Читать книгу: «Багровое откровение. Исповедь алого генерала», страница 2

– Генерал Розенкрофт, – он резко повернулся. Голос стал тихим, но в нём звенела сталь. – Это дело – ваша ответственность. Все ресурсы, все методы, – глаза сузились, как у хищника, готового вцепиться в добычу, – я хочу видеть причастных к этому преступлению на виселице!

✼✼✼

В памяти мелькали обрывки отчётов и фотографий. Раны на истерзанных телах были слишком яркими – словно кровоточили прямо перед глазами. Нанесённые с крайней жестокостью, они не оставляли сомнений: убийца наслаждался мучениями.

Особое беспокойство вызывал подозреваемый. С ним, по словам Вальтера, не справились следователи АМТ-6 – эти мастера выбивания признаний, чьи «нестандартные методы» превращали людей в покорную массу из плоти и сломанных костей.

Я медленно спустилась по лестнице. Холл встретил непривычной пустотой.

– Час ночи… – свет люстр заиграл на циферблате часов. Пальцы импульсивно сорвали с головы фуражку. Она полетела в сторону. – Проклятье!

Гнев кипел под кожей – разъедая как кислота. Этот проклятый визит Гиммлера разрушил все планы. Все военные и партийные чины давно разъехались по домам, и только ему не сиделось на месте!

– Что вас так… разозлило? – голос Вальтера прозвучал неожиданно близко.

Он стоял, держа мою фуражку бережно, как редкий артефакт. Пальцы двигались с почтительной осторожностью, отряхивая невидимую пыль.

– Вот, – протянул мне, – прошу.

– Что вы здесь делаете? – я импульсивно выхватила фуражку, почти вырвала. – Разве вы не уехали вместе с рейхсфюрером?

– Он приказал мне ждать.

– Ждать? Но все уже уехали, – мой взгляд метнулся по пустынному холлу.

– Герр Гиммлер лично поручил мне вашу охрану. Он высоко ценит ваши способности и не хочет рисковать безопасностью, – Вальтер подчеркнул последнее слово, будто предлагал разгадать намёк.

– Безопасностью? – пальцы сжали фуражку. – Или контролем? Он всерьёз надеется, что я стану покорной пешкой в грязных интригах?

Его губы дрогнули. Он понял, о чём я. Слишком это было знакомо – паучья паранойя рейхсфюрера. Она опутала армию невидимыми нитями слежки. Его «уши» прятались везде: в бронзовых пепельницах, за зеркалами в уборных, даже в ручках дверей. Каждый вздох, малейшее слово записывалось и могло стать ступенью на плаху. Не удивлюсь, если Вальтер подослан не для «охраны», а шпионажа.

– Пешкой? – Вальтер содрогнулся, будто от удара хлыста. – О чём вы? Герр Гиммлер лишь…

– Что? – перебила я. Голос звучал насмешливо ядовито. – Беспокоится обо мне? Бросьте, – руки скрестились на груди, ремешок часов упёрся в запястье. – Мне не нужен ручной пёс, сообщающий о каждом шаге хозяину.

– Вы… злитесь? – тень пробежала по его красивому лицу. В глазах читалась подлинная растерянность – редкая слабость для эсэсовца. – Я чем-то вас обидел?

– Лично к вам я не испытываю ничего. Но сотрудничество с вашим… отделом – верный путь на гильотину.

Вальтер опустил голову. В его взгляде мелькали ледяные искры обиды. Он повторил ошибку Матиаса, наивно решив: я пойму его выбор. Но правда жестока: имперских гвардейцев ненавидели все – и свои, и чужие. Даже палачи брезговали их касаться.

– Я… – голос упал до шёпота, пальцы сжались в кулаки, – не такой, как они… Не…

– Не разыгрывайте пустой спектакль, капитан, – перебила я, не веря ни единому слову. – Оставьте эти сказки тем, кто не видел вашей, – изобразила пальцами ядовитые кавычки, – «продуктивной» работы в подвалах имперского директората.

«Не такой, как они…» – от следователя специального отдела имперского директората звучало особенно цинично. Пропаганда выставляла их «рыцарями без страха и упрёка», мучениками, несущими факел свободы сквозь тьму. Как же…

Под человеческими масками скрывались чудовища. Их руки, привыкшие сжимать рукояти наградных пистолетов, с завидной лёгкостью смыкались на шее и ломали кости. Запах лакированных сапог и кожаных ремней смешивался со страхом в подвалах – их главным оружием.

Они предавали жён, продавали друзей, топтали собственных командиров – лишь бы заползти на ступеньку выше по скользкой лестнице карьеры.

Вальтер вздрогнул – будто получил пощёчину. Его взгляд метнул осколки льда, но в глубине тлело что-то опасное – угроза, прикрытая хрупкой вежливостью.

– Рейхсфюрер дал чёткие указания, – голос звучал тихо, как скользящее лезвие. Каждое слово впивалось под кожу как иглы. – Не в ваших интересах переходить ему дорогу!

– Переходить… дорогу? – мой голос сорвался на тон выше. В ушах застучала кровь. Я была шокирована проявленной наглостью. – Умерьте пыл! С этим делом разберусь сама! Без вашего… – губы дрогнули в язвительной усмешке, – участия.

Намёк разбился о его ледяное спокойствие. Вальтер стоял, наполненный той опасной уверенностью, которую даёт слепая вера в безнаказанность. В его глазах плясали отблески чего-то нездорового – опьянение властью, превращающее людей в пародии на самих себя. Что ж… Он был далеко не первым и не последним, кто сильно заблуждался на свой счёт.

– Мне говорили: вы упрямы, – его губы растянулись в улыбке, напоминающей шрам. – Но я ломал и не таких.

Вызов. Чистейшей воды. Угрожать имперскому генералу – самоубийство. Любой другой уже ползал бы по полу, вымаливая прощение. Но не он…

– Ломал? – я медленно перевела взгляд, голос зазвучал сладко, как испорченный мёд. – Проверим…

Вальтер заметил угрозу слишком поздно. Удар ногой пришёлся чуть ниже рёберной клетки. Боль разлилась по телу ледяной волной. Его дыхание сбилось. Он рухнул на колени, скрючился. Тонкие пальцы, покрытые старыми шрамами, впились в живот – словно пытаясь собрать рассыпающиеся внутренности. На губах выступила кровь.

– Кх…! – зашипел, взгляд стал настороженным, но ещё не сломленным.

– И… это… всё? – я вцепилась в его воротник. Ткань заскрипела под ногтями. Притянула так близко, что почувствовала горячее дыхание. – Не похоже… – с удовольствием разглядывала перекошенное от боли лицо, – чтобы вы вообще понимали, с кем связались.

Его зрачки расширились от осознания опасности – человеческий инстинкт. Он был растерян. Но где-то в глубине чувствовался огонь неповиновения.

– Отпу…сти…те… – хрип вырвался сквозь сжатые зубы, словно последний воздух из проколотого баллона.

– Отпустить? – едкий смешок разрезал тишину. – Как скажете.

Вальтер подошёл слишком близко к пропасти – за что поплатился. Взмах рукой. Глухой звук удара спины о мрамор. Он перевернулся на бок. Хриплое дыхание смешалось с прерывистыми стонами – тихими, жалкими и неразборчивыми.

Хотела ли я его убить? Нет. Слишком просто. Мне нужно было, чтобы эта жалкая пародия на человека осознала, как хрупка его власть, как близко дно этой ямы, которую он называл «карьерой». Простая цель была достигнута. Я повернулась к выходу. Шаг. Ещё один. И вдруг – щелчок. Сухой, металлический – как хлопок дверью в ад.

– Поднимите руки и медленно повернитесь! – его голос дрожал от адреналина.

В стекле мелькнуло отражение: Вальтер, тяжело дыша, с трудом поднялся, опираясь на подоконник. Правая рука дрожала, сжимая P38 – хватка была неуверенной, палец скользил по спусковому крючку, ствол едва не опускался под тяжестью боли.

Я повернулась плавно, как танцовщица перед финальным пируэтом. Руки скрестились на груди – жест одновременно защитный и вызывающий.

– Я сказал… – его голос дрогнул. Шаг. Споткнулся, выдавая слабость. Пистолет чуть опустился, но тут же вновь поднялся – хоть и с заметной дрожью. – Руки… вверх…

В его глазах смешались боль и странная холодная уверенность – он понимал, что балансирует на грани между властью и полным крахом. Но не собирался покорно отступать.

– Тише, капитан, успокойтесь, – я прикоснулась пальцем к губам. Они иронично растянулись в опасной улыбке. – Вы же не хотите поднять на уши весь… Берлин? – глаза ехидно сузились, как у хищника перед кровавой расправой. – Этот пистолет – детская игрушка. Я убью вас раньше, чем нажмёте на курок.

Вальтер был опасен в подвалах директората, где стены пропитались криками и смертью. Но здесь, один на один, без поддержки системы – он всего лишь человек. Уязвимый. Слабый. А вокруг – пустота. Спасать? Героев нет. Полиция закрывала глаза на «несчастные случаи» – если жертва успела нажить врагов в верхах.

– Вы… лжёте…

Он не верил мне. Полагал: пистолет защитит. Наивно, но не лишено смысла. Будь перед ним обычный человек – возможно, это бы сработало. Но мне ничего не стоило развеять заблуждение. Один шаг – и сам Господь не спасёт. И всё же… интуиция подсказывала: стоит решить конфликт мирно.

– Возможно, вы правы, – ответила я, намеренно играя на его слабостях. – Но представьте, – осторожно указала на пистолет, – что, если… – голос упал до шёпота, словно делилась страшной тайной, – промахнётесь? Покушение на генерала. В имперском департаменте… – сделала паузу, будто пробуя угрозу на вкус. – Вам не сойдёт это с рук…

Тишина. Вальтер сжал пистолет, взгляд метался, дыхание стало прерывистым. Внутри шла отчаянная борьба между желанием наказать меня за нападение и страхом перед трибуналом. Секунда. Две. Тяжёлый выдох – словно выпускал остатки воли.

– Вы… правы, – он медленно опустил пистолет, но палец остался на скобе курка – привычка, въевшаяся в мышцы. – Моя жизнь… в ваших руках.

Колени коснулись пола с тяжестью человека, принимающего приговор. Голова склонилась – не в поклоне, а в признании поражения. Он понял: инцидент вышел за рамки формальных отношений. В армии, где всё подчинено строгому контролю, такое не прощали.

Я медленно подошла ближе, присела на корточки перед ним. Платок из кармана развернулся белым крылом.

– Н-нет… – он дёрнулся, будто от раскалённого металла, – я…

– Тс-с-с, – я коснулась его губ, стирая алые линии. Движения были нежными, как у медсестры. – Видите? Я не кусаюсь, – на лице появилась фальшивая улыбка, но в глазах – безразличие. – Если не будете провоцировать.

Вальтер оказался «счастливчиком». Он силился не стонать, но каждое движение отзывалось болью – рёбра, скорее всего, были треснуты. Я поднялась, протянула руку.

– Простите, – его пальцы дрогнули, едва коснувшись моих. Он выглядел растерянным и подавленным, но голос звучал ровно, без ожидаемой дрожи. – Я не должен был угрожать вам. Как мне загладить вину?

– Забудьте об этом, – я отмахнулась, понимая: Вальтер действовал на инстинктах. – Сегодня закрою глаза на случившееся, – сделала паузу, ощущая, как напряжение уходит. – Но впредь – хорошо подумайте: стоит ли рисковать? – провела пальцем по его медали, смахнув невидимую пылинку. Металл был тёплым от тела. – Кто знает, чем это обернётся…

Вальтер кратко кивнул. В его глазах смешались благодарность и затаённая ненависть. Он получил урок, понял: эта милость – не прощение, а отсрочка. Оставить его живым было расчётом – мёртвый эсэсовец создаст проблемы, а запуганный может пригодиться. Отныне его жизнь зависит от моего настроения. Один неверный шаг – и медаль станет удавкой.

✼✼✼

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы – рисовали на стенах причудливые узоры из света и тени. Спальня дышала сонной теплотой. Казалось, даже пылинки в воздухе ленились кружиться.

Вставать не хотелось вовсе. Я зажмурилась, обняла подушку и уткнулась лицом в её прохладу, вдыхая свежий запах с тонкими нотками лаванды.

– Ещё пять минут, – уговаривала себя, зная, что они растянутся в десять и больше.

Я встала с кровати, босые ноги коснулись прохладного паркета. Потянулась. Подошла к окну, задержавшись на мгновение, открыла створки. Осенний воздух – терпкий, с горьковатым привкусом опавших листьев – одарил приятной прохладой.

В углу стоял дубовый французский трельяж, словно забытый временем. Резные ножки, украшенные позолотой, всё ещё хранили следы былого величия. Несмотря на царапины и потёртости, оставленные бесконечными переездами.

Я присела на стул с мягкой спинкой, посмотрела в зеркало. Отражение далеко от идеала: длинные волосы спутались, лицо бледное, как у покойника… Губы искривились в ироничной улыбке. Показываться в таком виде в департаменте и, не дай Бог, на глаза шефу? Самоубийственная затея.

Я быстро привела себя в порядок, переоделась в чистую и выглаженную форму и вышла из спальни.

В конце коридора послышался тихий голос Марии. Она суетилась на кухне. Руки двигались с той особой сноровкой, что приходит только с истинной любовью к порядку. Светлый фартук мелькал, как крыло белой птицы. Протирая бокал, она тихо напевала ритмичную мелодию.

– Доброе утро, – сказала я, улыбаясь и наблюдая за её ловкими движениями. – Ты сегодня полна энергии. Как продвигается подготовка к празднику?

– Доброе утро, – губы дрогнули в тёплой улыбке. Она повернулась – в движении было что-то танцевальное: лёгкий наклон головы, жест рукой, приглашающий к столу. – Хорошо. Благодаря Феликсу я быстро управилась.

– Приятно слышать, – я села на стул, наблюдая, как солнечный зайчик играет на серебряной ложке. – И где наш герой?

– На ярмарку пошёл, – голос стал звонче, щеки порозовели. – Себастьян обещал сувенир.

Она засветилась от радости, вспомнив про ярмарку – всегда её любила. С раннего детства ждала с нетерпением. Веки сомкнулись в предвкушении – пыталась представить, что купит Себастьян, знавший толк в подарках.

– Понятно. Я рада, что они отвлеклись от хлопот по дому. Может… – посмотрела на неё – и тебе прогуляться? Отдохнуть от домашней рутины.

– А вы… – она вдруг смутилась, опустив глаза и покраснев, – не составите мне компанию, госпожа?

– Конечно, – я искренне улыбнулась. Только с ней могла быть собой. – У меня есть немного свободного времени.

На ярмарке царила оживлённая атмосфера. Воздух вибрировал от смешанных голосов. Ряды ломились от диковин – шкатулки с тончайшей резьбой. В них, казалось, застыли целые истории. Украшения переливались на солнце, как капли росы. Фермеры продавали тыквы-великаны, предлагали ароматные булочки и хлеб, выпекаемый прямо на месте.

В глубине мелькнул знакомый мужской силуэт. На широких плечах – безупречный строгий костюм. Короткие волосы у висков и борода цвета тонкого серебра. Под шляпой с узкими полями – пронзительный взгляд, наполненный мудростью прожитых лет.

Рядом вертелся улыбчивый юноша. Его глаза, яркие и любопытные, перебегали с прилавка на прилавок.

– Вновь деньги на ветер! – грозный голос Себастьяна прозвучал, словно выстрел, пронзивший шум ярмарки. – Мы пришли сюда не для этого!

– Что… происходит? – мы с Марией незаметно подошли ближе. – О чём спор?

– Доброе утро, госпожа, – Себастьян выпрямился, поклон был точен, как военный салют. – Учу Феликса правильно распоряжаться деньгами, – досадливый взгляд метнулся в его сторону. – Он уже купил ненужные безделушки…

Феликс проигнорировал замечание – словно взмах крыла мухи. Губы растянулись в широкую, почти детскую улыбку.

– Да! Безделушки! – в голосе звучала гордость. Он полез в карман, достал и показал несколько ювелирных украшений. – Зато какие!

Себастьян тяжело вздохнул, осуждающе покачал головой. А Феликс напоминал ребёнка, вывалившего на стол коллекцию мёртвых жуков перед гостями – восторг, граничащий с безумием.

Комичность происходящего рассмешила, но не удивила. Феликс… Он был душой компании, разорванной в клочья.

Мы встретились далёкой зимней ночью в послевоенных трущобах – развалины домов, нищета, вой голодных собак. И среди этого ада – мальчишка. Лет семи. Дрожащий. Подобно Марии, он был оставлен на произвол голодной смерти.

Зачем такой одиночке, как я, понадобилось спасать этих забытых миром детей? Приводить в свой тёплый, но пустой дом? Не знаю. Возможно, их пустые, как ледяная пропасть, взгляды напомнили мне скорбь Себастьяна. Он всё ещё оплакивал свою семью: жену, сына и совсем малышку-дочку.

А Себастьян принял их как своих. Полюбил. Посвящал всё свободное время. С нежностью оберегал и заботился. Ночью пел колыбельные, днём учил завязывать шнурки. Но мог и отругать, если дети слишком сильно шалили.

✼✼✼

Департамент шумел – как потревоженный улей. Коридоры кишели офицерами, сгибающимися под тяжестью папок. Бумаги хлопали, телефоны трещали, сапоги отбивали нервный ритм по мраморным полам.

Кабинет встретил приятной тишиной. В нём не было показной роскоши Штальграфа, золотых регалий. Только холодная элегантность с острыми углами и функциональная строгость.

В воздухе витал слабый запах лаванды. Свет из окон с полупрозрачными шторами падал ровными полосами на паркет – без теней. Никаких тёмных уголков. Никаких тайных мест.

Центральное место занимал широкий стол из чёрного дуба, идеально гладкий. На нём – чернильница с пером, один телефон для прямой связи и лампа с абажуром из тёмного стекла.

У дальней стены возвышались два шкафа с папками – их матовые дверцы отражали солнечные блики. Рядом на стене, словно окно в другой мир, висела обширная карта Европы, испещрённая булавками.

Я медленно прошла к столу. Кожаная обивка кресла, протёртая под тяжестью бессонных ночей, скрипнула под весом. Взгляд задержался на краю стола – стопка документов от секретаря. Их углы слегка помялись под чьими-то нетерпеливыми пальцами. Внутри – отчёты полиции, фотографии… И ни одной полезной зацепки.

Беспорядок. Хаос. Идеальные жертвы. У генералов – ни громких подвигов, ни грязных секретов, ни очевидных врагов. Остальные – простые жители приграничного округа Кракова. Без связей, секретов и тайн, за которые стоило отдать жизнь.

Фотографии оставались безмолвными свидетелями. Кто убийца? Судя по всему, дело рук обезумевшей стаи волков. Или, по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Но раны на телах… Слишком точные. Нанесённые с человеческой яростью.

Голова кружилась от бесполезных догадок. И вдруг – стук в дверь. Я закрыла папку – чуть сильнее, чем нужно – отодвинула в сторону. Пальцы невольно поправили складки мундира: привычка, выработанная годами.

– Войдите.

Дверь скрипнула, и в проёме возник знакомый силуэт в чёрном мундире. Косой луч упал на лицо, подчеркнув резкие скулы и тень под глазами – словно не спал последние сутки.

– Приветствую, генерал-инспектор! – Вальтер закрыл дверь за собой. Шаг. Ещё один. Сапоги глухо прозвучали по паркету. Рука выпрямилась в чётком военном приветствии.

– Что вы… здесь делаете? – мои брови удивлённо взлетели вверх. Его появление стало неожиданностью. Я была уверена: после вчерашнего «разговора» в имперском департаменте он и носа не покажет.

– Исполняю приказ рейхсфюрера.

– Приказ? Разве мы это не обсуждали? Я не нуждаюсь в защите.

– Это не вам решать, – он выпрямился, кожаный ремень заскрипел под натяжением. – У меня…

– Вас жизнь ничему не научила? – голос прозвучал резко, как щелчок затвора. Вальтер вздрогнул – не от слов, а от скрытой угрозы, спрятанной за холодной вежливостью. – Хотите повторения вчерашнего?!

Гнев пульсировал в висках. Если он снова хочет диктовать условия – ссадинами не отделается.

– Послушайте, – тень Вальтера легла на карту, закрывая Польшу. Он подошёл к столу. – В одиночку вам будет трудно раскрыть это дело, – голос звучал ровно, но левая рука сжалась в кулак – словно пытаясь удержать нарастающее напряжение. – Поверьте. Я смогу помочь. Вот увидите!

Опять та же пластинка: опыт работы в полиции, запутанные дела, специальный отдел. Его аргументы звучали отточено – словно речь на казни. А улыбка – слишком гладкая, отполированная годами тренировок перед зеркалом – ни одного лишнего движения.

Но за этим спектаклем скрывалась гарь сожжённых досье, железный привкус страха, крики, которые так и не дошли до суда. Почти за каждым его «товарищем» закрепилась слава безжалостного палача. У них не было совести и сострадания – все были глухи к чужой боли. Его досье не отличалось от других – те же методы, те же исчезнувшие свидетели.

– Красиво говорите, – я медленно обвела взглядом безупречно застёгнутый мундир. – Но где уверенность, что рейхсфюрер не отдал вам… дополнительные распоряжения?

– Я не стал бы вас обманывать! – тень скользнула по скулам, но исчезла так же быстро, как и появилась. – Прошу, поверьте! Я искренне хочу наказать виновных!

Тишина. Я сузила глаза, взвешивая риски. Порученное дело было сложным, а времени всё меньше. Не справлюсь – буду отвечать головой. Приму помощь эсэсовца – не оберусь слухов. Пойду против самого Гиммлера…

– Хорошо. Я дам вам шанс показать, на что вы способны. Но. Всего. Один.

Его глаза расширились, зрачки на миг превратились в чёрные дыры. Брови взлетели вверх, но почти сразу опустились – он поймал себя.

– Я не подведу вас!

– Не радуйтесь, – голос прозвучал низко, угрожающе. – Если ложь вскроется – подвалы директората покажутся вам настоящим раем по сравнению с тем, что вас ждёт, – губы дрогнули в усмешке, похожей на оскал. – Это… понятно?

Вальтер отвёл взгляд, молча кивнул. Плечи напряглись, рука невольно сжалась у рёбер – словно старые раны снова напомнили о себе. Он понимал: я не шучу. Хрупкое подозрение – и он будет мечтать о виселице.

✼✼✼

Национальная государственная больница Фридрихсхайне когда-то блистала как хирургический скальпель под операционными лампами. Сюда съезжались лучшие умы Европы, а студенты-медики толпились в аудиториях, ловя каждое слово светил науки.

Но от былого величия не осталось следа. Война методично высасывала жизнь из этих стен: просторные палаты заполнены пациентами. Воздух пропитался густой смесью хлорки, пота и чего-то сладковато-гнилого. Запах не выветривался даже сквозь распахнутые окна.

Коридоры, некогда заполненные белыми халатами и оживлёнными спорами, зияли пустотой. Тишину нарушали редкие шаги санитаров – их силуэты скользили, как призраки, слишком уставшие даже для разговоров.

Мы шли молча, пока не наткнулись на операционную. Белые двери распахнулись с глухим стуком, пропуская тележку. Тело под простыней обрисовало слишком знакомые контуры. По хрупким очертаниям ключиц и узким плечам – не старше двенадцати.

Следом вышел хирург. Его халат был в алых брызгах, подтёках, отпечатках ладоней – будто он вслепую пытался заштопать рвущуюся плоть. Перчатки, снятые с хрустом засохшей крови, шлёпнулись на пол. Маска последовала за ними – словно знак капитуляции перед безжалостной реальностью.

Но самое страшное – глаза. В них горел огонь, который я знала слишком хорошо: смесь злости, отчаяния и ярости на мир, позволяющий детям умирать.

Этот взгляд я видела в зеркале слишком часто – после операций, где спасение превращалось в поражение. Годы, проведённые в военных госпиталях на огненной черте, оставили неизгладимый шрам в душе. Ты входишь в операционную с верой, что твои руки – щит между жизнью и смертью. Каждый раз надеешься увидеть в глазах пациента проблеск благодарности, услышать его слабый, но живой вздох. А когда этого не случается – внутри разрывается что-то важное, что уже не вернуть.

– «Ты сделал всё возможное» – звучит как насмешка по замкнутому кругу. – «Но мог сделать больше».

– Здесь, – голос Вальтера вытянул из бездны воспоминаний.

Он остановился в конце коридора. Пальцы сжали холодную ручку серой двери – словно боясь, что она растворится в воздухе.

В нос ударил резкий запах формалина, смешанный с едва уловимым металлическим привкусом крови. Вдоль белых стен, словно безмолвные стражи, выстроились шкафы с инструментами. Они лежали с неестественной аккуратностью – блестящие, холодные, безупречно разложенные. Покорно ждали своей очереди вскрывать, разбирать, препарировать правду.

На столе в центре – белая простыня. Под ней – очертания. Девушка. Её кожа была фарфорово-бледной, лицо – восковая маска, которую намеренно изуродовали резкими ссадинами. Губы – синие, а на шее, словно приговор палача – длинный багровый шлейф, обнажающий истерзанные мышцы.

Патологоанатом склонился над телом, скальпель в руке блеснул под холодным светом, но наше появление сменило планы.

– Здравствуйте, – голос Вальтера прозвучал тихо, словно он боялся разбудить тех, кто спал вечным сном. – Нам нужен доктор Август Гайслер. Не подскажете, где он?

Мужчина медленно поднял голову. Его глаза за тонкой оправой очков казались пустыми – словно потускнели от бесконечного созерцания смерти. На халате – старая нашивка полевого госпиталя. Возможно, он тоже прошёл войну.

– Это я, – он отложил скальпель, снял маску. Голос прозвучал сухо, в уголках губ дрожала тень усталости. – Чем могу помочь?

– Я капитан СС Вальтер Шульц, – он кивнул в мою сторону. – Рядом – генерал-инспектор Ерсель Розенкрофт. Мы расследуем инцидент на польской границе. Нас интересуют в первую очередь тела офицеров.

Август замер. Его взгляд скользнул по нашим мундирам, задерживаясь на каждой мелочи – словно пытаясь прочесть между строк то, что Вальтер не сказал вслух.

– Я так понимаю… – он тяжело вздохнул, и этот звук раздался в тишине морга, как упавшая гильза. – Вы по поводу генералов?

– Да, – я кивнула. – Вы провели вскрытие?

– Да, – он повернулся к нам спиной. Его тень вытянулась под резким светом ламп, сливаясь с очертаниями шкафов. – Пойдёмте.

✼✼✼

Юрген Штеффан Энгельс когда-то был человеком, чьё присутствие заполняло комнату – не громкостью, а тихим авторитетом. Средних лет, с приятной внешностью и светло-карими глазами, которые, как говорили, видели насквозь.

Он прослужил генералом вдвое дольше, чем я, и за все эти годы – ни единого пятна на безукоризненном мундире. Не любимчик, но и не мишень. Подчинённые говорили о нём сдержанно, уважительно: «Требовательный, но справедливый».

Но то, что лежало перед нами, не имело ничего общего даже с человеческим телом. Это была изувеченная кукла из плоти – слепленная руками мясника.

От трупа исходил сладковатый запах гнили, перебиваемый формалином. Лицо… Точнее то, что от него осталось, застыло в немой агонии. Багровые прожилки, вздувшиеся гематомы, губы, разорванные в оскале, обнажающие осколки зубов. Тело – фиолетово-чёрное полотно из кровоподтёков, рваных ран, сквозь которые белели обломки костей и краснели перерезанные мышцы.

Вальтер отвёл взгляд, стараясь скрыть отвращение, но в груди закипала ярость – становилась всё невыносимее. Горло сжалось болезненным спазмом, глаза расширились от ошеломления, пальцы задрожали от бессильной злости. Но он быстро взял себя в руки. Я же разглядывала раны, как карту боевых действий – без дрожи, но с ледяным интересом.

– Вы не особо впечатлены, – заметил Август. Взгляд скользнул по мне, как скальпель по коже.

– Работая в военном госпитале, и не такое увидишь, – мой ответ прозвучал как заученные строки из доклада. – Вам удалось что-то узнать?

– Генерал-майор Юрген Штеффан Энгельс. 52 года, – он коснулся горла трупа. Разрез от края до края, чистый, почти хирургический. – Эта рана нанесена последней. Основная причина смерти.

– Вы… уверены? – я ткнула пальцем в другие раны – глубокие, рваные и жуткие.

– Незадолго до смерти его пытали, – в голосе Августа проскользнуло что-то похожее на жалость, если бы не годы, проведённые среди мертвецов. – Он был в сознании почти до самого конца. Два часа пыток, каждое мгновение которых оставляло на теле новые ужасы.

– Жестоко… А что с другим генералом? – я постаралась скрыть дрожь в голосе за маской холодного профессионализма.

– Характер увечий одинаков, – он накрыл тело простынёй. Ткань легла на изуродованное лицо как саван. – Разница только во времени смерти и расположении ран.

– Есть что-то, что укажет на убийцу?

Август медленно покачал головой.

– Нет, – провёл рукой по лицу, оставляя на коже бледные полосы усталости. – Кроме одной… – повисла гнетущая пауза, – странности.

– Какой?

– Отравление гемолитическим ядом.

– Что? – Вальтер растерянно моргнул. Брови сдвинулись в глубокую складку – ясное свидетельство: медицинские термины для него тёмный лес. – Объясните понятнее.

– Кто-то ввёл им редкий препарат, чтобы… – голос дрогнул на мгновение, – спровоцировать разрушение эритроцитов.

– Да, – Август кивнул. – Это весьма… нестандартный метод. Убийца хотел, чтобы жертвы мучились перед смертью. Превратил их собственную кровь в яд, разъедающий изнутри.

– Но… – Вальтер сжал кулаки, стараясь сдержать злость. – Зачем так жестоко поступать?

Август пожал плечами – жест был напряжённым и неестественным.

– Чтобы послать сообщение.

Я посмотрела на простыню, под которой исчезло лицо генерала. Сообщение было ясным. Кто-то здесь играет не по правилам. И игра только началась.

✼✼✼

Имперский Криминальный Директорат дышал холодом казённых коридоров – впитывал в стены крики так жадно, как бумага чернила. Настоящий архив ужасов, где за каждым делом скрывалась не просто тайна, а чья-то сломанная жизнь.

Следователи здесь были не людьми, а машинами – отполированными до блеска, холодными и безжалостными. Совесть? Выброшена в мусорный ящик вместе с вырванными ногтями. Сострадание? Перемолото в пыль под каблуками сапог.

Они наслаждались криками, отчаянием. Настоящие монстры в человеческом обличье.

В холле ожидали четыре огромных охранника. Их пальцы медленно перебирали документы – словно пытаясь вычитать страх, запечатлённый в каждой строчке. Лифт, скрипя и дрожа, медленно опускался вниз. Открывал двери в самую глубь ада.

Воздух пропитался густым запахом крови, страха и безумия. Где-то вдали звенел капающий кран, за стеной – приглушённые стоны.

В дальней допросной, за зеркалом Гезелла,⁴ сидел мужчина с лицом, волосами и ресницами белого цвета – словно фарфоровая кукла из ночных кошмаров. Вдоль левого глаза тянулся шрам – длинный, вертикальный, как трещина на маске. Китель небрежно расстёгнут, бесформенный, без знаков. Напоминал финский, но сшитый наспех – словно маскировка.

– Как он здесь оказался? – спросила я.

Надзиратель ответил не сразу. Сначала хриплый смешок, потом ленивое движение плечом – будто автомат на ремне давил на него тяжелее, чем груз совести.

– Поймали на польской границе, – пальцы потянулись к пачке сигарет в нагрудном кармане, но остановились в воздухе. – Выдавал себя за офицера. Якобы возвращался из отпуска.

– И?

– Слишком подозрительно себя вёл. Решили проверить, – он смахнул с кителя невидимую пылинку. – Нашли кое-что интересное.

«Интересным» оказались три поддельных паспорта на разные имена и папка с секретными документами. Она и позволила получить ему «VIP-пропуск» в самые глубины ада. На ней была кровь генерала Энгельса – чьё изуродованное тело гнило в городском морге.

В комнате напротив альбиноса сидел Йоханнес Август Цорн – бывший заместитель Хайнце, ныне старший следователь. Его имя шептали в коридорах с презрением и ненавистью. Увидев его лицо – словно раскалённый металл, готовый треснуть под давлением – я мгновенно поняла: допрос закончится печально.

Цорн верил только в боль. Единственной правдой были хруст сломанных костей и истошные крики отчаяния. Но даже после признания он не отпускал жертв – продолжал мучить, оставляя на грани смерти.