Убить Бобрыкина, или История одного убийства

Необычная книга. Поэма в прозе, я бы назвала. Окунаешься в водоворот слов и остановиться уже не возможно. Потому что оказывается, что ты уже в вихре собственных воспоминаний и эмоций, не осуществлённых желаний, прекрасных мечтаний во времена вообщем-то уже давнишние и по большому счету жухлые и серые, которые только нашими воспоминаниями и раскрашены. Не повзрослевший герой. Большой мальчик в маленьком детстве, которое его так никуда и не отпустило.

Вальс снов и марш реальности.

Прекрасный текст. Читаешь – не оторваться. И очень больно местами, особенно в конце.

Спасибо автору за редкую и совсем не обычную книгу.

Ух ты, Премия 2017! А значит, что-то новое и неизбитое, думала я, начиная эту книгу. С первых страниц настолько неинтересно, что невозможно дочитать до конца даже ознакомительный фрагмент. Бред какой-то. Вернее, не какой-то, а бред Шишина, растянутый на 200 страниц. Читать невозможно сие творение. За что премия, непонятно. Мир сходит с ума…

Гениальная книга, чем-то напоминает «Школу для дураков» Саши Соколова. Интересно, что публика в своё время приняла дебютную книгу Саши Соколова куда доброжелательнее, чем нынешняя книгу Николаенко. То ли люди были начитаннее и умнее, то ли (склоняюсь к этой мысли) Саше Соколову и, скажем, Вен. Ерофееву помогал флёр запретности, самиздата. Наверное, и в наши дни Саша Соколов получил бы от профессионалов «Букер», но был бы оплёван «простыми» читателями. Как же, «хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном».

Люди привыкли к поделкам, привыкли к жеванному тексту, привыкли к проглатыванию готового. Потому и не готовы читать и воспринимать роман о любви и ненависти, о детстве и взрослении. Дело не в премии, дело в качестве романа. Не надо ни на кого ссылаться – ни на Гоголя, ни на Достоевского, ни на Санаева. Книга стоящая для тех, кто не разучился чувствовать и сопереживать, не разучился думать и сострадать, не разучился верить и любить. А отдыхать лучше всего на природе, с семьей.

Сильная книга, настоящая литература. Но читать тяжело, почти невозможно. Щемит от жалости к герою и почему-то к себе. Но должны же быть и такие – неуютные – книги.