Читать книгу: «Лето разбитых сердец», страница 5

Глава 10.

Серые глаза

Варя

Мне всегда казалось, что взрослые люди – мудрые, но по факту они просто трусы…

Мама молчала весь завтрак. Потягивала кофе. Хрустела хлопьями как ни в чем не бывало. Слушала новости на «Первом». Единственное, что выдавало ее с головой, – это взгляд. Она упорно прятала его от меня, будто боялась, что я все прочту по ее глазам… А я отгоняла от себя дурные мысли, наивно полагая, что хуже быть просто не могло.

– Уже поела?

Ложка из рук матери выскользнула на пол с характерным звуком, сама же она словно только проснулась от долгой спячки.

– Да, мам. – Поставив чашку на верхнюю полку посудомойки, я сполоснула под краном руки и потянулась за полотенцем. – Мне сегодня нужно раньше.

– Куда? – Мама свела брови с деланым беспокойством.

– В школу. – Я тоже нахмурилась. – Куда еще-то?!

– Так учебный год же закончился. – Приложив ладонь ко лбу, мама взглянула на меня с недоумением.

– С чего бы? – Я опешила.

– Ты сама вчера оценками хвасталась…

– Не хвасталась! – Я бросила полотенце на стол. – Просто рассказала! Будто ты не знаешь, что многие заранее выводят. Нам вообще-то еще два дня учиться, а потом – отработка!

– Странно… – Мама пожала плечами и снова уткнулась взглядом в телевизор. Ну, конечно, события в Эфиопии были в разы важнее меня!

– Странно, что ты не в курсе! – огрызнулась я, вылетая с кухни. – Или вы с Володенькой о работе не разговариваете?

– Варвара! – Мать со стуком опустила чашку на стол. – Вернись!

– Не могу! Опаздываю уже! – проорала уже из своей комнаты.

– Времени половина восьмого. – Спустя минуту мама замерла на пороге моей спальни, как раз в тот момент, когда я выбирала в шкафу, в чем пойти.

– Уроки с восьми сорока – успеешь! – сердито рявкнула она. Ее коробило от моих слов касательно Митькиного отца, меня же – от всех троих, вместе взятых!

– И давно ты выучила мое расписание? – Вытащив клетчатую юбку, я со всей силы захлопнула дверцу шкафа. – Или это личная просьба дяди Вовы?

– Варя, за языком следи! – сердито осадила меня мама и, недолго думая, выхватила юбку из моих рук. – Серая юбка, серая блузка! Варя, это безвкусица!

– Плевать! – Я попыталась дотянуться до вещей, но мама строго покачала головой.

– Надень вельветовую!

Я закатила глаза, но спорить не стала: и правда, опаздывала.

Лучинин, придурок, нашел, когда скинуть изменения в расписании – в шесть утра! Тоже мне староста! Если бы не моя привычка рано вставать, точно бы проспала! Впрочем, я понимала, что Илья издевался надо мной по просьбе Добрынина. Наверняка всем остальным он сообщил эту «замечательную» новость еще вчера.

Наспех одевшись, я пулей вылетела в коридор.

– Мам, ты мои кроссовки не видела? – Я носилась по прихожей, напоминая электровеник. – Сегодня физра – забыла совсем.

– В шкафу в нижнем ящике посмотри. – Мама только сейчас вышла из моей комнаты и грациозной походкой пантеры почти беззвучно приблизилась ко мне. – Сколько тебя учить, дочь, что вещи нужно собирать с вечера, а не вот так вот…

– Ма-а-ам, – отмахнулась я от очередной порции нравоучений и, схватив мешок с обувью, потянулась за рюкзаком.

– Во сколько тебя ждать? – Голос матери дрогнул, но я не придала этому значения.

– Сегодня всего четыре урока. – Я сняла с крючка ключи от дома и закинула рюкзак на плечо. Единственное, что я никак не могла вспомнить – куда сунула мобильный. А потому рыскала взглядом по полкам, как полицейская ищейка, да все тщетно. И ведь помнила, что после завтрака взяла смартфон со стола, потом бросила его на кровать, а дальше – темнота…

– Не это ищешь. – И снова в голосе мамы послышались тревожные нотки. Она протянула мне мой мобильный, а у самой костяшки на пальцах побелели – так неистово она сжимала гаджет.

– Ага, спасибо! – Я без проблем забрала у нее свою пропажу и уже развернулась к выходу, как мама произнесла мне в спину:

– Мы с Володей решили съехаться…

– Что?! – Связка ключей рухнула на пол, а я не спешила ее поднимать.

Заторможенно, словно сонная черепаха, я обернулась. До последнего хотела верить, что ослышалась. Ждала, что мама обратит свое заявление в шутку. Но она молчала. Смотрела себе под ноги, теребила в руках поясок от шелкового халата и не собиралась мне ничего объяснять.

– Он даже жениться на тебе не собирается, мам! – К горлу моментально подступила тошнота. – Да и какой из него муж?! Сидел, жевал, будто век не едал, пока сынок его полоумный тебя грязью поливал.

Я смахнула со щек первые слезы, мысленно возвращаясь в «Фаджоли». С того дурацкого ужина прошло всего три дня – когда все успело так круто измениться?

– Варя! – гаркнула мать, очнувшись от спячки. – Я, кажется, тебя предупреждала!

– Мама! Мамочка! Ну скажи, что ты пошутила! – следом за ключами к моим ногам упал рюкзак и мешок с обувью, а сама я навалилась на косяк.

Снова заладив о моем воспитании, непомерной грубости и своем Володе-ангеле, мама не оставляла попыток достучаться до моей совести. Да только правду говорят: от осины не родятся апельсины – где мне было взять эту самую совесть, если у матери она была на нуле?

Как в тумане, я смотрела на маму и качала головой, все яснее осознавая, что она не шутит. Но как принять эту новость, я не знала.

– Ладно! – Шмыгнув носом, я постаралась взять себя в руки, подняла с пола вещи и даже попыталась найти в этой чертовой новости каплю позитива. – Хочешь с ним съехаться – твое дело, но я останусь здесь!

Мама наконец оторвалась от созерцания плюшевых тапок и посмотрела на меня. Ох, и не понравился мне ее взгляд!

– Что? – Я сработала на опережение. – Я уже взрослая! Могу спокойно жить одна!

– Ты не поняла, Варюш… – Мама как-то грустно улыбнулась, а потом с ходу обрушила на меня ворох своих проблем: – Я никуда не уеду, и тебе не придется жить одной: Володя с Митей сами переедут к нам.

– Только через мой труп! – взвизгнула я, пятясь от матери, как от чумной. – Никогда! Ни за что! Я сбегу! К отцу перееду! Я с этими придурочными в одной квартире жить не буду!

– Да послушай меня, дочь! – вспыхнула мама и смело шагнула ко мне. – Я все понимаю, ты не ожидала. И чувства твои мне не безразличны, но поверь…

Она попыталась меня обнять, а я дернулась в ее руках, задрожала, а потом со всех ног бросилась прочь.

– Прости, – прохрипела я на ходу. – Мне нужно в школу!

– Варя! Вернись немедленно! Мы не договорили! – Голос мамы эхом отлетал от стен подъезда и жгучими пощечинами опалял мои щеки. Но я так и не остановилась…

Позабыв о лифте, я по лестничным пролетам бежала вниз. Глотая слезы, неслась по дворам, не разбирая дороги. Не могла толком различить цвет светофора на перекрестке. Загнанным зверьком я чудом влетела в школу и сразу кинулась к кабинету биологии. Разумеется, я опоздала… Урок начался минут пять назад, а потому в коридоре никого было, зато у меня появилась возможность немного успокоиться.

Короткий вдох… Длинный выдох… Я одернула проклятую юбку и, заправив прядь волос за ухо, решительно подошла к кабинету. Я все еще была на взводе: сердце безжалостно билось о ребра, кончики пальцев отчаянно подрагивали, да и слезы только-только начали подсыхать.

Я постучалась, потом – еще раз и еще. Ответа не последовало. Я дернула ручку двери, но кабинет был заперт.

– Привет, Скворцова! – раздался за спиной знакомый насмешливый голос. – Не будет сегодня биологии, и русичка, оказывается, заболела – только физра и классный час.

– А где все?

– Спят, наверно…

– Но… Лучинин написал…

– А ты и поверила? – Едкий смех разлетелся по коридору.

– А ты? – Я резко развернулась. – Ты тогда что здесь делаешь?

– Тебя жду, Варя!

Рябова спрыгнула с подоконника и, закинув рюкзак на плечо, подошла ко мне.

– Ну, чего так смотришь, Скворцова? – улыбнулась она. – Это Илюха просил тебя дождаться. Он нам с тобой по ошибке сообщения скинул, представляешь?

– Как это?

– Я сама толком ничего не поняла. Лучинин спросонья какую-то лабуду нёс: сначала поставили биологию, потом отменили… Короче, уже не важно.

– Дурдом! – возмутилась я. – И что теперь? До физры полтора часа…

– Ты домой можешь вернуться, – безрадостно вздохнула Таня. – А мне смысла нет: пока я четырнадцатого дождусь – уже обратно ехать…

– Точно, я и забыла, что ты далеко живешь… Я бы тебя к себе позвала, да сама утром с матерью разругалась – не хочу возвращаться.

– Может, тогда в столовой посидим? – немного оживилась Таня. – А то я так боялась опоздать, что не позавтракала.

Делать было нечего, и я согласилась. Ощущая небольшую неловкость, вместе с Рябовой спустилась к буфету, но тот был еще закрыт. До начала работы столовой оставалось минут двадцать, и мы решили скоротать время в школьном холле. Устроившись поудобнее на деревянных креслах за раскидистым фикусом, какое-то время сыпали дежурными фразами, в надежде поддержать разговор, но безуспешно. Мы с Таней никогда не были близкими подругами – так, соседки по парте, а потому и болтать по душам нам было весьма непривычно. И все же, слово за слово, мы не заметили, как пролетело время.

– А ты чего? На одном чае? – Рябова недоуменно посмотрела на меня, когда мы всё же оккупировали столовую. В отличие от моего поднос Тани ломился от еды.

– Я не голодная, – натянуто улыбнулась и отвернулась к окну.

Жевать булочки рядом с Рябовой было стыдно. Стройная, высокая, Таня, казалось, могла есть все что угодно и сколько угодно и при этом всегда оставаться в форме. Я же ощущала себя рядом с ней истинным колобком.

– Это все из-за Добрынина, да? – сердито насупилась она и, прежде чем приступить к завтраку, закатала рукава зеленой толстовки.

Я не ответила, точнее, просто не успела.

– Слушай ты его больше, Варь! – тут же вспыхнула Рябова. – Митька тебя задирает на пустом месте, а ты и ведешься! Никакая ты не толстая, даже не думай!

Таня рассмеялась и схватила с подноса плетёнку с маком. Правда, повертев ее в руках, бросила сдобу обратно.

– Ты просто невысокая, и волосы у тебя пышные очень, – произнесла она чуть тише.

Улыбка уже не согревала своим теплом ее губы, и между нами снова выросла стена из неловкости и недосказанности.

– И вообще, – продолжила Рябова, теребя бумажную салфетку, – ты красивая.

Я усмехнулась, а Таня замотала головой, словно хотела мне что-то сказать, но никак не могла набраться смелости.

– Я серьезно, – вымолвила она неловко. – Была бы ты дурнушкой, Камышов бы ни за что на тебя не клюнул…

– Камышов? – вопросительно выдохнула я.

– Ну да, – Рябова смущенно отвела взгляд. – В школе только и слухов, что о тебе с Лёшей.

– Глупости! – Я попыталась отмахнуться от неприятной для меня темы.

Вспоминать о том проклятом вечере в Речном мне совершенно не хотелось, да и иллюзий касательно Лёши я уже не испытывала: прошло… Это в субботу от комплиментов кружилась голова, а щёки краснели от откровенных взглядов. Да вот только дальше шлагбаума наши с Лешим отношения не зашли: Камышов обещал позвонить, а сам даже в школу не пришел…

– Глупости? – переспросила Таня с едва уловимой надеждой в голосе. – Так ты не была у него на днюхе?

– Была, – пробормотала я, припав губами к стакану с несладким чаем.

Объяснять Рябовой, каким ветром меня туда занесло, я, разумеется, не стала: и так слыла главной клоунессой школы.

– И как оно там? – Сделав глоток, Рябова отзеркалила мои действия: судя по всему, ей было неудобно говорить со мной о Лешем и вечеринке, но ее любопытство, как и у всех в нашем классе, просто зашкаливало.

– Да ничего особенного… – Я скучающе закатила глаза. – Больше разговоров… Обычное столпотворение богатеньких сынков…

– Ясно, – нервно сглотнула Рябова и, помолчав немного, продолжила допрос:– А из наших, кто еще был?

– Молотов, из одиннадцатого, ну и богатыри, само собой.

– А из девчонок? Только ты?

– Да, – кивнула на автомате. – Точнее, нет! Там и еще были девушки, просто не из нашей школы…

Таня как-то грустно хмыкнула.

– И все с парнями, да?

– Да, – согласилась я, сопоставив свои воспоминания со словами Тани.

– А знаешь, почему?

Я покачала головой.

– А ты?

– Это, конечно, слухи. – Рябова снова потянулась за булкой и принялась жадно отщипывать от нее по кусочку. – Но вроде как Камышов слово пацанам дал, что если и приведет на пати девочку, то только свою… любимую… Он поэтому девушек сам и не приглашал никогда.

– Да ну, бред! – рассмеялась я. – Ни за что не поверю, что наш Леший романтик!

– И все же… – Таня потупила взор. – А это правда, что Камышов тебя до дома проводил?

– До такси, – поправила я Рябову, краем глаза заметив румянец на ее щеках. Да, наверно, и мои в этот момент пылали огнем. – Темно было…

Позабыв о чае, я принялась пересчитывать ножки у соседнего стула, лишь бы только не выдать при Таньке своего волнения. То, что для Рябовой было простым любопытством, для меня значило чуть больше…

«Варька, даже не мечтай! Где Камышов и где ты!» – мысленно повторяла я, пока память-стерва методично подкидывала в голову ненужные воспоминания: Речное, дождливая ночь, моя рука в Лёшиной ладони… И пусть он просто помогал мне перепрыгнуть через лужу, да и говорил больше о ребятах из класса и даже о той же Рябовой, этот миг глубоко запал в душу.

– А я всегда думала, что тебе Митька нравится. – Голос Тани, в котором слышалась грусть, вывел меня из ступора.

– Что?! Добрынин?! Мне?! – Я попыталась собраться с мыслями, но не успела: за спиной одноклассницы показались Лёша, Илья и Митя.

– Никто мне не нравится! – буркнула я на ходу и тут же перевела внимание на вид за окном.

Я искренне надеялась, что богатыри пройдут мимо. После разговора с Таней я понятия не имела, как вести себя с Лёшей, да и по кривой физиономии моего сводного недобратца было заметно, что рад он меня видеть примерно так же, как и я его. И все же троица затормозила аккурат возле нашего с Рябовой столика. Что ж, лучшая защита – это нападение!

– Доброе утро, Илюша! – ехидно процедила я, выбрав из трех зол наименьшее. – Как тебе спалось, черт рыжий? Ничего не ёкало? Не объяснишь, с какого перепугу ты заставил нас приехать в школу ни свет ни заря?

– Э-ге-ге, Скворцова! – с чего-то расхохотался Лучинин. – Я знал не больше вашего… Просто вы с Танькой у меня в телефонной книге первыми записаны.

– Ну надо же! – Я откинулась на спинку стула, стараясь не смотреть ни на Митю, ни на Лёшу. – И с чего такая честь, Илюша?

– Лучше бы спросила, как это вы так записаны. – Прыснув со смеху, Добрыня бесцеремонно отодвинул стул рядом со мной и сел, вальяжно закинув руки за голову. Следом за первым клоуном к нам без спроса присоединились и два других.

– И как я у тебя записана? – исподлобья взглянув на старосту, спросила Таня. Голос ее звучал хрипловато и тихо, словно она была простужена.

– Да никак, Рябова! – нарочито грубо ответил за друга Камышов и заржал на всю столовую. – Пустое место!

Щёки Тани моментально стали пунцовыми, а сама девчонка вся сжалась, словно Леший прошелся по ее душе не словами, а кулаками.

– Мы вас вообще-то не звали! – взъерепенилась я, пока Рябова прикидывалась овечкой. – Столов мало, что ли? А ну, валите!

– Варь, ну ты чего? Шуток не понимаешь? – вмиг перестав смеяться, повернулся ко мне Леший. – А я вообще-то скучал…

Глупая, стопудово фальшивая фраза, но, произнесенная Лёшкой, она мгновенно выбила почву у меня из-под ног.

– Что? – растерянно переспросила я и впервые за утро позволила себе не таясь взглянуть на Камышова. Правда, тут же обо всем забыла.

– Что с твоим лицом, Лёш? – ахнула, прикрыв ладонью рот. И как я сразу не заметила зеленовато-бордовых разводов у него под глазом и ссадины на щеке?

– Кхе! – хмыкнул не к месту Добрынин и со скучающим видом отвернулся.

– Да так, не бери в голову, Варюш! – обворожительно улыбнулся Леший. – Бандитская пуля!

– Ночью с сервантом поцеловался? – съязвила Таня.

– С сервантом? – с издевкой в голосе произнес Добрыня, продолжая делать вид, что ему все по барабану. – Прости, Рябова! Я все время забываю, что ты живешь с бабкой в прошлом столетии.

– Митя, заткнись! – Я с размаху заехала локтем по тушке Добрынина, но тот даже не шевельнулся.

– Э! Брейк! – заголосил Леший и, навалившись на стол, попытался перехватить мои ладони в свои. – Не злись, Варюш! Тебе не идет! А это… – Он обвел указательным пальцем пострадавшее лицо. – Это я так домой возвращался, после того как посадил тебя в такси. Прикинь, трое на одного – еле отбился! А знаешь, что мне помогло уложить тех уродов на лопатки?

Я покачала головой.

– Ты! – не раздумывая ответил Леший. – Точнее, тот наш поцелуй у шлагбаума…

– Поцелуй? – прошептала, едва размыкая вмиг пересохшие губы. Я хотела сказать, что Камышов что-то перепутал, возможно, ударился головой, ибо я с ним никогда не целовалась, но всё вокруг завертелось слишком быстро…

Сначала из рук Рябовой выскользнул стакан, полный чая. Потом Лучинин, схватив со стола салфетки, подскочил как ужаленный и принялся смахивать цейлонский без сахара со своей белоснежной сорочки. А в довершение всего и Митя прохрипел что-то неразборчиво, но явно грубо.

– Ты прости, Варюш, что не позвонил, как обещал! – Не замечая апокалипсиса вокруг, Леший чуть сильнее сжал мою руку. – Только-только оклемался. И сразу к тебе!

И снова я не успела вставить и слова, как Митя с грохотом отпихнул от себя стол и, взбешенный, вылетел прочь. Следом за ним, раскрасневшаяся и в следах от чая, убежала Рябова, а я хватала ртом воздух, теряясь в бесконечном водовороте серых глаз Камышова, и не знала, что думать.

Глава 11. Вышибалы

Варя

Из ступора меня вывел звонок с урока, громкий, разрывающий своим дребезжанием барабанные перепонки. Я вскочила с места и, что-то ляпнув Леше о физкультуре, побежала прочь. Кончики пальцев подрагивали, в памяти эхом раздавались слова Камышова о поцелуе. Зачем он соврал? Чего хотел добиться?

Теряясь в догадках, я и сама не заметила, как добралась до спортивных раздевалок. Здесь по обыкновению было людно, да и запах в воздухе витал своеобразный. Поморщившись, я отыскала свободное местечко и принялась переодеваться. Правда, мысли то и дело уносили меня далеко, в тот дождливый вечер в Речном. От ненужных воспоминаний горели щёки, а глупая фантазия рисовала сердечки на обрывках моей рассудительности. Я теряла голову, и, черт побери, мне это нравилось…

– Выходим, девочки! Выходим! – Скрипучий голос Насти Воронцовой – главной стервы класса и правой руки физрука – заполнил собой тесное пространство. – Скворцова, ты в юбке стометровку побежишь?

Я вздрогнула: возвращение в реальность оказалось весьма жестким и грубым.

– Да одеваюсь я! – огрызнулась для порядка и поспешила взяться за дело.

Настя же в свойственной ей манере принялась поучать остальных.

– Юль, кофту можешь не брать: в зале будем!

– Ну во-о-от! – недовольно протянула одноклассница. – Пацаны на солнышке загорают, а нам – пылью дышать, как обычно!

– Можно подумать, за окном горный воздух!

– Кольцова, хорош лясы точить! – скомандовала Воронцова. – Выходим!

– Иду-иду! – отмахнулась от нее Маринка.

– Рябова, что с лицом?

– На свое посмотри! – рявкнула в ответ Таня, а я не удержалась и усмехнулась: командирские нотки в голосе Воронцовой бесили не меня одну.

– Зря хихикаешь, Скворцова! – насупилась Настя, нарочно задев меня плечом, да так сильно, что кроссовки выпали из рук. – Смотри, Варюша, чтоб после урока не пришлось слезки на кулак мотать!

– Ты мне угрожаешь, Воронцова?! – вспыхнула я, позабыв о кроссовках.

– Предупреждаю! – не обернувшись, крикнула Настя и, виляя своим задом в цветастых лосинах, вышла в коридор.

– Ты это видела? – В поисках поддержки я посмотрела на Таню, но Рта тут же отвернулась.

– Сегодня день «вышибал», – бросила она сухо и, одернув безразмерную футболку поверх таких же бесформенных спортивных штанов, направилась к выходу. – Тот, кто витает в облаках, рискует мячом в нос получить!

– Да что с вами со всеми сегодня?! – возмутилась я, оставшись в раздевалке в полном одиночестве. – Крысиного яда переели?

Нудное построение, неровная шеренга, мое место в самом хвосте – физкультура никогда не входила в список любимых предметов, а от слова «норматив» меня и вовсе бросало в дрожь. Нет, серьезно! И кто только придумал, что я должна прыгать в длину метр восемьдесят, а пробегать километр на лыжах за шесть минут? А как же поправка на рост? Или влажность снега? Есть разница: Воронцова бежит своими ножищами сорок первого размера, или я ковыляю на своих коротышах? Короче, брр!

Вот и сейчас Сергей Петрович, наш красавчик-физрук, расхаживая павлином перед женской половиной класса, зачитывал итоговые цифры: кто выше всех прыгнул, кто больше отжался, кто с какой скоростью пробежал дистанцию в два километра. Мое имя не прозвучало ни разу, зато Воронцова то и дело гордо задирала нос. И пока я бесцельно крутила головой по сторонам, с тоской разглядывая скудное убранство малого зала, Настя все больше напоминала воздушный шарик, который вот-вот лопнет от важности.

– Итак… – Прочистив горло, Сергей Петрович решил-таки завершить перед нами свое выступление. – Урок сегодня – последний, а потому предлагаю не нарушать традиции и поиграть в «вышибалы». Все «за»?

Девчонки в ответ что-то невнятно простонали, ибо получить в живот или, того лучше, по голове мячом – та еще «сокровенная» мечта каждой. Но никто особо спорить не стал: все понимали, что физруку наши желания были до лампочки.

– Отлично! Раз все согласны, выбираем «вышибал». – Он окинул нас скучающим взглядом, тем самым, который между собой девчонки отчего-то называли томным, а потом указал пальцем сначала на меня, а затем на Настю. – Воронцова, Скворцова – водящие. Остальные – врассыпную!

– Спаслась, Варька! – ехидно процедила мне на ухо Настя, пока Сергей Петрович ходил за мячом.

– По тебе психушка плачет, Воронцова! – Я смерила ее насмешливым взглядом и уже пошла было на исходную, как дверь со скрипом отворилась, а в зал влетела толпа наших пацанов.

– Мы сегодня, походу, с вами, девчат! – сияя почище начищенного самовара, заявил Лучинин. – На улице дождь начался, а в большом зале – первоклашки, – пояснил он Сергею Петровичу. – Нас Алексей Михалыч к вам отправил.

– Разберемся! – пробасил физрук. – Добрынин, смени Скворцову. Варя, давай со всеми! Ну чего встали? Играем!

– «Вышибалы», значит?! – потирая ладони, самодовольно прошипел Митя и, выхватив мяч из рук Насти, занял мое место. – Кыш, матрешка! Профи в деле! Сейчас повеселимся! Воронцова, поставим рекорд?

– А то, Добрыня! – мгновенно расцвела стерва: и животик втянула, и плечики расправила, и даже попыталась очаровательно улыбнуться засранцу. Вышло, правда, криво, но иначе Воронцова не умела, да и Митя никакой другой, кроме как фальшивой улыбки змеи скарапеи, не заслуживал.

– Три минуты – слабо́? – прокричала Настя, разминая плечи.

– За две уложимся, Настена! – проорал Добрынин с другого конца зала. – Ты посмотри на них – тюлени!

Не раздумывая долго, Митя принялся планомерно «вышибать» игроков мячом. Последний резиновой пулей угрожающе свистел над нашими головами, вынуждая без остановки бегать по залу и всячески уворачиваться от ударов. Но если Настя то и дело целилась в меня, то Добрынин, напротив, казалось, не замечал моего присутствия.

– Мне кажется, или Воронцова решила тебя убить? – рассмеялся Леший, оказавшийся по правую руку от меня.

– Похоже на то! – улыбнулась я, запыхавшись.

– Что на этот раз? – увернувшись от подачи Добрынина, спросил Камышов и случайно коснулся моей руки.

Я на мгновение замерла: по телу прокатилась волна трепетного тепла, а гул спортзала моментально отошел на задний план.

– Много ли надо Воронцовой? – смущенно пропищала я. – Не так посмотрела, не то сказала, а яд уже так и капает.

– Осторожнее! – Леший со всей дури дернул меня на себя, спасая от шального броска Насти. На долю секунды я оказалась в плотном кольце его рук, но Камышов почти сразу меня отпустил.

– Спасибо! – пробормотала я, все больше забывая об осторожности. Да и как тут думать о мяче, когда с тебя глаз не сводит самый красивый парень города.

– Держись рядом, – прошептал он и улыбнулся так по-камышовски, что ли: немного лукаво, но в то же время искренне, насмешливо, но по-доброму.

– Больше не убегай от меня, ладно? – поймав в плен мой очумелый взгляд, проникновенно произнес Лёша.

Я зачарованно кивнула. И в этот момент Камышов снова прижал меня к себе, в очередной раз закрывая собой от летящего мяча. Вжик! – и тот пронесся мимо. Но Леший не спешил меня отпускать. Несколько секунд он под звуки ликования толпы выбывших из игры одноклассников откровенно пожирал меня взглядом.

– Добрынин, ты мазила! – разомкнув наконец спасительные объятия, во всеуслышание загоготал Камышов. Леше однозначно было по душе происходящее.

– Пригнись! – взвизгнула я и дернула его за футболку: настала моя очередь спасать парня от броска Воронцовой.

– Только вместе! Только рядом! – Камышов игриво подмигнул мне и тут же переплел наши с ним ладони. Прямо так – на виду у всех…

А я опешила. Почти не чувствовала ног – они стали ватными. Не слышала других голосов и криков – в ушах отдавалось лишь бешеное биение сердца. Позабыв о «перестрелке» мячами, я смотрела на Лешу и терялась в своих ощущениях. Вот она, мечта наяву: самый крутой парень школы держал меня за руку и шептал глупости на у́шко. Но слишком все было рафинированно, подозрительно просто и чересчур быстро, а потому не внушало доверия. Самые ненужные вещи – бесплатные, а мне не хотелось становиться легкой добычей для Лешего. Собрав в кулак остатки воли, я попыталась высвободить руку: школа и без того кипела слухами обо мне и Камышове, и давать новый повод для пустых сплетен было не в моих интересах.

Но тут я заметила звериный оскал Добрынина. Картина маслом: челюсти его были сведены, в глазах бушевало пламя ярости, а мяч в жилистых ладонях буквально трещал по швам. Митя злился, просто на сироп исходил, и я догадывалась почему: хоть Добрыня и был дураком, но слепым – никогда, и сейчас его коробило от созерцания моей близости с Лешим! Ну, конечно, я постепенно подбиралась к самому дорогому: сначала перетянула внимание его отца, теперь еще и лучшего друга взяла в оборот. Но разве могла я не добавить свою ложку дегтя в его бочку меда?

Не сводя глаз с Добрыни, я чуть ближе подошла к Лешему, и в тот момент, когда Митя замахнулся, чтобы бросить мяч, оставила на щеке Камышова мимолетный поцелуй. Лёша на мгновение растерялся, да я и сама готова была сгореть со стыда. Мир вокруг замер, время остановилось.

– Это тебе за шлагбаум!

Чтобы мой шепот достиг адресата, я снова подалась вперед, чуть ближе к Лешему. Мне хотелось отшутиться, свести на нет всю неловкость момента, списать необдуманную слабость на разыгравшийся азарт, но я не успела…

Брошенный Добрыней мяч, саданув по щеке, со всей мощи угодил мне по носу. Лёша вовремя спохватился и удержал меня от падения, но от дикой обжигающей боли это не уберегло.

Свисток физрука, обеспокоенный взгляд Лешего, чьи-то крики, как в тумане – сознание выхватывало отдельные фрагменты происходящего.

– Мить, ты идиот?! – взвыл Камышов, изучая ссадину на моей щеке, словно амебу под микроскопом: и страшно, и любопытно одновременно.

– О, Камышов, с открытием века тебя! – Я усмехнулась, правда, тут же пожалела об этом: новая порция боли своими щупальцами пронзила каждую клеточку.

Бережно, явно опасаясь сделать хуже, Лёша аккуратно убрал с моего лица выбившиеся пряди волос и, заправив их мне за ухо, произнес:

– Варька, тебе к врачу надо! Идти можешь?

Я кивнула.

– Что там у вас? – сию минуту послышался басовитый голос физрука, а следом и его обеспокоенная физиономия нависла над моей, многострадальной.

– Ну ничего! Жить будешь, Скворцова! – вынес он ободряющий вердикт, но тут же все испортил: – А то, что крови много, так это просто…

Сергей Петрович говорил и говорил, но я его уже не слышала. Сознание затянулось густым туманом, тело обмякло в руках Лешего, а все вокруг вмиг погрузилось в непроглядную темноту.

Но не так страшен обморок, сколько пробуждение от него. Едкий запах нашатыря – вот он, ужас в чистом виде! А ватка, пропитанная этой гадостью, – злейшее оружие в руках медиков. Серьезно! Больше вида крови я боялась только нашатырного спирта…

– Ну вот! Ну умница! – Моей воспаленной щеки коснулось что-то прохладное, да и голос этот медовый был мне знаком.

– Вот так! Открывай глазки! Видишь меня, Варя?

Я улыбнулась: если ангелы-хранители и существуют, то Марья Филипповна, наш школьный фельдшер, была явно одним из них.

– Эк тебя угораздило, милая моя! – Она снова промокнула ссадину на щеке чем-то холодным, отчего боль моментально отступила.

– Спасибо! – пробормотала я, окончательно очнувшись.

Школьный медкабинет, знакомая кушетка, трещинка на потолке – четверти не проходило, чтобы я сюда не заглянула…

– Не благодари! – рассмеялась Марья Филипповна, без лишних слов понимая, о чем я. – Ты из школы уйдешь, а я помнить буду: Варю Скворцову приводить в себя нашатырем опасно для жизни. Ну и задала ты нам жару в первом классе, помнишь?

Я кивнула.

– Годы летят, а действующие лица все те же. Опять, говорят, с Митей подралась, а, егоза?

– Скорее, он со мной…

– И не надоело вам? Чего хоть делите-то?

– Марья Филипповна… – Я приподнялась на локтях. – Меня Сергей Петрович принес? Давно я у вас?

– Так минут пятнадцать, не больше. С нашатырем бы я тебя и того быстрее на ноги подняла. Как голова? Не кружится?

– Вроде, нет. —Я свесила ноги и осмотрелась. – Все вижу, все слышу, все чувствую!

– Ну и замечательно! – улыбнулась мне фельдшер. – Сразу не убегай – посиди немного, ладно? А потом – домой, поняла? Для тебя на этом учебный день завершен!

– А как же классный час?

– Домой! – строго повторила Марья Филипповна. – Распоряжение сверху! – прошептала она, заговорщически округлив глаза и указав пальцем на потолок.

– Ясно! – простонала я, впервые ощутив себя в шкуре Добрынина: такое себе удовольствие, надо сказать! – Вы, кстати, мне так и не ответили: кто меня к вам принес? Физрук?

– Не физрук, Варя, а Сергей Петрович! – поправила меня Марья Филипповна. – Но принес тебя Камышов.

– Не Камышов, Марья Филипповна, а Лёша! – Невольно улыбнувшись, я моментально почувствовала себя лучше.

Она рассмеялась. Я размечталась. И обе мы не заметили, как и когда дверь медкабинета слегка приоткрылась.

– Принес тебя, может, и Леший, а до дома со мной пойдешь! – пробасил у порога Добрынин. – Челюсть подбери, матрешка! И шевелись!

– Митя! – ахнула Марья Филипповна, явно не ожидая подобной наглости от сына директора.

– Распоряжение сверху! – ядовито ухмыльнулся в ответ Добрынин, а потом снова посмотрел на меня:

– В твоих интересах, Скворцова, уйти отсюда до звонка и не светить своими фингалами по школе. В моих – поскорее от тебя отделаться и наконец вздохнуть свободно. Давай поживее сделаем то, что должны, и разбежимся.