Читать книгу: «Плесень», страница 7

Ребята, собравшиеся в кафе хорошо и весело проводили время. Они общались, рассказывали истории, анекдоты над которыми громко смеялись. Беззлобно подшучивали друг над другом. Ели, пили, кое-кто и выпивал. Рядом с кафе остановилась машина. Всех присутствующих в кафе она привлекла внимание визгом тормозов и громкой музыкой, несущейся из салона. Разговоры затихли, взоры обратились на автомобиль, стёкла которого были тонированы, наглухо. Все четыре двери авто открылись одновременно, но первой из машины с заднего сиденья вылезла девушка. По её поведению можно было предположить, что она изрядно пьяна, да и открытая бутылка вина в руке, служила подтверждением этому. Она громко смеялась, так, как смеются только пьяные, вульгарные женщины и девушки. Стараясь перекричать звучащую очень громко музыку, она прокричала: «Парни, ну выходите уже! Вот кафешка классная, посидим тут. Ну хоть немного. Я уже устала ездить по городу. Давайте, выходите! Дама, приглашает кавалеров!». Последнее предложение она выкрикнула игривым голосом и громко рассмеялась.

– О, да это же Софья Хворостова, – сказало сразу несколько голосов из компании студентов.

– Да, она пьяная! – сказал кто-то из парней.

– А, с кем это она? – спросила одна из студенток.

И словно в ответ на этот вопрос из машины вышли трое мужчин, лет по тридцать, а то и старше, сомнительной внешности. Коротко стриженные, накачанные, в кожаных куртках.

Эту массовку – машину и трёх мужчин, Лизе любезно «предоставила» её плесень. Каким образом? Лизе это было всё равно, её интересовал только результат, только достижение цели – месть Хворостовой.

Мужчины огляделись по сторонам, посмотрели на кафе и на его посетителей и один из них, тот, что был за рулём, пробасил: «Что-то здесь народу многовато. Палевно, как-то».

– Да, стрёмно, – подтвердил второй. – Может лучше к Саньку на хату забуримся?

Третий молчал.

Хворостова, пошатываясь повернулась к кафе, медленно осмотрела присутствующих, отсутствующим взглядом, махнула рукой в сторону кафе и смеясь, всё так же громко проговорила: «Болото! Кафе ваше болото, а вы все лягушки, а вот я никакая не лягушка. Я королева! А мы, мы к Саньку поедем! Вас тут слишком много, квакаете тут. А мне интим нужен. Сань, Санечка, усади меня в машину, пожалуйста, ой, как голова кружится, укачало, наверное.»

– Укачало! Пить меньше надо! – сказал Саня и взяв Софью на руки усадил на заднее сиденье.

Потом все трое спутников Хворостовой тоже расселись по своим местам. Хлопнули двери, и, машина резко сорвавшись с места укатила в неизвестном направлении.

Наутро, когда настоящая Хворостова, проведшая прошлый вечер в театре с родителями, пришла в университет, была просто в шоке. Многие смотрели в её сторону с нескрываемым сарказмом, а кое-кто и с презрением. Шутка ли, больше десяти человек одновременно лицезрели её в весьма непристойном свете. Даже близкие подруги не верили ей, когда она, раскрасневшись и порой переходя чуть не на крик, доказывала, что была в театре.

– Ну, хотите, родителей спросите… хоть сейчас поехали, спросим… у меня и билеты остались, дома…

Подруги смотрели скептически, они не верили ей, ведь десять! Даже больше человек утверждали, что видели Хворостову у кафе в сомнительной компании. Не может же одновременно померещиться такому количеству людей. С ума по одиночке сходят.

В этот же день, после полудня, когда занятия в университете закончились, Маша Гриднева встретилась с Лизой в том самом кафе «Веранда». Маша показала фотографии со вчерашней «фотосессии».

– Знаешь, весь универ жужжит как улей и только о Хворостовой, -сказала она, глядя на Лизу удивлёнными глазами. – Хотя она сама утверждает, что была в театре. И да, она ведь прям на меня смотрела, когда я фоткала и ничего… Я-то, слегка испугалась, думаю, вдруг те мужики мне что-нибудь сделают… но… они как будто меня и не видели…

– Я же тебе говорила, что всё будет нормально, – ответила Лиза. – Тебе нечего бояться, ты в полной безопасности. – И отхлебнув чай, попросила, – Маша, напечатай, пожалуйста эти фотки. Потом, когда будут ещё, новые, я ими обклею всю доску почёта в универе, шикарный будет коллаж.

На протяжении месяца или около того, Софья Хворостова жила, как-бы в двух измерениях, в двух параллельных мирах. И если один был постоянен, то второй появлялся внезапно, на короткий промежуток времени, словно выныривал из глубины, как кит, для того чтобы набрать воздуха и погрузиться вновь в пучины пространственно-временного континуума. Она периодически оказывалась в двух местах одновременно. Отследить какую-либо последовательность или алгоритм этого двойственного пребывания одного и того же объекта в разных местах не представлялось никакой возможности. Да, и кто бы взялся за это дело? Софья Хворостова могла спокойно сидеть дома у телевизора, или весело проводить время на дне рождения у подруги, и, одновременно с этим, быть совершенно в другом месте. При этом, в том, другом месте она всегда вела себя вызывающе, развязано, в руке у неё всегда была початая бутылка алкоголя: пива, вина или шампанского и обязательно рядом находились свидетели её эскапад, довольно хорошо знающих её.

Хворостову видели сокурсники в кинотеатре, где она устроила скандал, явившись туда в подпитии, с неизменной бутылкой в руке и естественно её попросили удалиться и на этом основании она и устроила скандал.

В другой раз, когда на подмостках в парке выступали самодеятельные коллективы города, в том числе хор, состоящий из преподавателей и студентов университета, в котором она училась. Там она, с тремя другими девушками, которых никто ни до, ни после не видел, одетых (если это можно назвать одеждой), откровеннее некуда, устроили танцы (если это можно назвать танцами). С диким гиканьем, неудержным, громким смехом, странными телодвижениями, громкими выкриками и попытками, не в такт, подпевать артистам. К тому же, они обрызгали несколько человек, которые находились слишком близко к ним, из бутылок с шампанским, которыми они размахивали во время своих танцев. И только, когда кто-то из присутствующих предложил вызвать полицию, группа буйнопомешанных девиц вместе с Софьей, нетрезвой пробежкой, двинулась к выходу из парка. Они шествовали по центральной аллее, громко и истерично смеясь, так, что даже сгибались пополам или приседали, периодически прикладывались к бутылке, каждая к своей. Своим поведением они, несомненно, привлекали к себе внимание окружающих. Центральная аллея парка вела к ажурным металлическим воротам, выходу из парка, делая петлю, огибая небольшую рощицу. У ворот, уже дежурил наряд полиции, которую всё же вызвали, дав описание взбалмошных девиц, и теперь, полицейские внимательно оглядывали всех и каждого, кто выходил через ворота парка. Квартет же девиц навеселе, не стал делать крюк по аллее, а через кусты свернул, в ту самую рощицу, на еле заметную тропинку. На другом конце тропинки, выходящей из рощи почти у самых ворот, появилась невысокого росточка, щупленькая девушка с белыми как снег волосами. Вышла через ворота, прошла мимо полицейских, которые лишь мельком взглянули на неё, она ну никак не подходила под описание, которое им сообщили.

Лиза пришла домой, слегка запыхавшись и сразу поставила стирку и отправилась в душ, чтобы смыть с себя и с одежды капли от шампанского, запах которого ей отнюдь не нравился. А Гриднева Маша сидела на лавочке в парке и просматривала фотографии, на которых была запечатлена Софья Хворостова, так сказать – «во всей красе».

Было ещё несколько мелких проделок Лизы в образе Хворостовой. Лиза даже не приглашала на них «штатного фотографа» Машу, настолько они были мелкими и скоротечными. Но, главное они были непрезентабельными, гадкими и это видели люди, знающие Софью в лицо. А держать язык за зубами для человека такая мука. И вообще, кто из людей умеет держать язык за зубами? В университете не умолкали разговоры о вдруг съехавшей с катушек Хворостовой. Ей же приходилось ой, как не легко. К оправданиям её относились скептически или попросту не верили. Даже близкие подруги. А тут новая история, новый казус, новая тема для сплетен и кривотолков. При этом, сама, настоящая Софья Хворостова в этот момент была на приёме у психолога, куда её убедили пойти родители. И вот, она сидит перед умной тёткой, в удобном кресле и отвечает на, порой, странные вопросы. Лёня смог добыть эту информацию совершенно случайно. Отчасти повезло. Проходя мимо одного из закутков университета, он услышал, как Хворостова, в полголоса говорит с кем-то по телефону. Постоял, послушал и услышал.

А в это время, трое друзей, старшекурсников, решили провести время в одном из клубов города. Все трое приятелей знали Хворостову довольно близко, ведь один из них ухаживал за ней, и они встречались несколько месяцев. И вот, эта троица друзей, употребив определённое количество алкоголя, потанцевали и вышли на улицу, покурить. Вечерело, но было ещё довольно светло. Парни стояли в курилке, возле клуба, курили и болтали, обо всём и ни о чём. На другой стороне улицы, чуть правее от курилки, располагалась сауна, которая имела подмоченную репутацию. Ко входу в сауну подъехала шикарная, дорогая машина. Парни устремили свои взоры в ту сторону. Интересно же, кто посещает данное заведение, о котором в городе ходят пикантные толки. Из двери, что была обращена к курилке вышел человек, который являл собой общепринятое представление «папика». Тучный, с маленькими, заплывшими глазками, толстыми губами и щеками, которые слегка провисали, со вторым подбородком и с редкими волосами на голове, и большими залысинами, и, наконец, обязательный атрибут любого «папика» – выдающийся живот. Из противоположной двери авто вышла девушка, но из-за машины, троица друзей видела только макушку спутницы «папика». Но, вот мужчина, видимо дав указания шофёру, через опушенное боковое стекло, взмахом руки отпустил его, и машина уехала, открыв обзор на девушку. Парни в курилке застыли, один из них даже выронил сигарету. Три пары глаз смотрели на Софью Хворостову. Она же сделала пару шагов в направлении своего спутника и прильнула к нему всем телом. Они развернулись и двинулись ко входу в сауну, при этом Софья продолжала прижиматься к мужчине, а он в свою очередь положил свою ладонь, с толстыми пальцами на её ягодицу. А дойдя до двери, мужчина приоткрыл её и пропустил вперёд спутницу, при этом, слегка шлёпнув её по той же соблазнительной выпуклости.

Сказать, что парни, ставшие свидетелям этого променада, обалдели, значит ничего не сказать. Они ещё постояли немного, удивлённо переглядываясь и спрашивая друг друга: «ты видел?»; потом решили вернуться в клуб и запить виденное ими изрядной порцией алкоголя. И если, даже они сегодня выпьют лишка, уж это они точно не забудут. А если, всё же забудут, то вспомнить им помогут фотографии, которые сделала Маша Гриднева, которая, временно стала эксклюзивным фотографом похождений Хворостовой Софьи. Эти фотографии, запечатлевшие Хворостову с весьма пикантными подробностями и с разных ракурсов, как-то утром появились на самом видном месте, в фойе университета. Почти сразу при входе, на доске почёта. И мало кто не увидел их. Разместил их на этой доске, скромный и неприметный молодой человек. Накануне, ближе к тому времени, когда двери университета закрываются изнутри, и в здании остаётся только ночная охрана, состоящая из четырёх пенсионеров, Лёня сидел в фойе и листал книгу. Между страниц книги были разложены фотографии. Ну сидит себе студентик, рядом с бюстом Миклухо-Маклая, что-то читает, что-то учит, к чему-то готовится. А вот когда в здании почти не осталось ни студентов, ни преподавателей, и ему тоже посоветовали собирать манатки и идти домой, Лёня достал из кармана брюк платочек и зажал его в руке. Оглянулся по сторонам – никого. Парнишка положил платочек на коленку, осторожно разгладил его и шепнул: «пора». Мгновение и вместо Лёни на стуле уже сидлела Василькова Елизавета, а ещё через мгновение, рядом с бюстом Николая Николаевича Миклухо-Маклая, появился бюст Ивана Фёдоровича Крузенштерна. Пенсионеров-охранников, делавших обход, проверяющих все ли закрыты окна и двери, какие-то гипсовые бюсты не особо интересовали. Они хорошо знали свои обязанности. Все ушли, двери и окна на замке, для порядка ещё пройтись по коридорам, потом с часок посидеть поболтать и смело можно подремать, до утра. А за час-полтора до прихода дежурного преподавателя их разбудит будильник, и они не будут выглядеть заспанными. Не работа – мечта, сказка! И если бы кто-нибудь из этих мирно дремавших в комнате, специально отведённой для них, кто на кушетке, кто в креслах, увидел, как Иван Фёдорович из гипсового бюста, вдруг стал очкариком Лёней, он бы, наверное, поседел вторично.

Лёня же тем временем, преспокойно прикрепил фотографии к доске почёта и ушёл через парадную дверь, она закрывалась изнутри на засов. Поэтому он легко её открыл, а закрывать… По поводу охраны Лиза-Лёня не переживала. А нечего на работе спать! Если обнаружат до прихода дежурного и закроют засов, то им повезло. А нет, получат нагоняй, чтоб не думали, что в сказку попали.

Вишенкой же на торте, как считала сама Лиза, была следующая сцена. Учебный год закончился, аудитории, коридоры, фойе и все закутки университета опустели. Студенты готовились к сдаче экзаменов, зачётов, дипломов, сессий. В один из дней в актовом зале собрался весь свет, сливки, бомонд университета – преподаватели. Они подводили итоги, обсуждали насущные вопросы, и, отчасти, строили планы на будущее. Собрание протекало спокойно, мирно и даже монотонно, пока эту идиллию, самым бесцеремонным образом не нарушила, конечно же, Хворостова Софья. Дверь с шумом открылась в тот момент, когда декан зачитывал финансовый отчёт. Резко захлопнув за собой дверь, Софья развернулась, оглядывая зал, будто пытаясь что-то найти. На ней были туфли на высоченной шпильке, юбка, очень короткая, сантиметров двадцать длинной, с разрезом шедшем с боку, доходившем почти до пояса и топик. Тот самый топ, который почти ничего не закрывал, пара тонких лямок на плечах удерживали в области груди, в мелких дырочках, с бахромой, неряшливо висящих нитей, какую-то тряпочку. В руке она держала початую бутылку пива. Преподаватели, пришедшие в некоторое замешательство, молча смотрели на вторгшуюся без приглашения студентку. Софья же, продолжая озираться по сторонам, стояла пританцовывая, мялась и потирала ногу о ногу. При этом издавая звук, похожий на шипение – с-с-с-с. Не долгое молчание нарушила сама возмутительница спокойствия: «Блин, это чё не туалет? С-с-с-с… А мне так писать хочется!» – подняла руку с бутылкой и продолжила: «пиво, понимаете ли…» – и издав нервный смешок, добила опешивших преподавателей: «Тут, конечно, отстойный кабинет, но писать я здесь не стану. Пойду поищу туалет, где не так воняет».

Развернулась и выскочив за дверь, громко ею хлопнула.

Хлопок двери вывел преподавателей из ступора, в котором они пребывали в момент «бенефиса» взбалмошной студентки, никто из них не ожидал чего-то подобного. Со всех сторон, одновременно, послышались возмущённые реплики:

– Что это было?

– Невиданное хамство!

– Что она себе позволяет?

– Мы столько сил тратим на их образование, а они…

– Это, тихий ужас какой-то!

– Куда мы катимся?

– Докатились!

Многие из находившихся сейчас в этом зале, проработали в университете многие годы, а кое-кто и пару десятков лет, но никто из них не мог припомнить такого вопиющего хамства со стороны студентов. Актовый зал, сейчас напоминал растревоженный улей, жужжащий от возмущенных голосов. Но вот, перекрывая гул возмущения, прозвучал голос декана:

– Коллеги, эту выходку так оставлять нельзя, ни в коем случае. Я хотел было, подождать… дать шанс… исходя из тех слухов, что распространяются в этих стенах. Но! После фотографий на доске почёта… после данной, наглядной демонстрации аморального поведения… В общем, коллеги, я предлагаю исключить данную студентку… как, то бишь её? Спасибо. Предлагаю исключить Софью Хворостову из университета. Причём, безотлагательно! На том и порешили.

Хворостова же, оказавшись за закрытой дверью, сняла туфли, чтобы не стучать каблуками и босиком прошмыгнула в ближайший, затемнённый закуток. Из закутка, спокойно, неторопливо вышла Василькова Елизавета, сжимая в руке, вместо бутылки пива, свой заветный платочек. Покинув здание университета, Лиза не спеша, пешком отправилась домой, той самой дорогой, что ходила, почти каждый день, когда училась в этом храме науки. По дороге ей под ноги попала тонкая веточка, хворостинка. Лиза подняла её, подумала: «Хворостова, хворостинка Софья», – подержала её двумя руками перед глазами, сказала вслух:

– Как легко ломаются судьбы! – И переломила веточку, и отбросила её в сторону. Но вот той, торжественной радости, которая была после успешно выполненной «операции по устранению» злобной соседки, не было. Было удовлетворение, радости не было. Вроде бы с Хворостовой получилось всё удачно, всё что она задумывала, но в душе было как-то скомкано, что ли… Появилось ощущение, что сердце её огрубело, стало как руки рабочего, мозолистым, шершавым. И если у рабочего руки становились мозолистыми от постоянного использования, например, лопаты или другого инструмента, то в её случае, как думала Лиза, это происходило от постоянного трения чёрных лент. Что-то внутри девушки не соглашалось с методами мщения, да и с самим мщением как таковым.

«Может это совесть?» – подумала Лиза.

Сны. С ними тоже стало что-то происходить. Нет, они не видоизменились, всё та же пропасть, всё те же чёрные ленты в танце пытающиеся заполнить собою весь мир. Но, словно изменился подтекст, смысл, цель. Лизе казалось во сне, что ленты, в своём абстрактно-ритуальном танце, пытаются увлечь её к краю пропасти, чтобы столкнуть её вниз. Шелестя и двигаясь по замысловатой траектории ленты, как бы случайно опутывали щиколотки девушки и начинали тянуть к бездне, или же скользили ей за спину и подталкивали к краю обрыва, как бы невзначай. Сам шелест лент, который раньше успокаивал и ласкал слух, стал похож на звук трения ползущей по песку змеи. Но, несмотря на свои сомнения и переживания она всё же, собиралась воплотить в жизнь план мести в отношении Перескокова. Но так бывает, что, как бы ни досконально продуман план, он идёт не так, как был задуман. В грандиозных замыслах Лизы, было – высмеять, опозорить Перескокова на весь город. Подставить его по полной, чтобы ему никто не верил и не доверял. Чтобы он стал притчей во языцех, ходячей темой для анекдотов. Нужно было только время, чтобы безвозвратно запятнать честь и достоинство Ивана Перескокова, коих, по мнению Лизы, у него и близко не было. Но, времени понадобилось не много, Лиза «уложилась» в один вечер, да, и закончилось всё не так, как девушка предполагала.

Лизе удалось выяснить, что Ваня, как он сам и планировал, уйдя из университета обосновался в офисе своего отца, предпринимателя. Говорили, что там он занимал весьма высокую должность (папа подсуетился) и зарабатывал не малые деньги. Ещё Лиза узнала, и это стало для неё весьма важной информацией, что за довольно короткий промежуток времени у Перескокова выработалась одна привычка. Почти каждый день, после работы Ваня посещал один и тот же бар. Так же рассказывали сколько денег он уже оставил в том баре и сколько алкоголя в нём выпил, но Лизу эта информация не тронула. «Это его деньги и это его здоровье» – думала девушка. Решила для начала понаблюдать. Четыре дня Лиза ходила вокруг да около бара, заглядывая в окна. Благо окна не были тонированными и разрисованными рекламными слоганами. Большие окна с тяжёлыми, плотными тёмно-синими с серебристыми крапинами, словно звёздами на ночном небе, шторами. Но шторы были подвязаны по бокам окон и не загораживали интерьер и уют бара от прохожих. Все эти четыре дня, почти в одно и то же время, Перескоков приходил в бар, как на работу, хотя, вообще-то, после работы. Лиза в сером, спортивном костюме с капюшоном на голове, чтобы не мелькать своей белой шевелюрой, ходила мимо окон, заглядывая в них. Иногда ненадолго задерживаясь у какого-нибудь из них. Наблюдая, Лиза видела, что многие посетители бара и все работники этого заведения, хорошо знают постоянного клиента. Хотя, чаще всего он сидел один, иногда, правда, кто-нибудь подсаживался к нему, и они о чём-то разговаривали, смеялись. Эти разговоры, по крайней мере в дни Лизиной слежки, были в основном не долгими. Один раз, после посиделок, Иван уехал на такси, похоже перебрал с алкоголем. Два дня из четырёх он уходил из бара с девушками, с разными.

– Девушки! То, что нужно! Всё течёт, всё меняется только Перескоков – раб своих привычек. – думала Лиза.

Казалось, обстоятельства складываются как нельзя лучше и можно приступить к воплощению задуманного, но Лиза не сразу стала действовать. Она всё не могла решиться. Сомнения, закравшиеся в её душу после истории с Софьей Хворостовой, лишили девушку решительности. Хворостова, кстати, уехала из города. Забрала документы из университета и отправилась к тётке, которая жила в соседнем, небольшом городишке. Так будет лучше для всех – решила она, после долгих дебатов с родителями. Пусть шумиха уляжется. А о том, что Софья уехала, Лизе по телефону, возбуждённым голосом, рассказала Маша Гриднева и предложила встретиться, посидеть в кафе. Но Лиза, воспользовавшись информацией, предоставленной ей самой же Гридневой, отказалась, и сказала, что по семейным обстоятельствам тоже уезжает на постоянное место жительства в город, где, якобы её отец получил хорошую должность. Она ведь встречалась с Машей «облачившись» в другую внешность, да и привыкла она не иметь друзей…

Через три дня, Лиза всё же решилась. В очередной вечер, девушка, выбрав наблюдательный пункт, недалеко от бара, ждала, когда появится Перескоков. Когда же он вошёл в двери бара, Лиза прошла в переулок, небольшой и малолюдный, его она присмотрела в дни своих наблюдений. Достала платочек с плесневой пылью, как всегда, погладила его, и, из переулка вышла девушка, с внешностью на которую, по её мнению, Иван должен обязательно клюнуть. В первоначальную задачу Лизы входило увлечь, подцепить, склеить и, даже соблазнить Перескокова, а дальше, как пойдёт, экспромт. Вариантов масса, вплоть до вызова полиции и обвинении Перескокова в попытке изнасилования. Но Иван должен повестись, среагировать и для этого-то Лиза выбрала именно такую внешность. Примерно минут через десять-пятнадцать, после того как в бар вошёл Ваня Перескоков, двери бара вновь распахнулись и в них вошла она. Блондинка, с длинными, слегка вьющимися волосами, довольно высокая. На ней были белые кроссовки с ярко-жёлтыми вставками, белые, до колен гольфы, джинсовые шортики, такие – максимально мини и белая футболка, очень сильно обтягивающая, будто села после стирки, что очень явно подчёркивало отсутствие бюстгальтера. Взгляды всех мужчин, находящихся в баре; трезвые, не очень, и совсем уж не трезвые (для последних уже все женщины были неописуемыми красавицами), устремились на вошедшую блондинку. Большинство, конечно, смотрело явно не в глаза. Лиза чуть было не выскочила обратно, ведь лично на неё, в её обычном облике, никогда не смотрело столько мужских глаз с нескрываемым вожделением. Но заметив, что Иван, так же, как и все смотрит на неё, ну не совсем на неё, а на оболочку, в которой она зашла в это злачное заведение, набралась храбрости и оглядевшись, села за свободный столик. Довольно удачно. Села она спиной к Перескокову, но, прямо перед ней висело большое зеркало и в нём, Иван был прекрасно виден. Лиза заказала безалкогольный коктейль и попивая его через трубочку, ждала, как опытный рыбак поклёвки. Но Иван Перескоков, почему-то не спешил заглатывать наживку. Нет, он, конечно, бросал взгляды на эффектную девицу, занесённую каким-то ветром в его излюбленное заведение, но каких-то активных действий не предпринимал.

«Может, Ванюша ещё недостаточно выпил» – подумала Лиза. – «Хотя он обычно в любом состоянии проявлял интерес, и не поддельный, к противоположному полу. Ну, посижу ещё».

Пару раз к ней подсаживались подвыпившие парни, предлагали угостить выпивкой или присоединиться к их компании. На что Лиза отвечала, что ждёт своего молодого человека. Да, она его ждала, но он так и остался сидеть за своим столиком. По истечении часа Лиза поняла, что что-то не сработало.

«Может я не тот типаж выбрала?» – думала она. «Хотя, это же Перескоков, он же реагирует на каждую юбку. О! Юбка! Пойду, «переоденусь»».

Блондинка расплатилась за свой коктейль и изящной походкой покинула бар, сопровождаемая алчными взглядами мужчин. Кое-кто присвистнул ей вслед, кто-то что-то сказал. Блондинка же дошла до того самого, глухого переулка, оглядевшись, стала преображаться. Минут через десять после ухода блондинки в бар впорхнула миниатюрная брюнетка. В облегающем тёмно-зелёном платье, с глубоким врезом на спине и умопомрачительном разрезе на юбке. Да, возможно, грудь была меньше, но какая талия! Завсегдатаи бара никогда не видели такого нашествия соблазнительной красоты. Брюнетка пробежала по залу кокетливым взглядом, часто моргая длинными ресницами, чем пленила многие сердца, разгорячённые алкоголем. Потом, лёгкой походкой подошла к бармену за стойкой и заказала такой же безалкогольный коктейль, что заказывала блондинка, и села, ровно за тот же столик, где сидела предыдущая красавица. Брюнетка в отличие от своей предшественницы, всем, кто «подкатывал» к ней, отвечала, что подумает над предложением и продолжала сидеть за своим столиком, попивая коктейль и наблюдая, через зеркало за Перескоковым. Тот, на этот раз бросал более длительные взгляды на нимфу в тёмно-зелёном, будто мох, платье. Но, как и в случае с блондинкой, Иван ограничивался только взглядами.

«Да, что с ним такое сегодня?» – думала Лиза. Может он не хочет при таком многолюдстве проявлять свои желания? Уж не стесняется ли? Ха! Перескоков – стесняется! Умора! Может опасается, что потерпит фиаско, как и те, что уже пытались? Вот это может быть. При таком количестве свидетелей, получить отказ… это удар по самолюбию Перескокова. Нужно, каким-то образом проявить инициативу.»

Брюнетка, к разочарованию тех, кто уже «раскатал губу», расплатилась за коктейль и направилась к выходу. Уже взявшись за ручку двери, обернулась, обвела взглядом зал, задержав его на несколько долгих секунд на Перескокове и повинуясь какому-то порыву, кокетливо подмигнула ему. И тут же скрылась за дверью.

Десять минут, может и больше, миниатюрная брюнетка прохаживалась возле бара, надеясь, что Иван выйдет за ней вслед. Дверь бара даже не шелохнулась.

«Да, что же ему ещё нужно-то?» – думала девушка. Она вернулась в переулок и там – «стала собой». В сером спортивном костюме, с капюшоном на голове, она вышла на улицу и села на лавку, неподалёку от бара и стала думать. Вдруг она вспомнила разговор, который услышала в университете, когда бродила по его коридорам в образе Лёни. Тогда она не придала ему значения, подумала, что одна из «претенденток» на Перескокова, из тех, что сами вешались ему на шею, решила пофилософствовать.

– Да, нет, девчонки, – говорила эта студентка. – Ваня, он, особенный! Ему не интересны доступные, он хочет добиваться. Для него это как спорт, азарт нужен. Ну, наверное, чтобы самоутвердиться, но сути это не меняет. Ему не нравятся, как говорят – испорченные девочки, он хочет сам испортить! Сделать из пай-девочки, такую, ну – оторву, что ли…

«Вот» – подумала Лиза. – «Мои персонажи были доступные, да, интересные, я же видела его взгляды, но доступные».

Посидев с минуту на лавке, Лиза встала и пошла в переулок. Из переулка вышла девушка, среднего роста, стройная, с каштановыми волосами, собранными сзади в хвост. На ней были лёгкие туфли и не сильно облегающий сарафан. На открытых плечах лежал лёгкий, шёлковый платок. В руках девушка держала пару книг. Девушка подошла к лавке, села на неё и стала смотреть на дверь бара в ожидании Ивана. Конечно, не царевича, а Перескокова. Ждать пришлось порядочно, но вот, наконец, двери бара распахнулись и из них появился Перескоков, собственной персоной. Благо, что он не наклюкался в зю-зю, он довольно твёрдо держался на ногах и можно было не опасаться, что он вызовет такси.

Лиза поднялась со скамейки и двинулась навстречу объекту своей мести. Как же она его сейчас ненавидела. Девушка с каштановыми волосами шла неторопливой походкой, глядя прямо себе под ноги, как будто о чём-то задумавшись. Поравнявшись с Перескоковым, девушка сделала неверный шаг, словно оступилась, столкнулась с Иваном плечом, выронив книги. Коротко взглянув на Перескокова, тихим голосом сказала: «Ой, простите пожалуйста», и, присела подобрать оброненные книги. Почти сразу девушка поняла – клюнул!

Перескоков, хоть реакция у него после выпитого была слегка заторможена, опередил столкнувшуюся с ним девушку и первым подобрал книги. Когда они оба выпрямились, он протянул девушке книги и представился – Иван. И спросил, – а как зовут таинственную незнакомку, увлекающуюся, – быстро глянул на книги, – Тургеневым?

– Лиза, Елизавета, – тихим голосом ответила девушка, поправив платок, соскользнувший с плеч.

– О! Какое замечательное имя! Вам оно очень подходит. Вы выглядите, именно, как Елизавета, – сказал Перескоков и улыбнулся.

«Какой урод», – подумала Лиза, а вслух сказала: – спасибо, мне очень приятно слышать такое.

– А, что Лизонька, не хотите ли прогуляться. Погода, просто прелесть, – предложил Перескоков.

– Погода и правда хорошая. Но я не люблю фамильярностей и людей под воздействием спиртного. Простите. – Всё тем же невинным голосом, ответила Лиза.

– Понял, не дурак, был бы дурак не понял бы. – осклабясь в улыбке сказал Перескоков. И так, как девушка промолчала, продолжил. – Лиза, вы не подумайте, что я, вот так каждый день. Нет! Это я только сегодня в этот бар зашёл, он показался мне приличным, а так я не хожу по злачным местам. На работе сегодня был нервный день, вот зашёл, стресс снять…

«Во заливает», – подумала Лиза и опять промолчала.

– Ну, что мне сделать чтобы загладить свою вину, чтобы вы заговорили со мной, чтобы мне опять услышать ваш чудесный голос? – не унимался Иван.

– Не ведите себя как гусар, утилизировавший ящик шампанского, – проворковала девушка, хлопая глазками.

– Никак нет-с, ваше милейшество, – поддержал игру Ваня. – Никакого шампанского, сударыня, только ром-с, гавайский-с.