебович на цыпочках подошёл к входной двери и осторожно спросил:

– Кто там?

– Володя, это я, Света Онисина. У меня дело срочное к тебе. Открой, пожалуйста! – сказала женщина. Она заставляла себя говорить это лёгким, спокойным тоном.

Хозяин квартиры взглянул в глазок. Немного подумав, спросил:

– Ты зачем сюда пришла?

Глотнув воздуха, Светлана Матвеевна залепетала:

– Володя, мне детей не с кем оставить, а я на работу спешу. А Андрея вчера… Ну, ты, наверное, уже в курсе…

– В курсе! И дверь не открою! – грубо ответил тот.

Светлана Матвеевна растерянно добавила:

– Нам некуда идти, Володя.

– А я тут при чём? Идите отсюда подобру-поздорову, не то милицию вызову! – решительно заявил мужчина.

Слёзы из глаз женщины потекли по щекам тонкими ровными линиями. Она поняла, что в этой жизни она теперь должна рассчитывать только на саму себя. Ей ничего не оставалось, как зашагать со своими детьми вниз по ступенькам.

Георгию и Кириллу стало немного полегче, когда они приблизились к гостинице. Пока они сидели в холле и ели мороженое, их мать направилась к стойке регистрации, одновременно пытаясь уловить мысли и настроение работницы, которая в это время смеялась, болтая по телефону. На минуту девушка отвлеклась от разговора и покосилась на Светлану Матвеевну, осторожно сказав:

– Мест нет.

Светлана Матвеевна немного поколебалась:

– Ольга… вы же родственница Галины Никаноровны… я вас узнала. Я её соседка. Вы меня не помните?

Всё это время девушка-администратор продолжала разговаривать по телефону, параллельно недовольно перебрасываясь словами с Онисиной.

– Всего на одну ночь. У меня дети.

– Я это понимаю, женщина. Но у нас нет мест, – быстро отвечала она.

– В самом деле? Ведь вы даже не посмотрели.

Администратор нахмурилась:

– Вы думаете, я не знаю, есть в гостинице места или нет?

Светлана Матвеевна уставилась в кафельный пол вестибюля. «И сюда слухи добрались», – подумала она.

– А резерв? Он же всегда есть. Посмотрите.

Измученный взгляд Светланы Матвеевны снова пал на девушку и стал более пристальным.

Администратор прикрыла рукой телефонную трубку и, посмотрев на посетительницу с сомнением, длинно вздохнула:

– Уважаемая, это не бюро добрых услуг. Не мешайте мне работать.

Светлана Матвеевна достала кошелёк, не зная, получится у неё что-то или нет. Раньше она никогда так не делала, но бо́льшую часть денег всё же вытащила: вдруг что-то из этого выйдет?

– Вот, возьмите, пожалуйста. Если не хватает – добавлю, сколько скажете.

Увидев деньги, администратор напрягла глаза, нахмурила брови, хмыкнула и повернулась к женщине спиной. Светлана Матвеевна будто провалилась в какую-то глубокую дыру. В висках стучало. Видели ли её сыновья? Конечно, они видели. Они взглядами словно изучали её, держащую эти деньги в руке. Георгию вообще очень хотелось крикнуть матери, чтобы она оставила в покое ту неприятную, бесчеловечную девушку, что нельзя так перед той унижаться. Но мать уже это сделала, вновь и вновь повторяя что-то невнятное.

День шёл на убыль, близился к сине-чёрному вечеру. Светлану Матвеевну била дрожь, и она не могла с ней справиться. Деньги она убрала назад в кошелёк и с тусклым видом направилась к детям.

– Мама, куда дальше пойдём? – медленно проговорил Кирилл.

Георгий с матерью переглянулись и чуть занервничали.

Голос Светланы Матвеевны сломался, но глаза оставались сухими и бесстрастными – ничто не даст ей уйти камнем под воду. Сложная, отчаянная жизненная ситуация заставила их троих сплотиться в крепкую семейную ячейку: они есть друг у друга, и они стали ещё сильнее, чем были раньше, несмотря на дико щемящую боль в груди.

Погода стояла по-прежнему прохладная, но без дождя. Светлана Матвеевна бродила с детьми по ночному городу в надежде отыскать хоть какое-то местечко, где они смогут скоротать время и не попасть в беду. Георгий тихо насвистывал какую-то мелодию сквозь зубы; Кирилл, перебирая ногами, хмурился и морщился от усталости:

– Мам, я больше не могу идти…

– Сейчас что-нибудь придумаем, зайчик. Потерпи немного. Георгий, – обратилась она к старшему сыну, – понеси Кирилла.

Они остановились. Тут же, не задумываясь, Георгий протянул матери дорожную сумку, а сам подхватил брата на руки. Фонари освещали дорогу, вырывали из темноты десятки небольших домов. Где-то вдалеке в каком-то доме слабо светилось окно.

– В том доме ещё горит свет. Постучим? Может, нам откроют?

– Сомневаюсь, мам. В этом городе нас к себе никто не впустит.

– Авось повезёт.

Дом оказался огромным, чем сильно отличался от других, расположенных на той же улице. Через калитку Онисины особо ничего не увидели, хоть мозоль на глазу набей. Зато услышали слабое потрескивание, которое ежесекундно усиливалось: к забору неслась собака, и её лай придал Георгию неприятной бодрости:

– Мам, не звони. Это плохая идея.

– Собаки испугался? Ну что ты как маленький!

Кирилл простодушно взглянул на брата и признался ему, что очень устал и что его ноги сильно болят.

– Можно мне поспать?

– Угу.

Кирилл обнял брата, устало положил голову на его плечо и зажмурил сонные глаза, лишь приоткрывая их время от времени.

Светлана Матвеевна, как казалось её старшему сыну, бесцельно давила на звонок и теребила калитку в заборе.

Полная женщина лет сорока пяти, кутаясь в махровый халат, топала к ним по извилистой чёрной тропинке. Открыть дверь незнакомцам даже не попробовала, да и ей не хотелось. Нагоняй им не устроила, лишь недовольно спросила:

– Вам чего надо?

Левая рука Светланы Матвеевны нырнула в сумочку и достала оттуда деньги:

– Простите, нам негде переночевать… В гостинице мест не оказалось… Вы не пустите нас хотя бы на одну ночь?

Женщина взглядом следила за тем, как Светлана Матвеевна сжимает в руке купюры.

– Дети ваши?

– Мои. Младший уже засыпает. Мы много места не займём.

Разгорающееся любопытство побудило хозяйку дома взглянуть на золотые серёжки Светланы Матвеевны, и та вполне поняла, что от неё требуется. Не отрывая зачарованных глаз от поблёскивающих украшений, женщина подошла к Онисиным ближе, брезгливо приняла оплату за ночлег и добавила:

– Этого мало. Серёжки тоже снимай.

Оцепеневший Георгий был на грани паники: если сейчас эта женщина не откроет дверь калитки, останутся они на улице без денег и без материного золота. И что тогда?

Светлана Матвеевна поспешно сняла серьги с ушей и в раскрытой ладони просунула их сквозь штакетины забора.

– Входите.

Когда хозяйка дома одной рукой открыла калитку, свет на её лицо упал так, что Георгию показалось, будто перед ним страшная змея: жирная, извивающаяся, противная, с жёсткими чёрными сальными волосами. Войдя в ограду, они поняли, что ведут их не в дом, а на задний двор, заросший сухой травой, а манящее крыльцо вдруг показалось таким далёким и недостижимым…

– Идите-идите, – женщина бешено махала руками в сторону накренившейся, утлой постройки.

Сонный Кирилл прижимался к шее брата, и его маленькое расслабленное тело казалось тяжелее, чем было на самом деле. Ноги Георгия дрожали от напряжения, голова сильно болела. Вздохнув, Онисины остановились у деревянной постройки.

– Спать будете в амбаре, – скомандовала женщина. Ей пришлось приложить усилия, чтобы сохранять более-менее приятный тон голоса.

В голове Георгия пронеслась мысль: «Глядя правде в глаза, нужно признать, что некоторые свиньи ночуют в лучших условиях».

– Спасибо вам большое, – с недоумевающей и болезненной улыбкой произнесла Светлана Матвеевна.

Георгий поначалу даже отпрянул от увиденного, затем с отвращением осмотрел амбар и спросил без шуток:

– Так, а где же здесь спать?

– Спальных мест нет, – констатировала хозяйка, расхаживая по амбару. – Можете что-то подвинуть. Я разрешаю.

– Спасибо…

Пребывая в самом скверном расположении духа, женщина, вертя в пальцах серьги Светланы Матвеевны, с недоверием заявила:

– Выносить ничего нельзя.

В общем-то, из амбара нечего было выносить. Там хранилось какое-то барахло, да и только.

Георгий с нахлынувшей на него волной отвращения задал вопрос:

– Вода у вас есть?

– Не-а. Воды нет. Не шуметь. Все спят.

Сунув руки в карманы халата, хозяйка вышла наружу, прошла по дорожке и нырнула в дом. Онисины остались в амбаре одни. Он казался им свинцово-серым. За то время, пока они осматривались здесь, в углу уже несколько раз успела поскрестись мышь. Ничего удивительного, ведь всё было покрыто плесенью и пылью. Светлана Матвеевна плотно закрыла дверь.

На глаза Георгию попались ветхие коробки и отсыревшие мешки – он сносил их по одному к матери, затем возвращался обратно к хламу. Кирилл спал комочком на старых газетах.

Тяжело дыша, Георгий опустился на полуразваленную табуретку. И хуже всего было то, что он только прикрыл глаза, как тут же сидя уснул.

На часах было десять.

В голове Светланы Матвеевны – она лежала лицом к стене – студёные мысли мчались по замкнутому кругу со скоростью белки в колесе: выселение из квартиры сильно огорчило её; ей, разбитой женщине, теперь нельзя было знать наверняка, что ждёт её детей завтра. Женщина ещё пару часов вглядывалась в темноту отвратительного амбара, но наконец заснула.

Рано, в восемь с небольшим утра, в кабинете работников НКВД произошёл разговор. Майор Черненко закрыл на минуту глаза и втянул сухими губами глоток чая.

Лейтенант Каменев обратился к Черненко:

– Тимофей Афанасьевич?

– Валяй.

Лейтенант позволил себе роскошь отвлечься от заполнения отчётов. Он немного помолчал (видимо, готовился сострить), а потом спросил:

– В цирк со своей завтра не хотите сходить? Сам не могу.

– А? – быстро переспросил Черненко, отрывая верхнюю губу от ободка кружки. – Почему?

– Тёща завтра приезжает, цирк дома будет.

И лейтенант Каменев издал приглушённый звук, означающий смех.

– Слушай, я не умею отдыхать, честное слово, – отстранённо выговорил Черненко.

Он казался невыспавшимся и чем-то удручённым.

Стоя у окна, Тимофей Афанасьевич бледно и глубокомысленно заулыбался. Напрягая глаза, разглядел Онисину, спешащую к зданию комиссариата. Сделал длинный вдох, краткую паузу и усталый выдох. В последнее время он стал раздражаться по пустякам. По привычке пальцами побарабанил по подоконнику.

В кабинете гуляли холодные сквозняки. Каменев достал из верхнего ящика два билета и небрежно положил на угол стола.

– Места хорошие. Берите, Тимофей Афанасьевич.

– Ладно, возьму. Твоя взяла. Звери будут?

Хмурясь, Черненко подошёл к уткнувшему нос в документы коллеге. Тот что-то писал, зачёркивал, комкал листы бумаги и наполнял ими корзину с мусором.

– Конечно, будут, – ответил лейтенант. – Высшей категории.

Болтовня о представлении в цирке была лишь болтовнёй. Левой рукой Черненко взял билеты и положил их в нагрудный карман кителя. Закуривая, он решил, что пора бы откровенно побеседовать с подчинённым о делах.

– Что у нас с жёнами врагов народа?

Каменев беспокойно заелозил на стуле, отыскивая глазами информацию.

– Со всего Краснодарского края арестовано 79 женщин. Завтра этапируют.

– Место там оставь одно, в своём отчёте, для круглого счёта, – мрачно объявил Черненко.

– Для кого? – вскользь спросил его Каменев.

Черненко прошагал к окну, ткнул в стекло пальцем.

– Слоняется здесь мадам, которой отчаянно хочется к мужу. Чую, место себе пробивает.

Сражаясь с табачным дымом, напряжённо кашлянув, Черненко передал сигарету сослуживцу.

– Держи, браток.

А затем поспешно покинул кабинет. Пока он спускался вниз, на проходную, Светлана Матвеевна, дико и до идиотизма напуганная, уже входила в здание НКВД. Она скромно прильнула к окошку будки дежурного, опустила глаза и, стыдливо посмотрев на свои руки, произнесла:

– Здравствуйте, я снова по поводу Андрея Онисина. Можно его увидеть? – осторожно, рискуя, поинтересовалась она у дежурного.

Сержант некоторое время сердито смотрел на неё, а затем покачал головой:

– Нет, гражданка, посещения запрещены. Вам разве не объясняли? Покиньте здание.

Просить свидания с супругом было невозможно трудной задачей, она и сама понимала это.

– Может… товарища Черненко можно как-то вызвать? – подбирая слова, спросила Онисина. – Пожалуйста!

– Майора Черненко нет на месте.

Эти слова были каким-то адом для неё! Неужели дела обстоят настолько плохо? А если так оно и есть… и всё действительно хуже некуда, и никто ей не поможет?..

Милиционер смотрел на неё высокомерно, словно поймал на чём-то непристойном или противозаконном.

В этот момент майор Черненко, пожалуй, сыграл свою самую лучшую роль: будучи в добром настроении, он сошёл с бетонных ступенек навстречу Онисиной. Шагнув к дежурному, елейным голосом обратился к нему:

– Ну что же вы, товарищ сержант, наводите тень на плетень, врёте милой женщине? Я на месте.

Звук голоса энкавэдэшника казался неестественно добрым, и Светлане Матвеевне даже в голову не пришло, что тот, стоя от неё в паре шагов, что-то задумал. Женщину заботила лишь судьба её мужа.

Черненко изменился в поведении, несмотря на свою безэмоциональность. Взгляд его оставался коварным и наблюдательным.

– Товарищ Черненко!.. – просияв, воскликнула Онисина.

– Рад вас видеть, Светлана Матвеевна, – тихо сказал майор.

– И я вас рада видеть! Хотела узнать, когда выпустят Андрея… – повинуясь некоему импульсу, пролепетала женщина.

– Он на допросе, но после вы можете с ним увидеться. Пойдёмте.

– Меня пропустят?

– Пропустят, замолвлю за вас словцо. Пойдёмте-пойдёмте, голубушка. У меня в кабинете его подождёте. Сержант, пропусти, – обратился он к дежурному.

Черненко выпрямился во весь рост и пригладил коротко остриженные волосы. Да, он изменился, и заметить это было так просто, но Светлана Матвеевна не скоро сообразила, в чём дело.

– Нужно документы гражданки переписать? – спросил дежурный, вставая с нагретого места.

– Потом перепишешь. Пропусти, говорю.

Сержант вышел. Решётка слабо скрипнула от тихого щелчка еле видимого замка. Ноги женщины слегка подкосились от радости. Она не обращала внимания на выкрашенные серые стены и полную пустоту на проходной. Ей казался невероятно благородным поступок милиционеров. Даже стало не по себе от того, что раньше она боялась и немного ненавидела их.

– Спасибо вам, – взглянув на сержанта, произнесла она, но тот ничего не ответил.

Выражение её бледного лица было загнанным. Немного сомневалась, идти или нет, но, удостоверившись, что милиционер, замерев в стороне, действительно её пропускает, вошла. По шершавым ступенькам, окидывая взглядом сутулящуюся спину Черненко, Онисина поднималась по лестнице. По её щекам и рукам пошли мурашки. На каком-то из этажей у кабинета №38 они остановились, и Черненко вежливо предложил войти.

Пока Онисину держали в кабинете, на землю спустились сумерки. Её сыновья, сидя возле амбара, стали волноваться, что она так долго не возвращается.

У Кирилла вдруг вырвался тихий вздох, немного неспокойный, похожий на всхлип младенца. Мальчик опасался, что с мамой произошло что-то нехорошее.

– Мамы всё нет. Она уже должна была прийти…

Для Кирилла эта фраза была немного риторической, но Георгий тем не менее на неё ответил:

– К папе, наверное, зашла.

Кирилл сидел на земле, замерев, как статуя, затем пододвинулся поближе к брату, пока тот чинил сломанную табуретку. Глаза Георгия метались по креплениям ножек табурета: юноша пытался понять, что и куда прикручивать. Пригнув голову, он целился отвёрткой в шляпку гвоздя, который должен был соединять металлическую пластину ножки с основанием сиденья. Удивительно: Георгий не знал, как правильно чинить сломанную мебель, но тем не менее у него это получалось. Он так сосредоточился на деле, что даже не замечал, как здорово выполняет мужскую работу. Раньше такими делами занимался их отец.

Занятый делом паренёк будто оцепенел; он долго не двигался с места, пока наконец не сказал младшему брату:

– Готово. Садись.

Кирилл сел на табурет и стал безотрывно смотреть в окно дома, где мелькала хозяйка. Кажется, она, тарахтя кастрюлями и сковородками, готовила ужин.

– Так вкусно пахнет из дома, что в животе ещё сильнее урчит, – сказал Кирилл так, будто выпрашивал что-то.

Георгий не видел нужды в том, чтобы рассказывать брату, что он сам тоже успел проголодаться.

– Поесть не мешало бы, – хмуро бросил он.

В тающем вечере два брата сидели около старого амбара и ощущали, как ароматы жареного мяса – стоило только вечернему ветру подуть – распространяются из кухни и раздражают их пустые желудки…

– Может, попросим покормить нас? – спросил Кирилл.

– Мама придёт и покормит нас. Потерпи, – ответил Георгий. Больше ему было нечего добавить.

Хозяйка дома была совершенно равнодушна к чужим детям, но время от времени на мальчишек она всё же краем глаза посматривала.

Георгий быстро взглянул на неё и, встретившись взглядом, виновато отвернулся. Женщина, откинув голову назад, уже вышла из кухни и, вытирая руки о фартук, шла по дорожке к амбару.

Кирилл передвинулся к старшему брату поближе.

– О нет, только не это… Нет-нет-нет… – причитал он.

Расстояние между женщиной и братьями сократилось.

– Ну, и где ваша мать? – с явным раздражением спросила та.

Кирилл, судя по голосу женщины, сделал вывод, что большую часть времени она не говорила, а лаяла, как сторожевой пёс.

– Мама на работе задерживается.

– Так я и поверила. Я что, по-вашему, только родилась? Подкинула она вас, а сама дёру дала.

Хозяйка неуклюже и лениво переваливалась с ноги на ногу, высокомерно подпирала кулаками бока. Вид у неё был тупой и слегка безумный.

Кирилл подумывал всплакнуть; его плечи и грудь подёргивались и немного дрожали.

– Мама скоро вернётся, честно! – выдавил он из себя.

Мальчик пристально смотрел на пугающе алчную женщину, которая всё зудила:

– Давайте выметайтесь отсюда оба!

Она жужжала, словно назойливая муха, и жужжания этого было не унять. То, что она пришла скандалить, жутко пугало Кирилла.

Тут к хозяйке дома подскочил Георгий:

– Нам нужно остаться здесь ещё на ночь и дождаться маму.

– Дожидайтесь, только платите.

– У нас нет денег, но завтра мы обязательно вам отдадим. Обещаем.

– Миленький мой, обещания не стоят выеденного яйца. Знаем. Проходили.

– Мы найдём деньги!

– И где же?

– Это наше дело. Если уговор, то мы остаёмся. А если нет, то мы уйдём, и вы вообще никаких денег не получите.

Нервное монотонное похмыкивание хозяйки раздражало Георгия:

– Ладно. Стул в амбар уберите, я же говорила посторонним ничего оттуда не брать.

Женщина таращила глаза. Голос её звучал всё противнее и противнее, становился чёрствым, бесчеловечным, превращался во что-то холодное и расчётливое, надоедливое, действующее на нервы. Братья Онисины были для этой женщины брошенными дворняжками, лишь мешающими ей.

«В эту самую минуту мы, одни, там, где нам не место», – подумал Кирилл, возвращая табуретку в амбар, заполненный хламом и мусором.

Позже ребята рассматривали в амбаре старые механизмы и сломанные лампы, пытаясь найти себе хоть какое-то занятие, чтобы отвлечься от холодной и серой реальности. Их мать с работы так и не вернулась. Некоторое время Георгий сидел, закрыв лицо руками, большими пальцами сжимая виски. Страх остаться одним с младшим братом, без матери и отца, не отступал.

Ночью он всё время думал, хотя ему казалось, что он спит. Отчасти Георгий понимал, что, скорее всего, проснувшись, он снова окажется в безвыходном положении, денег, чтобы заплатить за ночлег, не будет, а Кирилл останется голодным который день – последнее пугало сильнее всего.

Лицо юноши было несчастным и бледным, как у привидения, даже ночь не скрывала этой бледности. Он был загнан в ловушку, как дикий зверь, и не знал, что делать: сдаться беде без потерь или всё же разобраться в ситуации и выйти победителем, справившись с ударами рока?

Нет! Он потряс головой. Георгий не готов был плакать и даже всхлипывать не планировал. Никому ещё не приходилось видеть Георгия Онисина, шестнадцатилетнего парня, плачущим. Он, первенец отца, был твёрдым человеком с крепким юным телом и упрямым характером, без жалости к себе.

Под утро, когда его извилины заработали как следует, он, как назло, задремал. Кирилл тоже спал и видел во сне пианино. Он сидел за любимым инструментом на своём любимом стульчике, просматривая хорошо знакомые ноты. На какой-то миг даже во сне его пальцы активно поднимались и опускались, скользили в воздухе.

Свет утреннего солнца просачивался между досок – они податливо подчинялись золотым лучам и безжалостно демонстрировали уродство амбара. Кирилл потянулся и зевнул, мягко покачивая головой вправо-влево: сон уже почти оставил его.

Пока Георгий ждал, когда его брат проснётся, запутанный клубок его мыслей понемногу распутывался, исчезли уныние и паника. В действительности перед Георгием стоял лишь один вопрос, и Кирилл его озвучил:

– Что будем делать сегодня?

Бесконечно сидеть в амбаре, ничего не предпринимая, – не выход. Георгий решил, что в скором времени им нужны будут кров над головой, еда и что ответственность за всё это лежит на нём.

– Работу пойдём искать. Нам нужно деньги раздобыть.

То, что он – крепкий парень, ободряло Георгия. Он допускал, что им с младшим братом доверят хоть какую-то работу, пусть и тяжёлую.

Кирилл коснулся своей одежды и заметил, что она совсем сырая, к тому же ему тоже надоело сидеть без дела.

– Нам следует побыстрее уходить отсюда, пока вредная хозяйка не пришла, – констатировал маленький Онисин.

Они оба подошли к двери и, открыв её, увидели ясный солнечный свет, сулящий что-то новое и доброе. С растущим волнением они прошли по дорожке мимо крыльца; сердитого пса поблизости не оказалось, а быть может, он спал, утратив бдительность. Вынырнув на улицу через калитку, ребята соображали, что же делать дальше, и куда идти. Вариантов пока не было, и они решили брести куда глаза глядят.

Хозяйка дома, «гости» которого называли её Эльвирой, поднялась с кровати, оделась и медленно, колыхая тучными бёдрами, пробралась к выходу из комнаты. Затем она с минуту постояла у двери комнаты студентов, которые у неё квартировали, прислушиваясь, как кто-то из них то ли причитал, то ли уговаривал, то ли в чём-то обвинял другого. Предупредительно и строго она постучала в дверь жильцов: мол, пардон, но никто и ни за какие деньги не имеет права нарушать тишину и порядок в моём доме, чёрт бы вас побрал. Закутанная в несуразный халат, она вытащила из кармана тряпку, заменявшую ей носовой платок, высморкалась, обтёрла ею же губы и отправилась, тяжело дыша, в кухню.

Быть голодной для неё – страшное дело! Эльвира – по правде говоря, её настоящего имени никто не знал – бесцельно постояла у окна, всухомятку жуя пирог и строго посверкивая глазами в сторону амбара. А когда наконец дошла до него, он оказался пустым. Женщина обнаружила, что дети-подкидыши сбежали, и её губы тронула неприятная улыбка:

– Подонки. Ну, пусть только придут…

Город ещё толком не проснулся, а братья Онисины уже шарили по улицам в поисках работы. Ничего не найдя, направились к рынку.

– Зачем мы сюда пришли? – спросил Кирилл. – Толку ходить по рынку без денежек?

– Если нам повезёт, то здесь мы и найдём работу.

На маленького Онисина нахлынула волна мучительного голода: дикое физиологическое желание бросить в желудок хоть кусочек хлеба поднялось в нём огромной волной, голод выл в районе желудка и солнечного сплетения. На Георгия же накатывал не столько желание поесть, сколько проклятая тоска по дому, по прежним временам, когда ничто и никто не был в состоянии испортить их жизнь, и эту тоску, как и чувство голода, головокружения и тошноты, он был не в силах побороть.