Читать книгу: «Ушлёпок», страница 8

Вероятность того, что ему позволят охранять их сон, несмотря на демонстрируемое радушие, была ничтожно мала. Но, играя простака, нельзя принимать решений за публику. Что на уме, то и на языке. И никак иначе. А на уме у него радуга, единороги и счастливое будущее. По крайней мере, Медик очень надеялся, что внешнее проявление его эмоций выглядело именно так.

Юноша зевнул, подхватил одеяло и шагнул к дереву. Отдохнуть, так или иначе, необходимо.

Чуткий сон – залог долгой жизни. Это отцовское высказывание основательно засело в памяти. Однако тренировали они почему-то совсем не чуткость, а постановку сознанию четких и, самое главное, выполнимых задач. И, соответственно, их реализацию. Проснуться через два часа или через три. Отдыхать телом, оставаясь в пограничном состоянии, когда часть сознания следит за происходящим и в любой момент готова поднять тревогу. Сон короткими рывками, чередующийся с бодрствованием, и многое другое. Что, признаться, на практике не очень-то у него получалось. К счастью, временные рамки, поставленные Сиплым не отличались особой изощренностью. И через два часа внутренний будильник должен развеять сон без особого труда. По крайней мере, во время тренировок этот период ему давался, как никакой другой.

Медик улёгся лицом к огню. Возможно, демонстрация спины и позволит доказать Сиплому, его доверие и спокойствие. Но, юноша не доверял собственному лицу. Переживал, что оно воспользуется моментом, и сбросит с таким трудом натянутую маску. Оставалось надеяться, что наблюдение позволит ему не расслабляться. Не зря оно является залогом предсказуемости поведения. По крайней, мере для квантовой физики. И, если бы кто-то задал бы ему вполне закономерный вопрос: причем здесь физика? Медик хмыкнул бы, как хмыкнул отец, когда услышал этот вопрос от сына. И напомнил бы собеседнику, что, как известно, все вокруг состоит из мельчайших частиц, для которых законы физики далеко не пустой звук. И лицевые мышцы не исключение. Тьфу, что за чушь лезет в голову?

Продолжать играть роль, когда тебя не видят, всегда сложно. Привычное состояние норовит вырваться наружу и сорвать осточертевшие маски. Дать волю эмоциям. Но привычное состояние – это враг, гораздо более изощренный, чем Сиплый. Стоит поддаться ему на секунду и ситуация выйдет из-под контроля. А этого допустить нельзя.

Пламя плясало причудливый танец непредсказуемой стихии. Изгибалось, исчезало на время в том или ином месте и вновь вспыхивало, там, где, казалось, уже все перегорело до тла. Будь стихией, мысленно твердил себе Медик. Погасни, скройся среди тлеющих углей, чтобы вспыхнуть вновь, когда прийдет время. Будь стихией…

– Яблоко будешь?

Сиплый прохаживался вдоль границы темноты. Десять шагов по периметру в одну сторону, десять в другую. Ступал мягко, вальяжно, словно старый матёрый котяра, готовый к драке в любой момент. Покрытые татуировками пальцы поглаживали рукояти пистолетов на поясе. Глаза вглядывались в темноту и возвращали взгляд внутрь периметра лишь для того, чтобы пытливо ощупать лицо Медика.

Предложение поступило неожиданно, и юноша на секунду растерялся. «Бойся данайцев, дары приносящих», – утверждал в свое время Вергилий. А ситуация, сложившаяся сейчас, подходила к этим словам как нельзя лучше. Но изображать спящего не имело смысла. Так можно запутаться в собственных эмоциях. Бдительность усыпляют стабильностью, а не чехардой. А отказываться от угощения нельзя тем более. Потому что отказами мосты не наладишь.

Медик улыбнулся и кивнул.

– Заканчивай хомячить, – повернулся Сиплый к продолжающему, чавкать Хомяку. – И давай-ка угости нас яблочком.

– Мам?

Удивление громилы читалось в каждой букве короткого слова, которое он произносил по любому поводу.

– Давай-давай, не жмись.

Сиплый зябко потёр ладони друг о дружку и достал из накладного кармана перчатки.

Медик отметил, что перчатки явно тактические. Из старых запасов. Но этого стоило ожидать. Его новые знакомые ни кто иные, как «городские крысы» – отчаянные головорезы, которым сам черт не страшен. Потому что сейчас в покинутых городах можно встретить нечто гораздо более опасное, чем гости из преисподней. А, согласно слухам, «городские крысы» – именно те люди, с кем ребятам из поиска неоднократно приходилось сталкиваться и в буквальном смысле драться за добычу.

Внутренний детектор опасности юноши пошевелил стрелкой. До красной зоны пока далеко, но концентрация внимания определенно не повредит.

Сиплый поймал брошенное Хомяком яблоко. Тщательно вытер его и перебросил Медику.

– Угощайся.

Он не стал возвращаться на пост, а подошёл к костру и протянул руки к огню. Пламя лизнуло перчатки.

– До разлома отлично умели делать многие полезные вещи, – подмигнул он Медику, продолжая держать ладони в огне. – Жаль, что запасы этих вещей не бесконечны.

– Жаль, – подтвердил юноша.

Он злился. За то, что не нашёл повода отказаться от угощения и за то, что слишком сноровисто поймал брошенное яблоко.

Лёжа на животе с руками под грудью, да ещё в ожидании скорого погружения в сон, он просто обязан был его не поймать. Однако он – идиот поймал! Чтоб его! Поймал и успел прочесть в глазах Сиплого, очередную воображаемую галочку в графе столь же реального личного дела Медика – слишком шустрый! Черт! Черт! Черт!

Он раскрывается все больше и больше.

Медик осмотрел и понюхал яблоко. Ничего необычного. Ему приходилось их есть и не раз. У колонии были свои сады. К тому же, громила уплетает их за обе щеки. В чем же подвох?

Он откусил кусок. Осторожно прожевал. И улыбнулся. А ничего так. Вкус сладкий, немного терпкий, но весьма приятный.

Сиплый подмигнул юноше.

– Скажи вкусно.

– Угу, – протянул Медик вгрызаясь в плод уже без всяких опасений.

– Я, когда впервые их попробовал, успел пол мешка нарвать прямо с дерева. Прям грыз, оторваться не мог. И рвал, рвал… Сейчас вкус станет тоньше, чувствуешь?

Медик кивнул. Он действительно чувствовал. Черт, у этих яблок огромный потенциал! Странно, что ребята из поиска ими не пользуются.

Он больше не чувствовал усталости, потребности в сне и не переживал по поводу собственной поимки. Потому что сейчас он доест яблоко, встанет, отберёт оружие у Сиплого и уйдёт.

Как он раньше до этого не додумался? Это же гениальный план! А! Все дело в том, что без яблока он не чувствовал этого неимоверного подъёма сил! Сиплый переиграл сам себя. Медик хотел рассмеяться, но поперхнулся. Черт возьми! Сиплый – идиот! Кто же даёт подобные стимуляторы человеку, которого требуется удержать на месте.

– Кха, кха, кха, – прокаркал Медик, пугая ночную тишину.

Сиплый отвернулся от огня и улыбнулся юноше.

Медик с трудом подавил рвущийся из глотки смех победителя. Этот идиот, все ещё не понимал, что натворил!

– Сейчас ты чувствуешь небывалый прилив сил. Наверняка, хочешь встать, отобрать моих Дашу и Машу, – Сиплый положил руки на рукояти пистолетов. – А затем уйти в ночь.

Медик кивнул и улыбнулся. Губы стянула противная вязкость. Словно терпкий яблочный сок проник под кожу и застыл там, сковывая мимику лица. Но это ерунда! Говорить уже ничего и не нужно. Пора действовать!

– Потом я почувствовал некую заторможенность в мышцах, после заметил ожоги на руках, а затем…

Какие ещё ожоги? Что он несёт? Сиплый явно рехнулся. Медик взглянул на ладонь, которая только, что отправила огрызок ему за спину. Она действительно покраснела. И вздулась. Исчезли линии папиллярного узора… Но к черту это все! Пора! Хватит болтовни.

Он начал подниматься. Однако в горле вспыхнула острая боль. Медик замер. Что происходит? Боль росла, словно, кто-то заливал ему в глотку раскаленное масло. Но нервные окончания почему-то не отмирали, а продолжали жить и терзать. Боль растекалась по телу, стекала к пяткам, бежала по рукам к кончикам пальцев, а затем взлетела вверх и взорвалась тысячей иголок вонзившихся в мозг.

Медик запрокинул голову, словно собирался докричаться до небес. Спина выгнулось. Но из горла вырвался лишь едва различимый стон.

– …а затем, я больше не чувствовал ничего, – закончил свой рассказ Сиплый.

И вновь опустил руки в огонь. Пламя беспомощно лизнуло огнеупорный материал и отступило.

Глава 24

Когда казнить не велят, а очень хочется

Сознание продолжало бороться. «Вот тебе и молодильные яблочки!» – Мысль промелькнула первой вспышкой начинающейся грозы. И утонула в ярости вновь хлынувшей боли.

– Я не чувствовал ничего больше десяти часов. Не мог пошевелиться, что-то сказать или хотя бы моргнуть. А затем, на какое-то время мой мир словно исчез. Но мне повезло, что Хомяк любил эту рощу…

Медик готов был плюнуть в склонившееся над ним лицо, но, к сожалению, не мог. Его тело больше ему не принадлежало.

Он не ощутил, как пальцы Сиплого коснулись лба и сползли ниже. Однако испытал некую благодарность, когда эти пальцы опустили его веки. Ещё бы уши заткнул или сам заткнулся, и могли бы подружиться.

Но, закрыв глаза юноши, Сиплый так и не прекратил болтать.

– Хомяк просто тащится от этих яблок. Такое ощущение, что он впервые их попробовал с молоком матери, ну и вымахал в то, что есть.

Где-то в стороне рассмеялся Бугай.

«Почему он до сих пор не потерял сознание?» – С мрачной безысходностью рассуждал Медик. Боль пульсировала в каждой клетке его обездвиженного тела и по ощущениям только нарастала. Но сознание почему-то не гасло и продолжало цепляться за действительность. Не отпускало его в спасительную темноту.

Медик перестал ощущать себя и окружающий мир. Он не чувствовал ничего, кроме поглотившего его сущность огня. И безнадежной ярости. Если бы не бесконечный треп Сиплого, то юноша потерял бы даже счет времени. Однако человек, лишивший его чувств, не собирался молчать.

Сиплый рассказал о том, как попробовав впервые ядовитые яблоки и пролежал около десяти часов неподвижным бревном. Как все это время Хомяк защищал его от хищников, которые время от времени наведывались к яблоне в поисках неосторожных любителей фруктов. Рассказал об ожогах, которые оставляли дождевые капли, сорвавшиеся с листьев яблони и попавшие на его кожу.

Яблонька оказалась тем ещё подарком. Но не таким уж экзотическим, как могло показаться на первый взгляд.

Медик вспомнил о манцинелловом дереве, плоды которого погубили немало путешественников из Европы. Это дерево они изучали во время одной из лекций об органических ядах. Каждая его часть: листья, древесина, плоды – была изрядно пропитана форболом. А ведь манцинелла известна человечеству задолго до разлома и хлынувшей вслед за ним череды мутаций. Природа уже тогда была воистину изобретательна и опасна. На секунду юноше показалось, что он уловил некую связь в череде событий, но очередная вспышка боли стерла эту мысль из его сознания.

– Однако знаешь, что самое страшное? – Вдруг поинтересовался Сиплый.

«Когда же ты уже заткнешься?» – Подумал юноша. Он старался заглушить собственные мысли. И надеялся услышать, как бьется его собственное сердце. Но с тем же успехом Медик мог попытаться встать и уйти. Либо сердце не билось вообще, либо он не был способен расслышать его стук. По крайней мере, сейчас.

Зато, Сиплый вещал с упорством диктора вечерних новостей:

– Самое страшное, – продолжал он, – это привыкание. Завтра, когда ты будешь думать, что все уже позади. Боль вернётся. Жгучая, неутолимая… и ничто не способно ее заглушить. Ничто, кроме…

Медик хотел бы ухмыльнуться и рассказать этому ублюдку, что его боль никуда не исчезла. Она с ним каждую секунду с того самого момента, как он закончил грызть проклятое яблоко. Наполняет его и не позволяет сосредоточиться на чем-то, кроме себя. Не дает ему ни секунды покоя. Медик желал этого шанса посмотреть в глаза мучителя каждой клеточкой обезумевшего организма, но по-прежнему ничего не мог поделать. Тело больше не подчинялось его желаниям.

– Вы окружены! Отпустите парня, иначе будете уничтожены!

Звонкий девичий голос неожиданно ворвался в монолог Сиплого.

Черт возьми, Алёна, как ты не вовремя!

Медик слышал, как Сиплый упал на землю, перекатился и оказался совсем рядом.

– А вот и твои друзья, – прошептал он.

Сиплый использовал его в качестве прикрытия, догадался юноша.

Раздался выстрел. Где-то рядом хохотнул и выругался Бугай. Стихло чавканье Хомяка. За первым выстрелом последовал еще один. Куда она целится? Попала или нет?

Медик вдруг осознал, что не почувствует ничего, даже если получит адресованную Сиплому пулю. В какой-то момент он просто перестанет существовать и все. Впрочем, не такой уж и плохой конец, для человека, который изнывает от бесконечной боли.

Но оставался шанс, что спасители попадут в того, в кого целятся. И что тогда? Он так и не узнал, чем обернётся зависимость и как от неё избавиться. Сиплый не успел об этом рассказать. Впрочем, чем обернётся – он узнает уже завтра. Если доживет. А вот, как избавиться, может не узнать никогда.

Черт!

Но, что он может с этим поделать? Лежать и тщательно надеяться на благополучный исход?

– Что это?

Голос Сиплого дрогнул. Сомнений не было, что-то напугало его. Что-то такое, чего он раньше никогда не видел. По ушам ударил знакомый крик. Затрещали кусты, словно через них рвалось на свободу стадо слонов. Но на этот раз рычание Шлёпыча не произвело того эффекта, благодаря которому мохнатый уже несколько раз спасал их жизни. Медик не почувствовал привычного оцепенения. Впрочем, он тут же мысленно выругался. Сложно чувствовать боль в руке, которой у тебя нет. Чему цепенеть в этом бесчувственном бревне, в которое превратилось его тело?

– Мам?!

Кажется, громила Сиплого испытал восторг. Ему, похоже, ещё не приходилось сталкиваться со столь крупными экземплярами своих любимчиков. Ну же, Шлепыч, покажи, каким ты можешь быть милахой!

– Есть! – Вдруг добавил громила.

Что? То есть, как есть?

– Много есть! – Словно подслушав его мысли, прокомментировал здоровяк.

Сиплый выругался.

– Бугай держи слева. Хомяк пока не поймает эту мохнатую тварь, не успокоится. Я сейчас подстрелю…

По ушам ударил звук выстрела.

Медик озверел. Я тебе дам тварь, я тебе сейчас так подстрелю!

Юноша открыл глаза. На какую-то секунду встретился взглядом с глазами своего мучителя. Зрачки Сиплого заметно расширились. Он искренне удивился подвижности живого щита.

– Ты как это?

Медик хищно улыбнулся, зарычал и вцепился зубами в тощую шею изверга. Он тоже не ожидал, что жизнь вернётся в его одеревеневшие тело так скоро. Но готов был использовать любой шанс.

– Попробуй теперь, кого-то подстрелить, мразь! – Промычал он сквозь зубы.

Сиплый замер. Юноша почувствовал чужой страх. Сиплый явно боялся пошевелиться. Медик не стал останавливаться на достигнутом и попытался схватить его за руки. Рвать горло врага зубами ему ещё не приходилось. Действуя скорее по наитию, чем воплощая в жизнь какой-то план, он стискивал зубы вокруг острого кадыка на тощей и грязной шее, но все еще не был готов сомкнуть их окончательно. Тьфу! Видимо, Сиплый почувствовал его сомнения и быстро оправился от первоначального испуга. Мерзавец отлично преодолевал стресс.

Черт!

Медик почувствовал, как в висок уперлось пистолетное дуло. В ноздри ударил сладковатый запах паленой плоти. Сиплый стрелял и ствол пистолета раскалён. Но Медик почему-то не ощутил боли от ожога. К тому же, он вдруг сообразил, что жгучее пламя, терзавшее его изнутри тоже отступило.

По ушам ударил очередной парализующий крик гигантского хомяка. Рука Сиплого обмякла и уронила пистолет. Медик почувствовал, как безвольно замер стиснутый зубами кадык и отпустил свою жертву. Хватит тащить в рот, что попало.

Он сплюнул и осмотрелся.

Слева, уткнувшись в землю лицом, валялся Бугай, но к нему уже приближался Жорик. Про этого можно забыть. Оставался здоровяк и вечно возникающая из ниоткуда девушка.

Медик нащупал пряжку ремня на поясе Сиплого и поискал глазами Алёну. Стянул руки мерзавца его же ремнём за спиной. А затем забрал у Сиплого оружие и поднялся во весь рост. Где же ты, егоза?

Но на глаза попались лишь здоровяк и Шлепа.

– Хомяк заканчивай, мы не позволим его съесть!

– Мам?

– Фыр?

Черт! Слишком много вокруг развелось хомяков.

– Никому не стрелять!

Медик вдруг сообразил, что на громилу не действуют парализующее рычание Шлёпы. Этот факт стоило изучить детальней. И для этого здоровяк потребуется живой. К тому же, он не имел ни малейшего понятия, где и как искать эту проклятую яблоню. А она может понадобиться для производства противоядия. И, если уж совсем откровенно, здоровяк вызывал у юноши симпатию. Словно большой и неуклюжий ребёнок, которому просто не успели объяснить, что хорошо, а что плохо. Возможно, это упущение ещё можно исправить. Но прежде, чем заниматься перевоспитанием, его следовало остановить. И как можно скорее. Пока они не сцепились со Шлёпой. А ситуация, судя по всему, стремительно развивалась именно в этом направлении.

Мохнатый неохотно отступал. Уши прижаты. Толстая шерстяная задница вверху, а оскалившаяся клыками щекастая мордаха у самой земли. Шлепыч не собирался сдаваться. Он определенно готовился атаковать и пятился в ожидании подходящего момента. Громила же топал вслед за ним с беспечностью не блещущего умом ребёнка. Размахивал дубиной в одной руке и огромным ножом в другой, продолжая глупо ухмыляться.

– Шлёпа, послушай меня.

– Фыр?

Медик ещё не придумал, о чем станет просить своего мохнатого товарища. Но понимал, что достучаться до него, шансов все-таки больше, чем пытаться вразумить громилу.

– Он не понимает…

Медик запнулся. А чего он на самом деле не понимает? Что есть хомяков не хорошо? Или, что связался с плохой компанией? И самое главное, что теперь? Пальцем ему погрозить или ремнём отшлепать?

Продолжение обращения к мохнатому застряло в горле. Здоровяк вдруг зарычал, рассмеялся и бросился вперёд.

– Мам, есть!

Прозвучавшие с двух сторон выстрелы, заставили Медика вздрогнуть, а громилу рухнуть на землю.

Шлепыч оскалился и поднял лапу. В лунном свете блеснули острые когти.

– Шлёпа, дружочек, прошу тебя, не надо.

– Фыр!

– Не смей!

Мохнатый вновь встал на задние лапы. В лунном свете блеснули длинные когти. Верхняя губа поднялась, обнажая острые клыки.

Шлёпа, то изображал медведя – поднимался на задние лапы и грозно рычал. Признаться, внушительные клыки и когти гигантского хомяка весьма опасно сверкали в лунном свете. То припадал к земле, словно готовился к прыжку. Но Медик старался не обращать на это внимания и продолжал говорить.

Юноша рассказывал о том, какой Шлёпа молодец. Как хорошо, что мохнатый вернулся за ним. И спас. Голос юноши звучал успокаивающе, а сам он улыбался. Пока слёзы катились по щекам бесконечным потоком. Потому что грозный Шлепыч был прекрасен и ужасен одновременно.

Черт!

И пусть кто-то попробует доказать теперь, что Шлёпыч по-прежнему всего лишь животное.

– Толстый, прекращай. Я не прошу тебя ему доверять. Я прошу поверить мне.

Ну же, клубок шерсти, заканчивай, шептал Медик одними губами. Пока гигантский хомяк неохотно топтался вокруг здоровяка.

– Фыр!

Ещё мгновение и широкий покрытый шерстью лоб ткнулся в живот юноши. Медик устало выдохнул и опустился на землю.

Человеческие пальцы тонули в густой шерсти. Губы шептали какую-то слюнявую дичь, а шершавый язык мохнатого скользил по его щекам. Стирал с лица солёные дорожки, а вместе с ними страх и внутреннюю боль.

Медик не мог с уверенность утверждать, что именно вызвало эти проклятые слёзы: собственная беспомощность или ярость мохнатого. Но эмоциональный всплеск, который пришлось пережить, лишил его остатка сил.

Шлёпыч почти прикончил единственного человека из троицы похитителей, который был точно достоин второго шанса.

Мохнатый фыркал и топтался вокруг своего тёски, всячески намекая на то, что готов продолжить схватку. Но великодушно оставляет жизнь поверженному врагу, если тот, конечно, не желает иного.

Здоровяк к счастью не желал. Он тоже плакал. И повторял лишь одно:

– Мам, мам, мам…

Алена хлопотала рядом и старалась его успокоить. Не смотря на то, что именно она произвела тот выстрел, который попал в цель. Жора то ли промазал, то ли действительно стрелял в воздух, пытаясь отвлечь Шлёпу, как уверял сам. Но это уже не имело никакого значения.

Пуля прошла по касательной. Перевязка остановила кровь, а доза промедола покончила с болью.

Алёна всучила здоровяку шоколадную плитку из собственных запасов и теперь затравленно озиралась, пытаясь разложить по полочкам все, что с ней произошло.

– Кто они? – Голос девушки охрип и звучал глухо.

Не всем дано с безразличием переживать дела собственных рук.

– Люди.

Медик не знал, что ещё сказать, глядя в обезумевшие от боли глаза дорогого человека. Черт возьми! Сейчас он готов был простить ей все и забрать ее боль себе. Но, к сожалению, не был на это способен. Да и не нуждалась она в его прощении.

Алёна всегда поступала только так, как считала нужным. Без оглядки на мнительность и чьи-то трудности. Но никогда, ни подлость, ни месть не становились вдохновением для ее следующего шага. Порой она совершала ошибки, как и всякий человек, но заблуждалась настолько искренне, что никакое прощение ей попросту не требовалось. Меняем курс и поехали.

Прощение требовалось Медику, чтобы оставить все в прошлом. И попытку увести его перед самым пожаром непонятно куда в том числе.

– Ален, а куда вы меня вели?

– Что значит вели?

Глаза подруги сверкнули сталью.

– Я думала мы вместе отправились на поиски твоего отца.

Медик прикусил губу.

С Аленой всегда было сложно и непонятно. Вытащишь с огромным трудом из нее несколько слов, а после не знаешь, что с ними делать.

– По плану мы должны были искать отца. А вы зачем-то пытались вернуться в колонию.

– То есть, вот как ты воспринял наше движение на восток?

Медик пожал плечами.

– А как иначе?

Ну же, швырни аптечку на землю, топни ногой, выругайся. Сделай хоть что-нибудь, позволяющее понять, что тебе не все равно.

Он ждал какого-то проявления эмоций. Но Алёна лишь смотрела и молчала.

– Мне кажется, он умирает!

Голос Жоры на какое-то время остановил почти разразившийся скандал.

– Кто?

Медик повернулся и тут же вскочил. Этого не может быть.

– Сделай что-нибудь, – рявкнул он на ходу.

Но Жора лишь развёл руками.

– Я все-таки не Бог.

Медик упал на колени рядом с телом. Схватил его за безвольное запястье – пульс едва прощупывался. Юноша буквально разорвал куртку Сиплого на груди.

– Молодой человек столь тороплив. Я смущен. Ни одна из женщин никогда не желала меня столь яростно…

Сиплый закашлялся, что позволило Медику возмутиться.

– Может хватит шуточек?

– Может я сам буду решать, что мне делать в конце пути?

В словах Сиплого сквозила неприкрытая ирония.

– Я не позволю тебе умереть!

– Уймись мальчик. Мой движок непрямым массажем не завести, да и прямым тоже. Мое сердце искусственное.

– Но…

– Помолчи, времени осталось мало, не перебивай. Не знаю чем там рявкает твой пушистый друг: ультразвуком или электромагнитным импульсом. Но он вывел из строя мой мотор. Резервного питания надолго не хватит. Скоро я умолкну навсегда. И я готов поделиться знаниями. Но, прежде, чем я все расскажу, ты должен кое-что сделать!

– Что угодно.

Медик подался вперёд.

– Бугай должен умереть!

Какого черта? Юноша на секунду растерялся.

– Что?

– Убей его, пока он не убил вас всех.

Юноша затравленно обернулся. Алёна пожала плечами. Словно вопрос человеческой жизни для неё слишком обыденный, чтобы тратить на него лишние усилия. Сыграла убедительно, будто убить или нет – для этой валькирии все едино.

Медик перевёл взгляд на третьего участника отряда. Жора спрятал глаза под длинной косматой челкой и промолчал. Впрочем, сейчас юношу устраивал и такой ответ.

К сожалению, решение принимать ему и только ему. Перекладывать ответственность за чьи-то жизни на чужие плечи нельзя. Даже на такие крепкие как у мохнатого, мокрый нос которого усердно пыхтел ему в ухо.

Глава 25

Уйти по-английски

– Не лги мне, мальчишка!

Сиплый приподнялся на локтях и впился взглядом в лицо юноши.

Медик скрипнул зубами. Но, рвущуюся с губ ругань сдержал.

– Ты требовал его смерти, теперь Бугай мёртв.

Рука юноши легла на рукоять пистолета, выглядывающую из вернувшейся на бедро кобуры.

– Пора бы и мне получить ответы.

Медик старался держать себя в руках и оставаться убедительным. Однако сложно играть роль, которую еще не приходилось на себя примерять. Допросы они с отцом не практиковали.

Впрочем, особых вариантов Сиплый ему не оставил. Пришлось потратить парочку патронов, которым он нашёл бы гораздо лучшее применение, чем стрельба по связанным людям. Но спорить с умирающим весьма сомнительное мероприятие. В этом случае один из спорщиков в любой момент способен уйти по-английски, поставив победную точку даже в самой проигрошной дискуссии.

Бугай действительно оказался не столь бестолковым, каким Медик его представлял. И, по-видимому, пристрелял пистолет, прежде чем его использовать. Куда-то же он израсходовал тот скудный боезапас, который ещё оставался. А на первый взгляд дурак дураком. В другое время все эти крохотные штришки в потрете Бугая обязательно насторожили бы его и событиям пришлось бы развиваться совсем по другому сценарию. Но сейчас он был слишком заинтригован информацией, которую пообещал Сиплый.

– Тебе же хуже, мальчишка. Бугай совсем не тот, за кого себя выдаёт. Но ты настолько привык общаться со лжецами, что истину не разглядишь и под собственным носом.

Медик сжал губы в тонкую линию.

– О чем ты?

Он бы предпочёл промолчать. Слова и без того с трудом покидали горло. Разговаривать с тем, кто хотел тебя использовать словно какую-то вещь, а затем сломать и выбросить, всегда достаточно сложно. По крайней мере, когда ты вынужден сохранять невозмутимость. К тому же, сейчас его позиции заметно ослабли. Он не чувствовал больше ни уверенности в собственных действиях, ни поддержки друзей. От него не ускользнули ни осуждающий взгляд Алёны, ни разочарованно опущенные плечи Жоры. Он прекрасно понимал их мысли и даже в какой-то мере разделял. Не зря же собственный голос дрожал, словно осиновый лист на ветру, выдавая волнение. А правая рука теребила пистолетную рукоять, то и дело, сжимая ее словно ту самую соломинку, за которую хватается каждый утопающий.

Но молчать нельзя! Время уходит, а ответы на вопросы по-прежнему не озвучены.

– Может, хватит уже лирики? Ты поставил условие, я его выполнил. Пора расплачиваться! Начни с панели управления! Что это? Где это? И зачем это?

Сиплый хмыкнул и вновь закашлялся.

– Ты никогда не задумывался о том, кем была твоя мать?

Палец юноши непроизвольно нажал на спусковой крючок. Медик вздрогнул и убрал руку с пистолетной рукояти.

Все-таки хорошо, что он не дослал патрон в патронник.

Тульский Токарев не оснащен предохранителем, а слегка оттянутый на себя курок – весьма сомнительная тому замена. Стоит курку отклониться максимально или вернуться в исходное положение и лови «самострел». А простреленная, например, нога – это далеко не треснувшее ребро. С ней особо не побегаешь.

Медик провёл рукой по груди. Странно, а ведь уже не болит. Но тут же мысленно себя отругал. Хватит посторонних размышлений. Надо собраться.

– Отец сказал, что она умерла во время родов.

– Он солгал!

Юноше пришлось приложить усилие, чтобы не выхватить пистолет из кобуры.

Угрожать Сиплому бесполезно. Если тот действительно умирает, то ускорив его смерть, он способен лишь облегчить его участь. А если все-таки лжёт, то делает это весьма искусно. Ведь в его слова хочется верить. Вполне возможно, не все сказанное Сиплым – ложь. Потому и выглядит столь привлекательно. Но тогда, использованные им для достоверности крупицы правды очень важны. Потом Медик сможет собрать из них цельную картину. Главное вытащить из него как можно больше фрагментов этого пазла. И не пристрелить раньше времени.

– Давай-ка вернемся к панели управления!

Но вместо ответа Сиплый вновь закашлялся. На губах выступила кровь. Похоже, он не врал и рукотворное сердце уже не справлялось со своей задачей. И кровь скапливалась в легких.

– Дай воды, – наконец-то справился с кашлем и прохрипел Сиплый.

Медик сорвал с пояса умирающего флягу, отвинтил пробку и поднёс к губам.

– Расскажи мне о панели!

Сиплый сделал несколько крохотных глотков, сплюнул кровь и улыбнулся. Силе воли этого мужчины можно было только позавидовать. Но на симпатию не оставалось времени.

– Она умерла не сразу после родов. Успела оформить доступ к панели управления своему новорожденному сынишке. Это ведь она остановила процесс так называемой терраформации. И это она утверждала, что сумела изменить ее суть. Что теперь…

Сиплый вновь закашлялся.

– Приподыми… не могу… – выдавил он.

Медик тут же подхватил его подмышки и подтянул выше, облокотив спиной на древесный ствол.

– Кем она была? Какая ещё терраформация?

Голос юноши почти сорвался на визгливые просительные нотки.

– Главой научного отдела. Но важно другое…

Напряженный, словно струна, слух Медика уловил щелчок предохранителя. Он тут же рухнул на бок, выхватывая из кобуры пистолет. Затворная рама плавно и главное тихо отошла назад, а затем вернулась в исходное положение, досылая патрон в патронник. К счастью, патрон не зажевало.

Палец лёг на спусковой крючок. Пистолетный ствол скользнул вдоль линии кустов.

Медик до боли в глазах всматривался в темноту в поисках угрозы. Но темнота оставалась слишком осторожна и тщательно хранила свои тайны.

Костер почти потух. Однако на фоне тлеющих углей они все-таки заметней, чем тот, кто скрывается во тьме. Проклятье!

– Всем лежать, – прошептал Медик.

И потянулся, чтобы уронить Сиплого. Но опоздал.

Впрочем, заложенные отцом рефлексы отреагировали раньше, чем разум успел переварить поступающую в мозг информацию. Глаза зафиксировали вспышку выстрела за доли секунды до того, как слух различил его звук, а тело начало действовать.

Вероятность того, что стреляет правша всегда выше. Ствол ТТ тут же ушёл немного правее и ниже вспышки. Палец дважды нажал на спусковой крючок.

Больше стрелять вслепую Медик не рискнул. Патроны на исходе. В рукояти последняя обойма.

Он перекатился и вцепился в одежду Сиплого.

– Ты как?

Но ещё раньше, чем с лица мужчины сползла мерзкая ухмылка, Медик понял, что опоздал с вопросом. Информатор – не жилец.

На губах Сиплого пузырилась кровь. Она же толчками рвалась наружу из пулевого отверстия в груди.

Медик постарался зажать рану ладонями. Но Сиплый вдруг воспрял и вцепился в его запястья железной хваткой. Он даже попытался озвучить свой протест. Однако голос мужчины прозвучал настолько тихо, что Медик скорее догадался о смысле слов, чем расслышал их.

– Убери… хватит… надоело. Помни, он найдёт тебя… но ты не верь, он не твой…