Читать книгу: «Таверна с изюминкой», страница 2

Глава 3

Я попятилась, но очень скоро мой побег закончился, потому что сзади возникла стена. Вжавшись в сухие шершавые бревна и мечтая провалиться сквозь них, я наблюдала за приближением одутловатого громилы.

Тот гадкий типаж слабых духом мужчин, которые только и умеют, что жаловаться на жизнь, но ничего не делать для ее улучшения, а еще любят демонстрировать силу на ком-то, кто заведомо слабее их: на женщинах, детях, бездомных собаках.

Я против него – как веточка против баобаба. К сожалению, перенос в другой мир – а в том, что это именно он, уже не было никаких сомнений – не даровал мне никаких суперсил, и я ничего не могла противопоставить этим людям.

Томас подошел вплотную, посмотрел на меня сверху вниз, обнажая неровные зубы в неприятной ухмылке, а потом, растягивая слова, медленно и в то же время с нескрываемым удовольствием произнес:

– Пошла вон!

– Ты не имеешь права меня выгонять. Ты здесь никто. Как и они!

Кажется, внезапно проснувшаяся смелость и тяга к справедливости в этот раз выйдут мне боком.

Томас зарычал, пребольно схватил меня за плечи и поволок прочь из комнаты. Следом за ним, не скрывая торжества, семенили мачеха и сводные сестры.

– Аккуратнее! Не сломай ей что-нибудь, а то придется тратить деньги на откуп, – ворчала Кэтрин, – она и так слишком дорого нам обходится. Жрет, как не в себя!

При этом все ее тридцать три подбородка затряслись от праведного возмущения.

Я хотела сказать, кто еще из нас тут жрет, но Томас толкнул входную дверь и выпихнул меня на крыльцо. Но не отпустил. Вместо этого перехватил поудобнее и потащил дальше, к воротам.

Марша услужливо выскочила вперед и распахнула перед нами калитку:

– Давай, дядя Томас! Покажи этой гадине, что будет, если нас не уважать.

Меня бессовестно вытолкнули на улицу. Неудобные ботинки, на полтора размера больше положенного, подвели. Я зацепилась носком за камень, неуклюже взмахнула руками и под гадкий смех новой семейки распласталась поперек дороги.

Содранные коленки тут же защипало, а на зубах заскрипела горькая пыль. Я ударилась. Не так уж и больно, но обидно. И пока поднималась, прижимая ладонь к ушибленному месту, калитка за моей спиной захлопнулась, и проскрежетал тяжелый засов.

– Сволочи, – прохрипела я, с трудом отплевываясь от песка и оглядываясь по сторонам.

На улице было пусто, хотя еще пару минут назад, когда меня выталкивали из собственного дома, я успела заметить парочку соседок.

Теперь же не было никого – с мачехой никто не хотел связываться из-за дурного характера, а уж Томаса и вовсе предпочитали обходить десятой дорогой.

Заступиться за бесправную сироту было некому. Увы. Придется как-то бороться с несправедливостью самой.

Я попыталась открыть калитку, но она была заперта наглухо. Тогда я начала пинать ее, молотить ладонями по шершавым доскам и кричать:

– Откройте немедленно! Вы не имеете права так поступать! Это мой дом!

Где-то у соседей громко залаяла собака, поддерживая мое праведное возмущение.

– Откройте!

Конечно, никто из них не поспешил распахивать передо мной ворота.

Зато открылось окно и в нем сначала показалась необъятная грудь, а затем сияющая пухлая физиономия мачехи, за спиной которой маячили гадкие сестрицы и не менее гадкий рыжий Томас.

– Чего орешь?

– Вы не можете выгнать меня!

– Еще как можем, – улыбнулась она, – нам тут наглые приблудыши не нужны. Не хочешь работать – вали.

Я подошла ближе к окну и глухо прошипела:

– Приблудыш? А вы ничего не попутали, маменька? Этот дом изначально принадлежал моей родной матери…

– А ты докажи это, милочка, – осклабилась она, склоняясь ближе ко мне, – попробуй, а я с радостью посмотрю, как у тебя ни черта не получится.

Мне не понравилась ее уверенность и то, как за спиной хихикали Марша и Рут.

Кажется, у них были козыри в рукавах, о которых бедняжка Хлоя не имела ни малейшего понятия, ну и я вместе с ней.

– Я этого так не оставлю, – пообещала я.

– Ничего, вот когда поймешь, что никому ты не нужна и деваться тебе некуда, тогда дури и поубавится. Обратно приму, только если шелковой станешь. Поняла? Будешь сидеть на хлебе и воде, и в углу на коленях стоять, чтобы заслужить мое прощение.

– Знаете, что можете сделать со своим прощением?

– Похами мне еще тут! Мерзавка! – моментально взвилась мачеха. – Совсем от рук отбилась, бездарность серая. А знаешь, что? Хотела маменькиного добра? Вперед! У нее еще сарай в соседнем городке, вот туда и катись. А здесь чтобы ноги твоей не было! Пока все не осмыслишь и не приползешь на коленях с извинениями, даже на глаза мне попадаться не смей, – она с грохотом захлопнула окно, а потом, наградив меня мерзкой ухмылкой, еще и шторы задвинула.

А я осталась на улице. В старом платье, стоптанных ботинках и без средств к существованию.

Хорошо хоть на улице стояли ласковые солнечные деньки и погода радовала, а то бы пришлось совсем худо.

Стучаться дальше не было никакого смысла – только смешить мачеху и ее мерзких родственников, да трусливых соседей развлекать, поэтому я уныло поплелась прочь.

Прошла две улицы и села на лавку, возле колодца. Есть хотелось неимоверно – я не успела позавтракать ни в этом мире, ни в прошлом. Пришлось довольствоваться холодной колодезной водой, да яблоком, кем-то оброненным на дороге.

Ну ничего… главное, что жива.  А дальше еще посмотрим, кто кого.

Немного поразмыслив и покопавшись в памяти прежней Хлои, я пришла к неутешительному выводу, что просить защиты не у кого. По материной стороне никого не осталось, по отцовской – только брат, бесследно пропавший много лет назад. Ни бабушек, ни дедушек, ни теть, ни дядь. Абсолютная сирота.

Жениха тоже не было. Мачеха очень старалась, чтобы падчерица выглядела как замухрышка, на которую никто и никогда не посмотрит – одета плохо, бледная, растрепанная, тощая как палка. Стоило только Хлое попытаться хоть как-то привести себя в порядок, Кэтрин начинала орать, что та распутничает и порола, чтобы «изгнать пороки». Вдобавок Рут и Марша распространяли слухи, будто их сводная сестра глуховата, туповата, ходит под себя и при этом не слишком разборчива в связях, и чуть ли не за пирожок готова прыгнуть в койку хоть с кривым, хоть с косым.

В общем, в родном городе вряд ли кто-то когда-то позарился бы на бедную Хлою Фалмер. К счастью, это была меньшая из проблем. Не знаю, как она, а я в женихах точно не нуждалась. Хватит, в своем мире уже нажилась по уши, больше такого счастья мне не надо. Пусть без кола и без двора, зато свободная как ветер, живая, здоровая! А с остальным справлюсь. Наверное…

Помочь мне было некому, заступиться перед обнаглевшей, жадной до чужого добра мачехой и ее семейством – тоже. Единственное, что было в моих силах – это обратиться за помощью в вышестоящие инстанции. Кто тут у них главный? Градоначальник? Значит, к нему и пойду.

Разбираясь с воспоминаниями – своими личными и теми, что достались от Хлои, – я неторопливо добрела до центральной площади города, на которой располагался дом градоначальника.

Звали его Ян Ривус и, если мне не изменяла память, был он мужиком строгим и внушительным. С громким голосом и ястребиным взглядом, от которого горожане вытягивались в струнку.

Я очень надеялась, что он сможет мне помочь.

Входные двери были нараспашку, и над крыльцом висела выцветшая вывеска: «Мы рады каждому гостю».

Внутри оказалось прохладно, пахло клубникой и мятой, а еще натиркой для мебели. Недалеко от входа за маленьким столом сидела женщина в сером платье. При моем появлении она спрятала под стол вязанье, приняла крайне важный вид и чопорно поинтересовалась:

– Чем могу помочь?

– Мне нужно встретиться с градоначальником, – как можно увереннее сказала я.

– Сожалею, но сейчас он занят.

– Я подожду, – с этими словами я опустилась на мягкий цветастый диванчик. Рядом с ним стоял столик, а на нем витая ваза с сочными грушами. – Я возьму штучку?

Женщина улыбнулась натянуто, но отказать не посмела. Все-таки я – гость, а они всем гостям рады.

Пользуясь случаем, я съела грушу, потом еще одну. И еще.

Чувство сытости взбодрило и даже придало уверенности, что все должно получиться. Поэтому, когда меня пригласили в кабинет на второй этаж, я подскочила и направилась к лестнице с резными перилами в весьма благостном расположении духа.

Однако меня ждало разочарование. Потому что в маленьком, тесном кабинете ждал не сам градоначальник, а его помощник – Эдди Райт. Худосочный мужичок в серых брюках и жилетке поверх бежевой рубашки. Верткий, немного сутулый, с маленькими глазками, непрестанно бегающими по сторонам, он не вызывал расположения.

– Я хочу увидеть градоначальника.

– Конечно, – с готовностью кивнул он, – но у мистера Ривуса напряженный график и запись на прием. Поэтому сначала изложите на бумаге цель вашего визита, потом я передам ему, вам назначат время… возможно не на этой неделе, но в конце следующей точно.

И тут проклятая бюрократия!

Настроение покатилось вниз. Не скрывая разочарования, я села за стол, подтянула к себе лист бумаги и принялась писать. Изложить все постаралась кратко: притесняют, отбирают недвижимость. Прошу поспособствовать восстановлению справедливости…

Когда я поставила точку, Эдди забрал себе лист и с деловым видом принялся водить взглядом по строчкам.

– Так… так… – между пегих бровей залегла хмурая складка, – так… Ну что ж… давайте документы на дом.

– У меня нет документов, – растерянно сказала я и, увидев, как подозрительно вытянулось его лицо, принялась тараторить: – Вернее они есть, но где-то в доме, а меня оттуда выгнали. Я никак не смогу добраться до них. Наверняка можно как-то решить этот вопрос? Отправить вместе со мной стражника, чтобы он проконтролировал, что меня пустят внутрь… и выпустят обратно?

– Хорошо, – согласился помощник градоначальника, – давайте документ, подтверждающий вашу личность.

– Но…он тоже дома…

Он нахмурился еще сильнее:

– И что ты предлагаешь? Поверить тебе на слово? Может, ты проходимка какая-то и пытаешься влезть в дом к честным людям?

– Да какие они честные! Мое присвоили! – меня распирало от праведного негодования.

– Давай документы, чтобы подтвердить это.

– Нет их у меня.

– Тогда нужны родственники, которые смогут подтвердить твою личность, чтобы Ривус мог отдать распоряжение и выделить сопровождающего для похода в дом.

– Я сирота. Может, соседи…

– Соседи в данном вопросе ничего не решают.

– Но что мне тогда делать?

– Понятия не имею, – сказал он совершенно без эмоций и сожаления, а потом добил, – мы ничем не сможем тебе помочь, пока ты не принесешь документы.

А как я их принесу? Силой в дом не прорвешься – у них численный перевес. Бумаги наверняка в комнате у Кэтрин, а она всегда крепко-накрепко запирает дверь, не разрешая никому туда заходить в свое отсутствие. Если меня поймают за попыткой проникнуть внутрь, то высекут так, что неделю пошевелиться не смогу.

– Должен же быть другой способ.

– Он есть, – согласился Эдди. – Вы можете подать заявление в Большой Суд. Они проведут расследование, поднимут все архивные записи, возможно, даже используют менталистов, чтобы добраться до истины, и, если все действительно так, как ты говоришь, с радостью восстановят справедливость и накажут виновных.

– Отлично! Куда идти?

– В столицу.

Он написал на клочке адрес, а чуть ниже какое-то странное число.

– Это что? – поинтересовалась я.

Эдди Райт посмотрел на меня, как на последнюю бестолочь, и степенно произнес:

– Пошлина. Или ты думала, что этим будет кто-то заниматься бесплатно? За все надо платить, милочка.

Бедная Хлоя за всю свою жизнь такой суммы в руках не держала!

– Но… но… у меня нет таких денег!

– Тогда приходите с документами, – равнодушно сказал он, – до этого момента, ваше заявление будет лежать… здесь.

С этими словами он отложил мой лист в самую дальнюю стопку и, участливо улыбнувшись, взглядом указал на дверь.

На какой-то миг в его улыбке проскочило злорадство, и я поняла, какой козырь был у мачехи.

Все куплено.

Глава 4

Снаружи царила настоящая благодать. Летнее солнце все выше поднималось над крышами домов и играло бликами в темных оконных стеклах.

Выйдя от градоначальника, я свернула в узкую боковую улочку, тенистую из-за балконов с сушившимся бельем. Высоко над моей головой развевались на веревках белые ночные сорочки, мужские рубахи и застиранные кальсоны, а вдоль первых этажей тянулись лавки с пыльными витринами и деревянными вывесками. Возле одной из них я остановилась, глотая слюну.

За стеклом на прилавке стоял сноп пшеницы, а рядом на красной скатерти лежали сдобные булочки, посыпанные сахаром крендельки и калачи в виде косичек. Из плетенной корзины торчали попки длинных багетов, и я представила, как ломаю пополам один из них: корочка хрустит, а нежная белая мякоть тает во рту. Ммм.

На мои фантазии пустой желудок ответил болезненным спазмом. Я схватилась за живот и вдруг отчетливо поняла, что теперь я бездомная, мои карманы пусты, у меня нет ни работы, ни крыши над головой, и ни один человек в этом равнодушном городе, потонувшем в бюрократии и подкупах, не протянет руку помощи, даже если я буду умирать от голода, причем умирать буквально, а не метафорически.

С трудом я заставила себя отлипнуть от витрины с аппетитной выпечкой и отойти в сторону. Тут же к лавке подъехала скрипучая телега, запряженная худой серой клячей. На облучке сидел старик, такой же тощий и изможденный, как и его бедная лошадь. Подслеповато щурясь, он жевал стебелек пшеничного колоска и почесывал сизый нос.

Я не знаю, почему застыла, наблюдая за этой картиной, а не продолжила свой путь. Наверное, потому что идти мне было некуда и я могла позволить себе праздно стоять посреди улицы и глазеть на кого захочу. Например, на этого старика и его страшную клячу, и на старую повозку, густо застеленную соломой.

Я смотрела на них, и в голове все крутилась и крутилась какая-то мысль, которую никак не получалось поймать за хвост. Решение моей проблемы.

Дверь лавки отворилась, и к телеге направилась полная женщина с корзиной багетов. Она опустила ее на соломенную перину в кузове и, убедившись, что корзина не опрокинется при езде, вернулась в булочную за другой, и за третьей. После, запыхавшаяся, остановилась подле возницы и прокричала, сложив ладони рупором:

– Сегодня в Клермон! Завтра в Ристоль!

Старик кивнул и тронул вожжи.

Ристоль! Да это же город, где до замужества жила и вела дела матушка Хлои. Ее семья содержала процветающую таверну – то самое наследство, о котором с презрением упомянула змеюка Кэтрин. Уж не знаю, почему она назвала большой двухэтажный дом с обширным подвалом и конюшней сараем. Отец рассказывал Хлое, что в свое время таверна «Мята и Кориандр» была одной из самых популярных в Ристоле, потому что там было вкусно и уютно.

Точно! Мне надо в Ристоль!

Пока телега с булками не отъехала слишком далеко, я бросилась за ней.

– Господин, господин, постойте!

Колеса повозки натужно скрипели. Мои громоздкие ботинки не подходили для бега и тяжело стучали по мостовой. Пару раз я споткнулась и неуклюже взмахнула руками, но, к счастью, удержалась на ногах.

На повороте старик был вынужден затормозить, чтобы пропустить чужой экипаж. Тут-то я его и догнала.

– Мистер, господин, – задыхаясь, я вцепилась в деревянный борт повозки.

Дед повернулся ко мне, вскинув кустистые брови.

– Чего тебе, девка? – проорал он, словно вокруг царил шум, который надо было перекричать.

– Слышала, завтра вы едете в Ристоль. Не могли бы вы меня туда подвезти?

В ответ дед приложил ладонь к уху.

Я вспомнила, как разговаривала с ним пекарша, и поняла, что мой собеседник глуховат. Пришлось повторить свои вопросы, но гораздо громче.

– Пожалуйста, – добавила я, пытаясь взглядом передать всю глубину  своего отчаяния.

До матушкиного родного города топать и топать, а сил в моем тощем, оголодавшем теле совсем нет. Если пойду пешком, свалюсь где-нибудь на обочине, не проделав и половины пути.

Старик на облучке моим взглядом не впечатлился. Наклонившись над дорогой, он выплюнул на мостовую сухой колосок, который жевал, а следом еще и смачно харкнул с шумным, протяжным звуком.

– Подвезу. Но коль денег дашь. А задарма шуруй на своих двоих.

Денег у меня не было. Возница выглядел непреклонным. Иногда смотришь на человека и понимаешь: уговаривать, унижаться бесполезно.  Со надрывным вздохом я отпустила бортик телеги и отошла в сторону. Повозка тронулась с места и со скрипом покатилась дальше по узкой улице, зажатой домами.

Какие же в этом мире черствые, бессердечные люди!

Как же мне добраться до Ристоля?

И поесть бы не помешало. Хоть немножко. Одними фруктами сыт не будешь.

Остаток дня я слонялась по городу. Решив подзаработать деньжат на еду и дорогу, я попыталась устроиться подавальщицей и обошла все местные забегаловки, но нигде рабочие руки не требовались. Хотя, возможно, дело было не в отсутствии свободных вакансий. Вероятно, репутация Хлои Фалмер бежала впереди нее. После слухов, что распускала про бедняжку мачеха, потенциальные работодатели считали Хлою, как это говорят в моем родном мире, неблагонадежной.

Руки уже готовы были опуститься, когда на площади, перекрывая уличный гомон, раздался задорный молодой голос:

– Кулинарный конкурс! Кулинарный конкурс! Все сюда! Приз за победу – тысяча золотых!

Напротив дома градоначальника стоял долговязый юноша с жидкими усиками и размахивал руками, подзывая к себе народ. И люди охотно подходили к нему, привлеченные магией круглой цифры, которую он повторял снова и снова: «Тысяча золотых! Вы только представьте себе! Тысяча золотых!»

Я представила и принялась усердно работать локтями, пробираясь сквозь толпу, чтобы разведать детали будущего состязания. Деньги мне были нужны позарез. Вложу в свое дело, раскручу таверну, с доходов оплачу пошлину и подам на гадюку мачеху в суд. Отольются кошке мышкины слезки!

Кое-как протиснувшись в первый ряд, я узнала, что кулинарный батл состоится в середине осени и что конкурсное блюдо должно быть оригинальным, с изюминкой. Последнее вообще не проблема. В моем распоряжении все рецепты родного мира: от русского борща до японских суши. Выбирай не хочу. Уверена, многие известные мне угощения в этом месте будут диковинкой и зайдут на ура.

На конкурс надо было записаться, и к усатому юноше выстроилась очередь, похожая на огромную змею, благо я успела сориентироваться и встать в ее главе. Ничего особенного от участников не требовали. Только внести свое имя в список, что я и сделала. А после, покончив со всеми формальностями, решила, что непременно доберусь до Ристоля и начну там новую жизнь.

Опыт городской бездомной мне совсем не понравился. К счастью, судьба сжалилась, и мне не пришлось спать на улице, вздрагивая от каждого шороха и опасаясь бандитов, которые, как крысы, вылезают из своих нор с наступлением темноты. Одна пожилая женщина с добрым сердцем, храни ее Господь, пустила меня переночевать в своем сарае, на душистом сене.

А утром я уже была возле вчерашней пекарни. Караулила знакомую телегу.

В моей голове зрел коварный план.

Заметив в конце улицы свою цель, я спряталась за углом здания и принялась ждать, когда повозка остановится у дверей булочной.

И вот дед подъехал.

Пока возница считал ворон, я осторожно, на полусогнутых подкралась сзади к телеге и…

– Калеб, помоги вынести корзины! – выглянула из лавки пышнотелая торговка. – Покупателей тьма, я не успеваю!

Старик, кряхтя, слез со своего насеста, а я спешно притворилась, что просто прохожу мимо.

На мою удачу, упомянутый Калеб не обратил на меня внимания. Наверное, и не запомнил вчерашнюю оборванку, умоляющую подбросить ее до Ристоля. Сколько таких тощих бледных нищенок бродило по городу и просило его о той или иной помощи? Поди не я одна.

С ворчанием старик дернул на себя дверь и скрылся в лавке, на несколько минут оставив свое транспортное средство без присмотра.

Застыв посреди улицы, я ошеломленно взглянула на телегу без хозяина, не в силах поверить своей удаче.

Через секунду я уже зарывалась в сено в кузове повозки. Сегодня его было даже больше, чем вчера, и у меня получилось хорошенько спрятаться.

Сердце бешено колотилось. Дышать было тяжеловато. Затаившись на дне телеги, я прислушивалась к тому, что происходит вокруг.

Вот раздались приближающиеся шаги. Что-то тяжелое с шорохом опустилось рядом с моей головой. Судя по аппетитному аромату – корзина с булками.

Рот мгновенно наполнился слюной. Последний раз я ела в доме градоначальника, и это были сладкие груши, которые не могли насытить меня надолго. Я тихо сглотнула, а потом едва не дернулась, потому что следующая корзина с выпечкой грохнулась мне на живот. Ее еще и повращали, пытаясь вдавить поглубже. Не выдала я себя только чудом.

Наконец в телегу загрузили все, что хотели. Повозка качнулась с протяжным скрипом, приняв на себя вес кучера, и тронулась с места. Копыта лошади зацокали по мостовой.

Выждав немного, я убрала сено с лица. Выкрутив голову, покосилась на сгорбленную спину возницы и осторожно потянулась за булкой. Есть хотелось ужасно. Впервые я в полной мере постигла смысл выражения «умирать от голода».

«Это не воровство. Это в долг. Как только разживусь деньгами, все оплачу».

Солома подо мной шуршала, но я не боялась быть услышанной – мой невольный водитель, слава богу, был тугоух.