Читать книгу: «Не сгорит эта сталь», страница 12

V

Тим поднял веки. Черная пелена перед глазами начинала просматриваться. Кукушка бодро цокала по дороге, ведущей на северо-восток, коей солдат рассчитывал добраться до крепости Белхибар – столицы Юго-Западного края. Шато с облегчением выдохнул, поняв, что коварная субстанция, использованная преступником, лишает зрения только на некоторое время. Он обнял Амалию, сидевшую впереди, и поцеловал в темя.

– Хорошо себя чувствуешь, Тим Шато?

Он рассказал, что приключилось в базарном квартале «Алтын-Ра», а следом и в кабинете управителя. История весьма заинтересовала Амалию: и про водяного, и про его таинственное кольцо.

– Думаешь, этот преступник – один из героев? – затаенно спросила Амалия, выслушав историю.

– Герои… выбрали же себе словечко эти бездельники, и ведь не стыдно. Этот человек похитил кольцо водяного, которое наверняка обладает какими-то тайными силами. Его шаги были беззвучны даже на скрипучем полу сельской управы, не удивлюсь, если ботинки у него тоже заколдованные. Кто из Великих Героев был знатным ловкачом, Олег, кажется?

– Если на ногах преступника были сапоги, скрывающие шаги, то скорее это предмет из коллекции чародейки Эльмиры.

– Всё-то ты знаешь. Я вот об Эльмире вовсе не слышал. Кто бы мог подумать, что эта старая сказка вдруг начнет воплощаться.

– А еще недавно ты был столь недоверчив к неявным вещам.

– Поделом мне. Божественные посланцы… – процедил Тим, скрежетнув зубами. – Раньше-то они хоть просто бездельничали да кичились собственной важностью. А теперь, похоже, взялись за дело по-новому.

– Ты не доверяешь новым героям?

– А есть причины для обратного? До сего дня я не общался с ними лично, лишь видел мимоходом пару раз. Вот что я знаю: в своей «башне» они получают тайные силы, немыслимые для обычного человека, да еще кучу денег на привольную жизнь. Боги явно верят в этих чудаков куда больше, чем они заслуживают.

– Не по чести тебе, обычному человеку, поругать богов, коль герои и правда являются их избранниками, – дипломатично указала Амалия.

– И что же мне теперь делать? Благодаря этому мерзавцу… – Тим сдавил узду, снося мечущийся в груди гнев. – Если дезертирство из крепости, осажденной колдуном, кстати, вероятно, тоже геройской братии, мне еще могли простить, то убийство воеводы Сокола… ох, упокой, Господи, его душу. В общем, Амалия, я отвезу тебя в Белхибар, но затем рядом со мной будет слишком опасно. Прости меня, – выдохнул он, снова обнимая ее. – Я и правда негодный солдат. Я ничего не смог для тебя сделать. Но не волнуйся. Нет сомнений, что в преддверии войны мне удастся продать свой доспех за хорошую цену. Так у тебя будут деньги на то, чтобы начать новую жизнь, хоть в Западном, хоть в Северо-Восточном, подальше от войн.

Амалия обернулась с недоверием и даже обидой поглядев на рыцаря. Она бесстрастно хмыкнула и присовокупила короткое «нет».

– Не обсуждается! Улики слишком очевидны. Страшно повезло, что мы сбежали из Остока, но в Белхибар в любой момент может дойти весточка, будто бы это я убил княжеского темника! Тебе нельзя находиться рядом со мной, чем раньше мы разделимся, тем лучше будет для тебя. Не бойся, у меня есть друзья в Белхибаре, попрошу позаботиться о тебе. Кто-то из них увезет тебя от войны и осадных действий. Я же попробую отмыть свое имя в сражении за крепость.

– Ты так и не понял? – не став даже слушать, ответила Амалия. – Я не хочу умирать, но смерть меня не страшит. По силе мне с тобой не сравниться, но даже не надейся, что уйду по своей воле. Ты сам со мной связался.

– Вот же малявка.

– Ты глупый, Тим Шато.

– И чего это я глупый?

– Ужто веришь, что я смогу потратить хоть копейку, полученную за твой доспех? Я видела, с какой любовью ты относишься к этой броне: чинишь стяжки, сводишь звенья, подправляешь крепления, а потом любуешься результатом. Продать этот доспех – равно, что продать часть твоей души.

– Опять ты умничаешь.

Амалия улыбнулась.

– Ох, а я ведь еще и водяному дал слово, что верну кольцо. Не похоже, что мне в скором времени удастся исполнить обещанное.

– Может, водяной возьмет взамен другую волшебную вещичку? Например, этот костяной гребешок?

– А у водяного и волос-то нет, – хмыкнул Тим, и улыбка невольно осталась у него на губах.

Амалия прыснула.

Тим продолжил:

– Неплохая идея, конечно, но, думаю, такие создания не примут «что есть». Он ради колечка готов был целый город утопить, что, кажется, стоило ему немалых сил.

– Похоже, ты начинаешь понимать обратную сторону мира.

– Умница моя, ты, кажется, собиралась подумать насчет предназначения этого гребешка? Ты сказала, что он принадлежал не Великим Героям, так кому?

– Мама много рассказывала о мироздании, а в особенности о тёмной его стороне, Нави. Именно о гребешке она не упоминала. Но вот один старый стишок, который мне вспомнился:

Баба-Яга – старое лихо,

Про нее говорят очень тихо.

Нога костяная, ступка, корыто,

Изба на опушке стоит не закрыта.

Ни дверей, ни окон,

Только в горнице стон.

Руки снаружи запор затворят,

Глаза, что ослепли, кровь охладят.

Нос отрос, к потолку аж прирос,

Сердце ее без души заждалось.

Пальцем сухим она волос причешет,

Грудью железною о́ пол скрежечет.

Ежиху убила – варежку сшила,

А курицу вот говорить научила.

– Браво, – рассмеялся Тим. – Говорящих куриц нам только и не хватает.

– Отчего смеешься? Мама сказала бы, что старые наветы не любят пустой головы.

Амалия приподнялась в седле и, хорошенько поерзав, уселась вновь, развернувшись лицом к воину. Она оказалась так близко, что тот даже засмущался, старательно выпрямив спину. А вот внимательные васильковые глаза смотрели очень даже серьезно.

– Тим Шато, ты, похоже, думаешь, что все эти слова глупый стишок. А вдруг всё сказанное взаправду?

– Перестань, – чуть отклоняясь, ответил он. – Ну… какая может быть избушка без окон и дверей?

– Еще как может, – невозмутимо возразила Амалия. – Я сама видела.

– Ягу?

– Конечно нет. Но вот избушки без окон еще как. В старых деревнях, особенно в северо-восточных краях, где чтят Белых и Тёмных Богов, есть такой обычай: хоронить умерших вовсе не в земле, а на дереве. Так и строится совсем маленькая избушка лишь под тело умершего, и возвышается она на деревянных пнях, что выглядят точно, как курьи ножки. Даже в нашем лесу у Талицы такие встречались. И ты наверняка знаешь о том, что по старым обычаям людей хоронили не в гробах, а в дубовых ступах, что упомянуты в стихе. Отсюда и говорят «дуба дать».

– Ну эта наводка нам вряд ли поможет.

– Каждая строчка этого стиха, Тим Шато, – медленно говорила Амалия, – если вдуматься, каждая строчка словно бы написана человеком, который лично видел Ягу. Как ты думаешь, почему Баба Яга – костяная нога? Почему у нее глаза ослепли, но всё равно холодят кровь? Где такое видано, чтоб изба стояла открыта, а запор находился снаружи, а не изнутри? Почему нос вдруг в потолок врос? – с нажимом задавала она вопросы один за другим, вглядываясь в серо-голубые глаза рыцаря, словно бы его невежественные слова даже обидели ее. Солдата же, от тона и существа вопросов, мурашки крепко схватили за затылок. – Подумай, Тим Шато, хорошенько. Где, например, такой низкий потолок… что его и носом задеть можно?

– В гробу, – нехотя ответил он, и от осознания факта даже обыкновенно румяные щеки Тима суть побледнели.

– А всё потому, что Баба Яга, надо думать, не человек вовсе. Нога костяная, потому что сгнила давно, и только кости теперь торчат. Лежит она в дубовой ступе, заколоченной сверху, оттого и нос растет вверх, упираясь в «потолок». Избушка у нее без окон и без дверей, потому что это и не изба, а всамделишний гроб на курьих столбах, а старуха в нём – мертвец. Глаза ее слепы потому, что мертвые живых не видят, ибо живут с ними в разных мирах. Запоры на калитке стоят снаружи, потому как войти в царство мертвых легко – это каждому суждено, да только обратно никто еще не воротился. Но костяная нога у нее лишь одна, потому что Яга, по некоторым преданиям, привратник мира мертвых. Одной ногой она в Яви, другой – в Нави.

В былинах старины, – продолжала Амалия, – герой часто вступает в сделку с Ягой, чтобы обрести знания или вещи, необходимые для победы над чудовищем или злым колдуном. Яга просит страшную цену: молодость, первенца, возлюбленную, а то и самоё жизнь. Но герою всегда удается провести старую. Только, сдается мне, что вековая старуха вовсе не так глупа. Думаю, подлинные истории о встрече с ней редко заканчиваются хорошо. Ну и сам уж догадайся, что за сухие пальцы расчесывают ее волосы?

– Зубья гребешка из человеческих костей.

– Молодец, – улыбнулась она, погладив его по лбу своей ручкой. – У любого гребешка есть духовное значение. Волосы на голове, они сродни стоящему стеной лесу. Лес в таком случае символизирует сознание человека. Чужая душа – потемки, но и своя не многим лучше. Гребешок на деле приводит в порядок волосы, но на духу он приводит в порядок мысли в голове. И вот Яга, как известно, живет в тёмном лесу, тёмной части мироздания. Ты правильно сказал, что этим гребешком не стоит расчесывать волосы просто так, ведь гребешок – это способ отыскать путь в ее владения.

– И ты всё это поняла, просто поразмыслив об этом? Ты вроде хорошенькая, но порой жуть берет от твоих рассказов.

Амалия хитро улыбнулась, а после поднялась и развернулась в седле по ходу движения.

– А что думает эта красивая женщина, живущая в твоей тени?

– Алекто? С Остока ее не слышно.

Пламя вдруг взвилось столбом, отчего Кукушка едва не понесла. «Да здесь я. Соскучился? Вы так миловались, даже мешать не смела».

– Никто тут не миловался, – нахмурился Тим.

В ответ на вопрос Алекто сообщила, что не знает ничего ни о гребне, ни о Яге.

«Это ваш мир. Я здесь не более чем пришелец».

– Алекто, – наконец спросил Шато, не скрываясь уже от Амалии, – а… что ты такое?

«Хотела бы я сама знать, – ответила она. – В моем сознании множество воспоминаний о былых временах и бесконечная вереница самых разных знаний. Но не покидает чувство, будто бы я родилась лишь несколько недель назад».

Она поведала о том, как дремала в бесконечной, непроглядной пустоте. Очень долго, до того момента, как услышала голос.

«И я знала точно, что это мое имя. Я прошла сквозь тьму на этот зов, а когда морок развеялся, я увидела первого человека, что предстал передо мной. Увидела обнаженной его несовершенную душу, все его мелкие грехи и оплошности, что таились на глубине, каждую незначительную мелочь, что он совершил не по совести. И я убила его не раздумывая, отдаваясь своей природе.

Да, рядом я заметила и других. А уж их души и вовсе оказались черны, точно смола. Страдания и боль, что испытали эти грешники благодаря моим действиям, мне еще были непоняты, оттого и расправа над этими людьми была, пожалуй, непомерно жестокой. Но, умертвив их, я почти сразу начала слабеть, испаряться, точно туман. Оказалось, что моё естество было связано с моей первой жертвой – умирающей душой героя».

– Так ты тоже связана с героями?

Алекто извинилась, пояснив, что не понимает, чем «герои» отличаются от обычных людей.

«Я только знаю, что они есть. И я, шагнув на земли этого мира, была связана с душой такого героя. Меня создали в качестве дара этому человеку. С его смертью я, однако, стала не свободной, а ничейной. Я поняла, что мне осталось немного. Словно бы мое существование уже при рождении не планировалось долгим. И тогда на место учиненных мной смертоубийств явился еще один, очень странный человек. В его душе тоже были мелкие грешки, но привлекло меня совсем другое. В глубине его яркой души пряталось еще какое-то существо, похожее на белую лису. Тогда-то мне подумалось, что это и есть образец совершенства. Что так и должно быть, что это и есть принцип мироздания, когда двое сосуществуют как единое целое, дополняя друг друга. Точно как существо, живущее в душе этого странника, я должна отыскать себе душу на замену той, которую я умертвила. Душу, способную вместить мое естество. Вот, как я подумала».

– И тогда тебе попался дезертир, сбежавший из осажденной крепости?

«Я начала искать место, где могла бы освоиться в этом мире и найти себя, пока силы меня не оставили. И вскоре на далеком горизонте мне увиделась твоя душа. Чистая, открытая. Во всём мире не нашлось бы более опустошенного человека, чем тот, что был облачен в причудливый укладный доспех».

Она провела она пальцем по щиткам на плече воина.

«Он волочил за собой изувеченную ногу, движимый лишь неясным, неодолимым стремлением. Столь твердая оболочка снаружи, но мне не составило труда поселиться в бездне этой искалеченной души, – Алекто провела пальцем по стальному нагруднику. – Так и получается, что ты, Тим Шато, не только мой дом, но еще и проводник в этот мир. Почти как отец», – сверкнув заостренными клыками, завершила она.

– Боже, поседеть с вами двумя можно. Хорошо хоть Кукушка молчит, – выдохнул Тим, а кобыла будто нарочно фыркнула и прибавила ход.

***

Путь пролегал через светлые дубравы, с каждым шагом приближая скитальцев к крепости Белхибар. Амалия, пересев бочком, задремала в дороге, привалившись на грудь воина.

«Жа-ра», – промычала Алекто из тени солдата.

– Ты же огненный демон. С чего от жары изнываешь?

«В последний раз говорю, я не демон. Хотя… какая разница».

– Ты правда чувствуешь всё, что чувствую я? – придерживая узду, спросил Тим.

«Я живу в твоей душе. Может, был способ не сливаться с ней так тесно, но ведь то был мой первый раз. Теперь-то мне никуда из нее не деться».

– Жалеешь о выборе?

«Ни секунды не жалела, Тим Шато».

– Значит, мне от тебя никак не избавиться?

«Если умрешь – я тоже умру», – легко ответила Алекто.

– Найдешь новую душу, делов-то?

«Не получится. Я же сказала, так вышло, что, оставаясь в твоей душе, я практически потеряла свою. Когда я в тебе поселилась, мне было две недели отроду. Как могла я понять, что можно, а что нельзя? Уже и не знаю, где мои воспоминания, а где твои. Герой, которому я принадлежала изначально, был со мной лишь несколько секунд, и я не успела прижиться в нём. Зато с твоей душой слилась без остатка».

– Ясно. Но придется тебе потерпеть жару, доспех я снимать не буду. Для того и нужна эта накидка, чтобы сталь не разогревалась на солнце.

Пара или троица, смотря как считать, миновала светлый, залитый рыжим, заходящим солнцем осинник, следуя витиеватой дороге. На одном из поворотов возникли три высокие повозки. Солдат присмотрелся и подтолкнул Амалию.

Несколько человек в черных рясах построили бивак в стороне от дороги. Одежды легко узнавали последователей Пророка. Амалия сжалась, опустив голову. Шато неторопливо подвел лошадь к лагерю, чем привлек внимание священников.

– Здравы еси, добрый путник, – приветствовал молодой последователь в черной рясе.

– Здравы будьте, – спускаясь с лошади, ответил Тим.

Он подвел Кукушку ближе, спешился и не без труда присел на колено перед служителем культа. Тот осенил его знамением и осведомился, куда пара держит путь.

– Нездоровый у тебя вид, добрый витязь.

Тим сообщил, что они идут из Остока в крепость Белхибар, чтобы сыскать защиты от армии, наступающей с юга.

– Да вам и самим следует поспешить в укрытие. Вот-вот сюда доберутся разведчики противника!

Священнослужители обеспокоенно переглянулись.

– Вы ничего не знаете? – удивился Тим. – Они за ночь взяли осадой приграничную крепость Серый Камень. До Остока еще не дошли, но под Белхибаром следует ожидать большой битвы. Армия велика и оснащена тяжелыми осадными орудиями.

– Trébuchet? – поперхнулся водой пожилой священник позади. Этот, одетый в расшитую рясу был старшим из присутствующих и по возрасту, и по сану. Он поднялся и шепнул на ухо соседу, который быстро перевел вопрос: – Досточтимый витязь. Протодиакон спрашивает, под каким знаменем идет войско?

– Белый мартлет на сиреневом небе. Слыхали о таком?

Молодой послушник транслировал ответ солдата наставнику. Тот свел белые брови и озадаченно покачал головой.

– Позвольте вопрос, – оглядел Шато присутствующих, которые явно не первый день дюжат неудобства в придорожном лагере. – Отчего уважаемые священники сидят на голой земле?

Те опять неловко переглянулись, а молодой послушник с покая́нно объявил:

– Мы более не священники. Селяне нас прогнали, а церковь и вовсе разграбили. Так одичали жители, что даже местную милицию убедили поднять на нас оружие.

«Как иронично складываются дела в этом княжестве», – цинично усмехнулась Алекто. Усмешка понятна, ведь в Остоке всё сложилось ровно наоборот.

– Расскажите подробнее. Как дошло до разграбления церкви?

– О церкви ходит много слухов. Один священник, погрязший в алчности и мирских утехах, хулит своим поведением сразу сотню, отворачивая люд от Господа. Мы в Изоке жили, там едва поставили новую церковь, а деревня княжим указом приняла статус села. Но в Изоке оставалось сильно старое крыло. Так вышло, что многие жители отказались уплатить десятину еще в позатом году. Настоятель прихода – наш протодиакон Гийом де Машо, – уважительно представил он пожилого монаха в богатой, но заношенной рясе, – не стал писать в епархиат Старецграда об уклонении жителями Изоки от уплаты подати, и даже местному иерею в Белхибар не сообщил. Он полагает, что принудительные церковные поборы рушат образ милосердной церкви. Он учит, что вера в душе, а не в высоких стенах и золоченых кубках.

Шато понимающе кивнул. Раз то был всего-то сельский приход, то и десятина не попадала в церковную казну, а целиком шла на содержание самого прихода.

– Оттого вы и не стали поднимать шум, решив прожить лишь на добровольные пожертвования?

– Протодиакон всеми силами пытался не отвращать селян от Господа. Так и жили мы за счет своего огорода и подношений нескольких верных прихожан. Да только… – молодой монах опустил взгляд, – приход наш с первых дней не был велик, а тамошний волхв Перуна из месяца в месяц подговаривал людей против церкви, возвращая их в старое учение Белых Богов. Он убеждал народ, что герои снова сошли на землю и уже являют миру божественные силы! А потому быть, близится закат! Люди позабыли старых богов, оттого и случаются беды, оттого и чудища размножились по лесам. До́лжно вновь молиться Белым Богам, ибо лишь в их милости можно сыскать спасение.

– Герои? – хмыкнул Шато. – И тут не без них. Видел как-то группу героев в Белхибаре. Такую пьянку в корчме закатили, что их же боги бы посрамились. А недавно стал и свидетелем еще более страшных грехов этой когорты.

– Герой герою рознь, сказал бы наш настоятель, – смиренно ответил послушник. – Так вот, две недели тому назад жители заявились в стены нашей церкви. Сказали, что мы воруем детей, скопидомничаем, да и прочие беды повалили на нас. Объявили, что они веками чтят Белых Богов, а потому и учение Пророка им не ко двору. Протодиакон приказал открыть церковный амбар, чтобы раздать всё зерно, однако люд уж очень взвинчен был пылкими словами ведуна. Им… не хотелось мира. Помилуй, Господи, их души, – монах вдохновенно перекрестился, закрыв глаза. – Господин Гийом даже вынужден был загородить собою молодого послушника, которого едва не ударили дубиной.

Гийом виновато улыбнулся, почесав ссадину на седом виске.

– Воистину. Дурное влияние так легко оказать даже на добрых людей, – кивнул Шато, припоминая, что произошло на днях в Талице.

– Тогда-то протодиакон и приказал нам собрать вещи и уйти из Изоки. Он уверен, что жители призовут нас обратно, но лишь тогда, когда будут готовы открыться Господу.

– Но почему вы не пошли в приход Белхибара? Братья ни за что б не прогнали вас.

– А какое у нас право просить помощи от братьев? – удивился молодой монах. – Мы провалили миссию как Его последователи и оказались на улице без крыши над головой. Но Гийом говорит, что мы продолжим путь несмотря на невзгоды. Продолжим наставлять людей и искать последователей. Но теперь лишь как странствующие монахи, без сана и без дома. Господин Гийом заканчивает большой трактат, в котором рассказывает, что церковь должна быть устроена иначе, она не должна стяжать богатств, ибо они ей просто не нужны. Пророк, неся слово Божье, много лет скитался по земле без удобств, красивых одежд и изысканной еды, и всё же привел людей на истинный путь! Гийом пишет, что золото и власть не должны искушать священника, ибо беззаветная любовь Господа, которую последователь обретает в искренней вере, неизмеримо больше, чем все мирские богатства. Такой пример и должен нести монах в народ. Господин Гийом почти завершил свой труд и надеется попросить князя или какого-нибудь боярина о денежном содержании печати в типографии Старецграда.

Шато выразил глубокие соболезнования, признавшись, что он-то и копейкой не может помочь скитающемуся приходу Изоки. Едва он завершил, как пустой третий день кряду живот издал болезненное урчание.

Монах улыбнулся и шепнул что-то господину Гийому, а тот оглядел рыцаря и девочку в седле. Затем без раздумий кивнул послушнику.

– У нас небогатый стол, но, коль гости не будут взыскательны, мы поделимся тем, что есть, – развел руки монах.

– Да как мы можем отнимать еду у бездомных последователей!

Священнослужитель поднял руку, остановив совестливого воина:

– Таков путь милосердия. Дозволь нам, добрый витязь, хотя бы сейчас идти по нему. Точно так поступал Пророк, годами скитавшийся из города в город, ведомый лишь божьим словом. Пусть он нуждался, но всегда надламывал хлеб с теми, кто был обделен еще сильнее. По глазам я вижу, что вы не ели много дней. Окажите нам милость.

Протодиакон вдруг подозвал монаха и шепнул ему на ухо.

– Господин Гийом спрашивает, что у девочки с руками?

Тим поразился остроте зрения старика, ведь Амалия до сих пор оставалась верхом, укрытая своей накидкой. Он глазами спросил у Амалии разрешения и рассказал о недостатке.

– И вы отказывались от еды? Да нам и бродячими монахами будет стыдно себя называть, если откажем в пище увечному дитяти. Ну же, усаживайтесь подле очага.

С огня сняли котелок, предложив путникам жидкий овощной суп на козьих костях, ржаной хлеб и даже по стакану сладкого вина. Горячая пища оживляла измученное тело рыцаря. И словно бы оказанной благодетели было недостаточно, старый священник, опять обратившись через переводчика, повелел витязю снять доспех. Монахи, кроме искусства спасения душ, оказались мастерами в искусстве спасения тел. Нехорошую рану еще от волчьих укусов, порез на бедре и другие множественные ссадины, оставшиеся еще с побега из Серого Камня, промыли и умело перевязали чистыми бинтами.

Спустя время пара оседлала лошадь и, возблагодарив монахов еще раз, отправилась к твердыне Белхибар.

***

– А ты боялась священников, – отметил Тим, когда лошадь ускакала от монашеского бивака.

Всполохи зашедшего за горизонт солнца светили в спину, освещая дорогу, по которой тянулись длинные, черные тени.

– Выходит, дело не в вере, а в самих людях?

– Тут я соглашусь. Любую веру, да что там, любую идею можно обратить и на зло, и на добро. Тут уж мерилом выступает человек. Последователи Сварога не менее милосердны, я убедился в этом, когда был ранен в ходе кампании на юге, сыскав кров в стане людей, которых мне велено было считать врагами. И среди священников, и среди ведунов можно равно встретить и достойные, и испорченные мирским души.

– А вдруг, и с героями также? – улыбнувшись, спросила Амалия.

***

Кукушка держала легкую рысь. Тихая ночная дорога выбралась из лиственных лесов, открыв путникам величественную долину, над которой раскинулись россыпью мириады звезд. К сожалению, путники не могли разглядеть в темноте золотых хлебов, которыми была засеяна долина, рассеченная натрое рекой Родная и ее Рубежным притоком. В дельте, на возвышенности гордой статью тянулись к небесам каменные башни титанически огромного города-крепости Белхибар, древнейшего оборонительного сооружения Княжества, выдержавшего за свою многовековую историю с десяток суровых осад. Оплот военной мощи Юго-Западного края и твердыня столбового бояры Зайца. Укрепление сияло сотнями рыжих городских огней.

Белхибар четырежды переходил от одного государства к другому, а уж людей, которые в разные времена звали себя властителями этой твердыни, пережил уже не менее дюжины. В результате нескончаемых перестроек, крепость вызывала ужас и у иноземных полководцев, и у иноземных архитекторов. Эклектичная громада собрала в себе архитектурные элементы со всего света. Стрелецкие башни разной высоты, ширины и конструкции стояли тут и там без какой-либо последовательности, стены разных кладок и материалов защищали различные районы города. Улочки представляли собой перепутанный клубок, а уж подземелья – и говорить нечего. На старых фундаментах веками возводились новые, поверх тех третьи, подвалы скрывались новыми постройками, и хозяева порой даже не подозревали, что под их домом сохранился проход в старые катакомбы. Кто только не рыл тоннели под городом: жители докняжеской эпохи, затем люди первых князей, потом бояре, мятежники, ордынцы, снова мятежники, наконец, строители великого князя, пожаловавшего крепость столбовому бояре Зайцу. Белхибар за свою историю успел побыть поселением, тюрьмой, монастырем с лечебницей, военной крепостью, а в нынешний век стал крупнейшим городом Юго-Западного.

– Что-то пусто, – сказал Шато, проезжая мимо тихих посадских изб и приближаясь к одной из достопримечательностей – Боярскому мосту через реку Родная. – Где же люди и повозки? Ведь такой огромный город.

– Уже очень поздно, – объяснила Амалия. – В Талице в это время все спят.

Тим по-доброму улыбнулся:

– Ох, Амалия, не видела ты мира. Уверяю, такие города, как Белхибар, никогда не засыпают! Наоборот, ночью в них продолжается жизнь, да куда более лихая, чем днем. Уверен, тебе понравится этот старинный город. В нём стоит и знаменитый Белхибарский Собор, но и множество храмов старых богов, в языческом квартале есть даже старообрядческое капище, где возносят молитвы Велесу, а в квартале торговцев есть золотой истукан во имя бога, которому молятся на юге. Заяц очень прагматичен, это человек широких взглядов. Он настрого запретил всяческие ущемления старой веры да и вообще любых исповеданий. Для него не имеет значения, кому поклоняется тот, кто платит налоги в городскую казну. Его личная дружина посоперничает с дружинами младших князей: Выпи и Великобая из Северо-Восточного и Хварунга Скалы из Южного.

Копыта дробью пробили по гладким камням аппарели, Тим и Амалия въехали на просторный, как целая улица, мост: не две, а все четыре повозки могли разъехаться по такому. Даже ночью простор белхибарской долины впечатлял, Родная была широка и торжественно прекрасна, отражая на своей поверхности звездное небо, а в богатых пашнях шептал юркий ветерок, что блаженно холодил после жаркого дня.

Шато пришпорил кобылу, набирая скорость на удобном участке дороги. Кукушка сошла с моста, рысью мчась по безлюдному посаду. Ветер закручивал пески на вытоптанной дороге маленькими смерчами. Впереди колоссальной громадой серых камней росли военные укрепления, освещенные рыжими огнями. Амалия вдруг указала куда-то вдаль, Тим последовал взглядом. Пара двигалась прямиком к высоким крепостным вратам, когда в долине воспылал огонь!

Шато одернул узду. Словно в страшном сне: пламенные метеоры – один, а следом второй, ринулись в небеса, оставляя на обсидиановом небе короткие огненные хвосты. Неужели он видит это снова?! Две огненные сферы с рёвом промчались высокими параболами, а через несколько секунд по очереди сотрясли стены вековой крепости!

От этого момента нити судьбы Тима Шато, Алекто и Амалии не могут быть пересказаны в отрыве от повествования о приключениях героя по имени Остролист: осада Белхибара, война с вестниками и встреча с предателем рода геройского, оборвавшего жизнь воеводы Сокола, представлены на тех страницах.

Повествование вольного путешественника Савелия Крапивы письменным свидетельствам и устным пересказам