Читать книгу: «Я больше не бельгийская принцесса», страница 5
– А сегодня только пятница, приходите после умкэнда, если картина не изменится! С вас 50 евро.
Я еще долго припералась с доктором и просила выписать мне лекарство, на английском, французском и даже фламандском, но все было тщетно. Заплатив 50 евро, я поплелась восвояси. Вечером с броканта вернулся Франсуа, целый день провел он в Льеже, покупал и продавал антикварную мебель, которой занимался последнее время.
Узнав о том, что я ходила к врачу и не получила рецепта, он пришел в ярость, чем, признаться, удивил меня. Ни разу еще он не поддерживал меня так рьяно.
– Да они с ума посходили все! Вот поэтому наша семья ходит только к доктору Ванскубруку! И ты к нему пойдешь, в понедельник он уже будет вести прием!
До понедельника, как и следовало ожидать, мое состояние не улучшилось. Все выходные, надо отметить, Франсуа провел со мной, поил чаем и кормил аспирином. Кроме этих нехитрых средств, других не было. В голове, конечно, не укладывалось, как это нельзя просто пойти в аптеку и купить какой-нибудь сумомет, от которого легче бы стало тут же. Но нельзя. Без рецепта это просто невозможно. Да и фармаси эти по выходным не работают. Франсуа заметно нервничал, говорил, что никогда в жизни ни у кого так долго не держалась температура. А сам он болел лишь однажды в детстве, страшной болезнью, от которой все его тело покрылось водянистыми прыщами, да еще пару раз насморком.
Но до понедельника я все-таки дожила, месье Ванскубрук за те же 50 евро без разговоров выписал мне атибиотики, сделал рентген и даже предложил госпитализацию, от которой, впрочем, я отказалась.
С местным сумометом дела быстро наладились, и уже через два дня я готова была идти на работу, а еще через три – действительно на нее отправилась. Здоровая и вполне себе счастливая. Как-то за полторы недели моей болезни с Франсуа у нас дела стали налаживаться. Не было за это время у него ни приступов ревности, ни злости. Ему явно нравилось, что я сижу дома, никуда не выхожу. А еще ему нравилось за мной ухаживать. Он с большим удовольствием поил меня чаем, даже разрешил пить его прямо в кровати, по моей просьбе самостоятельно сварил куриный бульон, а вечерами мы смотрели с ним фильмы и он даже читал мне вслух «Обещание на рассвете» Романа Гари.
«Может, все-таки все у нас еще получится? Ведь не бессознательно же я выходила замуж, ведь разглядела же я что-то в будущем муже тогда, на море. Ведь зацепил же он меня» – думала я в эти дни болезни и, казалось, что все еще действительно будет хорошо. «Да, может, и нет у него никакого расстройства психики. Да, конечно, нет!»
****
– Девочки, у меня для вас сюрприз! – директор нашего визового центра Сергей Бедросов стоял посреди офиса, хитро улыбался, а в руках держал конверт.
– Неужели премия? – поинтересовалась Наташа.
– Лучше! Билеты на «Снежное шоу» Славы Полунина! В эти выходные будет в оперном театре, в Намюре! Места в партере, по два билета – каждой! Так что берите мужей и бойфрендов, я тоже супругой буду, и давайте сходим вместе.
«Вот это здорово, – подумала я, – столько раз еще в Питере хотела сходить, но все как-то не получалось!»
– Что за «Снежное шоу» такое, я не слышала ничего, это что, балет на льду? – Наташа встала из-за стола, подошла к Бедросову, забрала у него конверт, вытащила оттуда билеты и принялась их разглядывать.
– Наташенька, нет, это – не балет. Прогугли, Полунин – гений такой.
– Гений?
– Да, клоун и гений, ну что, идем?
– Идем! – бодро ответила я, – спасибо!
– Ну и отлично, представление в 6, а потом посидим вместе где-нибудь, будет отлично! – Бедросов выдал нам по два билета и довольный собой направился к выходу. Уже в дверях офиса он остановился и добавил, – Это нам в посольстве билеты выдали! Приятно!
Когда директор ушел, я рассказала Наташе о Полунине все, что знала, правда, она не особо впечатлилась, но в Намюр ехать собралась. Наташа позвонила своему Кристофу, сказала, чтобы он отменил субботний ужин у друзей, потому что они идут на шоу. Кристоф с радостью согласился.
– Он у меня вообще театр любит. Представляешь, даже в Вену предлагал как-то слетать, на «Аиду» что ли. Хорошо, что не полетели, не срослось что-то там у него, представляешь, это опера пять часов идет!
– Я знаю… А вот Франсуа не любит театр.. мы с ним в Мариинку ходили как-то, на «Богему», это тоже опера.. Ушли в антракте.
– Но на клоуна-то он пойдет, Полунин этот – повеселее оперы! – Наташа подмигнула мне.
– На клоуна пойдет, надеюсь, тем более бесплатно же, должен пойти, – вздохнула я.
«Действительно, почему Франсуа не пойти на Полунина? Это будет в субботу, детей у нас на этих выходных нет. Планов нет. Почему бы и не сходить. Пойдет, конечно, тем более у нас последнее время такие хорошие отношения! – размышляла я – Не стоит сомневаться. И с Бедросовым он наконец-то познакомится, и с женой его. Господи, как же хорошо будет!»
Мы решили с Наташей, что в Намюр – небольшой городок во французской части Бельгии – можно поехать в субботу с утра. Ехать от Брюсселя часа полтора, не больше. Можно приехать туда к полудню, погулять там, пообедать, а уж потом и на Полунина. Я в Намюре не была ни разу, а Наташа, как оказалось, часто просто так туда ездила, погулять. Красиво там, говорит, крепость на скале, готический собор, а еще музей эротической гравюры. На том и порешили.
За ужином, когда Франсуа приговорил порцию спагетти болоньезе и выпил свои два бокала мерло, я принялась рассказывать ему о приглашении Бедросова, об удивительном артисте Полунине, о чудесной перспективе провести субботу для разнообразия не со Стефаном и его женой, а с новыми для Франсуа людьми – моими коллегами.
– Будет так здорово! – тараторила я – мы можем поехать утром, ну выспимся и поедем, погуляем там, только бы хорошая погода была. В крепость сходим, город посмотрим! А вечером – в театр! Ты не представляешь, что это за шоу! Я видела только отрывки на ютьюбе, но вживую это в сто раз круче!
Франсуа встал из-за стола, приоткрыл дверь в сад и закурил, старательно выдувая дым на улицу. Курил и молчал. А я уже тоже все, что могла, рассказала, и тоже молчала. Так мы оба молчали какое-то время.
– Так что ты скажешь, поедем в Намюр на Полунина? – не выдержала я.
Франсуа выдул дым, вздохнул и покачал головой. Спокойно так, прямо глядя мне в глаза.
– В смысле? – не поняла я, – почему?
– Да потому что бред это – в театр ездить в другой город. Вот и все.
– Что? Франсуа, ты шутишь, этот город в ста километрах от дома. Это недалеко!
– Сто километров – туда, сто – обратно, а это – уже двести. И это просто, чтобы посмотреть какое-то представление. Мне это неинтересно.
Франсуа затушил сигарету, закрыл дверь и прошел в гостиную. Уселся на диван, включил телевизор. Он не смотрел на меня, как будто выжидал, как я отреагирую, а я так и сидела за столом, не понимая, что ему ответить. «Почему Франсуа повел себя именно так, какой реакции он от меня ждет, ведь не может же он думать, что после того, как долго я распиналась ему о том, как я жду этой поездки, какой удивительной она будет, какой чудесный город Намюр, как я хочу провести время со своими коллегами и как давно мечтала побывать на шоу Полунина, я просто усядусь рядом, и мы молча посмотрим вечерние новости, – размышляла я и потягивала вино. Нет, он понимает, как для меня важен этот субботний день, и именно поэтому он так спокойно и безапелляционно заявил мне, что мы никуда не поедем. Он издевается надо мной».
Я подошла к Франсуа, села рядом и пристально посмотрела ему в глаза.
– Ты хочешь, чтобы я умоляла тебя поехать? Ты этого хочешь?
– Ты о чем, принцесса?
– О том! Почему ты не можешь просто пойти со мной в театр? Я же говорю тебе, это будет интересно! – произнесла я довольно резко, но потом сбавила тон и добавила гораздо мягче, – Пожалуйста, поезжай со мной, тебе понравится.
Франсуа молчал.
– Намюр не очень далеко, только представь, поедем вдвоем, там встретимся с Наташей и ее другом. Погуляем. Будет отлично! Я очень хочу поехать, сделай над собой усилие, ради меня, – чуть кривляясь, нежно тянула я, то и дело, целую Франсуа то в одну, то в другую щеку, – пожалуйста, котик мой, ну, пожалуйста. И в Намюре есть музей эротической гравюры!
Не знаю, что сработало лучше, мое нытье или перспектива увидеть гравюры, но что-то сработало.
– Если ты так хочешь, то поедем, принцесса, – улыбнулся Франсуа, – конечно, если тебе хочется, я поеду с радостью.
Я улыбнулась мужу и снова поцеловала его. На этот раз гораздо нежнее.
«Оказывается, все так просто. Немного нытья и нежности, и Франсуа согласен на все. Может, это не у него проблемы, а у меня, может, просто я – неправильная женщина – все воспринимаю в штыки, обижаюсь, подозреваю, не понимаю…, – засыпая, я размышляла о наших с Франсуа отношениях, – может, и правда, вся проблема во мне? И не издевался Франсуа надо мной, просто говорил, что думал, а слышал меня только тогда, когда я говорила на ему понятном языке».
Так или иначе, обещание поехать было у меня в кармане и остаток недели я провела в ожидании субботы. На работе я то и дело напоминала Наташе о предстоящей поездке. «Ты помнишь, что у нас планы на субботу» или «А что ты наденешь в театр?» Наташа отвечала мне, но бесконечные разговоры о Полунине явно ее нервировали. И в конце концов я поняла, что перегибаю. Мне самой-то было понятно, отчего так волнительны мне мысли о предстоящем спектакле – ни разу за год жизни в Бельгии мы с Франсуа не посетили ни одного театра, да и вообще все наши развлечения сводились к ужинам у Стафана. У Наташи же все вечера были расписаны: два раза в неделю она ходила на спорт, с Кристофом они не пропускали ни одной киноновинки, плюс, ужины с подружками и родителями жениха, походы к парикмахеру и косметологу, занятия верховой ездой, игра в теннис и курсы флористов. Всего этого я была лишена, оттого и ждала так неистово субботней поездки, проводя однообразные вечера у себя в деревне. Нет, я тоже ходила на языковые курсы, но, к счастью, лишь раз в неделю. И да, по пятницам, я открывала галерею на Гранд Пляс, ту, что принадлежала одному именитому скульптору из Москвы, и сидела там. Кстати, для разнообразия, было довольно неплохо. Я ехала в галерею к двенадцати. Выходила из метро и шла по самому центру города, заглядывая в витрины магазинов, иногда позволяла себе выпить капучинно в старбаксе. В самой галерее было тихо, пахло красками и сыростью – запахи эти были мне знакомы – так пахло у Олега в мастерской, и от того мне нравилось проводить в здесь время. Правда, никто никогда не заходил ко мне. Очень редко, может, раз пять за весь год, что я работала в галерее, дверь открывалась и какой-нибудь случайный турист просовывал в нее свой нос. Обычно он удивленно смотрел на меня, потому что стол, за которым я сидела, стоял прямо по центру, у самого входа, интересовался, что это за помещение. Действительно, сразу и не понять: света внутри было мало, скульптуры мастера стояли по стенам, не освещенные дополнительно, так что разглядеть их с порога было невозможно, да и вывески, говорящей, что это галерея, снаружи тоже не было. Конечно, таких случайных посетителей я могла бы приглашать, могла бы рассказывать о работах, могла бы кофе поить в конце концов, как это обычно делают в галереях, когда цель – продавать работы. Только вот мне сразу дали понять, что ничего никто продавать не собирается, так что я просто должна раз в неделю присутствовать в галерее, на случай, если придет проверка. Видно, что-то скульптор намудрил с этим помещением, поэтому и должен был проводить ее как галерею, поэтому и свез в нее ненужный хлам в виде своих скульптур. В общем, когда кто-то заглядывал ко мне, я просто здоровалась и улыбалась, но ничего никому не рассказывала. Раз им не нужно ничего развивать, продвигать, раз все это – блеф, так зачем же я буду тратить себя на ненужные разговоры. В галерее московского скульптора по пятницам я читала книжки, писала рассказы, болтала по скайпу с подружками из России. Отдыхала от Франсуа и деревни. Снаружи доносились звуки площади, самой красивой площади Европы. И зимой и летом здесь было полно туристов, пахло горячими шоколадными гофрами. Здесь было самое сердце Брюсселя, и мне было приятно, что я нахожусь в нем раз в неделю, никому неизвестная, одинокая, в темной галерее, о существовании которой никто не знает. Мне было странно, грустно, но приятно. Это галерея стала моей тайной пещерой, моим убежищем.
Иногда ко мне сюда заглядывала мадам Пушкин. Жена единственного последнего прямого потомка Пушкина, через которую я и получила эту странную работу. Маленькая немолодая женщина тоже была потомком русского поэта, но не прямым. А вот ее супруг – кудрявый пухлый старичок – тот был прямой – по мужской линии. В общем, они оба имели отношение к Александру Сергеевичу и приходились друг другу родственниками. Вероятно, поэтому у четы Пушкиных и не было детей, и поэтому прямой потомок поэта считался мало того, что прямым, но еще и последним.
Мадам Пушкин заглядывала обычно ненадолго, проверяла, как я справляюсь с работой смотрителя, передавала мне мои сто евро за труды. Иногда пила со мной кофе, но никогда ни о чем не говорила. Даже странно, только о погоде. Вот такой классический вариант аристократических манер. Впрочем, я была этому рада, потому что, о чем говорить со старушкой тоже не знала, разве что о Пушкине.
– Да, завтра пойдем на Полунина! Надеюсь, не обломаемся! – я разговаривала с подругой Олей по скайпу.
– Круто! Мы ходили в том году в БДТ на него, действительно, здорово, но только в партере нужно сидеть, на балконе – не то ощущение.
– У нас билеты во второй ряд партера, так что, думаю, все увидим.
– Ну а как вообще дела? Как Франсуа? – Оля вопросительно смотрела на меня с экрана компьютера. Я рассказала ей, весьма опрометчиво, что не все у нас гладко, и теперь она при каждом удобном случае пыталась вытянуть из меня информацию.
– Да ничего, все спокойно, даже как-то мило и нежно в последнее время. Может, у меня проходит период адаптации здесь, и жизнь налаживается?
– Надеюсь, – ответила Оля, выдержала паузу и добавила, – видела вчера Олега на выставке Кузнецова. Спрашивал про тебя.
– И что ты ответила? – спросила я Олю металлическим голосом.
– Ответила, что все у тебя хорошо. Он попросил передать тебе привет.
– И как он выглядел?
– Как обычно, нарядный, загорелый, с легкой небритостью. С девушкой был молоденькой на вернисаже, попивал вино, – Оля самодовольно улыбалась мне с экрана, – а ты бы хотела услышать, что он выглядел плохо, плакал и всем рассказывал, как скучает по тебе?
– Да ничего я бы не хотела, прости кто-то стучит.
Я отключила Олю и оторвала взгляд от монитора. В дверях моей галереи стоял принц, в смысле, граф Депюи. Я аж поперхнулась.
– Добрый день, – произнес он.
Я привстала из-за стола.
– Здравствуйте месье ле конт.
– Ох! Дарья, это вы? – граф зашел в галерею и прикрыл дверь, – я тут прогуливался, такой чудесный день сегодня. И решил заглянуть сюда. Я несколько раз пытался это сделать раньше, но двери все время закрыты, – рассказывал граф по-русски с небольшим акцентом, – В магазине шоколада напротив мне сказали, что это, кажется, галерея искусства и открыта только по пятницам. Я по пятницам обычно играю в сквош, но сегодня такой солнечный приятный день, что я решил специально прогуляться и все-таки узнать, что же здесь такое, в этом вечно закрытом помещении.
– Да, здесь галерея, вроде того… – пробормотала я, – недавно открылась, еще так, знаете, не то чтобы работает, не для посетителей.
– Это как? – граф подошел к моему столу и протянул руку, – здравствуйте, вот уж не ожидал вас здесь увидеть, а что же визы? Вы больше их не печатаете?
– Печатаю, печатаю, здесь я только по пятницам.
– Это хорошо, а то мне скоро нужно будет снова лететь в Петербург, вы были правы, это замечательный город!
И граф долго рассказывал мне о том, где он был и что видел. Болтали мы долго, я рассказала ему о скульптуре и показала работы.
– Но это же ужас! – воскликнул граф.
– Согласна! – улыбнулась я.
– Вы до скольки должны сидеть здесь? Может быть, сходим пообедать. Здесь недалеко, на Пляс Сан-Катрин, мой любимый итальянский ресторан.
– Нет! – почти крикнула я, – я не могу! Мне нельзя уходить отсюда.
Граф чуть отпрянул, пристально посмотрел на меня, извинился и ушел.
Наверное, подумал, что я ненормальная. Так завопила, это ж надо. Но я так живо представила, что будет, если Франсуа узнает, что я обедала с графом..
****
В субботу утром Наташа позвонила мне в одиннадцать.
– Мы скоро выезжать собираемся. На одной машине поедем? Или вы на своей?
– Думаю, мы сами, Франсуа еще спит, просил раньше двенадцати не будить его. Так что давай уже прямо в Намюре встретимся.
– Договорились! Приедете, звоните. Мы погуляем, потом где-нибудь пообедаем, в любой момент можете присоединиться к нам.
Я разбудила Франсуа, мы позавтракали. Потом он долго пил кофе, курил и снова пил кофе. Наконец я не выдержала и попросила его поторопиться. Было уже начало второго, хотелось все-таки посмотреть город, как мы и планировали, поэтому я рассчитывала выехать хотя бы в два.
– Дорогой, – нежно произнесла я, – давай побыстрее, мы же хотели до спектакля еще погулять.
– Какого спектакля? – удивленно спросил муж.
– В смысле, какого? На который мы едем в Намюр.
– Слушай, я что-то не хочу ехать. Давай в другой раз.
Я не поверила своим ушам…
– То есть как это?
– Милая, ну, правда, давай лучше дома останемся, я плохо спал, заснул только под утро. Настроения нет, да и ехать далеко.
– Нет, не давай! Так не пойдет! Что за издевательства, мы же договорились?! Я ждала субботы всю неделю, я договорилась с друзьями, я не будила тебя, чтобы ты выспался, – кричала я что есть силы, – это просто невообразимо, я не верю своим ушам! Ты же мне сам говорил, что готов поехать, если мне этого хочется, разве нет? – чуть тише добавила я.
Франсуа включил телевизор и, не глядя на меня, ответил спокойно и холодно.
– Не стоило тебе на меня кричать, теперь-то я уж точно никуда не поеду.
Увеличив звук плазмы, муж мой так и не повернулся ко мне. Не знаю, чего он хотел, думал ли, что я буду уговаривать его, извиняться за крик, просить и плакать, или, правда, усядусь рядом и увлеченно просмотрю весь день формулу-1? Правда, не знаю, чего он добивался и знать не хочу, точнее в тот момент действительно не хотела. Я резко встала из-за стола и выбежала из гостиной, изо всех сил хлопнув дверь. Быстро поднялась в комнату, схватила сумку, ключи от машины, забежала в ванную, брызнула на себя своим любимым гермесом и пулей снова сбежала по лестнице вниз. Хотела было заглянуть еще раз в гостиную, но передумала.
Я ехала на своем рено-твинго по трассе, курила в окно и была счастлива. Злилась еще, конечно, но счастье от состояния свободы от Франсуа хотя бы на этот день, было сильнее любой злости. Мимо проносились машины, меня то и дело кто-то обгонял, признаться, моя сиреневая двухдверная крошка, почему-то напоминающая мне папин запорожец из моего детства, выжимала максимум 90. Но мне казалось, мчусь я со скоростью ветра. Я еще не доехала до Намюра, а в сумке моей пропищала смс-ка. Я кое-как достала телефон и с большим трудом разглядела текст – экран отсвечивал и бликовал на солнце. «Tres bien Dacha! Bravo – писал Франсуа – Домой можешь не возвращаться».
Вот и отлично. Повеселюсь на славу!
Я нашла Наташу и ее жениха в брасрии в центре города. Мы выпили по бокальчику и перекусили. Потом часа полтора бродили по узеньким улицам старого города, поднимались на гору и фотографировались, а еще смеялись. Да, мы много смеялись в тот день. А потом был самый удивительный в моей бельгийской жизни вечер с Полуниным. Два часа чуда и волшебства, когда мурашки по коже и слезы в глазах. А потом мы гуськом ехали обратно в Брюссель, и жених Наташи плелся на своем ВМW за мной, сдерживая лошадей, все те же 90 километров. А потом мы решили поужинать в центре Брюсселя, долго выбирали место и остановились на греческой таверне. Было вкусно и весело. А потом мы все никак не могли разойтись и переместились на бокальчик в какой-то бар, а потом еще пили кофе, чтобы протрезветь и настроиться на дорогу домой. Франсуа мне ни разу не звонил, а я, признаться, и вовсе забыла о его существовании. А что? Он же сам написал мне, чтобы я не приходила домой, вот я и не торопилась.
Часа в три ночи, впрочем, к дому я-таки подъехала, вышла из машины и в нерешительности остановилась. Меня будто окатили холодной водой, я застыла в оцепенении и страхе, понимая, что меня может ждать дома… Я очень хорошо помнила, каким может быть мой муж в гневе. Нет, с тех пор, как Франсуа искупал меня в пруду и выбил зуб, он ни разу не поднимал на меня руку, мы вообще не вспоминали тот случай, будто его и не было вовсе. Но страх, поселившийся во мне в тот злосчастный вечер, то и дело подавал голос, а сейчас и вовсе орал где-то из глубины подсознания. «Не заходи в дом! Уходи! Это опасно! – проносилось в голове, но тут же, словно кто-то другой отвечал этой испуганной девочке внутри меня, – что за глупости, он ничего тебе не сделает, он не имеет права, ты ни в чем не виновата!» И я медленно приближалась к входной двери. Открыть ее я, впрочем, не успела. Дверь резко открылась сама, а на пороге появился Франсуа. Одним рывком он втащил меня в дом и тут же залепил такую пощечину наотмашь, что я отлетела, врезалась в комод, что стоял у двери, и упала на пол, а сверху, с комода, на меня упала ваза. Ужас сменился болью, в голове, а последнее, что я помню звон разлетающихся по каменному полу прихожей осколков. Потом все. Темнота.
****
Очнулась я в кровати. В одежде. В спальне было темно – плотные занавески не пропускали утренний свет. Электронные часы показывали 8.47. Франсуа рядом не было. Я потрогала лоб, по которому по касательной вчера пролетела ваза, – шишка внушительных размеров разносила по всей голове пульсирующую боль. Я с трудом повернулась на другой бок и попробовала еще уснуть. Не получилось. В 9.34 я заставила себя встать. В доме не было слышно ни звука. На цыпочках я прокралась в ванную.
«Да, красиво…» – протянула я в полный голос, глядя на свое отражение в зеркале. Шишка оказалась здоровой и ярко-синей. Такая, настоящая гематома. Вглядываясь в свое отражение, я заплакала. Ну, за что же мне все это? И как теперь со всем этим быть?
Удивительно, но я не испытывала зла на мужа. Скорее, наоборот, мне было страшно, что он не простит меня, что снова будет злиться. Я чувствовала себя виноватой. И мне уже казалось, что можно было и не ходить на Полунина, раз Франсуа просил меня остаться дома, и что уж, конечно, нельзя было вот так вот на целый день бросать его одного, не звонить столько часов, не ответить на смс. Надо было сразу после спектакля ехать домой, а не ужинать с Наташей.
Самобичевание длилось довольно долго. Я уже плакала навзрыд, сидя на полу в ванной комнате, облокотившись на унитаз, и мечтала только о том, чтобы Франсуа простил меня, обнял, прижал к себе и пожалел.
