Читать книгу: «Плесень», страница 6

– Ох, голова, прям раскалывается, – сказала Алевтина Петровна в пустоту, – уж, не опухоль ли? Надо дойти до кухни, там у меня лекарства… таблеточку от головы… ну да, нет головы, нет и боли головной… сарказм, лучше, чем маразм… – шаркая непослушными ногами в сторону кухни, говорила она сама с собой.

– Ах, ты ж старая маразматичка, – довольно громко выругала она себя. Вот, память – решето… расклеилась… А, сегодня же Витинька, сынок приедет… надо стол накрыть к его приезду-то… Ах, уж он то, сыночка мой, разберётся с этой чехардой…умный он у меня и по моим стопам пошёл, партия другая, но ничего… главное в партии и человек не маленький… что-что, а я думаю, человек обязательно должен быть партийным… – так бормоча в полголоса добралась до кухни. Даже головная боль уменьшилась, но таблетку проглотила, запив полным стаканом воды и от поступившей в организм влаги, показалось, словно некоторые морщины распрямились. Мысли о сыне, казалось, вдохнули в неё жизнь. К приезду сына Алевтина Петровна достала всё самое лучшее, что нашла у себя в закромах. Балычок, банку красной икры, греческие маслины, сыр, вишнёвый компот и когда-то давно купленную бутылку коньяка. Голова, то ли от действия таблетки, то ли от приятных забот перестала болеть. Включила телевизор, что висел здесь же, на кухне, на стене и приступила к приготовлению любимого салата сына – «Мужские грёзы». Пока занималась приготовлениями слушала новости. За готовкой, когда уже почти всё было готово, нарезано, намазано, разложено по тарелочкам, не сразу обратила внимание на то, что телевизор почему-то молчит. Бросив на него взгляд, застыла с ложкой в руке. Вместо телевизионной картинки на экране телевизора была рябь. И очень странная рябь. Она была объёмная и выходила за рамки экрана. Рябь вилась по бокам телевизора, свисая с него словно новогодний дождик с ёлки, а из самого центра, рябь осыпалась на пол крупными хлопьями, как конфетти. Алевтина Петровна зажмурилась и стояла так довольно долго, пока до её слуха не дошли слова: «В Европейской части России возможны осадки в виде снега…». Открыв глаза, она увидела на экране телевизора девушку-диктора на фоне карты, которая рассказывала о погоде. Телевизор работал в штатном режиме, но Алевтину Петровну бил озноб. Страх забрался под кожу. Прилагая неимоверные для её возраста усилия, бывшая партработница всё же продолжила приготовления, ведь судя по времени сын должен был прибыть с минуты на минуту. Открыла окно, дышать было тяжело. И почти тут же услышала знакомый голос, сынуля приехал! Выглянув в окно, увидела на лавке своих закадычных подруг и сына, который отпускал водителя, который его привёз. Машина уехала, а Виктор, проходя мимо соседок, поздоровавшись, задержался. Алевтина Петровна видела, как соседки наперебой что-то говорят её сыну. Наверное, про шубу, да про кошелёк рассказывают – подумала она. Ну вот, теперь и родной сын будет считать её сумасшедшей.

Витинька, сынок, подымайся. У меня всё готово, я уж заждалась тебя, – крикнула она, выглянув из окна.

– Иду, мам, иду. – Ответил Виктор.

Соседки посмотрели на неё с сочувствием. Макаровна даже перекрестилась.

Голытьба, тёмная колхозница, дура суеверная – выругалась Алевтина Петровна и поспешила к двери, потому что Виктора на улице уже не было.

«Подымается», – решила она, спеша к двери.

Успела вовремя, только дверь распахнула, а он вот, стоит прямо перед ней.

– Здравствуй, сынок, – сказала Алевтина Петровна и попыталась забрать у него из рук сумки и пакеты.

– Не надо, мам, тяжёлые, отдёрнув руки с пакетами, сказал Виктор и шагнул ей на встречу, поцеловав в лоб, – привет, мам!

– Ну, заходи, заходи. Как же я рада, что ты приехал, вырвался, дела отложил.

– А, как же иначе!

– Я тут наготовила, салатик твой любимый приготовила. Разувайся, мой руки. Голоден небось?

– С превеликим удовольствием перекушу, и я ведь тоже тебе гостинцев привёз, – сказал Виктор, опуская свою ношу на пол. – Ты мамуль иди, я сейчас разуюсь, руки помою и пакеты принесу. Вместе и разберём.

– Хорошо, я на кухне буду.

Алевтина Петровна отправилась на кухню, а Виктор, сняв обувь пошёл в ванную мыть руки, но не дошёл. Его остановил истошный крик матери. Бросившись на крик, он увидел свою родительницу стоящей у накрытого стола визжащую как при апокалипсисе. Бегло окинул взглядом кухню, всё вроде было в порядке. Взял мать сзади за плечи и спросил, – мам, ты чего?

– Да, как же… это, опять… шуба, кошелёк, потом телевизор, теперь вот это… это… всё пропало… всё на помойку… – захлёбываясь словами, говорила Алевтина Петровна.

– Что это, мам? Что на помойку-то?

– Всё… всё, что наготовила… ты, что не видишь, – переходя на истошный визг, так же взахлёб, судорожно хватая воздух ром, ответила женщина.

– Зачем же на помойку? Всё выглядит очень даже аппетитно.

Алевтина Петровна посмотрела на сына безумным взглядом. В это время в дверь, толкая друг друга, протиснулись соседки. Они на улице услышали крик и бросились на помощь, а мать с сыном просто забыли закрыть за собой дверь на ключ.

– Аппетитно? Что? Вот это! Да ведь всё… абсолютно всё в плесени – переходя на хриплые всхлипывания выговорила Алевтина Петровна.

– Да, какая плесень, мам? – слегка закипая, спросил Виктор.

– Плесень, Витя, зараза такая! Или тебе цвет её нужно знать, так вот, посмотри. Или вкус? Так возьми, попробуй. – Уже зло, почти прокричала пенсионерка.

– Ну нет же никакой плесени, – тоже повысив голос сказал Виктор. – Вот, можешь у подруг спросить.

– А, подруженьки пожаловали, ну как всегда, вовремя. И, что же они скажут? А, я знаю! Скажут, что ничего не было, и моль мою шубу не ела, и деньги трухой не осыпались, и телевизор исправен! Не так ли подруженьки?

Бабушки-соседки вместе с Виктором стояли опешивши. А Алевтина Петровна продолжала свою тираду переходя то на крик, то на что-то похожее на карканье, то на шипение.

– Раскусила я всех вас… раскусила, на куски раскусила… все вы, заодно… вот, мол, совсем с ума съехала Петровна… съехала на броневичке, да под горочку… А, не получится… я ещё… я в своём уме… вот…

И показав им кукиш, принялась смахивать со стола всё, что приготовила к приезду сына.

Пока соседки хлопали глазами, да причитали, Виктор уже звонил в скорую. Позвонив, попытался успокоить разбушевавшуюся мать. Пытался обнять её, успокаивал словами, силой хотел усадить её на стул. Алевтина Петровна брыкалась, пыталась укусить сына, обзывала его, почему-то конокрадом и проклятым расхитителем социалистической собственности. Приехавшая бригада скорой помощи быстро заключила её в смирительную рубашку и сделала успокоительный укол, который подействовал лишь отчасти. Когда Алевтину Петровну вели в смирительной рубашке к машине скорой помощи она улыбалась и говорила, громко, на всю улицу и почему-то картавя: «А вот и мой бгоневик, поедем на бгонивике, всех ласкулачим, а потом по гельсам в Финляндию, в залив, в шалаш, писать мемуагы и гыбачить.

Василькова Елизавета сидела в кресле, в своей квартире и глядела прямо перед собой, казалось в никуда. На самом же деле она смотрела на проекцию, что висела перед ней прямо в воздухе. Если бы в комнате, случайно, оказался сторонний наблюдатель, он ничего не увидел бы. Лиза же видела во всех деталях, хоть и в слегка расплывчатом, чёрно-сером формате, всё, что происходило с бывшей партийной работницей. И видела, и слышала. Перед ней на журнальном столике были чай, варенье и три печеньки. Когда машина скорой помощи двинулась, увозя скрученную смирительной рубашкой, поющую: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг», Алевтину Петровну, Лиза посмотрела на печеньки. Улыбнувшись, взяла одну из трёх, повертела в руке и со словами: «Одна есть», сломала пополам.

День клонился к вечеру, весенний воздух начал остывать и любители сплетен, обсуждавшие сегодняшнее происшествие, разбрелись по домам. Притихли и птицы, словно они тоже принимали участие в обсуждении сплетен, но теперь, когда разошлись люди и им тоже не, о чем стало щебетать. Но это только сегодня, но ведь будет завтра и послезавтра, да, и в последующие дни история о том, как сходят с ума бывшие партийные работники будет обсуждаться на досуге. И будет обрастать новыми фактами и подробностями, которых и в помине не было. Как снежный ком, катящийся с горы, эта история будет обрастать словами, действиями, участниками, пока не разобьётся о новую сенсацию, о которой можно будет поговорить.

Лиза сидела возле окна, смотрела в темнеющее небо и считала появляющиеся в нём звёзды. Она испытывала моральное удовлетворение, хотя сейчас оно было менее эмоциональным, слегка остывшим. В первые минуты, когда она увидела, как машина скорой помощи увозит соседку в смирительной рубашке, девушка готова была прыгать от переполнявших её эмоций. Настолько сильны были её переживания, что она, не до конца осознавая, что и зачем делает, подошла к углу и глядя на плесень, сказала на распев: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!» Как будто в ответ на благодарность девушки, произошло нечто необычное, странность. Небольшой участок стены, покрытый плесенью, вдруг набух, зацвёл и осыпался мелкой пылью на полку, что стояла в том углу, у стены. И Лиза знала, что нужно делать, какое-то внутреннее чувство подсказало девушке дальнейшие действия. Она достала из комода носовой платок, аккуратно, ладошкой смела в него плесневую пыль и так же аккуратно, с некоторым благоговением, свернула его.

«Теперь, где бы я ни была, ты будешь рядом», – подумала Лизавета.

За окном зажигались огни города, в небе стало ещё больше звёзд, Лиза вновь сидела у окна и строила планы. Коварные планы мести. Она вспомнила, как сидела в кабинке туалета, в университете, вспомнила, что говорила Хворостова и какие чувства испытывала она сама в этот момент. Ложь Хворостовой стоила Лизе дорого. Позор, сплетни, унижение и насмешки, и, как следствие расставание с университетом. Расставание с мечтой.

Что ж, – подумала Лиза, – на ложь я отвечу ложью. Только моя ложь будет более изощрённой и более наглядной, а не просто слова.

Для воплощения плана, что сформировался в её голове, Лизе нужна была информация. Нужно было знать где находится Софья в определённое время.

– Нужно попасть в университет и желательно не заметно, не привлекая к себе внимания, – сказала сама себе Лиза. Встала со стула и начала ходить по комнате, продолжая озвучивать свои мысли вслух. Остановилась перед зеркалом и глядя на своё отражение, горько усмехнулась.

– Ха, не заметно! С моей-то внешностью. Тут надо быть не белой вороной, а серой мышкой. Таким человеком, который всегда, за редким исключением, находится среди всех, но его никто не замечает и потом, даже не могут вспомнить; ни как его зовут, ни как он выглядит. Такие люди есть в каждом коллективе, организации, они всегда среди нас, только о них никто не помнит, их попросту не замечают. Такой человек-фантом.

Продолжая смотреть в зеркало, Лиза всё так же вслух перебирала возможные варианты,

– Может волосы перекрасить или парик надеть, очки, побольше тонального крема… А рост? А фигура? Голос? – задавала себе неутешительные вопросы девушка.

Но, тут отражение в зеркале подмигнуло ей и стало меняться. Белые, кучерявые волосы на её голове стали соломенного цвета, короче и с зачёсом на бок. Плечи стали шире, руки длиннее, увеличился рост. На щеках образовался лёгкий пушок бороды, под носом еле заметные усики, а на носу пара веснушек и очки. Из зеркала на Лизу смотрел мальчик, молодой человек, как раз из той «породы», которых не запоминают, тот самый человек-фантом. Причём Лиза видела и себя, но как бы в оболочке из другого человека. Как-будто оболочка была надета на неё. Девушка подняла одну руку, другую – отражение повторило её движение. Сделала шаг вправо, шаг влево – отражение тоже. Улыбнулась – молодой парень в зеркале улыбнулся в ответ, обнаружив при этом отсутствие верхнего, переднего зуба. Удивительно, но Лиза не то, что не испугалась, она даже не удивилась. Она познавала новые возможности плесени.

– Хорошо, сказала Лиза, – всё ещё глядя на своё отражение внутри другого отражения. Говорила она вроде как с отражением или сама с собой, но прекрасно понимала к кому на самом деле обращается.

– Хорошо, в универ я попаду неузнанной, выясню интересующую информацию… А дальше?

Отражение заморгало как голограмма и стало меняться. Буквально через минуту Лиза увидела в зеркале Софью Хворостову и себя внутри неё. И как поняла девушка, так могла видеть только она, все остальные могли лицезреть только внешнюю оболочку.

– Хорошо! Здорово! – выдохнула Лиза. Осталось только совместить объект с декорациями.

Повинуясь какому-то внутреннему чувству, импульсу, девушка нащупала в кармане халата, платочек с плесневой пылью, слегка сжала его и прикрыла глаза. Открыв глаза, она увидела в зеркале как сменяют друг друга, как будто в ускоренной перемотке кадры из немого кино. Вот она, конечно, в образе Хворостовой, идёт по улице в обнимку с каким-то парнем. А вот, Хворостова сидит на коленях у толстого, лысеющего мужчины, обнимая его и смеясь. Вот она выглядывает из окна, дорогой машины и машет кому-то рукой, а в машине, вместе с ней трое мужчин, пожирающих её глазами.

– Я всё поняла! – восхищённо, на выдохе, не сказала, а выдохнула Лиза. – Вот завтра и начнём.

Заснула Лиза с блаженной улыбкой в предвкушении сладкой мести. Снилась ей всё та же бездна, и чёрные ленты, поднимающиеся из глубин. Лент становилось всё больше, и они заполняли собой всё вокруг. Чёрные ленты, уже устилали всю видимою, до горизонта землю, тянулись вверх, словно хотели закрыть своей чернотой, синеву неба. Сны про бездну с чёрными лентами снились Лизавете каждый день, но только в этот период её жизни. Ни до «пробуждения» плесени, ни после того, как эта эпопея закончилась, сны Лизе не снились, за редким исключением.

Настало утро. Лиза проснулась очень возбуждённой. Адреналин зашкаливал, в венах как будто текла не кровь, а раскалённая лава, заставляя пульсировать все видимые жилки. Лиза пребывала в предвкушении. Девушке казалось, что ей предстоит принять участие в театральном действе, костюмы готовы, роли распределены, жертва назначена. А главным действующим лицом будет именно она, хоть и под разными личинами. Выполнив стандартный, каждодневный «ритуал» – туалет, умывание и т.д., Лиза неспешно позавтракала. Времени у неё было предостаточно. Университет совсем рядом, а ей и нужно оказаться там незадолго до перерыва, когда студенты находятся на парах, в аудиториях, а фойе и коридоры пусты. Вымыв посуду, переодевшись, девушка встала перед зеркалом и стала перевоплощаться, или переодеваться в молодого человека, или становиться Леонидом, Лёней. Так она решила назвать этого персонажа. Волосы на её голове уже сменили цвет и причёску, уже появились на носу веснушки и очки, как вдруг девушка остановила этот процесс.

Если я в таком виде, в виде Лёни выйду из своей квартиры или даже из подъезда, и кто-нибудь из соседей увидит… нет, не стоит рисковать, – подумала Лиза. Сделаю это где-нибудь поблизости от университета, – решила она и погладила платочек, в котором была завёрнута плесневая пыль. Потом аккуратно, стараясь не помять его, положила в карман. По дороге до университета не встретила ни одного знакомого лица, ну и хорошо. А незнакомые встречные её сейчас не волновали, как и их изумлённые, удивлённые, насмешливые взгляды. Не доходя до университета метров сто, Лиза увидела четыре кабинки уличных туалетов.

Здорово! – подумала она. Закрылась в одной из них, но не прошло и пяти минут, из этой самой кабинки вышел Лёня. Молодой человек оглядел себя со всех сторон, удовлетворённо хмыкнул, поправил очки, улыбнулся, демонстрируя отсутствие зуба и направился в здание университета. В фойе университета стояла тишина и не удивительно, учебный год подходил к концу, и студенты усиленно готовились к сдаче сессии, никому не хотелось иметь «хвосты». Лиза, озираясь вокруг, глядя сквозь очки, глазами Лёни испытывала ностальгию. Но лишь краткое мгновение. Она вернулась, вернулась инкогнито для выполнения чётко поставленной цели отомстить.

«Прям, граф Монте Кристо», – мелькнула мысль в её голове.

Вот, вот должен был начаться перерыв и Лёне нужно смешаться с общей массой учащихся и слушать, нужна информация. Информация о Софье Хворостовой, где она; что планирует делать; что говорит; с кем дружит. Нужно, по возможности, оказаться около неё или возле её друзей и знакомых и слушать, слушать. Ведь для дальнейших действий, Лиза должна точно знать где находится объект её мести. Не хватало ещё чтобы эта Хворостова, столкнулась лицом к лицу с собой….

Во время перерыва Лёня-Лиза подходил то к одной, то к другой группе студентов, стоял рядом, слушал. Если на него обращали внимание, он улыбался, иногда говорил: «Привет» и о нём тут же забывали. Лиза радовалась удачно подобранному «костюму». Лёня был идеальным человеком-фантомом, идеальной серой мышкой. На него не обращали внимания, не реагировали, он никого не интересовал. То, что и было нужно. Внимание же Лизы, находящейся «внутри» Лёни привлекла группа девушек, среди которых была близкая подруга Хворостовой, и, там же были две или три девушки, которые занимались с ней в секции волейбола. Лёня не спеша подошёл поближе, встал, облокотившись о колонну и достал лист бумаги, делая вид, что читает. Здесь, Лиза услышала нужную информация, причём очень для неё благоприятную. Первое – Софья Хворостова сегодня отсутствовала в университете, у неё начались дни, которые периодически случаются в жизни каждой женщины, просто, не вдаваясь в подробности, в этот раз они сопровождались сильными болезненными ощущениями. Такое порой случается. Второе – сегодня вечером состоится очередная тренировка юных волейболисток и Софьи, по уже известным причинам на этой тренировке не будет.

«Этот шанс я не упущу», – твёрдо решила Лиза.

Информация получена и можно было со спокойной душой оставить студентов с их заботами и заняться своими.

Зал, где проводились тренировки университетской команды по волейболу, находился в отдельном корпусе. Он был довольно-таки вместительным, но имел одну особенность. Войти в него можно было через любую из пяти дверей, войдя в любую из них человек оказывался как бы на смотровой площадке, огороженной парапетом. Зрительные места находились ниже, ну а в самом низу располагалась площадка, с натянутой сеткой и ограничительными линиями. К площадке и к местам для зрителей вело несколько лестниц.

Тренировка была в самом разгаре, несколько девушек скакали через скакалки, другие перепасовывались и отрабатывали падения, кто-то оттачивал подачи. Тренер ходил, смотрел, что-то подсказывал. Все были увлечены тренировочным процессом. Мячи скакали, летали, ударяясь об пол и стены, подошвы издавали характерный звук от трения об доски пола, иногда слышался смех или вздох разочарования, порой проклятия. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все замерли, когда, откуда-то сверху послышался голос, только парочка мячей, по инерции, продолжали скакать по полу.

– Слышь, тренер! – сказал голос, который узнали все присутствующие на тренировке.

Подняв головы все увидели на верху у парапета Хворостову Софью, которая отсутствовала на тренировке, казалось бы, по объективным причинам. Но вот, она здесь, в юбке много выше колен и топе, который больше походил на какую-то рваную тряпку и почти ничего собой не прикрывал. В руке Софья держала открытую бутылку пива.

Слышь, тренер! – снова, громко сказала Хворостова и приложилась к горлышку бутылки. Лиза, а это конечно же была она в образе объекта своей мести, никогда не пила алкоголь, но решила, что всё должно быть правдоподобно. Хотя и сейчас она не стала пить пиво, только сделала вид, что пьёт. Когда она задрала вверх бутылку, пиво конечно же полилось ей в рот, но возвращая бутылку в исходное положение она выплюнула его обратно. При это её чуть не стошнило. Совладав с рвотным рефлексом, встав в вызывающую позу, глядя вниз на застывших в недоумении людей, продолжила. Выражаться при это старалась вульгарнее.

– Короче, мне надоело скакать за этим мячом. – вновь приложилась к бутылке. – Я больше не буду отбивать ладони и пальцы об этот круглый, кожаный колобок. И, да, тренер, ты больше не будешь пялиться на мою молоденькую, упругую, аппетитную попку.

Сделав вид, что вновь отпивает пиво, Лиза в «оболочке» Ховорстовой Софьи развернулась и покачиваясь, как будто выпила не одну бутылку пива, активно раскачивая бёдрами, направилась к выходу.

Позднее, долго и безуспешно пыталась настоящая Хворостова убедить двух своих подруг, пришедших к ней после рано закончившейся тренировки, что она весь день сидела дома. Не смогла. Они видели её своими глазами, что она вытворяла и слышали своими ушами, что она говорила. Против Софьи играл ещё тот факт, что от неё пахло спиртным. В этот день она никуда не собиралась, сидела дома и позволила себе пару бокалов вина. Ну, а подруги-то видели, как она, как минимум пару-тройку раз, приложилась к бутылке пива… Софья ещё порывалась позвонить тренеру или прийти завтра на тренировку и всё объяснить, доказать свою невиновность. Но подруги в один голос убеждали её не делать этого.

– Не вздумай даже, Сонь, ты бы видела его лицо… да, он тебя готов был порвать… и кстати, завтра тренировки не будет… вообще, теперь неизвестно, когда следующая… да, он отменил все тренировки, пока… сказал, что объявит, когда будет… – по очереди тараторили подруги.

Хворостова была порядком раздражена и тут ещё одна из подруг подлила масла в огонь.

– Сонь, – сказала подруга, – а, дай мне, пожалуйста, тот отпадный топик, ну, в котором ты сегодня на тренировку приходила. Он такой… такой сексуальный… такой развратный… У меня на днях родители уезжают на пару дней и ко мне придёт Серёжа. – Закатив глаза, представляя, как это будет, выдохнула, – ему точно понравится!

– Какой топик? Какая тренировка? – взорвалась Софья. – Вы с ума спрыгнули что ли?

Но подруги только переглянулись и глупо заулыбались.

В конце концов, видя, что подруги ей не верят, Хворостова психанула и выгнала их из своего дома.

Лиза же сидела дома, в удобном кресле, которое поставила напротив угла с плесенью, и пила свой любимый чай с вареньем, и наслаждалась обожаемым ею сыром. Взглянув на плесень, она подмигнула и сказала: это ещё цветочки, мы ещё наломаем хворосту, – и улыбнулась. Точки плесени слегка поблекли и стали прежними. Чёрные ленты в её душе медленно скользили, казалось, в каком-то причудливом танце, шелестя и одаривая девушку непередаваемыми ощущениями.

Земля слухами полнится! Сарафанное радио работает без сбоев и помех, передавая слухи и сплетни, «строго по секрету», с обязательным условием: «только никому». Ха! Чем секретнее слух, тем сильнее чешется язык скорее рассказать о нём, пусть даже первому встречному. Сплетни, обрастая всё новыми подробностями, передаются от человека к человеку, словно вирусы, воздушно-капельным путём. Воздушным – потому что при помощи звука; капельным – потому что некоторые с таким упоением распространяют сплетни, что аж брызжут слюной, порой ядовитой. Вот и о том, что вытворяла на тренировке Хворостова Софья, уже на следующий день шепталось, наверное, пол университета. Лёня, который на самом деле был Лизой, с удовольствием слушал подробности о скандале между Хворостовой и тренером, подробности, из которых, некоторых не было и в помине. Но нужно было усугубить, закрутить гайки покрепче, выжать все соки, выбить почву из-под ног, сжечь мосты. Ведь Софья ещё держалась, рьяно доказывая, что это какая-то нелепица, ошибка, чья-то злая шутка и она тут абсолютно ни причём. Лиза в «костюме» Лёни, улыбаясь, наблюдала как Хворостова, раскрасневшись и чуть не переходя на крик, пыталась доказать свою невиновность группе студентов.

Побудь-ка в моей шкуре, – думала Лизавета. Ты оболгала меня используя только слова, лживые слова, а я имею возможность, благодаря «моей» плесени, унизить тебя наглядно. И многие увидят тебя во всей красе, и тут уж никакие оправдания, Софочка, тебе не помогут. Потому что в ответ на твои оправдания, ты будешь слышать: «Да, я своими глазами видел или видела!»

А Лёня отлично справлялся со своей обязанностью добывать информацию. Благодаря неприметной, не запоминающейся внешности он беспрепятственно передвигался по университету, периодически останавливаясь послушать о чём говорит та или иная группа студентов или, даже преподавателей. На него не обращали внимания, как будто его не существовало. Лизавете только того и нужно было. Конечно, были разговоры «пустые», потому как не касались интересующей её темы. Но Лёня терпеливо слушал и был вознаграждён за своё терпение. Он выяснил, что, оказывается Лиза была не единственной, кто пострадал от ложных сплетен, которые распространяла Хворостова. Маша Гриднева, она училась на первом курсе, точнее, заканчивала его. При поступлении в университет, Маша почти сразу записалась в секцию волейбола, потому что занималась им ещё в школе, да и любила она этот вид спорта. Причём у неё были довольно-таки хорошие результаты. По крайней мере лучше, чем у Хворостовой, которая занималась там же. Тренер часто хвалил Машу, в отличие от Софьи, которой, напротив чаще делал замечания. А Хворостова, она очень честолюбива и не любит быть на вторых ролях. Ну, она и пустила слух, как и в случае с Лизой, что Маша Гриднева по уши влюблена в тренера и не даёт ему проходу. Мол она и под его окнами бродит, и письма с записками шлёт, и пишет стихи о своей любви, и отправила тренеру откровенные фото, и, даже угрожала покончить с собой если тот не ответит ей взаимностью. Когда слухи дошли до тренера, он попросил Гридневу прекратить посещать тренировки. Не хотел быть скомпрометированным. Просто, тренер был самых честных правил… Для Маши Гридневой это был удар, ей нравился волейбол, а тренер, вообще-то был не в её вкусе. Но как остановить сплетни? И ни объяснения, ни обещания, ни слёзы не помогли Гридневой. Ведь слухи и сплетни, даже без подтверждённых фактов, бросали тень на репутацию тренера. А ему это надо? Репутацией тренер дорожил.

Лизавета решила воспользоваться этим обстоятельством. Дождавшись окончания занятий, она с помощью своего «волшебного» платочка с плесневой пылью приняла облик скромной девушки, на удивление похожий на Лёню. На её счастье, Маша Гриднева вышла из университета одна. Лиза подошла к ней, представилась своим настоящим именем и заинтриговав, сказав, что у них есть нечто общее, предложила посидеть в кафе, пообщаться. За столиком в кафе, попивая чай, Лиза рассказывала новой знакомой, придуманную ею же историю. О том, как она со школы увлеклась волейболом, как стала заниматься им в университете, как стала добиваться хороших результатов, как хвалил её тренер. Но кто-то пустил омерзительный слух о ней, в котором, конечно же, не было ни слова правды. Рассказала, как ей пришлось бросить секцию, как было больно и гадко на душе. По сути, Лиза пересказала Маше Гридневой её же историю, только чуть изменённую и примеренную на себя. В этом и был расчёт. Во-первых – напомнить о том, что со временем могло забыться, так сказать, наступить на мозоль, напомнить о былой боли, разбередить старые раны. Во-вторых – дать понять, что она не одинока в своих переживаниях, что есть тот, кто может её понять, потому что пережил нечто подобное, почти то же самое. Привести к осознанию того, что Хворостова, по сути, есть зло, которое обязательно должно быть наказано. И в-третьих – всколыхнув прошлое, возбудить в девушке жажду мести. Тем более, уверяла Лиза, ничего особенного, непристойного и морально недопустимого Маше делать не придётся. По плану Лизы, Маша должна была прийти в определённое время, в определённое место и просто пофоткать одну известную им обеим особу. Так же, она заверила Машу, что назначенные время и место будут точными и ей не придётся понапрасну тратить своё время.

– У меня есть шикарный осведомитель, – сказала Лизавета.

По выражению лица Маши Гридневой было понятно, что она почти согласна, но было видно и то, что ещё остались некоторые сомнения. А может быть, лишь тень сомнений.

– А, что, если Софья увидит, как я её фотографирую? – спросила Маша.

«Ах, вот, что её беспокоит», – подумала Лиза и ответила.

– Знаешь, даю тебе гарантию, не увидит, но если даже и увидит, даже если будет смотреть на тебя в упор, на тебе это никак не отразится.

Лиза говорила это так убедительно, что жалкий редут сомнений пал под натиском желания отомстить. Но всё же Маша не дала согласия сразу, тут же за столиком в кафе. Она обещала подумать. Девушки обменялись номерами телефонов и разошлись. Но в тот же вечер Маша позвонила и дала своё согласие. И в жизни Хворостовой Софьи наступила безотрадная пора.

Происходило примерно следующее. Лёня, слонялся по фойе и коридорам университета прислушиваясь, к разговорам. Особенно он внимательно слушал там, где речь шла о Хворостовой, либо она сама была участницей беседы. Ему было важно уловить в разговорах планы или намерения двух параллельных событий, в одном из них Хворостова должна была принимать непосредственное участие. События эти должны были произойти в один и тот же день, примерно в одно время, для того чтобы, пока настоящая Софья находилась бы в одном месте, Лиза в другом, не опасалась бы, что столкнётся с ней лицом к лицу. Лиза помнила, что параллельные прямые не пересекаются и потому, в параллельных событиях не может принимать участие один и тот же человек.

Ха, для всего человечества является аксиомой то, что один человек не может находиться в двух местах одновременно, – злорадно думала Лиза, – для всего человечества, но не для меня.

Один раз Лёня услышал, что через день Софья Хворостова идёт в театр с родителями, и буквально минут через двадцать пять, он услышал о планах группы студентов провести тот же вечер на «Веранде». Тёплая погода, кафе по открытым небом, хорошая копания из десяти-пятнадцати человек, еда и общение – красота. Лиза позвонила Гридневой, назвала место и время.

В назначенный вечер, пока Софья с грустью и тоской (ну, не любила она театр) досматривала первый акт, трёх актового спектакля, Маша Гриднева прохаживалась возле кафе «Веранда», готовая в любой момент начать фотографировать. Группа студентов весело проводила время в самом кафе, соединив, с согласия администрации, несколько столиков в один большой. Лиза находилась метрах в пятистах от кафе и сжимая в руке заветный платочек, готовилась сыграть в своей постановке главную роль, роль Хворостовой. Она немного волновалась, хоть это был и не дебют. Она уже играла эту роль и по её, личному мнению, довольно, не плохо. Оглядевшись по сторонам и никого не обнаружив поблизости, девушка решила – пора. Метаморфоза или перевоплощение, как всегда, произошло безболезненно. Вот только что, среди небольшой рощицы, что окружала парковую зону, стояла щуплая девушка похожая скорее на подростка, не высокого роста, с худыми руками и плечами, грудь только-только обозначилась. Главной отличительной чертой девушки была бледная, почти прозрачная кожа и абсолютно белые брови, ресницы и волосы на голове. Так она выглядела минуту назад и если бы кто-нибудь видел её, то сильно бы удивился, потому что на том же самом месте, вдруг оказалась совершенно другая девушка. Существенно выше ростом, поджарая, было видно, что спорт ей не чужд, каштановые волосы собраны в хвост, на щеках играет лёгкий румянец и грудь, грудь на два размера больше! «Новая» девушка оглядела себя с ног до головы, посмотрелась в маленькое зеркальце, удовлетворённо подмигнула своему отражению и тоже посмотрела по сторонам. Никого рядом не было, никто не пялился на неё удивлённо.