Читать книгу: «Хуадад-Сьюрэс. Я читатель – я так вижу», страница 7

8

Дэмин Ганжо Юрбен си Лафаэджо обычно давал по два бала за декаду. Еще в декаду он в среднем вмещал от одного до трех званых вечеров. Среди господ, знакомых с Ганжо, ходила шутка, что на территории его усадьбы построены отдельные особняки для лучших церемониймейстеров. Многочисленные друзья и бессчетные приятели дэмина, пользуясь чужим гостеприимством и щедростью, часто устраивали в его имении личные торжества, которые тот с удовольствием организовывал.

Но ни к одному из мероприятий Ганжо не относился так трепетно, как к Празднику Времени Года. И каждый раз землевладелец словно стремился превзойти самого себя.

На последний День Зимы на каждом балконе пятиэтажного особняка красовались искусные статуи изо льда, изображающие моменты из жизни Великих, а также устраивались гонки на санях – но только для прекрасных дам, – и победительница получила ожерелье, словно из снежинок сплетенное их трех сотен бриллиантов.

На День Весны родовая усадьба дэмина встретила гостей цветниками, в которых поражающие красотой бутоны не просто раскрылись в неподходящее для них время года, но и сложились в знаменитые полотна. А в танцевальном зале оркестром дирижировал столь талантливый эл-литянский композитор, что все приглашенные, даже самые равнодушные к музыке, получили немыслимое удовольствие. Также устраивался аукцион за последний танец с теми барышнями, у которых это был первый выход в свет. Хозяину не удалось забрать себе все три танца, но ставки он всегда поднимал очень захватывающе, включая в торг свои минэрии. Никто не мог и подумать, что девицы принесут своим семьям настоящие земельные наделы, что, без сомнения, подняло их шансы на более выгодное замужество.

День Лета проходил, что ожидаемо, весьма роскошно. Все столики из гостевых залов были перенесены в сад, ставший еще прекраснее со Дня Весны. Многие дамы с их украшенными цветами шляпками и барышни с вплетенными в волосы соцветиями с сожалением отмечали, что заказанные из дальних мест для украшения редкие бутоны спокойно росли во владениях дэмина. К их счастью, праздник располагал к прогулкам – было много извитых дорожек, ведущих к самым разным сюрпризам: беседкам с музыкантами, искусным трюкачам-заклинателям, фонтанам-шутихам, а порой и к столикам с чудными заостровными яствами. Это позволяло гостьям избегать гармонирующих с ними клумб.

В начале торжества, в связи с переносом на улицу привычных частым гостям мест отдыха, ощущалась определенная неловкость. На балы Ганжо всегда приглашались не только землевладельцы, но и неблагородные люди, занимающие высокие должности в дэминиях самого Ганжо и Евсо Второго, – и все гости прекрасно знали, в какой части какого из залов должны находиться. Ведь негоже супруге кэнга веселиться рядом с дэминьей. За исключением бала-маскарада, разумеется. Но со временем отличная солнечная погода, дорогие вина и удивительно приготовленные канапе с печенью морского змея – крайне удачный рецепт, благодаря которому горькое жесткое мясо не только стало мягким и терпким, но также сохранило приятную горчинку и свойство приводить к легкой одурманенности, – сделали свое дело. Гости прониклись новым форматом праздника и расслабились, кивая или кланяясь встреченным на прогулках парам и группкам и перекидываясь с ними репликами, невзирая на звания и ранги, а разговоры начали медленно опускаться к грани приличного.

Так, среди мужчин, поначалу вскользь жалующихся друг другу на то, как какая-то облава на юге досадно помешала тем или иным деловым планам, стали проскальзывать суждения, кому стоит называться самой красивой женщиной на балу – Эмилии Ганжоле-дэо или Шанталь Жаннатле-мио. Хотя некоторые из гостей, сосредоточенные на делах куда больше, чем на чужих женах, начали откровенно гоняться за судьей Сишелем или комендантом Норри, требуя сгладить пропускной режим, обыски и «вообще перестать валять дурака с этими южанами».

Гостьи же, в свою очередь, поменяли тему с заказов дорогих шелков и модных в следующем сезоне кружев на пересказ друг другу наиболее чувственных романов и намеков на то, что природная красота не должна быть оправданием сомнительному поведению. В разговорах незамужних барышень и легковерных дам прочное место заняли обсуждения Летана Авория си Персевэйла-акве – стия воды, жившего в Хуадад-Сьюрэс, но уже более двух месяцев находящегося в отъезде, и герцога Оргафа Альдэйвэйера-гридо – стия земли и почетного вавстравийского гостя на этом Дне Лета.

И, разумеется, среди представителей обоих полов если и заходила речь о маланийцах Правителя, никак не обходилось без упоминания Евсо Третьего-мио и его мерзких выходок.

Когда кавалер, мин Пруссо Назэр си Обен, подвел под локоть подарившую ему танец даму, минью Марчию Раинэрли си Хамелет, к месту, с которого взял ее, благородные женщины тут же прервали свое щебетание. Пока мужчина усаживал свою госпожу в искусно плетенное кресло с высокой спинкой, интересовался, может ли он быть ей чем-то полезен, и, получив свободу, касался губами элегантной белой перчатки на прощанье, за ним пристально наблюдали. Ни от одной из аристократок не утаилось его тяжелое сбивчивое дыхание, взмокший лоб и красное лицо.

– Никогда бы не подумала, что господин Пруссо-мио с его комплекцией сможет отплясать столь лихо и умело, – задумчиво отметила минья Марчия, когда ее кавалер исчез внутри особняка.

Кто-то из молоденьких девушек хихикнул, а обмахивающаяся веером минья Абелия Чарлотла си Юдэс едва заметно поджала губы: ей не понравилась брошенная знакомой фраза, бывшая на грани приличия. С другой стороны, ни для кого не было секретом, что отношения Пруссо и Марчии уже давно перешли за эту грань.

«Вот уж парочка. Вдовушка и вдовец. Стоят друг друга. Что одна – поехала к умирающему дядюшке, надеясь урвать кусок побольше за деланую заботу, что другой – просто плюет в лицо всем заповедям цивилизованного общества и идеям гуманности, активно наживаясь на недолюдях. Постыдились бы, оба!»

– А ведь господин Пруссо-мио еще и наверняка развлекал вас беседой, – мягко улыбнулась Абелия, словно эти мысли принадлежали не ей.

– Вы совершенно правы, дорогая! Видят Боги, ни с более молодыми, ни с менее… хм… упитанными господами мне давно не было так весело танцевать.

– Вы соизволили подарить Пруссо-мио последние три танца? – подала писклявый голос минья Банжамин Валентин си Юдэс, племянница Абелии, и с плохо скрываемой завистью добавила: – Вы даже не раскраснелись.

Это был всего лишь третий выход бедняжки в свет, и она никак не могла освоить с танцмейстером быстрые танцы, путаясь в простейших па при ускорении ритма. То, что ей пришлось отказывать кавалерам ввиду собственного неумения, сильно расстроило девушку. Возможно, если бы ее не приглашали вовсе, юная Банжамин опечалилась бы не так сильно. Но какими бы понятными и вызывающими сочувствие ни были страдания малышки, это не оправдывало того, что она, говоря о мине Пруссо, забыла упомянуть, что тот является господином. Такое допускалось лишь близким людям, говорящем об общем друге. Абелия Чарлотла уже хотела сделать племяннице тихое замечание, но вместо этого лишь поджала губы, вдруг сделав еще один вывод из слов Банжамин. «Три танца! Бесстыжая! Она плясала с Пруссо три танца подряд. Можно подумать, они помолвлены».

– О! Вы с мином Пруссо планируете узаконить отношения? – обратилась к Марчии минья Валери, в чьей голове слова Банжамин вызвали схожий ход мыслей, но то ли природная несообразительность, то ли неизбежно связанная с беременностью рассеянность не позволили ей промолчать.

– Валери Еугенла-мио, – покачала головой Абелия, – что за вольности вы себе позволяете?

– Все в порядке, госпожа Абелия-мио. Не нужно меня защищать, – произнесла Марчия с холодной улыбкой и обратилась к минье Валери: – Ох, честно говоря, дорогая, я вполне довольна своим статусом «-ли». Никто, знаете ли, над душой не стоит, да и переживать не за что.

Банжамин поспешно закрылась веером, чтобы скрыть вытянувшееся лицо. Абелия сохранила на своем беспристрастное выражение, но в мыслях похлопала Марчии. Как тонко она напомнила о том инциденте с изменой! Да еще этим милым дружелюбным тоном.

– А как прошла ваша поездка? Как здоровье дядюшки? – постаралась не остаться в долгу минья Валери Еугенла. Но и так не покидающий лицо из-за жары румянец стал отчетливее.

– О, к счастью, Боги были милостивы и болезнь отступила, – ответила минья с невероятным облегчением в голосе, будто бы и вовсе не рассчитывала, что старик отдаст душу Майру, а жизнь Смерти. – А само путешествие было весьма примечательным. Я встретила преинтереснейшего юношу. Столь безумно влюбленного, сколь и в любви неискушенного. Воистину, такие истории только в полуписных романах и читать!

Абелия питала слабость к любовным романам и была в корне не согласна с Марчией: ведь многие вполне достойные произведения специально перепечатывались вместо ручной переписи для более широкого распространения и хоть какого-то приобщения низших сословий к культуре. И то, что эти книги теперь были напечатаны полуписью, а не написаны полнописью, ни в коем разе не уменьшало достоинства их содержания! Несмотря на всколыхнувший ее жар, Абелия лишь издала тихий смешок, прикрыв ротик веером, как и другие дамы. На балу не место склокам, а вот интересным романтическим рассказам – вполне.

Минья Марчия охотно поделилась с присутствующими дамами историей молодого человека по имени Гаспар, которого она встретила на пустынной дороге. Как звали отца юноши, женщина не запомнила, но знала, что тот был членом младшей торговой гильдии. Молодой человек сбежал из дома вслед за своей возлюбленной, которую родители увезли в другой город. Однако, добравшись туда дорогой полной злоключений, он обнаружил, что клявшаяся в вечной любви и обещавшая его ждать девушка не сдержала своих слов, тут же завладев вниманием не одного, а сразу нескольких кавалеров, коим она совершенно не отказывала в ухаживаниях. С тяжелым сердцем Гаспар не рискнул возвращаться домой, боясь показаться родителям: он пошел записываться в гарнизон Хуадад-Сьюрэс, так как там точно нашлось бы место для добровольца, а город находился достаточно далеко и от родных, и от предательницы. Он был так пылок и упрям, что женщине ничего не оставалось, как разрешить юноше присоединиться к ее эскорту. Она понадеялась в пути убедить его, что лучшим вариантом будет кинуться в ноги матери и отцу, которые наверняка места себе не находили после исчезновения единственного сына.

– Он был очень мил и смышлен. Оказался удивительно приятным собеседником, хотя не особо образованным. В нем присутствовало то природное благородство, которое так редко можно найти у уроженцев юга! К примеру, мальчик очень неплохо говорил. Из уст моего дорогого дядюшки, человека с впечатляющей родословной, этот омерзительный южный акцент резал слух намного сильнее. Компания этого юноши действительно принесла мне много удовольствия. Но, к сожалению, – Марчия вздохнула, – единым наш путь не продержался и декады: юный Гаспар все же решил воротиться домой. Видимо, я оказалась излишне… убедительна.

И хотя минья ни голосом, ни лицом не выдала своего самодовольства, она смогла передать его тем непостижимым мастерством, которое благородные женщины оттачивают годами. Слушательницы стали переглядываться, а потом кое-кто смущенно захихикал. Через несколько секунд рассмеялся весь их уютный кружок.

«Старая прохвостка! – покачала головой Абелия в такт пока еще беззлобным мыслям. – Тебе, без сомнения, удалось поселить смущающие душу чувства в и без того истерзанном сердце мальчика. Вот он и поспешил сбежать, лукавя самому себе, что все его помыслы по-прежнему заняты лишь его возлюбленной. Ты талантливая обольстительница, Марчия, и сама это знаешь. Твой покойный супруг, да подарят Боги Раинэру мало лет в Реке Раскаяния, так и не смог уличить тебя в прелюбодеянии и в конце концов ревность свела его в могилу. Почему же ты теперь играешь с Пруссо, когда можешь заполучить любой более ценный приз?»

– Очень симпатичный мальчик этот Гаспар, – подвела итог рассказчица, когда смех утих. – Надеюсь, с ним все будет хорошо.

9

Поправляя свой новенький камзол, разумеется зеленый – под цвет этого прекрасного перстня с изумрудом, с которым он теперь не расставался ни на мгновение, – Тьер прошел через ворота одного из богатых домов в Центральном квадрате Хуадад-Сьюрэс. Глаза молодого человека тут же забегали по мрамору, розам, фонтану, колоннам и прочим предметам роскоши, которые закрывались забором и живой изгородью от любопытных взоров с улицы. Тьеру не приходилось видеть загородных резиденций знати и уж тем более чьих-то родовых усадеб или замков, поэтому сын писчего и кухарки даже не мог вообразить, насколько городские дома аристократов скромны.

Справившись с первым потрясением и практически физическим спазмом зависти и закрыв рот, молодой человек с деланой уверенностью направился к главному входу. Конечно, имеющаяся у него информация могла дождаться встречи в привычном месте, но нос, теперь имеющий внушительную горбинку, бесящий изгиб влево и донимающий своего хозяина заложенностью и болью, как бы намекал, что проявить излишнюю ответственность после полученного в купальне наказания будет неплохо.

Молодой человек засомневался в своей идее, когда, обойдя фонтан, увидел двух слуг, держащих черного жеребца. Может, Тьер и не отличал желтоглазых, но это животное по кличке то ли Ром, то ли Кхром или Рорм принадлежало маланийцу, с которым Паук часто вел дела. То, что идея была однозначно плохой, сын писчего понял, когда вошел в кабинет и увидел скривившееся при его появлении лицо главаря.

На столе перед Пауком красовалась какая-то старая вытянутая безвкусная ваза, не очень аккуратно сделанная, покрытая окисью и странными письменами. Вокруг нее было рассыпано много крупных золотых монет, вновь вызвавших внутренний спазм у вошедшего. Рядом с мином, опираясь спиной о стену, стоял маланиец, кинувший на молодого человека равнодушный взгляд. А в одном из нескольких кресел сидел Кэол. Тьер вдруг поймал себя на мысли, что никогда не видел Оторву полностью одетым, так как они пересекались только в купальне. Черный с золотом камзол, светло-персиковая рубашка с аккуратными и удивительно чистыми кружевами на манжетах, брошь с крупным обсидианом, поддерживающая платок. Свой новый наряд, да весь облик в целом, – а он принаряжался перед походом в Центральный квадрат – вдруг показался Тьеру крайне нелепым и дешевым.

С удивлением, которому суждено было продержаться не дольше пары секунд, вошедший заметил, как кудрявый красавчик вжался в кресло. А затем слуга захлопнул тяжелые створки двойных дверей снаружи.

– Вы совсем ума лишились?! – заорал Паук. – Это вам что – проходной двор?! У нас есть место. Есть весты, посыльные, беспризорники на худой конец. Какого хрена вы припираетесь ко мне домой?! Это что, сука, такое неотложное дело?! Если бы я хотел, чтобы всякий сброд перся ко мне в дом, я бы строил Акхарову купальню? Ты, вообще, знаешь, кто живет рядом? И что они будут говорить потом?

– Ну, мы не выглядим как сброд, – пискнул было Тьер, но мин ударил кулаком по столу. Звякнули монеты.

– Если свинью нарядить в платье, она останется свиньей, – холодно сказал он почти шепотом.

– Акхар. – Молодой мужчина в зеленом камзоле вдавился спиной в закрытую дверь, будто надеясь провалиться сквозь нее. – Паук, я…

– Не смей обращаться ко мне так в этом доме, – еще тише сказал мужчина, прозванный Пауком.

– Ты велел сразу тебе сообщить, как только я узнаю что-нибудь дельное у чернильников! – голосом полным отчаяния завопил Тьер.

Воцарилась звенящая тишина.

– Сядь. – Паук кивнул на кресло и начал пересчитывать монеты, чем, видимо, занимался, пока его не прервал нежданный и неугодный гость. Не поднимая головы, обратился уже к Кэолу: – Продолжай.

– Я уже все сказал. Это третья девочка со Дня Лета. Так не годится. Если ты не хочешь, чтобы мы ему отказывали, сделай что-нибудь.

– Да. Вопрос щекотливый, – заметил хозяин дома совсем не тем голосом, которым только что орал на вошедшего. – А что я могу? Мелкий Евсо, конечно, тот еще кусок говна… Но ссориться с настолько важным хреном из-за пары избитых шлюх?

К ужасу Тьера, чье сердце все еще галопировало, отзываясь стуком в ушах, Оторва вскочил:

– Значит, ты поссоришься с Матушкой Дайон. Наши девочки не отказывают твоим людям и не обчищают их, да и платим мы исправно, как раз для таких вот ситуаций. Мы понимаем, что не можем просто захлопнуть дверь перед любимым внуком дэмина, но либо ты дашь добро и пара ребят научат его вежливости, либо просто, мать его, поговори с ним. Уладь, как вы, титулованные, это умеете.

Нервно теребя декоративную пуговицу на камзоле, Тьер подумал, что никогда не смог бы так холодно выступать перед с самим Пауком.

– Мне нравится, как ты говоришь, Кэол. – Мин поднял глаза на Оторву. Его голос звучал страшно. – Я прямо слышу угрозу. Что ты едва сдерживаешься, чтобы не сказать «иначе мы». Вот только угрожать вам мне нечем.

Представитель хозяйки борделя молча сел в кресло, уставившись на свои колени, обтянутые персиковыми кюлотами. Вновь повисла тишина, прерываемая только позвякиванием перекладываемых монет. Отсчитав нужное количество, Паук начал сгребать их в кошель.

– Я подумаю, что можно сделать.

– Спасибо. – Кэол встал и поклонился. Но после того, как сделал пару шагов к двери, мин его окликнул:

– Я не говорил, что ты свободен.

Красавчик вернулся на место, а Паук обратился к Тьеру:

– И что ты узнал такого дельного?

– Стервятник, когда пел порядководам, разве что мать родную не заложил, но ни словом не обмолвился о двух ребятах, – быстро начал молодой человек, с отвращением отмечая собственную гнусавость. – Кое-кто из скупщиков упоминал о них, чуть больше сказали другие Крылатые, но сам Стервятник – ни звука. Совсем недавно, когда нарисовалась довольно четкая картинка, даже на прямой вопрос сказал, что не знает таких. Говорит, может кто-то работал от его имени, чтоб получить большее доверие.

– Надо же. У человека есть личные привязанности. – Паук неприятно улыбнулся. – И что?

– Этих двоих еще не нашли, – выпалил сын писчего.

Тьеру показалось, что у него, словно у вальхи, появились за спиной крылья, так как его шеф откинулся в кресле и кивнул уже с дружелюбной улыбкой:

– Что ж, это и правда дельная новость. Ты разнюхал, о ком идет речь?

– Еремия Лортэций. Дрозд. Двадцать два года. Специализируется на аферах в гостиницах и трактирах, а также на проникновении в резиденции, пока в них нет хозяев. Беспризорник, выросший в Стэржеме. В целом весьма известная личность на юге. На груди есть непонятная татуировка на манер этих. – Он стукнул пальцем сбоку от глаза, а потом, сообразив, кинул испуганный взгляд на неподвижного маланийца. Тому вроде происходящее было побоку, и Тьер продолжил: – Рыжий, что мак.

– Видать, из тех семей, что купились льготами для переселенцев в новые провинции, – задумчиво сказал Паук, скорее сам себе. – А второй?

– Всегда работал с Дроздом, с другими Крылатыми не общался. Облапошенные называют его разными именами. Прозвище Стенолаз почему-то.

– Потому что хорош в залезании в окна? – хмыкнул Кэол. Мрачный вид красавчика радовал человека в зеленом, вкушавшего благодушие шефа.

– Это да. Но у Крылатых птичьи прозвища, – парировал он, заметно расслабившись. – Кроме Нетопыря, да подарят ему Боги мало лет в Реке Раскаяния.

– Стенолаз тоже птица, Тьер. – Паук мягко улыбнулся.

– Ого! Вот те раз! – Молодой человек рассмеялся. – Ну да неважно. Значит, Стенолаз совсем малой. Лет пятнадцать-шестнадцать. Работать стал год-два назад и всегда с Еремией. Типичный южанин и по речи, и по внешности. Написано, что часто ходит в красном кафтане. Под вопросом, что на щеке шрам. Видимо, совсем мелкая отметина, вроде как кто-то его замечал, а кто-то нет.

– Прекрасно. – Паук осклабился. – Я уже позаботился о том, чтобы язык Стервятника не помог ни ему, ни другим горластым ублюдкам избежать палача. Будет всем хорошим уроком. Но ведь знаний не бывает мало, так? Было бы неплохо успеть прислать Стервятнику головы этих двух явно дорогих ему ребят, пока он не потерял свою собственную.

Молодой человек в зеленом подобострастно рассмеялся чужой игре слов.

– Доведи до всех, – приказал мин. – Награда за Дрозда и Стенолаза будет весомой. Только если по ошибке или, не приведи Боги, нарочно мне притащат неправильную голову, я буду очень разочарован. Я нахожу важным, чтобы ты подчеркивал эту очевидную мысль. Несмотря на общий накал ситуации и количество нарисовавшихся у нас южан, прощальный подарок Стервятнику не должен привести к бессмысленному кровопролитию. И, – хозяин дома выдержал паузу, – ты проделал хорошую работу, Тьер.

Молодой человек встал и поклонился, очень довольный собой. Он все еще не понимал, почему Кэол так мрачен, ведь его просьба тоже была воспринята довольно благосклонно. Не желая повторять ошибку Оторвы, Тьер снова устроился в кресле, а Паук тем временем переключил свое внимание на маланийца.

– Значит, до следующей Эпохи, Диро. Надеюсь, тебя никто не убьет, – сказал мин, передавая наемнику вздутый кошель.

– Ты увидел, что я переплатил тебе? – вдруг спросил Паук маланийца. Мягко и со странной улыбкой. Тот в ответ усмехнулся искривленным ртом. Тьеру хватало мозгов и чувства самосохранения, чтобы не разглядывать лицо дикаря. Но и слепым, чтобы не замечать огромного ожога, он не был. Омерзительно. Хотя этих ублюдков нанимают не за внешность. – Не убивая. Без серьезных увечий. Но так, как, я знаю, ты хорошо умеешь. Сопроводи моих дорогих гостей до какого-нибудь тихого местечка и научи их больше никогда не приходить ко мне домой.