Читать книгу: «В долине бабочек», страница 4

Запись 8
Иерихонская труба

Дорогой дневник, в соседнем номере вчера происходил какой-то безумный секс. Так как стены в моем отеле очень тонкие, то всех своих соседей я слышу ежедневно, но до сегодняшнего дня вся эта какофония звучала вполне стандартно для гостиницы: звук слива воды в туалете, двигающаяся мебель, открывание и закрывание дверей, иногда музыка, порой кто-то пел или чихал, – но вот сексом еще никто не занимался. Сегодня это случилось.

Началось все с звука откупоривания бутылки шампанского. Я уже поняла, что ожидается интересный вечер. Далее была музыка, если не ошибаюсь – Адель. Потом послышались глухой мужской голос и громкий женский смех, затем начала скрипеть мебель, дальше – равномерный громкий стук: как я думаю, спинка кровати билась о стену. Опыт в любовных утехах у меня был не самый богатый, но я ожидала, что скоро это должно закончиться, но знаешь что, дорогой дневник? Это не закончилось. Чем дальше в лес, тем громче был секс. В какие-то моменты соседка начала кричать так, как будто ее убивают, я даже вызвала бы полицию, чтобы спасти ее, если бы не это ее «господи!». Как можно быть верующей и развратной одновременно? Иногда там прорывалось «мамочки». Никогда не кричала подобного во время секса. Я вообще во время этого не ору. Мебель, судя по звукам, бросало по всему номеру от стены к стене, потому что каждый вопль сопровождался звуком перемещения ножек по ламинату. Я надела наушники и включила Земфиру, но между треками вопли соседки все же прорывались. В итоге альбом закончился, а секс нет. Я решила спуститься на ресепшен и выпить чая, и когда шла по коридору мимо номера, где в эту минуту происходил самый бурный секс всего южного побережья Турции, соседка вдруг издала победный вопль. Я замерла на какое-то время, в коридоре повисла звенящая тишина, я мысленно перекрестилась и пошла обратно в номер. За стенкой послышались звуки льющейся из душа воды и открылась дверь на балкон. Значит, кто-то моется, а кто-то курит. Я выключила свет и тихонько вышла на свой балкон. Здание было построено так, что если немного вытянуть шею, то можно было увидеть, что происходит у соседей. Так я и сделала. На балконе стоял высоченный турок в трусах и курил. У него был небольшой живот, и все его тело покрывали густые черные волосы. Чтобы меня не заметили, я спряталась обратно. Возраст его я не поняла, но, судя по удовольствию, которое получила моя соседка, мужчина находился в самом расцвете своих мужских сил. Интересно мне было посмотреть и на мою соотечественницу, которая любила упомянуть имя Господа Бога всуе, но, судя по звукам, она все еще мылась.

Я почистила зубы и легла спать. Но оказалось, что тот победный вопль стал окончанием лишь первого отделения. В два часа ночи я проснулась от очередных диких воплей. Соседку снова доводили до оргазма, и второе отделение было и громче, и интенсивнее, чем первое. Я решила, что терпеть это уже просто невозможно, натянула шорты и футболку и вышла в коридор, там я на какое-то время остановилась в сомнениях. Я собиралась постучать в чужой номер и прервать чей-то очень неплохой секс. Но с недавних пор я перестала быть той, кто готова терпеть то, что терпеть не обязана. Я громко постучала. Звуки секса прекратились, потом послышались голоса и далее шаги. Дверь приоткрылась, я увидела раскрасневшееся лицо девушки.

– Хватит орать! – рявкнула я.

– А тебе что, завидно? – улыбнулась она, дыхание ее еще не восстановилось, и она тяжело вдыхала и выдыхала.

– Я просто хочу спать, как и все остальные постояльцы четвертого этажа, а вы орете как иерихонская труба.

– Как кто? – скривилась она в гримасе.

– Погугли и перестань орать. – Я развернулась и направилась в номер, очень довольная тем, что проявила смелость и отстояла свое право на сон.

– Пошла на хрен! – услышала я за спиной, но ответить не успела: дверь уже закрылась.

Секс продолжился, но был уже тихим и закончился очень скоро. Я уснула сладким сном.

Утром позвонила мама. Она вспомнила, что я скоро возвращаюсь, и осознала, что жить, скорей всего, я приеду к ней, поскольку квартира, которую мы снимали с Павликом, была занята им, денег на аренду новой у меня не имелось. Странно, что я сама об этом не подумала. Мама решила начать разговор издалека:

– Варя, я общалась с нумерологом, попросила ее посчитать тебя… Ты готова выслушать?

– Нет, не готова, мне неинтересно, – ответила я сонным голосом.

– Я все же расскажу, в конце концов, Сюзанна соглашается считать далеко не всех. – В голосе матери звучала претензия, как будто она купила мне что-то очень дорогое, а я это не оценила.

– Сюзанна? Это кто-то новый? Никогда не слышала этого имени. В твоем паноптикуме новый персонаж? – Я буквально упивалась тем, что оскорбляю мать и ее новую шарлатанку.

– Сюзанна – моя ближайшая подруга и очень успешный нумеролог. У нее своя программа на телевидении! – Мать подождала, когда я приду в восторг, но поскольку этого не случилось, продолжила: – В общем, я звоню сообщить следующее: Сюзанна сказала, что в ближайшие дни с тобой случатся события, которые заставят тебя пересмотреть свою жизнь.

Я чувствовала, что мать читает откуда-то.

– Они уже случились, – равнодушно сообщила я. – Меня бросил жених, я в чужой стране, с искалеченной взрывом рукой и дебильной челкой.

Мать замерла в молчании, а потом громко заговорила:

– Что произошло? Почему ты мне ничего не рассказала? Я твоя мать и должна знать!

– Ну так звонила бы и спрашивала. Ты же выходишь на связь, когда кто-то из твоих подруг-аферисток советует тебе это сделать. – В эту минуту я вообще не заботилась о том, что могу обидеть мать. Я говорила правду.

– Да, это так, но ты же знаешь, мы несовместимы и подобное общение вполне очевидно, Варя.

Против этой несовместимости я была бессильна, поэтому даже не спорила.

– Так что там твоя Сюзанна еще насчитала?

– Она считает, что тебе пора начать новую, взрослую жизнь, принять себя и пройти свои уроки. Она сказала, что ты всю жизнь идешь, опираясь на кого-то, а это неправильно. – Мать дочитала цитату. Видимо она готовилась к разговору и все самое важное запротоколировала.

– Мама, если ты боишься, что я вернусь в твою квартиру, то не беспокойся, этого не случится. – Я смотрела в окно и хотела только кофе.

– А куда же ты пойдешь? Ты планируешь поселиться у кого-то из подруг? – В голосе матери звучало облегчение, и последний вопрос был абсолютно риторическим.

Что бы я ни ответила, ее не волновало, главное, что не к ней, но я знала, как ее задеть.

– Я пойду жить к отцу, – тем же ровным голосом сказала я.

– К отцу? – Мать взвизгнула. – К отцу?! За что ты меня так ненавидишь? За что?

– Мама, это не ненависть, это несовместимость. В наших с тобой отношениях нет правых и неправых. Мы посланы друг другу, чтобы пройти кармические уроки, давай же сделаем это достойно, чтобы в следующей жизни не встретиться.

– Я думала, ты в это не веришь…

– Я и не верю, это был сарказм. До свидания. – И отключилась.

Отец от нас ушел, когда мне было двенадцать. Я его совсем не винила: выдержать эту пытку эзотерикой не смог бы даже победитель «Битвы экстрасенсов». Каждый день мать пилила его, обосновывая свои претензии какой угодно херней, но не здравым смыслом.

Отец ушел к маминой подруге Лиде. Она, как и я, не верила в гороскопы и была женщиной очень приземленной, и то, что папа нашел утешение в ней, лично для меня сюрпризом не стало. Но если ты, дорогой дневник, подумал, что у нас с отцом прекрасные отношения, то вовсе напрасно. Лида забрала отца, но все, что шло к нему в придачу, она брать не хотела. Однажды я позвонила им на домашний телефон и вежливо попросила папу, на что Лида очень членораздельно сказала: «Варвара, запомни, больше у тебя нет папы. Ты меня поняла? Не надо сюда звонить ни-ко-гда». Я и не звонила. Я знала, что примерно через год они переехали в другой район Москвы, об отце мы вспоминали крайне редко и в основном тогда, когда он не вовремя перечислял алименты. Где он и что с ним, мне было неизвестно. Отец из-под одного каблука ушел под другой, я его не винила, такой он был человек. Я решила, что если бы я являлась хорошей дочерью, он общался бы со мной, а так как я была плохой и знала это с детства, то с пониманием относилась к тому, что отец вычеркнул меня из своей жизни.

После разговора с матерью я позвонила Викиной маме, извинилась за бред, который надиктовала, и тетя Марина сказала, что понимает меня и обид не держит, добавила, что Викуша поправляется и к моему возвращению ее должны выписать. Затем я позвонила в страховую сообщить, что пострадала от возгорания. Девушка из колл-центра зафиксировала информацию и пообещала, что свяжется со мной. Тут я наконец-то решила спуститься на ресепшен и позавтракать, но в дверь постучали.

Я открыла, в коридоре стояла моя соседка, которая ночью послала меня на хрен. В руках у нее были два больших одноразовых стакана с кофе.

– Мир? – с улыбкой спросила она.

Я хотела прокричать: «Пошла на хрен», – но кофе пах так вкусно, что я протянула руку за стаканом.

– Это мой. – Она прижала его к себе. – Он очень сладкий. А это тебе – капучино без сахара.

Все как я люблю.

– Я тоже извиняюсь, не надо было мне ломиться, просто я хотела спать, – сказала я.

– У кого кофе попьем: у тебя или у меня? – Она говорила со мной так, как будто мы были лучшими подругами. – Давай у меня, я вчера купила вкуснейшую пахлаву. – На последних словах она повернулась к своему номеру и приложила к замку ключ-карту.

Меня впервые пригласил в гости человек, имени которого я даже не знала. В комнате царил беспорядок, везде валялись одежда и обувь. Ночного кавалера я не увидела: видимо, он уже ушел. Соседка открыла холодильник, достала коробку со сладостями и пошла на балкон, кивнув мне головой следовать за ней. Там она закурила, отпила кофе и наконец-то представилась.

– Меня зовут Айрин, – сказала она, выпуская дым через ноздри. В ее речи был легкий акцент.

– Варвара, – произнесла я.

– Если честно, то я Ирина, но так как я живу в Штатах, все зовут меня Айрин, – засмеялась она.

– Тогда я Барбара, – улыбнулась я.

Айрин рассказала, что она дочь русских эмигрантов, которые в девяностых уехали из России в Штаты и там открыли бизнес, связанный с транспортировкой грузов по суше. Периодически она переходила на чистейший английский и извинялась за это.

– Скоро я приступаю к работе в компании моих родителей, но прежде решила посмотреть мир. После Нового года я, как все, буду жить от отпуска до отпуска. – Она скривила лицо. – А ты почему одна? Или не одна?

– А я в отпуске, – соврала я. – У меня свой книжный магазин. Я решила, что имею право позагорать, и улетела. – Оказалось, что врать мне нравилось.

– Что с твоей челкой? – Она смотрела на мои обгоревшие волосы.

И тут я вспомнила наши разговоры с Павлом Дмитриевичем о том, что я должна повернуться к миру лицом и начать общаться с людьми. Если прежде мне приходилось делать над собой усилия, чтобы начать разговор, то тут беседа складывалась сама собой. Айрин так искренне интересовалась моей жизнью, что я решила рассказать ей правду. История о том, как Павлик бросил меня у загса и как я одна оказалась в Турции, заняла примерно две минуты. Затем дошла очередь и до костра на пляже.

Я вынула телефон, показала ей видео и сказала, что это я. Айрин выпучила глаза.

– Да так же можно было и без глаз остаться!

Я кивнула.

– А Павлик твой – подонок. Попереживай еще пару дней, а потом найди нового парня и устрой с ним такой секс, чтобы соседи в отеле напротив услышали!

Она мне нравилась.

– Давай сходим в салон и сделаем тебе стрижку?

До этого дня я даже не думала, что так можно поступить. В Фетхие парикмахерские были на каждом углу, но ни в одной из них я не видела женщин, там всегда стриглись, брились и красились мужчины. Соседка рассказала, что на пляже есть отель, в котором открыт «нормальный салон» и мастера там что надо. Я упомянула, что осталась без денег благодаря одному сердобольному англичанину, и тут она предложила мне оплатить стрижку: «Пусть это будет моим извинением за ночные беспокойства». Я пообещала подумать. Мы допили кофе, доели сладости. Айрин ушла на пляж, а я отправилась к себе. У меня намечалась встреча с Павлом Дмитриевичем.

Дорогой дневник, почему совершенно посторонние люди интересуются моей жизнью? Что происходит? Должна ли я их отшивать? Обсужу это со своим психологом.

Запись 9
Пластырь для сердца

Дорогой дневник, или глубина моей депрессии была не так велика, или Павел Дмитриевич хороший психолог, или еще что, но мне стало легче. Я уже могу дышать без боли в груди, не задыхаюсь от истерики и гнева. Из женщины, которая всерьез задумывалась над вопросом «а стоит ли дальше жить», я трансформировалась в женщину «жизнь такая дерьмовая». Я, конечно же, не излечилась за один день, но все же некоторые улучшения заметны. Сейчас расскажу какие. Во-первых, я стала спать, а не впадать в кому на ночь. У меня теперь вполне обычный сон, почти как раньше, с той лишь разницей, что я вижу цветные сны. Иногда это кошмары, но меня это не пугает, лучше так, чем забвение. Я стала просыпаться по утрам из-за пения муэдзина. До этого я его не слышала, настолько сильно мой мозг отключал все мои системы, исключая важнейшие для жизнеобеспечения. Теперь же утром я слушаю, как его песня эхом разлетается по пустому городу, и затем опять засыпаю. Причина, по которой я частично воскресла, кроется в том, что последние два дня я почти забыла про Павлика. Хотя нет, не забыла, я просто перестала о нем думать, мне было не до него. Моя новая подруга, та, что из соседнего номера, буквально ворвалась в мою жизнь и перевернула все вверх дном. Помнится, Павел Дмитриевич просил меня больше доверять своему сердцу, давать людям шанс и вообще стараться чаще общаться, вот я и послушалась. Может, первое знакомство у нас и не задалось, но зато после примирения мы с Айрин если не сдружились, то прониклись друг к другу симпатией. Расскажу немного о ней.

Ей, кажется, двадцать четыре или двадцать пять, она младше меня, но при этом словно бы старше. Где она только не бывала: пьянствовала с Линдси Лохан на Миконосе, путешествовала в джунглях Камбоджи, похоронила своего инструктора по йоге путем сожжения тела на костре в индийском городе Варанаси. В общем, ее жизнь – сплошной телеканал «Дискавери».

Мы выпили кофе у Айрин на балконе, а затем встретились после обеда, и я дала себя уговорить пойти с ней в салон красоты. Честно сказать, меня всегда немного тошнило от подруг, которые ходят вместе по салонам, магазинам, вечеринкам, такие «не разлей вода подружки». Я не верила, что бывают такие отношения, когда абсолютно всем в этой жизни хочется с кем-то делиться. Но вчера на время все изменилось. Сегодня, правда, я опять считаю таких подружек тошнотворными, но конкретно вчера мы с Айрин примерно такими и были. Она привела меня в салон и усадила в кресло. Мастером оказался очень брутальный парень из Латвии по имени Макс, весь забитый татуировками. На правой его руке красовалась горилла с гитарой, на шее огромный черный крест. Я спросила, что бы это могло значить, он сказал, что там было имя его бывшей и после расставания он решил таким образом избавить свое тело и душу от любых напоминаний о ней. После этого рассказа я поняла, что ему можно доверять, и даже в двух словах поделилась своей историей.

– Так сколько, ты говоришь, дней прошло после случившегося? – У него был очень интеллигентный акцент, и по-русски он говорил правильно.

– Наверное, дней восемь… – Я и вправду потеряла счет дням, я даже пыталась вспомнить сегодняшний день недели, но не смогла, точно знала, что сейчас или среда, или четверг.

– Поздно ты… – засмеялся он.

– Что поздно?

– Поздно пришла подстригаться. Обычно девушки приходят на четвертый день после расставания. Если бы ты знала, сколько их в этом кресле было. – Он говорил, а сам тем временем запустил пальцы в мои волосы и тряс их в разные стороны.

– Почему на четвертый? – Я впервые слышала о том, что все девушки после расставания совершают определенный набор поступков, расписанный по дням.

– Первый день она в шоке и истерике, второй день ее утешают подружки и говорят, что она точно найдет себе кого-то лучше, третий день уходит на фильмы и мороженое, а на четвертый она хочет начать новую жизнь и душа требует перемен…

– И они идут стричься и краситься? – Он мне уже нравился.

– Бинго. – Парень смотрел на меня в отражении, в его лысой голове отражалось солнце. – Ну так что хотим?

Я повернулась к Айрин, которая в это время переписывалась по телефону и как будто не слышала разговора, но когда я ее окликнула, то тут же включилась в беседу ровно в том месте, где та прервалась.

– Надо что-то сделать с этой челкой, она с ней как Жанна д’Арк. Сможешь? – Айрин озадаченно смотрела на мое отражение.

Макс провел широкими ладонями по волосам влево-вправо, скривил рот и предложил сделать челку еще короче. У меня на спине выступил пот. Я жутко нервничала из-за того, что впервые за последние двадцать лет сижу в кресле парикмахера, но успокаивала себя тем, что хуже точно быть не может. На меня накинули мантию, и далее я с ужасом наблюдала, как мои рыжие волосы летят в разные стороны. Я уже даже мысленно примеряла на себя парик, который висел на пластмассовой голове, стоящей на подоконнике, но через двадцать минут вдруг поняла, что такое мероприятие, как стрижка, и правда, может, пусть и не очень надежно, но все же склеит разбитое сердце девушки.

– Пошли помоем, – скомандовал мастер.

Я лежала и смотрела на потолок, мои волосы и так были редкими, но сейчас, после стрижки, мне казалось, что Макс моет лысый череп. В какой-то момент он принялся с силой нажимать кончиками пальцев на кожу головы, я вздрогнула.

– Это что сейчас было? – удивилась я.

– Это был массаж головы. Не понравилось?

– Нет, просто немного неожиданно. Если это входит в стоимость стрижки, то я не против. – Тут я закрыла глаза, и он еще раз проделал то же самое.

А дальше, дорогой дневник, случилось чудо. Я смотрела в зеркало и не могла поверить в то, что это я! Стрижка получилась немного мальчишеской, но она как будто сделала меня моложе. Мне впервые вдруг понравились мой нос и изгиб бровей. Почему никто раньше мне не говорил, что для того, чтобы стать увереннее, надо всего лишь оказаться брошенной у дверей загса и сходить к правильному парикмахеру?

– Так как челка короткая, а волосы мягкие, лучше ее чем-то фиксировать. – Он открыл шкафчик, извлек оттуда какую-то баночку и протянул мне. – Вот тебе подарок от меня. Пусть этот мудак поскорее забудется.

– Спасибо, но вряд ли я с этим справлюсь, – промямлила я, показывая на баночку.

– А тут и справляться нечего: разотри между ладонями немного и нанеси на влажные волосы, будет как сейчас. Гарантирую! – Он улыбнулся и, как тореадор, изящным жестом снял с меня накидку.

Айрин захлопала в ладоши.

Стрижка стоила недешево – пятьсот турецких лир. Моя подруга сказала, что, как и обещала, за все заплатит, но ее карта не сработала, потом еще раз и еще… Она выругалась матом и обратилась ко мне:

– В этой стране вечно какие-то проблемы, моя американская карта работает через раз. Ты можешь заплатить? А я вечером сниму и отдам.

Я прикинула: на моей карте было примерно семнадцать тысяч, пятьсот лир по нынешнему курсу получалось около двух тысяч в рублях. Я протянула свою, и деньги списали.

Мы уже уходили, когда Макс спросил:

– Ну что, теперь следующая стадия?

– А какая следующая стадия? – повернулась я к нему.

– Как какая? Уйти в отрыв! – удивился он. – Ты в Турции – веселись! Напейся!

– Тамам! – воскликнула я, Макс засмеялся, а Айрин непонимающе взглянула на нас, и я сказала ей, что позже объясню, что это значит.

Мы прогулялись по пляжу, выпили апельсинового фреша, затем я пошла в номер, а она – «разбираться с картой».

Я смотрела на себя в зеркало в ванной и не могла поверить, что это я. Как будто вместе с остриженными волосами в урну сгребли и выбросили часть моих проблем. Красавицей я не стала, но выглядела значительно лучше. Мне захотелось показаться матери. Все же произошли кардинальные перемены во внешности. Я позвонила ей по видеосвязи. Первое, что я увидела, – это ее ухо.

– Мама, я звоню по видео, не надо прикладывать телефон к уху.

Далее изображение описало круг, и передо мной появилось вытянутое лицо матери, с этого ракурса она выглядела старой и некрасивой.

– Что случилось? – спросила она. Я видела ее ноздри и часть потолка за ее головой.

– Ты не можешь поднять телефон так, чтобы я не видела волосы у тебя в носу?

Камера взмыла вверх, и мать предстала в привычном виде.

– О господи, ты подстриглась? Сейчас? – Эта женщина впервые видела меня с короткими волосами, но отреагировала именно так.

– Что значит – сейчас? Тебе не нравится?

– Так ты стала похожа на своего отца. – Значит, не понравилось.

– И что? Я его дочь. – Я уже жалела, что позвонила.

– К сожалению, да, это точно не исправить. – Мать отвернулась. – Стричься сегодня – плохая идея.

– Почему же, мама?

– Потому что убывающая луна. Хорошо, что ты еще не покрасила волосы. – Мать все еще смотрела на что-то, что было левее нее.

– А ты, значит, стрижешься в правильные фазы луны…

– Всегда, – отрезала она.

– Так почему же твоей стрижке это никак не помогает, мама? – Я мысленно похвалила себя за этот вопрос.

– Что ты имеешь в-в-в-в… – Мать зависла и рассыпалась на пиксели.

– Мама, ты зависла? Или это аневризма головного мозга?

Из телефона доносились какие-то обрывки звуков, но разговор можно было заканчивать. Мы испортили друг другу настроение, значит, общение состоялось. Я отключилась.

Я вспомнила слова Макса про то, что теперь следует уйти в отрыв. На моей карте осталось тысяч пятнадцать – если сильно не шиковать, то можно и напиться, но с кем это сделать? Зейнеп, хотя и относилась ко мне хорошо, на роль собутыльницы не годилась, Мартин, наверное, уже покорял высоты турецкого побережья, Юсуфа я вообще мало знала, а больше знакомых у меня не было, не считая Айрин, конечно. Она идеально для этого подходила, но я боялась ей это предлагать и вообще не хотела набиваться к ней в подружки. А знаешь почему, дорогой дневник? Потому что она мне невероятно нравилась, и я боялась ее спугнуть. Словно я опять очутилась в школе и, будучи серой мышью, мечтала подружиться с самой красивой девочкой в классе.

Айрин являлась полной моей противоположностью. Она была красавицей. У нее, так же как и у меня до стрижки, каре, вот только волос в шесть раз больше, они лежат естественно и красиво, словно растрепанные морским ветром, и блестят. Я долго думала, кого она мне напоминает, и вспомнила молодую Софи Марсо. От Айрин буквально перло энергией. Когда она шла со мной по улице, на нее оборачивались все – от бездомных собак до продавцов мороженого. И дело было даже не в сосках, который торчали из-под футболки, хотя, наверное, и в них тоже, но и в том, что она казалась каким-то сгустком энергии, красоты, харизмы и сексуальности. Она как шаровая молния. Не шла, а летела. Я просто мечтала стать ее подругой, но не знала, как это сделать.

Я открыла шкаф и достала платье. Я собиралась надеть его на фотосессию у моря. Мы с Павликом, как и любая пара в медовый месяц, хотели запечатлеть свое счастье на века и запланировали съемку. Длинное платье, которое, по моей задумке, должно было красиво развеваться на ветру, висело в целлофане еще с биркой, куплено оно было специально для такого случая. Я сняла пленку и приложила наряд к себе, выглядело неплохо. Мне было обидно, что я выбросила балетки, но с кедами, подумала я, тоже будет хорошо. А потом, дорогой дневник, мне стало как-то не по себе. Я хотела понравиться мало знакомой мне девушке, и это было странно. Но прозябать остатки дней «медового месяца» в номере являлось не лучшей перспективой, я решила поспать, чтобы вечером не быть сонной. Я надеялась именно сегодня приступить к новой фазе оздоровления моей растоптанной девичьей души. Аккуратно, чтобы не помять укладку, я легла на кровать, разместила голову между подушками, так и уснула.

Вечером я в бледно-розовом платье спустилась к ресепшен, но чувствовала себя уже не так уверенно, как днем, хотя прическа моя и правда почти не помялась. Я села на террасе и стала ждать, когда появится Айрин. У нас завяжется разговор, и я предложу ей повеселиться.

Ко мне подбежала Зейнеп, она явно была впечатлена моими метаморфозами. Днем, когда я вернулась в отель, ее не было.

– Мадам Вария, какая вы красивая! Вам так надо выглядеть всегда! Теперь вы совершенно другая!

Я улыбнулась и поблагодарила, а затем показала на стул, чтобы она со мной посидела. Зейнеп покосилась на ресепшен, но туристов не было, и она села. Я спросила ее, не кажется ли мой вид совсем уж нарядным? Она замотала головой и руками одновременно.

– Нет-нет-нет, вам надо было раньше это сделать. – Она поправила мне лямку на плече.

– Это меня уговорила сделать моя соседка, – негромко сказала я.

Улыбка на лице Зейнеп застыла.

– Я знаю, что так нельзя говорить про постояльцев, но она мне не нравится. – И она оглянулась, чтобы убедиться, что нас не слушают.

– Почему? – так же негромко спросила я.

– Она переспала с женатым мужчиной! – Эту фразу Зейнеп процедила сквозь сжатые зубы.

– Откуда ты знаешь? – Я была удивлена этой новостью.

– Этот мужчина часто останавливается у нас в отеле. У него есть жена и двое детей, но в этот раз он прилетел один, на два дня раньше, а его жена и дети присоединились к нему только сегодня.

В эту минуту мимо нас прошла семья: родители с двумя детьми, один был в коляске. Зейнеп вплотную придвинулась ко мне.

– Это они. Бедная, мне так ее жалко.

Тут я почему-то еще больше зауважала Айрин за ее смелость и отсутствие каких-либо моральных принципов. Захотела секса – получила секс.

– Может, он сам ее соблазнил и не сказал, что женат? – вдруг осенило меня.

Но Зейнеп помотала головой. Она рассказала, что видела, как Айрин первая начала делать все, чтобы понравиться «этому женатому мужчине», а со слов Юсуфа, который обслуживал их баре, куда они переместились с отельной террасы, Зейнеп узнала, что он показывал ей фото детей на телефоне.

– Разве так можно? – Она вопросительно смотрела на меня и ждала ответа. – Но это еще не все. У нее до сих пор не оплачен номер!

– Как это? – Я вспомнила случай в салоне красоты.

– Ее карта не считалась, она наорала на меня, сказала, что терминал у нас не работает, и пообещала заплатить наличными, но уже три дня не платит.

– А что говорит?

– Говорит, чтобы мы ее не доставали, но мы, честно сказать, только один раз ее об этом спрашивали. – Тут Зейнеп резко отодвинулась: к нашему столу подошла Айрин с бумажными пакетами, в которых были покупки.

– Черт возьми! – Она картинно ударила себя по лбу. – Я же должна тебе денег! Совсем забыла. Я их честно сняла, но опять потратила.

Говорила она на русском. Зейнеп вопросительно смотрела на меня.

– Знаешь что, давай я подарю тебе часы, мне когда-то купил их отец в Париже, они очень дорогие, но мне вообще не нравятся. – Она расстегнула ремешок на запястье и протянула мне.

Я замотала головой, и Зейнеп тоже. Но соседка и слушать не хотела, положила на стол передо мной. Мне таких прежде не приходилось видеть.

– Это Van Cleef Cadenas, погугли – такие были у Грейс Келли. – Айрин как-то очень картинно зевнула и сказала, что этот день ее вымотал и она не прочь лечь спать пораньше. – Я завтра уезжаю, тут на яхте будут мои друзья, они пригласили меня сплавать с ними на Родос, но когда я вернусь, предлагаю напиться. Что думаешь?

Я пожала плечами, словно мне без разницы, когда с ней пить, но на самом деле я расстроилась.

– Отличное платье, будь в нем послезавтра, оно требует шампанского и музыки! – Она развернулась на пятках и ушла к лифту.

Зейнеп тут же достала телефон и начала вбивать название часов.

– Мадам Вария, это дорогие часы, смотрите. – Она протянула мне смартфон.

На картинке были не точно такие же, но похожие, и стоили они тридцать две тысячи долларов. У меня чуть снова не началась паническая атака. На ресепшене зазвонил телефон, и Зейнеп пошла на рабочее место, но прежде взглядом передала мне столько информации, сколько не сказала за весь вечер.

Сейчас я сижу у себя в номере, дорогой дневник, пишу все это уже третий час и думаю: что же такого приготовила мне жизнь? Часы я планирую положить в сейф и попробую вернуть их Айрин в нашу следующую встречу. А пока она не состоялась, надо провернуть еще одно важное дело – разобраться с этой чертовой фотографией, которая мозолит мне глаза на тумбочке. Кажется, пришло время выяснить, почему этот гад бросил меня у загса и что за тайны он от меня скрывал. Пошла спать.