Читать книгу: «Лук для дочери маркграфа», страница 2

Глава 3

В пекарне, где работала Кайса, было два входа – как в любом уважающем себя заведении. Парадный вёл к прилавкам, где покупателям приветливо улыбались старшие дочери хозяйки. В плетёных корзинах исходили жаром караваи и пироги: с капустой или яблоками, какие часто брали за медяки Такко с Вереном; с грушами и изюмом – для зажиточных горожан вроде вдовы бондаря или мастера Дитмара. Иногда сюда попадала выпечка с привозными лимонами и сушёными абрикосами, но чаще её пекли на заказ, и мальчишка-посыльный разносил душистые корзины по богатым домам – к бургомистру, судье или маркграфу Олларду.

Чёрный же ход вёл в заднюю комнату, где спозаранку топились печи и стоял одуряющий запах хлеба и пряностей. За этими печами и огромным столом – дубовая столешница изрезана ножом, в щелях и порезах окаменело тесто, которое раскатывали поколения учеников и подмастерий, – царствовали Кайса с младшей дочерью пекаря. В четыре руки девушки месили и разделывали тесто, готовили начинки, сбивали сладкие кремы.

Сегодня Кайса управлялась за столом одна. Волосы убраны под безукоризненно чистый чепец, раскрасневшиеся щёки выбелены мукой, мука забилась и в складки одежды, и под коротко остриженные ногти. Ловкие руки двигались быстро и точно, как у Такко, когда тот плёл тетиву или клеил перья. Кайса достала один за другим два противня с выпечкой, потянулась поставить следующие и резко обернулась – как раз вовремя, чтобы огреть полотенцем по руке, потянувшейся за пирожком.

– С ума сошёл? Хозяйка всё считает! Хочешь, чтобы мне не заплатили?!

Такко с виноватым видом отодвинулся от стола, впрочем, не спуская глаз с пирогов. Увидев его в синяках, Кайса только руками всплеснула и мигом развела бодягу для примочек, но больше щадить не собиралась. Погрозила пальцем, отправила противни в печь и устало вздохнула:

– Ты закончил с заказами?

– Почти. Остались стрелы для стражника… забыл, как его зовут… И лук для дочки маркграфа. Ты видела её?

– Пару раз. Я думала, вечером ты проводишь меня в деревню.

– Давай завтра. Сегодня хочу разделаться с работой, чтобы поскорее получить деньги. Кто знает, сколько придётся на них жить… В Дитмаровой лавке мне теперь не продадут ни пера.

– Если бы ты с самого начала нанялся к нему подмастерьем…

– Работать за еду и подзатыльники? Нет уж, спасибо. Маркграф обещал хорошо заплатить. Видела бы ты его дочку! Тонкая и белая, как осенняя травинка…

Полные руки Кайсы ловко разделывали тесто, веснушчатые щёки раскраснелись даже под слоем муки. Такко загляделся на ямочки на её локтях и не мог понять, отчего подруга хмурилась.

– Слушай, а откуда у вас в пекарне и на колодце такие хитрые подъёмные устройства? – спросил он.

– Всегда были, – Кайса пожала круглыми плечами, не поднимая глаз.

Расспрашивать её было бестолку, и Такко вскоре поднялся, бросив прощальный взгляд на пироги. Кайса увернулась от объятий и помахала на прощание выпачканной в тесте рукой.

***

Вечером все трое собрались во дворе вдовы бондаря. От летней печи шёл жар, в хозяйском горшке кипел и булькал горох. Такко с Вереном в четыре руки кромсали капустный кочан. Кайса куталась в платок, время от времени поддразнивая поваров.

– Ты рубишь капусту, как мясник мясо, – хихикнула она, глядя на Верена.

– Я и есть мясник, – свирепо отозвался он. Такко прыснул со смеху, не удержалась и Кайса.

– Верен поклялся с первого заработка купить барана и съесть его целиком, – сказал Такко, орудуя ножом. – Не его вина, что денег хватило только на капусту.

– Я слышал сегодня на базаре, будто старый Гест собирается везти мёд, – Верен пропустил шутку мимо ушей.

– Куда и когда? – оживился Такко.

– В Нижний Предел, – помолчав для пущей выразительности, объявил Верен. – Большой город, где много работы и весёлая жизнь!

Верен один раз был в Нижнем Пределе и не уставал сравнивать его с Эсхеном. Мол, там и люди приветливее, и мясо дешевле, и на улицах грабят только так, поэтому охранники нарасхват, и даже если до срока польют дожди и размоет дороги, можно спокойно зимовать – без дела не останешься.

– Когда?

– Он до последнего таится, боится, как бы его не обогнали другие, но вроде как собирается выходить со дня на день.

– Вот и чудно! Завтра я отнесу стрелы стражнику и лук маркграфу, и мы развяжемся с Эсхеном!

Горшок с тушёными овощами опустел, на улице стемнело. Верен попрощался с Кайсой и отправился наверх. Такко подсел к подруге и взял её за руку:

– Ну… Не скучай без нас.

– Ничего, – улыбнулась она. – Ты ведь сразу говорил, что не задержишься здесь.

Голос Кайсы не дрожал, а блеск глаз ещё нужно было заметить в темноте. Такко обнял её, прильнул щекой к щеке. Кайса вздохнула и одним резким движением выдернула его рубаху из-за пояса.

– Скажи… а волосы у маркграфской дочки такие же светлые, как у меня?

Такко на миг задумался, и его руки замерли на спине подруги:

– Нет, светлее. И они другие… лёгкие, как одуванчик.

Он быстро огляделся и увлёк Кайсу в темноту около дома. Хотел подсадить на бочку, но Кайса толкнула его к стене и прижалась так, что он вздрогнул и заторопился, комкая платье на её бёдрах и отдаваясь непривычно настойчивым рукам.

– А глаза у неё серые? – прошептала Кайса ему на ухо.

– Голубые, как небо на рассвете, – выговорил Такко. – Или утренний лёд. Очень красивые.

– Небо на рассвете, – повторила Кайса. Отпрянула назад, одёрнула подол и отвесила Такко звонкую пощёчину. – Иди поищи у неё утешения! И живо убирайся из города!

Стукнула калитка, лязгнул засов. В этом вся Кайса – что бы ни творилось, а запереть за собой дверь она не забудет.

– Ты один? – удивился Верен, когда Такко поднялся наверх. – Обиделась, что уходим?

– Ага. Скверно вышло.

Верен пробормотал что-то насчёт того, что он предупреждал и вообще не в первый раз. Такко отмахнулся. О пощёчине он не расскажет. Друг и так не пожалел насмешек, узнав, что охранник обозов не смог отбиться от троих подмастерьев, пусть даже те и были старше и сильнее. Но уличные стычки – обычное дело, Верену тоже доводилось приходить в очередное жилище без денег и в синяках, а получить от девчонки… Скверно вышло с Кайсой, куда ни глянь, скверно. И наверняка обиделась она не только на скорое расставание, но на что ещё, Такко так и не понял.

***

Такко проспал рассвет, и его растолкал Верен, успевший спозаранку сбегать к старому Гесту. Оказалось, тот уже объехал пасечников, снарядил обоз и собирался пуститься в путь нынче же вечером. У него был свой охранник, но Верен умудрился сторговаться – за гроши, зато купец давал лошадей и обещал кормить в дороге. В Нижнем Пределе молодым воинам точно найдётся работа, а может, по пути удастся подзаработать ещё. Верен уселся чистить меч и в сотый раз осматривать щит, а Такко занялся луком для Агнет. Внимательно оглядел, не пропустил ли сколов и заноз, проверил, хорошо ли высохла кожаная обмотка на рукояти, и взялся доплетать тетиву.

– Ты как девчонка с куделью, – поддразнил его Верен.

Такко и ухом не повёл. Агнет будет легче натягивать тянущуюся тетиву, а когда окрепнет, наденет обычную кручёную. Перед глазами стояли её пальцы со странно утолщёнными кончиками, тонкие запястья с синей сеткой жилок, большие прозрачные глаза… Впрочем, какое ему дело до её глаз. Зато за удобный лук маркграф, быть может, заплатит сверх оговоренного.

Верен, поднявшийся до рассвета, зевал и заспанно жмурился. Такко управился с тетивой, завязал последний узел, накинул на кибить и отложил, чтобы полюбоваться своей работой. Лук и вправду был хорош. Светлое дерево пропитано маслом и воском, рукоять туго обвита кожаной лентой, чтобы не скользила в руке, льняная тетива крепко держится на резных наконечниках, полочка для стрелы вырезана из плотной кожи и намертво посажена на сухожильный клей. Загляденье, а не лук! И к нему десяток тонких стрел с белым гусиным оперением. Подходящих наконечников не нашлось, да и ни к чему утяжелять, хватило заострить и закалить древко на огне. Не забыл Такко и две накладки из крепкой кожи, чтобы уберечь нежные руки Агнет от мозолей и ударов тетивы. Потом маркграф, конечно, закажет дочке перчатку, но на первое время хватит и простых накладок.

Такко сунул в мешок оставшиеся заказы. Подумал и бросил ещё мешочек с каменной крошкой и остатки кожаной ленты. Мало ли, лук для Агнет всё-таки будет плохо лежать в руке, и понадобится доделать на месте.

– Я вернусь до темноты, – сказал он Верену. – Если задержусь, не жди. Догоню на тракте.

***

Когда Такко подходил к дому Олларда, его кошель приятно оттягивал пояс. Заказчики расплатились честно и даже посочувствовали размолвке с Дитмаром, впрочем, дав понять, что новых заказов ждать не стоит. Как будто они были нужны!

В передней на широкой дубовой скамье восседал сам Дитмар, хозяин лучной лавки. Такко кивнул ему и опустился рядом, крепко сжимая лук сквозь грубый холст мешка.

Диковинные часы с двумя стрелками отсчитывали время. Дитмар наклонился к Такко и заговорил:

– Хороший заказ ты получил. Редкая удача для молодого мастера. Только лучше бы тебе сперва набить руку на том, что попроще.

– Уже набил, – бросил Такко в ответ, но Дитмар не отставал:

– Сделать хороший лук трудно, сам знаешь. Я здесь тружусь третий десяток лет. Чинил оружие отцу нынешнего маркграфа, а ему было трудно угодить! Ты слушай, я дурных советов не даю, хоть ты и увёл у меня заказчика!

– Я не думал никого уводить у тебя, почтенный Дитмар. Я лишь сказал маркграфу, что хорошо стреляю. Он сам спросил, умею ли я делать луки. Мог ли я отказаться?

– Мог! Другой бы напомнил маркграфу, что в городе есть мастера старше и опытнее тебя. Нет в тебе уважения к старости, и удачи в работе тебе не будет, так и знай!

Такко вздохнул и отвернулся. А Кайса хотела, чтобы он работал на этого старого зануду…

– Будь благоразумен! – шипел в спину Дитмар. – Уступи заказ! Так и скажи маркграфу: мол, не справился, зато есть у вас в Эсхене мастера получше. Я тебе половину задатка верну, так и быть, только не позорь меня, старика! Что люди скажут? Что Дитмар-лучник, видать, тетивы сплести не может, раз маркграф поручает работу первому встречному?

Такко подавил вертевшуюся на языке ругань. Мало он слышал дома об уважении к старшим, ещё здесь терпеть! Посидишь с таким ворчуном, как Дитмар, часок-другой и уверишься, что не зря оставил отчий дом.

Агнет сидела на коленях у маркграфа и рисовала на бумаге, не жалея дорогие листы. Маркграф снова принял гостей в кабинете и приветствовал тем же вопросом, что и в прошлый раз:

– Готов ли лук для моей дочери?

– Выслушай сперва почтенного Дитмара, – ответил Такко, пропуская мастера вперёд с лёгким поклоном.

Дитмар рассыпался в любезностях и в велеречивых выражениях объяснял маркграфу, как тот ошибся с выбором лучника. Такко рассматривал портрет над столом и прикидывал, как быть, если потребуется вернуть задаток. Брать от Дитмара хоть медяк он не собирался, да и глупо было ждать, что мастер возместит убыток.

Дитмар закончил. Маркграф поднял глаза от рисунков дочери и обратился к Такко:

– Мастер Дитмар считает, что ты слишком молод, чтобы справиться с важным заказом. А сам ты что скажешь?

– Я сделал хороший лук, – упрямился Такко. Он старательно смотрел только на заказчика, избегая встречаться глазами с разгневанным соперником.

– Я тоже так думаю, – неожиданно улыбнулся маркграф. – Нужно давать дорогу молодым, мастер Дитмар. Но если мне самому понадобится оружие, я непременно обращусь к тебе.

Мастер склонил голову, но Такко видел, что он не смирился с отказом. Когда Дитмар вышел, маркграф бережно снял Агнет с колен:

– Выйдем во двор. Испытаем твою работу.

Во дворе, под защитой крепкого забора, совсем не было ветра, но это не мешало стрелам Агнет лететь как попало. Такко терпел, сколько мог, и обратился к маркграфу:

– Я бы посоветовал вашей дочери по-другому браться за тетиву.

Оллард кивнул, и дело пошло на лад. Может, и прав был Дитмар, что Такко небольшой мастер делать луки, но стрелять он умел, за это Верен и взял его в товарищи. Агнет оказалась левшой, но Такко было всё равно с какой руки стрелять. Под одобрительным взглядом маркграфа и подозрительным – няньки, он помог Агнет приладить защитную накладку на пальцы. Было странно видеть их вблизи: белые, с утолщёнными и посиневшими кончиками. Немыслимая бледность для живых. Агнет взглянула на него своими нездешними светлыми глазами, Такко смутился и торопливо схватился за тетиву, показывая, как нужно держать.

Когда три стрелы из десяти воткнулись в соломенный круг, Агнет торжествующе обернулась к отцу:

– Получается!

Маркграф улыбался, и улыбка смягчила резной камень его лица. Агнет бросила лук, подбежала к нему, обняла. Он подхватил её на руки, прижал к груди, зарылся лицом в пушистые волосы… Такко вежливо отвернулся.

Несмотря на советы, Агнет умудрилась раскидать стрелы по всему двору. Пока Такко собирал их, няня увела девочку отдыхать. Какая же она хрупкая и слабая, эта Агнет! Не прошло и получаса, а уже пожаловалась на головную боль.

– Кожа да кости…

Такко вздрогнул от шёпота за спиной и чуть не свалился с шаткой опоры, с которой пытался достать последнюю стрелу из-под крыши сарая. Маркграф стоял рядом и открыто рассматривал его со своей обычной холодной улыбкой. Такко невольно поёжился под его взглядом и спрыгнул на землю.

– Об этом мы не договаривались, – маркграф кивнул на стрелы.

– Подарок, – коротко ответил Такко.

– Я привык сам делать подарки.

– Пустяки. У меня всё равно оставались заготовки и перья… Подойдут на первое время, пока вы не подберёте более достойные.

– Эти стрелы хороши, – кивнул Оллард. – Но ты мог использовать материалы на другие заказы.

– Я больше не буду брать заказы. Сегодня вечером я ухожу из города.

– Вот как. Конечно, в конце лета сезонные работники возвращаются домой.

– Я не домой. Я зарабатываю охраной обозов. Сегодня мы с другом уходим с торговцем мёдом…

– Ты хорошо стреляешь. Долго учился?

– Там, где я вырос, дети получают первый лук в три года. С тех пор я с ним не расставался.

– А где ты вырос? И сколько тебе лет?

Такко запнулся. Сейчас начнутся расспросы о доме и семье… Маркграф по-своему истолковал его замешательство:

– Ты прав, двор – не лучшее место, чтобы вести беседы. Идём в дом. Я не задержу тебя долго.

В кабинете маркграф отсчитал обещанную сумму – столбик серебряных монет и небольшую кучку медяков. Пододвинул деньги к Такко, откинулся в кресле и повторил вопрос:

– Я хочу знать, где ты вырос и как так вышло, что в столь юном возрасте ты сам зарабатываешь себе на жизнь.

– Мне шестнадцать! – обиделся Такко. И сам не заметил, как, направляемый вопросами, рассказал о залитых солнцем горах, где родился и вырос, об отцовской ювелирной мастерской, откуда бессовестно сбегал лазать по старым шахтам и стрелять в сухие деревья, и, наконец, о том, как ждал давно обещанной поездки в Империю и удрал от отца в первую же ночь – без единого медяка, зато с луком и полным колчаном. Как брался за любую работу, как доказывал купцам и другим охранникам, что достоин зваться воином, а не мальчишкой на побегушках – и доказал!

Маркграф слушал, чуть склонив голову и рассматривая узоры на столе.

– Ты достоин лучшего, чем жизнь бродяги, – сказал он, когда Такко закончил рассказ. – Послезавтра мы с дочерью возвращаемся в замок. Нам не помешает охрана в пути, а после Агнет понадобятся уроки стрельбы. Предлагаю остаться у меня на зиму. – Выразительно помолчал и добавил. – Три марки серебром за месяц, без вычета за стол и ночлег, выходной каждую неделю и никакой работы сверх договора. Что скажешь?

Три марки серебром! За шесть месяцев наберётся восемнадцать марок. Целое состояние. Если продать самого Такко со всем, что у него есть, включая превосходный тисовый лук, не выйдет и трети от этой суммы. Отработать зиму – и можно будет отправиться в дальние края, останавливаться на хороших постоялых дворах, увидеть имперскую столицу, восточный берег и даже южные земли, где на полях лежит песок и живут люди с кожей тёмной, как дубовая кора…

А Верен уйдёт один в свой Нижний Предел.

– Благодарю за щедрое предложение, господин маркграф, – Такко умудрился поклониться, не вставая со стула. – Но я уверен, в городе найдутся более достойные учителя.

– Мне решать, кто достоин учить мою дочь. Ты понравился Агнет. С тобой ей будет интересно. К тому же в тебе есть нечто особенное.

– Что? – удивился Такко.

Вместо ответа маркграф коснулся письменного прибора и поправил перо, без того стоявшее ровно.

– Ты точно справишься с предназначенным тебе делом, – чуть улыбнулся он. – Так что скажешь?

– Прошу прощения, но я уже уговорился с другом и не могу подвести его, – Такко поднялся. В последний раз обвёл глазами комнату, портрет и серебряные безделушки на каминной полке.

– Не желаешь напоследок взглянуть на мою коллекцию? – Маркграф перехватил его взгляд. – Сыну ювелира интересно серебро, не так ли?

С языка у Такко рвался ответ, что серебро его волнует только в виде монет, но он вежливо кивнул. Выслушал рассказ о коллекции, собранной по разным странам, выдавил из себя похвалу тонкости работы и чистоте материала и с облегчением вздохнул, когда маркграф повернулся к камину спиной.

– И всё же подумай над моим предложением. – Вкрадчивый голос настиг Такко на пороге. – Если что-то помешает тебе покинуть город… мало ли, что может случиться… Приходи.

***

Улица встретила Такко теплом летнего вечера и запахом яблок. Домой он шёл кружным путём, держась самых оживлённых улиц. Отдавать сегодняшний заработок Дитмаровым подмастерьям или кому другому он не собирался.

Он уже видел окна дома, когда услышал сзади окрик. Обернулся посмотреть, кого ловят городские стражники, и замер на месте, увидев, что с ними маркграфский слуга – тот самый, что час назад запирал за Такко дверь.

– Это он, – подтвердил слуга, когда между ними осталось с пяток шагов.

– Ты лучник Танкварт, что относил сегодня работу господину маркграфу? – спросил стражник, споткнувшись на чужеземном имени. И, получив ответ, заявил: – У них пропало серебро. Можешь доказать, что не брал?

Такко скинул с плеча мешок, протянул стражнику и развёл руки в стороны, показывая, что ничего не спрятал на себе. У него на миг потемнело в глазах, когда стражник достал из мешка сверкнувшую на солнце безделушку и показал слуге. Тот угрюмо кивнул, узнав пропажу.

Последнее, что увидел Такко, оглянувшись через плечо, когда стражники вели его к ратуше – хозяйку, застывшую у ворот. И с горечью подумал, что доказать свою невиновность в суде будет трудно, а вдове бондаря – точно не удастся.

Глава 4

В ратуше было нестерпимо душно, несмотря на распахнутые настежь ставни. Тонкие ленты на окнах не отпугивали мух, и в комнате слышалось мерное жужжание. Писарь в углу скрипел пером, занося имена и обстоятельства дела в толстую книгу. Судья в одеянии, прилипшем к взмокшему телу, наскоро расспросил Такко о семье и роде занятий, выслушал слугу маркграфа, стражников и отёр пот со лба:

– Лучник Танкварт, шестнадцати лет от рода, сын ювелира с Аранских гор, не состоящий в учении и на службе, ты обвиняешься в краже серебряной подставки весом в одну марку. Признаёшь свою вину?

– Нет, – ответил Такко.

– Могут ли хотя бы двое уважаемых граждан Эсхена подтвердить твою невиновность?

Такко покачал головой.

– Всё ясно. Обвиняемый не признал свою вину и приговаривается к трём годам горных работ. Суд окончен.

Такко рванулся было протестовать, но слова застряли в горле. Да и как объяснить, если пропавшую вещь нашли в его мешке? Маркграфа и его слугу здесь все знают, а Такко – бродяга без роду и племени. Никто даже слушать его не будет. Как глупо вышло! Угораздило же вляпаться, когда они с Вереном должны были навсегда покинуть этот город, будь он проклят!

Ночь в камере прошла без сна. Мешали жара, мухи, храп и перебранки стражников, а больше всего – мысль, что Верен уже милях в десяти от Эсхена. Такко в отчаянии ударил кулаком стену и едва подавил стон, содрав кожу до крови. Три года горных работ! Легко отделался, за кражу у знатной особы можно получить и десять; судья явно пожалел мальчишку, даже не стал вырывать признание под пыткой. Но, боги, три года! Кем он выйдет с имперских рудников?..

Такко от души проклинал Дитмара, а больше – самого себя. Этакому разине не то что безделушку, всю коллекцию можно было подкинуть. И не заметил, дурень, что мешок потяжелел на целую марку! Теперь уже ничего не докажешь. За Дитмара будет свидетельствовать весь город, а за него – разве что Кайса могла бы, но не посмеет. И правильно сделает.

Под утро Такко задремал, сидя у стены и положив голову на руки. Разбудило его громыхание ключей и лязг замка. Его отвели обратно в зал, где проходил суд. Он брёл, не разбирая дороги, но разом очнулся, услышав знакомый голос:

– Исключительно честный молодой человек… несомненно, ошибка… пораскиньте мозгами!..

Маркграф Оллард возвышался над судьёй, как часовая башня над приземистым домиком. В руках он держал злополучную подставку. Увидев Такко, приветливо улыбнулся, поманил к себе и протянул пропавшую вещь.

– Ты говорил, что ты сын ювелира. Умеешь определять серебро на вес?

– Конечно, – кивнул Такко. Взял безделушку и, едва взвесив её в руке, удивлённо поднял брови и нерешительно взглянул на маркграфа.

– Она пустая внутри, – кивнул Оллард и снова повернулся к судье. – Я купил её не ради ценности, а из интереса. Не думаю, что сын ювелира мог украсть вещь, в которой нет и четверти марки! Да и продать её невозможно, на дне наше родовое клеймо. Боюсь, о городе Эсхене пойдёт дурная слава, раз те, кому доверено вершить правосудие, не удосуживаются проверить слова обвинителя, пусть даже его хозяин и носит высокий титул!

Пока судья бормотал извинения, бросая убийственные взгляды в сторону стражников, Такко вернули вещи. Кошель, ясное дело, был пустым, зато инструменты не пострадали. Такко уже собрался к выходу, когда маркграф остановил его.

– Я твой должник, – сказал он, – и желаю хотя бы частично возместить ущерб, понесённый из-за излишнего рвения моего слуги. Твой друг наверняка покинул город, и потому…

– Благодарю вас, господин маркграф, но мне нужно спешить, – быстро сказал Такко. – Не беспокойтесь об этой досадной случайности. Благодарю вас за помощь.

Он коротко поклонился ему и судье и почти выбежал на улицу. Старый Гест мог и отложить отъезд. Быть может, Верен ещё в городе.

Хозяйка, верно, увидела его издали и, когда Такко подошёл, ждала у ворот, скрестив на груди руки и плотно сжав губы. Под её тяжёлым взглядом он поднялся в комнату, которую две недели делил с Вереном, и убедился, что друга и след простыл. Сунуть в мешок немногие оставшиеся вещи и закинуть на спину лук было недолгим делом. Хлопнула дверь, громыхнул засов на калитке, и Такко оказался на улице.

***

Вечер застал Такко на берегу реки, где он не так давно миловася с Кайсой. Работу и жильё ему было не найти. Слухи распространялись по Эсхену быстрее пожара, и было трудно понять, в чём бóльшая вина Такко: в том, что умудрился попасть под суд или что посягнул на единовластие Дитмара. Со слов хозяйки он знал, что старый Гест ушёл вчера вечером, Верен с ним, и было поздно догонять их. Кошель был пуст. Продавать было нечего. О луке речь не шла, а остального добра было всего ничего: сменная рубаха, поношенный плащ да нехитрый лучный инструмент с разными дорожными мелочами, который можно было сменять разве что на кусок хлеба. О том, чтобы добраться до Нижнего Предела без еды и денег, и думать было нечего. Мысль о Кайсе Такко выбросил из головы сразу – просить у неё ночлега и ужина он точно не станет.

В подступающих сумерках была отчётливо видна башня замка, возвышавшаяся над лесом за деревней. Толстые стены и узкие окна-бойницы наверняка видели немало сражений. Последние лет двести в Империи царил мир, и по всей стране строили совсем другие замки – полные света и воздуха, с высокими стрельчатыми арками, которые чудом держались на тонких колоннах. Но замок Оллардов был из старых, заставших времена, когда молодая Империя расширяла свои земли огнём и мечом. Такко отчаянно хотелось там побывать, но три серебряные марки за месяц необременительного труда были слишком заманчивым предложением, чтобы за ним не крылось какой-нибудь подлости.

За спиной послышался шорох. Такко обернулся и увидел пожилую лавочницу, у которой они с Вереном пару раз покупали овощи. В руках у неё болтались два деревянных ведра. Пустых.

– Напугала? – хихикнула старушка. – Посторонись-ка, дай воды набрать.

– Отчего не на колодце? – спросил Такко, забирая у неё вёдра. Вода под мостками разбежалась кругами, разбив отражение облаков.

– А зачем мне такой крюк делать? Дом-то – вон он! – указала старушка на белёные стены, видневшиеся сквозь прибрежные заросли. – Этой тропинкой и ходим, мать моя ходила, и бабка, и внучки мои будут ходить.

– Я донесу, – Такко подхватил вёдра.

Вот ведь как бывает – живёт человек шесть десятков лет на одном месте, топчет одну и ту же тропу. Ни за что не желал бы Такко себе такой жизни, но неудачи последних дней заставили его остро ощутить своё одиночество. Скоро уважаемые жители Эсхена потянутся из трактира по домам, в деревнях вернутся с полей работники, даже путники на дорогах встанут на ночлег. Один Такко останется без ужина и компании, и ещё неизвестно, что хуже.

Такко не спешил, приноравливаясь к неторопливому шагу хозяйки, но стены дома приблизились быстрее, чем ему хотелось. Он с сожалением поставил вёдра на крыльце, но лавочница, быстро оглядевшись, распахнула перед ним дверь.

– Гороха наварила, одной не съесть… Мои-то в деревне на малине, – подмигнула она, и Такко понял – были бы дома вся семья, не видать ему ужина. – Что, и марграф тебя прогнал?

Такко мотнул головой. Задумался, как бы лучше ответить, но старушка уже стучала утварью у печки и говорила, говорила сама – верно, соскучившись по слушателям:

– …Дочка-то марграфская как родилась, так и болеет. До восьми годов в коляске гуляла. Ноги-то у неё здоровые, только силёнок совсем нет. А других детей не было…

Такко вспомнил портрет в кабинете.

– А мать жива? – спросил он.

– Жива, только из замка не выходит. Мы давно её не видали, год шестой, что ли… Рожала тяжело, а после умом тронулась.

– Откуда вы знаете? – удивился Такко.

– Да как же не знать? Лекарей-то у нас только двое, братья родные, их отец принимал меня на свет… О чём им вечерами в трактире говорить, как не о людских хворях?

В миску шлёпнулась порядочная порция разваренного гороха. От сытной еды Такко потянуло в сон. А хозяйка уже рассказывала о маркграфе:

– С малых лет всё что-то мастерил, всё какие-то ящики ему везли то с Нижнего, то ещё откуда, а в них стружка шуршит и железки брякают. Ты вот с деревяшками возишься, а он всё железки перебирал… Да что я болтаю! Гляди-ка, что покажу…

Она долго копалась в сундуке и наконец положила на стол пёстрый свёрток. Под тряпками оказалась вырезанная из берёзы лягушка, из чьей спинки торчал ключ. Двух поворотов хватило, чтобы игрушка скакнула по столу, заставив Такко широко раскрыть глаза, а старушку – радостно взвизгнуть.

– Видал такое? – спросила она, снова заводя игрушку.

Такко покачал головой. Он, конечно, слышал о механических забавах и даже музыкальных аппаратах, но о том, чтобы увидеть их на базарах, и думать было нечего. Стоили они баснословных денег, если их вообще можно было купить; скорее уж получить в дар от расщедрившегося мастера. Не даром на гербе Оллардов красовались циркуль и шестерня! В замке, наверное, ещё больше удивительных механизмов…

– Маркграф сам мастерил? – уточнил Такко, не отрывая глаз от вновь прыгнувшей по столу лягушки.

– Говорю же, с малых лет возится, – ответила старушка и принялась заворачивать драгоценный подарок. – То железки ему везли, то книги… Сюда-то мало, а в замок, говорят, чуть не каждый месяц подводы приходили.

Уходить от гостеприимной хозяйки не хотелось, но рассчитывать ещё и на ночлег было бы наглостью. Такко отодвинул пустую миску, но старушка, похоже, была рада слушателю: на столе появилась чашка с ягодами, а в кружках задымился травный взвар, щедро сдобренный мёдом.

– В замке, наверное, ещё больше диковинок? – спросил Такко. Горячий и сладкий взвар бодрил, а рассказ лавочницы прогнал остатки сонливости. – Верно, вся знать с соседних земель съезжалась посмотреть?

– Не знаю, не видала. У хорошего мастера завсегда много завистников… У тебя вот с Дитмаром размолвка вышла, а у марграфа хуже было. Он и не женился ещё, а кто-то повадился, страшно сказать, могилы разрывать! Ни страха, ни совести у людей!

– Могилы разрывать? В замке?

– Ну! Склеп-то марграфский не тронули, а простые могилы разоряли, каждый год новую… Страх-то какой, когда людям и в посмертии покоя нет!

– Нашли, кто разорял?

– Какое там! Марграф, было дело, охоту на этих копателей устроил. Нагнал народу со всей деревни с кольями, с факелами! Только мало что не поймали никого, а ещё и пятерых парней не досчитались. Шестой год миновал, а даже косточек не нашли…

Такко едва не выронил ложку от пронзившей догадки. А что если именно ему удастся раскрыть старую тайну? Ясно, что лук для Агнет – всего лишь игрушка, а раз девочка часто болеет, Такко не отработает и десятой доли обещанной суммы. Зато может проследить за кладбищем. Нести стражу в темноте он умеет, стрелять тоже, а дома не раз облазал старые усыпальницы и пещеры. Наверняка Оллард сразу хотел поручить ему слежку, но благоразумно скрыл настоящую причину, чтобы не пугать раньше времени. Звать императорских солдат – пустое дело, они только поднимут шум и перепортят девок, а одинокого лучника никто не заметит.

– А сейчас могилы разоряют?

– Не слыхала. С охоты той тихо стало, только о тех пятерых так и ни слуху, ни духу…

Такко обхватил тёплую кружку неожиданно замёрзшими руками. Как жаль, что ушёл Верен! Поймать копателей, столько лет наводящих ужас на округу, – достойное дело, и они разделили бы славу и награду на двоих.

За окном сгустилась тьма. Хозяйка поднялась зажечь светильник, и Такко воспользовался этим, чтобы попрощаться. Теперь ему не терпелось скорее оказаться в замке. Он поблагодарил лавочницу, выскользнул в окутанный сумерками сад и зашагал к дому маркграфа.