Читать книгу: «Багровое откровение. Исповедь алого генерала», страница 3

– Так-то лучше, – уголки моих губ дернулись в ехидной усмешке. – С этого момента дело, в котором замешан этот человек, – указала на альбиноса, – под юрисдикцией Департамента Имперского Порядка. Я сама займусь его допросом. Вы свободны!

Его лицо перекосила нервная судорога. Кровь яростно застучала в висках. На шее набухли вены, пульсирующие в такт бешеному сердцебиению. Багровые пятна на щеках выглядели словно клеймо, выжженное собственным унижением.

– Да будь ты… – голос сорвался на полуслове, словно невидимая удавка сжала горло. Рука дёрнулась резким, рубящим жестом – отсекая невысказанную угрозу. Он развернулся, полы плаща хлопнули по сапогам, бросился к выходу. Дверь захлопнулась с грохотом.

Этот детский спектакль не вызвал во мне ничего, кроме холодного презрения. Цорн – очередной клоун, выскочка. В отличие от… Вальтера.

Обычно хладнокровный, он напоминал разъярённого быка: дыхание частое, прерывистое, глаза метали молнии. Альбинос хозяйничал в его отделе, как у себя дома. Без страха. С презрением. Насмешкой. Его уже допрашивали утром – и он вёл себя так, будто издевается.

Вальтер не собирался прощать эту наглость. Пока я отвлеклась на выходку Йоханнеса, он рванул вперёд с яростью цепного пса.

– Ах, ты… – руки впились в воротник альбиноса. Рывок. Потащил к стене. – Да я тебя…

– Отставить, Вальтер! Немедленно отпусти его!

Мой приказ показался ему неуместным. Он повернул голову и со злостью воскликнул: «Я не позволю этому ничтожеству позорить директорат!».

– Я не буду повторять, – мои губы едва дрогнули, но в глазах вспыхнуло предупреждение – как лезвие у горла. Рука легла на кобуру. – Отойди!

Сотрудники имперского директората – профессионалы. Безусловно. Их досье ломились от раскрытых дел, а методы преподавали в академиях как эталон следственной работы.

Но отсутствие контроля перечёркивало всё. Это были проблемные, неуправляемые сорвиголовы: нарушали субординацию, перечили старшим по званию, словно те уборщики в сортирах. А их своенравность заслуживала отдельной пули.

Вальтер не сразу подчинился. Эмоции захлёстывали, в висках стучала ярость. Но слишком хорошо знал: я не стану церемониться. Секунда. Две. Три. Мускулы на лице дёргались, руки напряглись, но затем разжались – отпуская альбиноса. Шаг назад. Глубокий вдох. Выдох. Ещё раз.

– Тебе… повезло, – процедил сквозь зубы. Голос сорвался на тихое рычание, намекая: «Это не конец».

Он повернулся, подошёл и встал за моей спиной. Годы службы научили дисциплине, но я чувствовала – эта буря ещё не утихла. Она лишь затаилась, ожидая своего часа.

Альбинос, тем временем, с невозмутимостью статуи поправил помятый воротник. Шаг. Ещё один. Поставил стул на законное место.

– Вашим людям, – уселся, будто в королевском троне. Недовольный взгляд скользнул по мне, как раскалённый хлыст. – стоит вести себя… вежливее.

Я села напротив, закинула ногу на ногу, давая понять, кто здесь хозяин.

– Вы не в том положении, чтобы диктовать условия, – голос звучал как осколок стекла. – Ещё одна выходка – и будете разыгрывать жалкий спектакль перед расстрельной командой.

– Это мы ещё посмотрим… – губы дрогнули в усмешке.

Я проигнорировала выпад, словно угроза исходила от умственно-отсталого ребёнка.

– Генерал-инспектор Имперского Департамента Порядка, Ерсель Розенкрофт, – представилась. – Позади, – указала на Вальтера, – следователь шестого специального отдела Криппо,⁵ капитан СС Вальтер Шульц, – сделала паузу. – А.… вы?

– Карл Кравец, – холодно бросил он.

– Прекрасно, герр Кравец, – наклонилась вперёд. Тень от лампы легла на его лицо зловещими полосами. – Объясните, что привело вас в эти… гостеприимные объятия?

– Понятия не имею, – он развёл руками в фальшиво-невинном жесте. – Спросите, – бросил театральный взгляд на Вальтера, – у ваших подчинённых. Уверен: они подготовили занимательную… историю.

– Вот как? – я указала на коричневую папку, лежавшую в раскрытом виде на столе. – Может, расскажете, откуда у вас эти документы?

На первый взгляд – обычная папка. Они валялись в любом кабинете, отделе. В них хранили официальные бумаги, скучные отчёты, пустые письма, бесполезные доклады. Но стоило заглянуть внутрь – разум с новой силой охватило беспокойство.

✼✼✼

Аненербе… слово звучало как похоронный звон. Прошли десятилетия после Великой войны – но тень этой организации всё ещё скользит по коридорам власти. Призрак, отказывающийся раствориться в забвении.

Официально – научно-исследовательский институт. Неофициально – лаборатория безумцев, одержимых поисками «наследия предков». Правящая верхушка верила – в древних рукописях и артефактах скрыт ключ к абсолютной власти.

Но история – не единственное, что заботило их умы. Главным «полигоном» стали концентрационные лагеря. Там, за колючей проволокой, ставились эксперименты, от которых кровь стыла в жилах. Людей заражали чумой, оставляли на часы в ледяной воде, испытывали новые яды – и всё ради того, чтобы найти предел человеческой выносливости.

Но самое чудовищное – детские лагеря. Там дети становились донорами. Кровь выкачивали до последней капли, пока тела не превращались в хрупкие восковые куклы.

Те, кто предпочитал не знать об этих ужасах, отворачивались, пряча глаза за усталыми улыбками. Губы шевелились, произнося что-то о «пустой трате бюджета», но слова рассыпались, не долетая до слушателей.

Редкие «герои» называли институт пристанищем зла, требовали закрыть эту лабораторию смерти. Но уже на следующий день их имена подозрительно исчезали из всех отчётов и бумаг – словно кто-то провёл ластиком по карандашному наброску.

Фанатики же шагали вперёд, не глядя под ноги. Их пальцы, обожжённые ядом экспериментов, сжимали пробирки с непреклонностью могильщика, вбивающего крест в промёрзшую землю.

Папка с чёрным грифом института, обнаруженная при обыске у Карла и лежащая теперь передо мной на столе, хранила сведения о проекте «Возмездие». Готические буквы на обложке были вырезаны с хирургической точностью, но внутри – запутанный лабиринт шифров. Каждая запятая казалась бессмысленными и зловещими каракулями.

– Я повторяю вопрос, – мой голос звучал тише, но от этого только опаснее. – Откуда у вас эти документы?

– Это неважно. Вы всё равно не…

– Здесь я решаю, что важно! – голос сорвался на высокой ноте, заставив вздрогнуть даже Вальтера. – На ней кровь убитых вами генералов! В ваших интересах сказать правду!

– Я не причастен к их смерти! – Карл заметно изменился в лице. Впервые за весь допрос маска хладнокровия треснула. – Я пытался их предупредить! Но они отказались меня слушать… Сочли сумасшедшим!

– Вот как? – я вскинула бровь, но в глазах – ни намёка на удивление. – Предупредить о чём?

Повисла раздражающая тишина. Его губы сжались в тонкую нить. В глазах – холодное упрямство человека, уверенного в своей неприкосновенности.

– Значит… – выдох сорвался, разрушив последние остатки самоконтроля, – не хотите по-хорошему…

Я медленно поднялась из-за стола, сняла перчатки – знак, что игра становится жестокой. Шагнула вперёд, пальцы впились в ворот кителя. Резкий бросок – и спина Карла с глухим ударом встретилась со стеной.

Его тихие стоны смешались с отчаянным сердцебиением. Удар сапога в рёбра заставил согнуться. Он выставил вперёд руки. Пронзительный взгляд скользнул по моему лицу в надежде провернуть «мистический трюк», который подчинил Цорна. Но фокус – не сработал.

Карл верил, что молчание – его броня. Глупая ошибка. Броня треснула, как тонкий лёд под сапогом. Его крики разрывали душный воздух допросной – визгливые, звериные, переходящие в хриплый вой. Хруст костей отдался эхом – будто кто-то ломился изнутри его грудной клетки.

Удары наносились по рёбрам, обходя жизненно важные органы. Я знала, как растянуть боль, не доводя до смерти – опыт многих подобных допросов научил тонко чувствовать грань.

Когда тело обмякло, взяла его за ворот кителя – ткань хрустнула, протестуя, – и потащила обратно к столу. Его пятки чертили по полу две кривые полосы – словно следы неудавшегося побега. Глаза, ещё недавно пустые, теперь метались, ища спасения.

– Итак, герр Кравец… – наклонилась, поймав затуманенный взгляд, – готовы к цивилизованному диалогу? Или вам больше по душе… – выдержала паузу, доставая из-за пояса кортик, – нестандартные методы?

Он попытался сглотнуть, но горло лишь судорожно сжалось – будто перехваченное невидимой петлёй.

– Я.… – слово утонуло в хрипе, как монета в болоте. – Согласен… на… первое…

✼✼✼

Возмездие – не просто расплата, а часть чудовищного замысла, словно гниющая нить, вплетённая в ткань кошмара. Больные грёзы о «сверх-солдате», ставшие проклятьем.

Учёные Аненербе – словно алхимики – превращали живых людей в подопытных кроликов. Вводили им сыворотку под названием «Немезида».

Скрытая за семью печатями архивов и присягой молчания, она должна была подарить силу, превосходящую человеческую. Но всё обернулось катастрофой. Вместо сильных и неуязвимых солдат, беспрекословно следующих приказам, на свет явились неуправляемые монстры, одержимые жаждой человеческой крови.

Именно они, по словам Карла, оставили после себя кровавый след под Краковом. Но убийства мирных жителей – лишь верхушка айсберга. Гораздо страшнее была загадка смерти генералов.

Энгельс и Фриц Лехнер знали слишком много. Они стояли у конвейера, поставлявшего «материал» – живых, дышащих, ещё способных кричать людей. Но когда увидели, во что сыворотка превратила подопытных, оба «внезапно» осознали весь масштаб катастрофы.

Энгельс втайне собирал улики, намереваясь обрушить эту машину смерти. Придать огласке всё, что пряталось за стенами лабораторий. Но правда, как и те твари, оказалась слишком расчётливой. И она сделала ход первой.

– Поэтому вы так спешно пытались пересечь границу? – спросила я, стараясь разглядеть в его глазах малейший намёк на ложь. – Спасали жизнь от преследователей… Аненербе?

– Нет, – Карл покачал головой. В его голосе прозвучала сталь. – Я никогда ни от кого не бежал. Особенно… – пауза, – от больных нацистов, – он усмехнулся, но в этом смехе слышалась усталость человека, которому уже нечего терять.

– Следи за словами, выродок! – Вальтер резко подался вперёд, глаза горели яростью.

– Успокойтесь, герр Шульц, – уголки губ Карла дрогнули в снисходительной улыбке. – У меня не было намерения оскорбить ни вас, ни фрау Розенкрофт.

Тайное сотрудничество с Карлом стало для Энгельса роковой игрой в кости. Он успел собрать увесистую папку компромата. Достаточно, чтобы похоронить репутацию института, но слишком мало, чтобы спасти собственную жизнь.

– В день убийства, когда генерал Энгельс не явился на встречу, – Карл опустил взгляд, казалось, он о чём-то сожалеет. – Я понял: произошла беда.

Окончательно убедившись, что Энгельс не придёт, он ринулся в департамент польской полиции. Тайно проник в кабинет генерала, а там – вскрытый сейф. По его словам, собаки Аненербе забрали практически всё, что кидало тень на их деятельность.

– Эта папка, – его пальцы застыли над ней, но не решились взять, – единственное, что осталось. Я нашёл её совершенно случайно, когда осматривал кабинет. Генерал Энгельс спрятал её за шкафом, заваленным всяким хламом.

В воздухе повисла тревога. Слушать Карла было тем ещё «удовольствием». Россказни о подпольной лаборатории возле польской границы, жестокие и бесчеловечные эксперименты. Сыворотка, дающая способности на грани фантастики. Сбежавшие чудовища, жаждущие человеческой плоти и крови… Поверить в такое даже мне было сложно, не говоря о Вальтере.

– Монстры, угрожающие нашей стране? – вспылил он. Голос дрожал от сдерживаемого гнева. – Вы всерьёз ждёте, что мы поверим в эту сказку для слабоумных?!

Карл даже не удостоил его взглядом. Его бледные, почти прозрачные веки опустились – словно занавес перед спектаклем, который считал недостойным внимания.

– Я говорю правду, – голос звучал ровно, как стук маятника в пустой комнате.

– Правду? – пальцы Вальтера нервно пробарабанили по рукояти пистолета. Казалось, ещё миг – и сталь заговорит вместо него. – Да она не стоит и половины марки!

Он считал каждое слово Карла ложью – скользкой, как угорь в мутной воде. «Спасти свою шкуру и посмеяться над нами» – вот его единственная цель.

– Где лаборатория, о которой вы говорили? – мой голос прозвучал скептически – как треснувший лёд на поверхности озера.

Карл вздохнул, будто устал объяснять очевидное детям, и попросил карту. Его пальцы – покрытые старыми ожогами – дрожали, когда указал на точку у границы с Аушвицем.

– И что мы должны увидеть? – фыркнул Вальтер, глядя на указанное место. – Тут сплошной лес!

– Вам не знакомо слово «Секретно», – Карл медленно поднял взгляд. Его улыбка растянулась, обнажив зубы – слишком белые, будто кожа натянута на чужой череп, – герр Шульц?

– Ты мне тут пошути ещё, – ладонь Вальтера легла на пистолет с театральной медлительностью, будто давал Карлу время осознать роковую ошибку. – Мигом на тот свет отправишься!

Карл был непоколебим, как старый дуб в лесу – отказывающийся падать под ударами топора. Он повторял, словно заученный текст:

– Аненербе проводят эксперименты в отдалённом районе. Его территория частично прилегает к границам Аушвица. Уже пропали больше десятка солдат и офицеров. Но все списали на партизан. Смешно, правда?

– Пропали солдаты и… офицеры? – я искренне удивилась, чувствуя, как брови ползут вверх. Информация была новой. В отчётах упоминались только Энгельс и Лехнер. – О чём вы говорите?

Карл наклонился вперёд, и свет лампы выхватил из теней его лицо – бледное, с голубоватыми прожилками у висков.

– Бросьте, – он посмотрел на меня, как на маленького и глупого ребёнка. – Вы же не настолько наивны, фрау Розенкрофт? Этим тварям нужна кровь. Одинокие патрули – прекрасная возможность её получить.

Логика в его словах была очевидна. Аушвиц прилегал к обширному многокилометровому лесному массиву. Но кроме диких зверей, опасность там представляли, разве что… партизаны – отличавшиеся особой жестокостью к врагам.

– Хорошо, мы проверим ваши слова, а пока, – я встала и повернулась к выходу, – отдыхайте. Вы здесь надолго.

Дверь захлопнулась за нами с глухим стуком, но обрывки разговора, словно назойливые осы, продолжали жужжать в ушах. Они пульсировали в висках, смешиваясь с ритмом собственного сердцебиения.

Улица встретила приглушённой симфонией вечернего города. Закат окрашивал фасады в медно-красные тона – будто кисть невидимого художника выписывала кровавые мазки.

Пахло гарью и мокрым камнем – как после невидимого пожара. Редкие прохожие, сгорбленные под тяжестью собственных забот, брели мимо. Старались не замечать нашу форму. Где-то вдалеке скрипела вывеска, ритмично постукивая цепью – звук, похожий на звон кандалов.

– Вы ему верите? – голос Вальтера прозвучал, как струна, готовящаяся к разрыву. Пальцы нервно сжались в кулаки. Он был убеждён: все слова Карла – фарс, уловка для спасения собственной жизни.

Так ли это? Сложно сказать. Имперский директорат давно превратился в место, где люди ломались, как сухие ветки. Мужья сдавали жён, матери – детей, в пустой надежде на «спасение». Совесть там умирала первой, признания вырывались клещами, а истина терялась в лабиринте страха и боли.

Но Карл… Его спокойствие было неестественным – как тишина перед бурей. Дыхание ровное, словно медитировал, а не сидел в филиале ада на земле. Ни трепета в веках, ни дрожи в пальцах. И этот странный момент с Цорном…

Мои пальцы непроизвольно сжали портупею. Что, если это не гипноз? Не отработанный годами трюк иллюзиониста? Тогда почему он позволил арестовать себя? Вести по коридорам, где крики и кровь навсегда въелись в стены? Держу пари – мог в любой момент сбежать, но намеренно остался в опасности. Словно рассчитывал – игра пойдёт по его правилам.

– Хотите поехать в Польшу? – Вальтер словно прочитал мысли. Его голос прозвучал резко, заставив вздрогнуть.

Я медленно выдохнула, наблюдая, как пар от дыхания растворяется в холодном воздухе. Сомнения цеплялись, как колючки. Взгляд скользнул по площади: брусчатка, отполированная тысячами сапог до зеркального блеска, деревья, подстриженные с математической точностью. Идеальная маска порядка…

А там, за границей… сырые неприветливые леса, в которых ветви цепляются за одежду, как пальцы утопленников. Грязь. Холод. И эта навязчивая мысль – что мы гоняемся за собственным хвостом…

Но беседа с Карлом оставила в сознании острый шип, за который цеплялись десятки вопросов, требуя невозможного – правды.

ОКОВЫ ПРАВДЫ

Вальтер сбросил плащ на крюк – резкое движение – будто стряхивая с себя уличную грязь – и шагнул в просторное купе первого класса.

Полированные панели стен поглощали свет, оставляя в углах сизые тени. Запах кожи и молодого дерева смешивался с едва уловимым ароматом лаванды – будто кто-то недавно протирал полки. Две кровати, утопленные в бархатистые подушки, стояли друг против друга – немые свидетели предстоящего разговора. Между ними, у окна, застыл резной стол с выдвижными ящиками. Стоящая на нём лампа отбрасывала на радио овальное пятно света.

– Наша следующая цель? – Вальтер опустился на край кровати. Пружины едва вздохнули под его весом. Пальцы барабанили по колену – нетерпение, прикрытое показной расслабленностью.

– Для начала осмотрим тела и поговорим с детективами польской полиции, – я села на противоположную кровать, ощущая, как прохлада шелковистого покрывала просачивается сквозь ткань одежды. – Потом побеседуем с комендантом лагеря, разузнаем подробности исчезновений солдат.

– Говорят… – он слегка поёжился, словно вспомнив что-то личное, – он тот ещё человек. Слышал, его прозвали дьяволом за чрезмерную жестокость…

– Да хоть самим Аидом из преисподней, – я провела рукой по холодному металлу пистолета на поясе, вспоминая десятки таких же «дьяволов» за решёткой. – Его личность – пустое. Главное – показания.

Темнота за окном сгустилась окончательно – с момента отхода поезда прошёл час. Ритмичный стук колёс, – монотонный, как биение усталого сердца, – настойчиво клонил в сон.

Я откинулась на спинку – веки налились свинцом. Вагонный шум постепенно затихал, растворяясь в тишине, уступая место вспышкам памяти: разорванные досье, пустые глаза. Кулаки сжались – ногти впились в ладони, словно цепляясь за край пропасти между сном и кошмаром.

Вальтер сидел напротив, увлечённо читая книгу. Мой взгляд украдкой скользнул по темно-зелёному корешку с золотыми буквами: «Гениальность и помешательство» за авторством Чезаре Ломброзо.⁶ Страницы шелестели под его пальцами. Заметив тень беспокойства, он поднял взгляд.

– Много неприятных событий для одного дня? – корешок книги глухо стукнул о стол. – Я заметил: вы не можете уснуть. Вас… что-то беспокоит?

– Профессиональные… издержки, – я прикрыла лицо фуражкой, прячась от его внимательного взгляда. – Преступлений становится всё больше, а преступники – хитрее. Теперь ещё серийные убийства…

Причин для беспокойства накопилось неприятное множество. Берлин – бушующий котёл – даже в мирное время не был тихим и спокойным. А с началом войны, когда опытных полицейских и детективов призвали на фронт, улицы стали зверинцем, где хищники тестируют границы клетки.

Все департаменты работали на пределе сил. Каждое утро в коридорах мелькали одни и те же взгляды – остекленевшие от бессонницы и перегруженные видениями очередного дела «об исчезновении».

Я тоже почти забыла теплоту и мягкость настоящего сна – только короткий дрём в кресле, когда голова беспомощно падала на груду бумаг, а в ушах ещё долго звенели крики допрашиваемых. Два часа забытья – и снова в бой, этот смрадный водоворот, где каждый миг кто-то пропадает без следа.

– Поездка… предстоит долгой, – голос Вальтера ворвался в мысли, как луч фонаря в тёмную комнату. Он замолчал, заметив, как мои пальцы бессознательно теребят край одежды. – Раз сон отказался от встречи, предлагаю компромисс: сходим в вагон-ресторан, – губы дрогнули в лёгкой улыбке. – Слышал, у них хорошее меню.

✼✼✼

Окна ресторана украшали занавески цвета старинного пергамента – их бахрома по краям напоминала иссохшие пальцы. Столы, расставленные с пугающей геометрической точностью, окружали диваны с бархатистой обивкой. Слишком мягкой, словно они вот-вот разверзнутся, поглотив неосторожного гостя.

В дальнем конце, за стойкой, словно часовой этого царства, стоял бармен. Белоснежная рубашка и чёрный жилет сливались с общим стилем. Завидев нас, он улыбнулся и вежливо поздоровался.

– Добро пожаловать, – лёгкий кивок головой. – Прошу, – плавно провёл рукой в сторону столов. Пальцы на мгновение задержались в воздухе – будто рисуя невидимый узор. – Располагайтесь.

Меню лежало перед нами, как книга сокровищ. Красочное описание с лёгкостью могло заинтересовать даже самого искушённого посетителя.

– Как всё аппетитно! – Вальтер перелистывал страницы с детским любопытством. Пальцы слегка дрожали от возбуждения. Он отвлёкся на миг, посмотрел на меня. – Вы что-то выбрали?

– Я… не голодна, – губы дрогнули в лёгкой, но фальшивой улыбке, скрывающей усталость и тревогу, – бокал Шато.

Бармен терпеливо дождался, когда мы определимся с выбором. Записал заказ, повторил его вслух, затем удалился, оставив после себя лёгкий запах миндаля – горького, как цианистый калий.

Я откинулась на спинку дивана, пытаясь прогнать навязчивую дремоту. Взгляд лениво блуждал по залу.

В дальнем углу сидел мужчина в безупречной форме майора СС. Перед ним – чашка цвета слоновой кости с золотой каймой. Пар клубился, поднимаясь тонкими линиями. Справа – тарелка с десертами, нетронутыми, будто выставленными для украшения.

Его длинные пальцы с бледными ногтями медленно перелистывали страницы: «По ту сторону добра и зла». Но глаза, – острые и пронизывающие, – не задерживались на словах. Казалось, они выискивали в тексте скрытые смыслы, что Ницше не осмелился озвучить вслух.

Иногда губы шевелились, беззвучно повторяя особенно понравившиеся фразы. В этот момент в уголках глаз появлялись морщинки – не от смеха, а от какого-то внутреннего озарения, понятного лишь ему одному.

Сбоку от нас двое мужчин в гражданской одежде склонились над шахматной доской. Их пальцы замирали над фигурами, взвешивая каждое возможное последствие. Вальтер смотрел на них с нескрываемым любопытством.

– Сыграем? – спросила я, уловив искренний интерес в его глазах.

– С удовольствием, – он улыбнулся, но в глазах мелькнула тень сомнения. – Правда, я не очень хороший игрок…

– Неважно, – ответила я мягко и повернулась к мужчинам у шахматной доски. – Извините, одолжите нам шахматы после партии?

Один из них оторвался от доски. Пальцы замерли над королём. Отвлекшись, указал на невысокий квадратный шкафчик рядом с баром, добавив: «Там можно взять ещё».

Я поблагодарила кивком, привстала. Шаг. Ещё. Дверцы тихо скрипнули. Несколько потёртых от частого использования коробок лежали аккуратно друг на друге. Взяв самую верхнюю и вернувшись, поставила её на середину стола.

– Начнём? – обратилась к Вальтеру. Уголки губ дрогнули в лёгкой улыбке.

– Вам будет скучно со мной, – он с досадой отвёл взгляд. – Я знаю только, как ходят фигуры…

– Этого достаточно.

Фигуры высыпались на стол с сухим перезвоном. Я перевернула доску – чёрно-белые клетки разбежались ровными рядами. Быстро расставив комплекты, взяла по пешке в каждую руку. Их деревянные бока упруго давили на ладони. Спрятав за спину, перемешала.

– Выбирайте, – протянула сжатые кулаки Вальтеру.

Секунда. Две. Он указал на правую руку. И в следующее мгновение пешки вернулись на законные места.

– Ваши белые, – я открытой ладонью указала на доску. – Прошу, начинайте.

✼✼✼

Первая партия рассыпалась, как карточный домик под дуновением ветра. Вальтер играл с осторожностью человека, впервые держащего в руках шахматы – пальцы задерживались над каждой фигурой, будто боясь оставить отпечатки на полированном дереве.

Стратегия напоминала попытку удержать воду в решете: каждый мой ход размывал его неуверенные построения. Лицо было открытой книгой – брови взлетали к линии волос, когда он осознавал угрозу, затем смыкались в болезненной гримасе, когда очередная задумка превращалась в прах.

– Шах и мат! – мой слон пересёк диагональ, как тюремная решётка.

– Быстро вы меня обыграли! – его руки поднялись в странном жесте – одновременно капитуляция и защита. – Может, реванш?

Я согласилась, повторила манипуляции с пешками, и вновь Вальтеру выпало право первого хода. Но он не спешил. Указательный палец дрожал над пешкой, словно компасная стрелка. В движениях появилась новая, осторожная расчётливость. Игра приобрела глубину – словно вдруг увидел не отдельные фигуры, а всю доску целиком.

Тем временем, бармен принёс заказы – бокал с вином, чашку кофе и несколько десертов – ровно в тот момент, когда игра стала напоминать минное поле.

– Вы учитесь на лету, – я взяла бокал. Вино оставило на губах терпкий след. – Но в обороне не простоишь вечно.

– Что…? – он удивлённо поднял голову, глаза сузились. – Разве оборона… не лучшая стратегия?

– Оборона – лишь пауза в поиске возможности атаки или, в вашем случае – контратаки.

– Что вы хотите сказать?

– Посмотрите, – я указала на фигуры в связке. – У вас отличный шанс забрать в следующем ходе мою ладью, совершив атаку конём.

– Зачем… вы мне помогаете? – голос сорвался на полтона выше, выдавая смесь подозрения и любопытства.

– Не помогаю, – я покачала головой, чувствуя, как растёт уважение к его упорству. – Учу. Победа не имеет смысла, если противник уступает по силам. Смотрите, – вновь указала на фигуры, – ваш конь – кинжал, направленный сразу в два сердца. Но атаковать его опасно и… бессмысленно.

– Почему?

– Он под защитой слона, составляя с ним пару. В шахматах это называется вилкой.

– Как ей противостоять?

– Хитростью, – я подняла взгляд, губы дрогнули в ехидной улыбке, – на которой и построена вся эта… благородная игра.

Способность Вальтера учиться была поразительна. Шестому отделу повезло. Его ум работал, как швейцарский механизм – шестерёнки мыслей вращались всё быстрее. Каждый ход становился изощреннее, фигуры двигались в странной гармонии, будто подчиняясь незримому дирижёру. Но…

– Вам не повезло. Снова, – мой ферзь опустился на последнюю клетку с тихим стуком – звук захлопывающейся ловушки. – Шах и мат!

– Да как… ?! – голос Вальтера оборвался, словно перерезанный лезвием. Пальцы впились в край стола, оставляя на полированной поверхности бледные следы. Веки дрогнули, прикрывая вспышку ярости. Но я успела заметить, как зрачки сузились в чёрные точки – оскорблённое самолюбие хищника, впервые укусившего собственный хвост. – Я же… я почти…

Он был раздосадован поражением. Вены на шее напряглись, в глазах мелькали искры гнева и раздражения, которые тщетно пытался скрыть. Не стоило оставлять его с этим горьким послевкусием.

– Последняя партия, – я поправила сбившуюся пешку. – Покажите, на что способен ваш ум без скидок на новичка.

Вальтер принял вызов с пугающим энтузиазмом. Игра преобразилась – каждая фигура стала оружием, каждый ход бил точно в цель. В середине партии он выстроил оборону, от которой веяло почти безупречной расчётливостью. Но…

– Похоже… – задержал взгляд на доске, голос упал до шёпота, когда мой слон перекрыл последнюю линию отступления, – и здесь мне не уйти…

– Не принимайте поражение на свой счёт, – я поспешила подбодрить. – У вас неравный противник с большим опытом, – ладья остановилась рядом с поверженным королём. – Шах… и мат!

Партия закончилась. Вальтер сложил шахматы в коробку, отодвинул её в сторону, затем принялся за остывший кофе. Я взяла бокал и облокотилась на спинку дивана. Победа подняла настроение, но…

Всё наслаждение омрачала откровенная наглость офицера за крайним столом. Во время последней партии он неотрывно следил за мной, словно читал тайное досье. Его взгляд скользил к Вальтеру, затем снова возвращался ко мне, вызывая тревогу.

Я медленно повернула голову в его сторону. Голос был холоден, но сдержан:

– Вам стоит ознакомиться с правилами хорошего тона, а не только с Ницше. Пристальное внимание к незнакомцам – грубость.

Он приподнял бровь, не отводя взгляда.

– Прошу прощения, фрау, – голос звучал приглушённо, настороженно. – Просто ваша игра заставила меня вспомнить, как сам когда-то начинал – с неуверенных ходов и сомнений. Но именно так рождается мастерство.

Его пальцы нервно провели по корешку книги. Я заметила тёмную полоску под ногтем – не то чернила, не то старая кровь. Молча кивнула, не желая разжигать конфликт, но в воздухе повисло напряжение – словно перед грозой.

✼✼✼

Поезд остановился с тихим стоном тормозов – точно по расписанию. Вальтер вышел из вагона, поставив кожаный саквояж на перрон. Его пальцы – с тонкими шрамами между суставами, привыкшие к точным движениям – неспешно обыскали верхний карман кителя.

В помятой пачке «Atikah»⁷ оставалось три сигареты – торчали, как патроны в обойме. Спичка чиркнула с сухим треском, высветив резкие скулы и тени под глазами. Дым, втянутый глубоко в лёгкие, выходил медленно, клубясь в холодном воздухе.

– Давно… курите? – спросила я, прерывая неловкое молчание.

Он перевёл на меня взгляд – в нём читалась усталость старика, хотя ему не могло быть больше тридцати. Медленно затянулся, словно пытаясь собрать мысли, прежде чем ответить:

– С тех пор, как снаряд… превратил командира на моих глазах в алый туман, – сигарета дрожала в пальцах, пепел осыпался, как прах с алтаря. – На фронте только это и спасает…

– Через многое пришлось пройти?

Его зрачки сузились – будто от внезапной вспышки.

– Вы знаете эти сны? – голос дрогнул, сорвавшись на полушёпот. – Просыпаешься весь в поту – и кажется, что кто-то кричит… а потом понимаешь, что это ты, – он замолчал, с силой затягиваясь сигаретой, словно пытаясь прогнать видение. – Война… это не то, что пишут в книгах. Это… когда кишки наматываются на колючую проволоку – и ты ничего не можешь сделать. Сегодня смеёшься, пьёшь шнапс, а завтра… – слова застыли в горле, словно тяжесть воспоминаний превратилась в удавку. – Кто знает…

В его движении читалась невысказанная ярость тех, кто видел, как благородные идеи гниют в окопах вместе с мертвыми телами. Он не хотел возвращаться к воспоминаниям, что сидели в сознании, как осколки. Их не вырезать, не залить алкоголем, не заговорить цитатами из Ницше.

Я не стала настаивать, чувствуя, как между нами нарастает стена молчания. Дым от сигареты закрутился в воздухе – тошнотворный, до боли знакомый.

Он словно тянул меня назад, в 1916-й, при Сомме… Запах гари и крови, белый халат на плечах вместо генеральских погон – всё всплыло в голове, как призрак, преследующий до сих пор.