Читать книгу: «Росстань – крест дорог», страница 4

Не раздевайся, Русь, прикройся,

Если не ширмою любви,

Хотя бы символом геройства

Святого храма на крови.

* * *

А я знавал живого мертвеца,

Который среди гениев в законе.

Он что-то пил из черепа отца,

Он что-то ел на Спасовой иконе.

Он чьи-то мысли гневно отвергал,

Он мощно создавал антикультуру.

Себе и всем на свете горько лгал,

Духовностью разбавив коньюктуру.

Как из России дьяволов изгнать?

Об этом помышлять у нас зазорно.

Дрянь на плаву! Но век бы их не знать.

Сам чёрт плевелы превращает в зёрна.

Завидовать мирам, где пляшет тьма?

Рассвет не далеко, творящий чудо…

Дотла сгорит Великая тюрьма,

Когда я буду далеко отсюда.

Отповедь лжи

Как одурачена планета

Великим кланом тех, кто лжёт

И говорит, что ложь со света

Сбежала, больше не живёт.

Я верил ей порою свято.

Игривой, сладкой, чёрной, злой…

Она – коварная граната –

Не раз взрывалась надо мной.

Меня дороги врачевали,

Людская правда и укор,

Но вновь лгуны одолевали –

Приятный голос, сладкий взор…

Секли лгуны меня жестоко,

Порой была бесстыдной ложь:

«Ты думаешь дожить до срока?

Ты пропадёшь! Ты не дойдёшь!».

Ах, ложь, двуличная химера,

Я распознал тебя сполна.

В тебя моя угасла вера,

Душа тобой обожжена.

Дорогой ли пойду, развилком,

Святую истину храня,

Но ложь почувствую затылком,

Как ствол, нацеленный в меня.

Опасения

Глаза прикрою завидущие,-

И ложь мерещится плакатная:

Все граждане кругом – цветущие,

У каждого походка статная.

А реки-то текут молочные,

А берега у них кисельные,

А девы наши беспорочные,

Кругом достаток и веселие.

Шумит ораторская братия,

Слова и летом, и зимою.

Ах, ни пошла бы демократия…

По свету белому с сумою.

В чужом кругу

То не пламя свечи угасает,

То вчерашняя ночь воскресает,

Очернившая душу мою.

Пламя робкое властно задула,

Зелья чёрного в кружку плеснула:

– Пей сомненье своё!

– Я не пью!

Я с врагами не пью и сомненья.

Если чёрен я был – на мгновенье.

То мгновенье, что детство, прошло.

Ночь целует мне руки и плечи.

Я зажгу здесь все лампы и свечи!

На душе и в квартире светло.

* * *

Воздвиженье пришло

Впадают в спячку змеи.

Пришла пора опять

Набраться сил – и злу.

Несметное число

Сатрапов Асмодея.

Мир должен устоять,

Прийти живым к теплу.

Сплетенье зла в клубках,

Пришло к закату лето.

Я вижу то, что есть,

Что будет, что в былом.

Витайте в облаках,

Не видевшие это.

А я почту за честь

Вступить в борьбу со злом.

Воздвиженье моё,

Воздвиженье Господне,

Не всё предрешено

Средь зыбок и могил.

Впадает в забытьё

На время зло сегодня.

Покуда спит оно,

Я набираюсь сил.

Великан

На ногах моих крепкие путы…

Я споткнулся – и вот он, исход, -

По раздольной груди лилипуты

Чинно ходят и взад, и вперёд.

Да за что ж мне жестокая доля?

Грудь щекочет лихая беда,

И былая привольная воля

Ожидает смиренно суда.

Был я добрым, в раздумьях глубоких

Я ходил одинокой тропой

И страшился, а вдруг ненароком

Раздавлю лилипута стопой.

Озарённая ярость вскипает,

Путы прочные бешено рву,

И великая сила слепая

Лилипутов швыряет в траву.

Не моя ли под небом светлица?

Я за братьев загубленных мщу.

Будут мелкие твари родиться,

Только этими дол умощу.

Задрожали равнины и горы,

Я в свирепом, безвыходном зле

И топчу лилипутову свору.

Чем я им помешал на земле?

Жил безропотно, тихо доселе,

Я смирялся с угрюмой судьбой.

Всё терпел, но пока не насели.

Им спасибо, что стал я собой.

Заросла трын-травою долина…

Я не каюсь, не в грешниках я.

Если чья-то душа и повинна,-

Лилипутова, но не моя.

Шаг один до печали от злости,

И, кудрявой травой шевеля,

Великанские белые кости

Укрывает стыдливо земля.

Падера

Падерою ненастье

На Руси зовут.

Мы у беды во власти,

Она уж – тут как тут.

Поверженные души,

Смерть, голод, страх, слеза…

Не слышали бы уши,

Не видели б глаза…

Жестокая свобода,

Нет ни надежд, ни вер…

В России – непогода,

Падера из падер.

Вчера, сегодня, з…

В стремнину реки

С утёса-крутицы

Бросают венки

Белолицы девицы.

Венок на воде.

Ох, волна-баловница!

Мой воин, ты где?

Лишь мёртвые лица.

Уйди от судьбы!

Явись! Скоро осень…

Венки и гробы

Чьи-то судьбы уносят.

Лишь плач в небесах

Нескончаем поныне.

В увядших цветах

Мир плывёт по стремнине.

Бабушкины сказки

1.

Бабушка сказку сказывала,

Веретено крутя.

Варежку мне довязывала.

«Зябко зимой, дитя».

А до зимы-то времени –

Воз да ещё полстоль.

Подсолнух пока без семени,

Да и пуста фасоль.

Сказка про чудо-юду,

Не человек и не зверь.

«Много же бед повсюду

Он и творит теперь».

– Но чудо-юду поганого

Царевич Иван победил…

Начата сказка заново.

Нынешних – пруд пруди.

Нынешних? Слов-то намерила.

Откуда? А юность шла…

Юность никак не верила

В закономерность зла.

2.

… Повсюду зима немая,

Один я средь чудо-юд.

Я варежек не снимаю.

Да разве ж они спасут?

Пахнет дерьмом и водкой.

Ах, нечисть, ах, ваша честь!..

Под русской косовороткой

Вьётся густая шерсть.

Движутся мне навстречу,

Каждый бесом творим.

Выпал недобрый вечер,

Коль надо – поговорим.

* * *

– Одного бы царя прокормили…

Да и сотни четыре, поди,-

Говорит мне блаженный Ермилий.-

Их же тысячи, сам посуди…

Жировали б себе, ан марают

Душу ангела адской душой.

Раболепный народ обирают

На дороге той самой… большой.

Не блажен я, но всё разумею…

Среди жизненных ям да ухаб

Я и думать про это не смею.

Я давно уже робот и раб.

«Мы – потомки венедов и антов,

Нам добыть бы свободу в боях.

Небо держится лишь на атлантах,

Но не держится на холуях».

Знай, Ермилий, в словах своих меры,

Уноси свои кости во мрак.

Вдруг услышат тебя люциферы,

И поймут ведь, что ты – не дурак

Дорожный инок

из русской летописи

Я шёл по иссохшей степи босиком,

Мне жажда и зной не давали покоя.

Струящийся пот я истлевшим платком

С лица вытирал, что струился рекою.

Один ли я был, иль за мною брели

Огромные толпы бездомных и нищих?

Им нечего брать у бесплодной земли –

Ни ласки, ни доли, ни воли, ни пищи…

А в белых светлицах, в резных теремах

Решали бояре судьбину народа,

И шлюхой продажной валялась в ногах

Нагая, тупая людская свобода.

Мне нужно в пути себя трудном сберечь.

Спасти и сберечь мы клянёмся друг друга!

За поясом дранным – отточенный меч,

Под рубищем ветхим – стальная кольчуга.

Через лес

Кормлю почти ручную птицу

Щедра ль моя десница?..

В ладони крошки хлеба.

Лови, лесная птица

И устремляйся в небо!

Травинки в крохах мятых,

Травинки в летнем зное.

Я птицей был когда-то,

А эта птица – мною.

Быстрина

Как летит вода на розовой заре –

Не постигнешь быстрины на Ангаре.

В быстрину бросает девочка букет.

Унесёт его течение – был и нет.

От букета ни цветка и не следа.

Ты куда же так торопишься, вода?

Я вчера ещё по детству пробегал,

Я стихи такие светлые слагал.

Верил в жизнь, как верят в небо, без границ,

В добрый свет, тепло струящийся от лиц.

Но такая, видно, участь – быстрина.

Белой пеной захлестнула седина.

Как стремительна в течении река,

И в грядущем, и в былом бегут века.

Начало Иркутского острога

Засучили казаки рукава,

И врубились топоры в дерева.

Под устами бердыши, кистени.

Для работушки – погожие дни.

А Якунька-то Похабов, гляди,

Держит он легко бревно на груди.

От Сибири, чай, ни шерсти нам клок,

А покамест поставить острог.

А потом уже и город взойдёт,

Поработает служилый народ.

В бороде и то застыло смольё.

– Встанем, братцы, на Иркут – на жилье,-

Воевода казакам говорит,

Неторопких за неудаль корит.

– Надо тамо поспевать, надо тут…

Не заждёмся, как снега упадут.

Отписал я в Енисейск третий дён,

Что, по-сущности, острог возведён.

Снарядил гонцов по ранней заре

В путь неблизкий по реке Ангаре.

Пусть плывут гонцы на плоту

И несут о светлом граде мечту.

Нашим детушкам и дальше ходить

И велики терема возводить.

Терема

Теремочки-терема

Струганы и рублены.

«Если не резны дома,

То считай – загублены».

В деревянных кружевах

Ставни разноцветные.

За один не сделать мах

Красоту заветную.

Красота – она во всём

С радостью и с болями –

Потому в селенье том

Мужики с мозолями.

Легенда о Шаман-косе

1.

Жила б ночная тишина…

Мир беспробуден.

Но бьёт амурская волна

В шаманский бубен.

В тревожной мгле, от сих до сих,

Во мрачной тайне

След на песке от ног босых.

От ног шаманьих.

2.

Стою в музее, не сужу

Былое строго.

Былого яркий абажур

Хочу потрогать.

Не под стеклом, не под волной

Его могила…

Пусть нет его, но он живой,

Как всё, что было.

3.

Всегда хранит его коса

В рассветных бликах.

Амура жёлтая коса

На сердоликах.

Не затерялся кам в песках,

Жизнь много стоит.

Пусть кровь пульсирует в висках

И бубен стонет!

Протока злых духов

Поют сверчки. Протока спит. Устала.

Трава звенит и мечется костёр,

И счастлив я, что ночь меня застала

У той реки, где не был до сих пор.

Здесь, по преданьям, бродят злые духи,

Здесь, по преданьям, берег колдовства.

Летят по ветру огненные мухи,

И смехом заливается сова.

Но зла я не страшусь, что без запрета

Веками собирается сюда.

Я караулю шорохи рассвета,

Я слышу, как волнуется вода.

Кричит ли птица? Нет, шаман камлает.

Листвой дрожит немой и мрачный лес.

Я вижу всё, и страх одолевает,

И грохот бубна рвётся в тьму небес.

На берегу коварства и обмана

Постигнуть зло, мне верится, к добру.

… Я подожду усталого шамана:

– Садись, старик, к притихшему костру.

* * *

Старец-закат торопливо на запад шёл…

– Дедушка, кто ты? – берёза-подросток спросила.

– Я василёк, что не умер ещё, но отцвёл.

В этом предназначенье – слабость, и сила.

Вдаль посмотрел, опираясь на посох впотьмах,

Вспомнил, как был он ребёнком, игривым рассветом,

Полднем всесильным, землю держащим в руках…

Пройденный путь позади, и прожито лето.

Старец-закат превращается в отблеск огня,

На горизонте он гаснет лиловой полоской.

«Я возвращусь, но ты не узнаешь меня,

Да и младенец-рассвет не узнает берёзку».

Последние дни поэта Батюшкова

Видать, от зла врагов, их чёрных дел

Я заболел, я очень заболел.

В палату мне приводят не врача,

В палату мне приводят палача.

Руби седую голову, старик.

Лечи меня, как ты лечить привык.

Взмах топора – и с жизнью боль уйдёт,

Не будет ни сомнений, ни забот.

Исчезнут козни. Знаю, будет так:

У гроба другом станет первый враг,

Он будет безутешно горевать…

Дабы других, оставшихся предать.

Но говорит палач щербатым ртом:

– Ты, человече, ладишь не о том.

В отваре ивы горькая кора

Недуг излечит. Слаще топора.

А я Россию, как и ты, люблю,

И я злодеям головы рублю.

Откуда же известно палачу,

Что я силён, и очень жить хочу?

Но где палач? Один больничный бред.

В палате серой движется рассвет.

Да не было его… Нелепость, вздор.

Но кто оставил и зачем топор?

Стрела из Итили

Тетива напрягается,

Прошивая века.

В даль стрела устремляется

И в полёте пока.

Нет у смерти предела,

Пусть ты юн или стар…

– Только б смерть долетела,-

Шепчет лучник-хазар.

Зло я чувствую кожей

Среди ночи и дня.

Не пойму я, за что же

Лучник целит в меня.

Не за то ль, что Россию

Всё сильнее люблю?

Не за то ли, что силы

От врагов не таю.

Не за то ли, что русский

По крови и судьбе?

Я паденья и спуски

Испытал на себе.

Но судьбу не ругаю.

Только ходит молва,

Что меня настигает

Из Итили стрела.

Только верую свято

И в кольчугу, и в щит…

Русь – надёжные латы,

Русь меня защитит.

Песня Земли моей

Поющие услады,-

Разбужен крутояр,-

Гремят со мною рядом.

Задумался гусляр.

В рубахе из холстины,

Голубоглазый дед

Поёт свои былины,

Каких и в мифах нет.

– Скажи мне, старец древний,

Откуда же ты здесь,

С какой – такой деревни.

Где взял ты эту песнь?

Она волнует душу,

Что ветерок, легка…

– А ты молчи и слушай,

И слушай старика.

Услады загремели,

Смеясь, да и скорбя,

И в древней колыбели

Увидел я себя,

Потом босым за плугом

И в роковом бою.

…Хранит меня кольчуга,

Я Русь храню мою.

Старица

От цветов пестреет старица,

Русло старое реки.

А на ней растут и старятся

Голубые васильки.

Где текла водица, окая,

Там резвится детвора.

Наша старица широкая

Молода, а не стара.

Над высокими деревьями

Проплывают облака.

Вспоминает русло древнее

Говорливая река.

Мы пойдём путями старыми,

Вспомним радость, вспомним грусть.

Тут долинами да ярами

Протекла по судьбам Русь.

Через лес

Широкая шоссейная дорога…

Так к истине шагать – и бед не знать.

Над ней склонила верба-недотрога

Зелёную нечёсаную прядь.

Да, по дороге двигаться попроще.

Быть может, здесь никто тебя не съест,

И холодом дорога не полощет,

И ласково листва шумит окрест.

Но на дороге очень много люда,

Там, с флагом, впереди чудак идёт.

А может быть, очередной Иуда,

Ведущий к краю пропасти народ.

Но мне сквозь чащу путь держать придётся,

Идя с дорожной суетой вразрез.

Пусть ни людей, ни с вёдрами колодцев,

Но к истине шагают через лес.

* * *

Надо жить не посулом, а хлебом,

Зло не стоит считать за фарс.

В жизни мы поедаем небо,

В смерти небо съедает нас.

Что в трудах, что в битых баклушах –

Несусветная ныне чушь.

Под бесцветным небесным душем

Нам отмыть бы хрустальность душ.

Жил ли нужным под небом чистым,

Был ли создан не ко двору,

Всё равно, так должно случится,

Даже мёртвый я не… умру.

Если я небосводом давился,

Поедая его собой,

Я такого желаю в мыслях,

Чтобы небо давилось мной.

Всё случится не очень просто…

Ночь пройдёт, мы дождёмся дня.

Только небу и днём, и в звёздах

Очень долго жевать меня.

Подранок

Улетают утки на юг,

Косяком врубаясь в простор,

И печальный слышится звук.

Голосов несобранный хор.

Но одна из птиц отстаёт,

От летящих птичьих сердец,

Оттого, что в теле её –

Дробь литая, серый свинец.

Но пуская от боли пьяна

(Ведь была ж боль и беда),

Всё равно, я верю, она

По весне вернётся сюда.

Улетают в сини небес,

Крылья о дороге поют.

… Птицы наших северных мест

На чужбине гнёзда не вьют.

Старое кино…

На экране все дородны, веселы.

Тучный хлеб над речкою смешливой,

И бурёнки так тучны и тяжелы,

И герой всегда идейный, и счастливый.

Есть там, правда, нее хороший,

Не спешит себя трудом калечить.

Но бригада, заводской актив

И любовь идут ему навстречу.

Всё без меры, только в меру пьют.

Красным кормчим там желают здравья.

Все о доле радостной поют,

А за кадром… нищета, бесправье.

…и новое

Убийства и коррупция,

Двойной, тройной подтекст,

Злодеи, проституция,

Демократичный секс.

Все богачи вельможные…

Как нелегка их жизнь!

Но только тайна: рожи те,

Откуда же взялись.

Твердит экран непрошено

В зловонье суеты:

«У нас в стране хорошие

Теперь одни менты».

Злодеи в кадре мечутся.

Как им не повезло!

Злом обыватель лечится.

За кадром… кровь и зло.

Услышанный разговор

– Я добрый кудесник…

Смотри, превращаюсь в коня.

Рассвет в поднебесье.

Сведи на продажу меня!

Не бойся потери

Да только уздечку храни…

Вернусь по вечерью,

Лишь вспыхнут в посёлке огни.

Зажить нам богато,

На радость себе и друзьям.

– За сытость и злато

Тебя и на миг не продам.

Питаться нам хлебом

И чистой водой ключевой.

Ушедшему в небыль

Уже не остаться собой.

Была б ты иная,

Но ты не добра и не зла.

…Как жаль, что я знаю:

Давно ты меня продала.

Сон на злободневную тему

Речка течёт Грязнуха,

С илом смешалась вода.

– Здесь, паря, как в танке глухо.

Неужто так было всегда?

– Нет, это побочные факторы.

Так здесь лишь года три.

Тут роются экскаваторы,

Ищут что-то внутри.

– А есть тут чистые реки?

– Как же! Их – будь здоров!

Барыги и в новом веке

Ловят в них осетров.

– А знаешь…– сказать хотел я,

Но кончился жуткий сон.

Мурашки пошли по телу,

В ушах неприятный звон.

«А если Грязнуха впадает

В чистую речку сна…».

Сны от сует и маят.

…Цвела во дворе весна.

Стрелица

Солнечная стрелица –

Жёлтоцвет-трава –

Под ногами стелется,

Вьётся в кружева.

Сколь в полях, отлогами,

Троп я проторил,

Сколь путём-дорогою

Бед заговорил.

Сколь мной счастья видено,

Знает враг и друг.

Видимо-невидимо

Желтизны вокруг.

Сколько же не пройдено!

Я шагну с крыльца…

Солнечная родина.

Дали без конца.

Русская печь

Бабка старая, мне б прилечь.

Я устал от работ на покосе.

– Отобедай и влазь на печь.

Чай, приехал к своим, а не в гости.

Руки ломит, какой там обед.

Засыпаю на печке сходу.

Снится мне из ромашек букет

И озёр тёмно-синие воды.

Звонкий луг. До колен роса.

Птицы свищут, как одурели.

Над Россией небес глаза,

Будто синие акварели.

На печи, как Емеля мчу,

Спотыкается печь о камни.

Несмеяну свою ищу,

Если только она нужна мне…

А знакомых тут пруд пруди:

– Ты, Лекомцев, совсем уж спятил!

Ты хреновин не городи.

Покатался – и будет. Хватит.

Кто-то крикнул:

– Я встать велю!

Где права? И что это значит?

– Не мешай же! Не видишь, – сплю!

А во сне мне никто не указчик.

…Объясняю,– решил прилечь,

Что устал от работ на покосе…

«Отобедай и влазь на печь.

Чай, приехал к своим, а не в гости».

* * *

Худеет календарь,

А дни бегут.

Горю, как божья тварь,

В огне минут.

Огонь рукой не взять,

В бутыль не слить.

Календарям нельзя

Веками жить.

Отдав себя бегам,

От вечера с зари,

Мы бросили к ногам

Судьбы календари.

Так рушатся мосты…

От радостей и бед.

… И белые листы

Заваливают след.

* * *

Обласкала и обнадёжила,

Самогоночки налила,

И, красивая, безодёжная,

Встала статуей у стола.

За порогом темно и холодно,

Вьюга бесится на беду.

Я за двери избы без повода

В тьму кромешную не пойду.

Дверь распахнута – и красавица

Просит милости за… порог.

Повод есть, ей другие нравятся.

Только вышел – уже продрог.

Ночь меня загубила ржавая

И лавина колючих звёзд.

Бог мне лёгкую смерть пожаловал:

Я уснул, я в снегу замёрз.

…Но однажды, родившись заново,

Перед памятью старой в долгу,

Шёл к прекрасной сквозь вьюжный занавес

И увидел свой труп в снегу.

На лице его боль застыла,

Не ушёл ведь я от судьбы.

Донести себя сил хватило

До знакомой уже избы.

В светлой горнице чисто, сухо,

Над комодом часы стучат…

…В доме этом жила старуха

И лелеяла в нём внучат.

* * *

Мой костёр разгорался

В расщелине скал.

В искровой катавасии

Ночи хмурый оскал.

Ночь с огнём осторожна…

Он не добрый, не злой.

Сколько жизней тревожных

Стало чёрной золой.

Тьма глубоких прогалин…

На огне мотыльки

Свой порыв обжигали

До могильной доски.

Понимаю и верю

В коварство огня.

Злом двуногие звери

Обжигали меня.

Мой костёр недопетый