Читать книгу: «Глициния», страница 5

Хотя месяц – это не так уж долго, в глубине души я знаю, что погибну, если не увижу твое лицо раньше. И это подводит меня к цели моего письма. Она не в том, чтобы сетовать на Ариса (но не сомневайся, я получаю от этого огромное удовольствие), а чтобы сообщить тебе, что каждое утро в течение прошлой недели он бросал меня во дворце на произвол судьбы и шлялся бог знает где. Я много времени провожу в одиночестве и должна признаться, что после нескольких месяцев при смерти поняла, что одиночество мне не по вкусу. На свадьбе ты упомянула, что хочешь мне что-то сказать, и я хотела бы знать, что именно. Скука сделала меня нетерпеливой.

Признаю, что не до конца понимаю твои способности, но я рассчитываю, что, получив это письмо, ты сольешься с тенями и проскользнешь сквозь тьму, чтобы прийти и забрать меня. Я очень надеюсь, что ты найдешь способ, так как очень жду встречи. Ради сохранения моего рассудка, пожалуйста, поторопись.

С нетерпением жду твоего визита,

Блайт.

Глава 7

Блайт склонилась над угасающим пламенем свечи, трижды перечитывая строки все еще влажных чернил, прежде чем запечатать письма воском. Послание отцу получилось не слишком убедительным, но ей не терпелось получить от него весточку, и она надеялась, что сможет унять его волнения. Однако Элайджа был далеко не глуп, и девушка беспокоилась, что написала слишком мало, чтобы казаться убедительной. В унылых стенах Вистерии не происходило ничего интересного. Блайт устала от постоянного холода и вечной скуки. На самом деле в эти несколько дней замужества самым большим волнением для нее было написание письма отцу. Ей бы хотелось, чтобы оно было таким же драматичным, как письмо Сигне.

Единственное, что радовало Блайт, – это тот факт, что никакой Верены не существует, ведь так отец не сможет найти страну на карте и узнать о ее обмане.

Блайт потянулась, сжав смятые конверты. Была уже глубокая ночь, но никто бы не догадался об этом по лунному свету, льющемуся из окна. Она пыталась уснуть, хотя в ее холодном логове девушку постоянно одолевали приступы кашля. А она когда бодрствовала, разум переполняли видения безликого мужчины, при мысли о котором тоскливо сжималось сердце. Если Блайт не думала о нем, то думала о покоях Жизни. О лесной поляне и туалетном столике, за которым когда-то сидела Жизнь и расчесывала свои серебристые волосы.

Ей не следовало брать зеркало. Оно было настолько древним, что легко могло сломаться от легкого удара, поэтому Блайт завернула его в атлас и спрятала в надежном месте в ящике стола, надеясь, что у Ариса не возникнет повода для обыска.

Одной рукой Блайт прижимала запечатанные письма к груди, а другой держала свечу. Если пытаться уснуть было бесполезно, она может подумать о том, как отправить свои послания. Арис, скорее всего, попытается их прочитать, но без его помощи ей не справиться. Хотя время от времени она замечала признаки его присутствия, он держался на расстоянии. Девушка несколько раз снимала кольцо со змеей, убеждаясь, что полоска света на месте, потому что эта проклятая штуковина ни разу не нагрелась, хотя последние несколько дней он скитался неизвестно где. Он пропадал всякий раз, когда она искала его, появляясь лишь для того, чтобы оставить ужин у ее двери, и исчезая прежде, чем она успевала открыть.

Блайт старалась не обращать внимания на эту привычку, потому что ее злило, что он занимается обычными делами существ с мистическими способностями, в то время как она вынуждена проводить дни напролет у камина, который свистел и шипел в унисон ее хрипоте, со злобной лисой, которая испачкала одно из ее любимых платьев и продолжала воровать чулки, словно это было игрой. В таком состоянии Блайт уже подумывала о том, чтобы освежевать зверя и использовать его в качестве одеяла, о чем и говорила лисе при каждой возможности. Жаль, что зверек был таким милым.

Но она не могла не думать об Арисе. Особенно долгими скучными вечерами, в которые нечем было заняться, кроме как ломать голову над загадкой, которой был ее муж. На портретах он казался другим – мягким и добрым, танцующим на мху с редкой красавицей.

И уж тем более невозможно было не думать о нем после того, как несколько часов назад он оставил у ее двери пирожное – идеально приготовленное, с медовым привкусом и не слишком сладкое. Когда девушка откусила кусочек, оно было еще теплым. И хотя поначалу Блайт поразил необычный поступок Ариса, она быстро поняла, что дело вовсе не в его доброте. Скорее Арис хотел дать понять, что находится в каком-то чудесном месте, пока она сидит в этой каменной темнице и надеется, что он сжалится над ней и принесет свои крошки.

Не было похоже, что Арис дома, но Блайт все равно решила оставить письма там, где он мог их найти. Если в ближайшее время она не отправит весточку отцу, то Элайджа несомненно выследит ее и даже доберется до воображаемого королевства Верена. Как бы сильно ей ни хотелось его увидеть, сердце сжималось при мысли о том, что он станет общаться с Арисом.

Блайт была благодарна за свет свечей, который помогал ориентироваться в каменных коридорах и спускаться по ступеням в гостиную, где Арис часто пил чай у вечно пылающего камина. Она собиралась оставить письма на чайном столике, но с удивлением обнаружила, что Арис вовсе не отсутствует. Напротив, он сидел в одном из кожаных кресел с высокой спинкой, а рядом с ним стоял полупустой стакан бурбона. От этого зрелища у Блайт сжалось сердце. Она задула свечу и, затаив дыхание, принялась разглядывать его из-за угла.

Было уже довольно поздно, и может, поэтому Арис выглядел таким растрепанным. Он был похож на человека, который долго ворочался в постели, и теперь сидел, склонив голову в изнеможении. Но в то же время он напоминал Блайт сказочного принца в облегающих брюках и свободной белой тунике, расстегнутой на вороте и закатанной до локтей. Его волосы были взъерошены, а вены на предплечьях вздулись, когда он отхлебнул из бокала. Его кресло расположилось рядом с камином, и он вытянул ноги к огню, вероятно, чтобы согреться.

На коленях у него лежал гобелен, напоминавший тот золотой, на который пару месяцев назад Блайт пролила свою кровь. Только этот был гораздо больше и украшен невероятными цветами, которых она никогда не видела. Между пальцами Ариса мелькнула серебряная игла, двигающаяся с такой скоростью, что Блайт не заметила бы ее, не сверкни та в отблесках пламени.

Было бы неправильно сказать, что Арис расслаблен – его движения были маниакальными и точными, – но он казался умиротворенным, хотя в нем оставалось что-то нечеловеческое. Его грудь почти не поднималась и не опускалась, все его тело оставалось неподвижным, за исключением руки, которой он шил. Невозможно было смотреть на него и не видеть сверхъестественное существо, пока он переплетал краски на своем холсте, и каждый стежок был подобен удару клинка.

Поначалу небольшой гобелен вскоре уже скатился по его коленям и упал на деревянный пол, удлиняясь до тех пор, пока нити не почернели, а Арис не замер. Только тогда его губы приоткрылись, и он впервые за несколько минут облегченно вздохнул. Блайт очень хотелось увидеть его глаза, когда он придет в себя, потому что сейчас его мысли явно витали где-то далеко. Молчание затянулось, пока девушка уже обдумывала свой побег, чувствуя, что вторгается во что-то личное, когда раздался тихий, как снегопад, шепот Ариса:

– Почему ты не спишь?

Он произнес это изумленным, но отсутствующим тоном, словно она разбудила его ото сна.

– Здесь слишком холодно, чтобы спать. – Ответ прозвучал странно, как и его мягкий вопрос. Они еще никогда друг с другом так просто не разговаривали. – Боюсь, что если усну, то уже не проснусь.

Арис издал странный горловой звук. Возможно, смех?

– Может, так и было задумано.

– Не сомневаюсь в этом. – Ночная рубашка Блайт волочилась за ней по полу, когда она приблизилась в попытке получше рассмотреть гобелен, который Арис так крепко сжимал в руках, так что побелели костяшки пальцев. – Над чем ты работаешь?

Мужчина ослабил хватку и с отсутствующим взглядом провел рукой по подбородку.

– А как ты думаешь, что это?

Блайт не нужно было думать. Несмотря на свой вопрос, она точно знала, что сплел Арис. И все же было слишком сложно произнести это вслух. Вместо ответа она спросила:

– Цвета что-то значат?

Арис уставился на гобелен так, словно видел его впервые, и провел большим пальцем по нитям. Он напряженно сдвинул брови; то ли нашел что-то в композиции и остался недоволен этим, то ли раздумывал, стоит ли отвечать. В конце концов Блайт показалось, что он старается не обращать на нее внимания, но как только она отступила на шаг и собралась вернуться в свои покои, он произнес:

– Каждый цвет – это эмоция. Вместе они рассказывают историю, потому что это и есть настоящая жизнь – череда чувств и эмоций, которые побуждают человека к действию или бездействию.

Ужасно сухое определение.

– И какие эмоции они отражают? – Блайт присела на подлокотник его кресла, разглядывая нежно-желтые и зеленые, яркие, как мох, цвета и оттенки, которые напоминали Блайт о закате – насыщенные розовые и сливовые тона, переходящие в оттенки, которым она не знала названия, но напомнившие ей летнее небо перед грозой.

Хотя Арис по-прежнему хмурился, он, должно быть, почувствовал, что любопытство Блайт было искренним, потому что не прогнал ее, а приподнял гобелен, чтобы ей было лучше видно.

– Каждая эмоция уникальна, – сказал он. – Варианты безграничны, и, хотя существует бесконечное разнообразие цветов, каждый оттенок в какой-то степени представляет что-то особенное. Но поскольку два человека не могут чувствовать одинаково, то не может существовать и двух одинаковых гобеленов.

Блайт наклонилась, чтобы рассмотреть его работу, выискивая в ней закономерность. Хотя Арис отодвинулся от нее, она все равно оценила безупречность швов, ни одна ниточка не порвалась.

– Так много синего, – отметила девушка, восхищаясь разнообразием оттенков – от бледного, как предрассветное небо, до темного цвета спелых ягод.

– Да. – Арис снова сжал полотно. – Человек, которому принадлежит этот гобелен, проживет счастливую жизнь. В ней не будет ничего особенного, но он доживет до старости и мирно умрет.

По унылому голосу Ариса можно было подумать, что он рассказывает о тяжелом проклятии и трагичной гибели этого человека.

– Ты говоришь так, словно это не замечательно само по себе, – сказала Блайт. – Разве так плохо вести простую жизнь, которая делает тебя счастливым?

Завороженная гобеленом, Блайт не осознавала, насколько близко придвинулась к Арису, пока не повернулась к нему лицом и не увидела, что его голова откинута на спинку сиденья, а взгляд стал жестким, пока он внимательно изучал ее.

– Я никогда не говорила, что это плохо.

– Нет, – согласилась девушка, чувствуя, как его дыхание ласкает ее щеку и как ночная рубашка запуталась вокруг лодыжек. – Просто у тебя был такой голос, словно ты сообщаешь плохие новости, и вряд ли ты смог бы выглядеть более незаинтересованным, даже если бы постарался.

Взгляд его золотистых глаз был обжигающим, как лучи солнца. Хотя Блайт и не собиралась этого делать, она поняла, что нащупала больное место, и не смогла удержаться, чтобы не надавить на него снова.

– Ты хотя бы помнишь имя человека, чью судьбу только что создал? – поинтересовалась она, хотя прекрасно понимала всю опасность такого поведения.

– Смешно ожидать, что я буду помнить такие вещи. Я соткал больше гобеленов, чем ты способна представить.

– Смешно не помнить имени? – Блайт ухмыльнулась, довольная тем, что он отстранился. – Ты определил его судьбу всего несколько минут назад, а уже забыл о нем. – Девушка пристально вглядывалась в лицо Ариса, убеждаясь, что он раздражен, но не настолько, чтобы отвернуться от нее. – Признайся, жизнь этого человека тебе наскучила.

– Конечно, мне было скучно, – отстраняясь от Блайт еще дальше, сказал он. – Человеческая жизнь тосклива по своей сути. Люди рождаются, учатся, любят, а потом всегда умирают. Не стоит осуждать меня за желание нарушить монотонный ход истории, которую я видел бесконечное количество раз.

В уголках его глаз пролегли морщинки недовольства, которые почему-то показались Блайт знакомыми. Как и весь этот разговор.

– Я понимаю, тебе хочется урагана чувств и эмоций, – сказала она ему, вспоминая о картах в кабинете отца и местах, которые надеялась когда-нибудь посетить. – Но это не значит, что ты не должен уважать и другие истории тоже. Не стоит пренебрегать тихой спокойной жизнью, которая делает человека счастливым.

Арис проигнорировал ее слова, откинувшись на спинку кресла, будто сливаясь с ним. Хотя Блайт знала, что безопаснее всего было бы уйти от разговора и оставить мужа в покое, она не смогла удержаться от вопроса, который так и рвался наружу.

– Могу я посмотреть, как ты плетешь еще один гобелен?

– У тебя будут соображения и по поводу него?

– Скорее всего. – Блайт расправила юбки, оттягивая подол от босых ног. – Я высказываю свое мнение по многим вопросам.

– Да, я начинаю понимать это. – Пусть и не сразу, но гобелен на коленях Ариса исчез в косом луче света, и на его месте появилось чистое полотно. В тот момент, когда он коснулся краев, тени заострили и без того резкие черты его лица. Держа иглу в пальцах, он помедлил, прежде чем взяться за дело. Его взгляд метнулся к Блайт, затем снова к гобелену, и, тихо вздохнув, Арис опустил иглу. В тот же миг краски начали переливаться.

Блайт опустилась на колени рядом с Роком судьбы, перегнувшись через подлокотник кресла, чтобы лучше видеть. Она была загипнотизирована танцем иглы и серебристыми вспышками, которые переливались цветами быстрее, чем она успевала уследить. Наблюдать за Арисом было все равно что наблюдать за самым необычным представлением, и Блайт ловила каждое ловкое движение его пальцев. Ей потребовалось немало времени, чтобы заметить, что этот гобелен и близко не был таким же ярким, как предыдущий. Тут преобладали серые и темно-сливовые тона, в конце концов переходящие в черный. В то время как предыдущий гобелен простирался до пола, этот едва доставал Арису до колен.

Блайт понимала, почему его лицо стало таким мрачным. Понимала, почему он медлит, прежде чем нежно провести пальцем по последнему черному шву.

Девушка положила руку Арису на плечо.

– Ты не можешь его изменить? – Хотя она старалась говорить без укора, плечи Рока судьбы все равно напряглись. Он крепче сжал иглу.

– Вопрос не в том, могу ли я. А в том, должен ли. – Блайт отдернула руку, услышав резкость в его голосе. – Не каждому дано состариться. Не каждому дано любить или быть любимым в ответ. Иногда мир бывает жестоким.

– Но почему они должны проходить через такое? И если всего пара нитей способна изменить это, то почему нет?

– Точно так же как Смерть не выбирает, когда людям умирать, я не решаю, как им жить, – возразил Арис. – Я пишу историю так, как она предстает передо мной, и таков порядок вещей. Не имеет значения, жесток кто-то или добр. Не имеет значения, заслуживают ли они жизнь, которую получают. Душа лишь рассказывает мне свою историю, и я не меняю ее, ничего не приукрашиваю. Я даю ей ту судьбу, которую предвижу, ни больше ни меньше.

– И гобелен невозможно изменить? – спросила Блайт. – Получается, человек ничего не может сделать, чтобы изменить свою судьбу к лучшему?

Арис ответил сердитым взглядом, потому что они оба знали правду – Блайт изменила свой гобелен, и не один раз, а несколько. Какую бы историю он ни соткал для нее, она бросила судьбе вызов.

– Ты – аномалия, опирающаяся на руку Ангела смерти. – Блайт хотела спросить еще о многом, но лицо Ариса потемнело, и его взгляд стал мрачным. – Другие жизни были отняты, чтобы твоя могла продолжиться.

Блайт покрылась холодным потом, когда подумала о Перси. Она обхватила себя руками, так глубоко погрузившись в свои мысли, что едва осознала, что очаг больше не горит. Огонь отражал настроение Ариса, и от этого становилось не по себе. Девушка откинулась назад, боясь разрушить странные чары, которые делали этот совместный вечер относительно спокойным.

Арис внимательно посмотрел на нее, словно ожидая, что Блайт встанет и выйдет. Вместо этого у нее возник вопрос, и, хотя она боялась ответа, она не могла не спросить:

– Как выглядит мой гобелен?

Законченный гобелен исчез, и Арис наклонился к ней, опершись локтями на колени.

– Твой гобелен, – начал он ласково, но постепенно его тон становился все более язвительным, – один из самых отвратительных, а я, поверь мне, повидал их несчетное количество.

Хотя они постоянно пытались оскорбить друг друга, у Блайт сложилось отчетливое впечатление, что Арис говорит серьезно, и она почувствовала гордость. Раз ее гобелен ему не нравился, то, несомненно, был потрясающим.

Она попыталась рассмеяться, но не смогла, потому что ее одолел приступ кашля.

Арис нахмурился еще сильнее и отпрянул.

– Прикрой рот, дикарка.

– Я прикрываю рот, – отрезала девушка. – Что ты хочешь, чтобы я сделала? Вылечила простуду волшебным образом? Это ты и твоя пыльная промозглая камера пыток виноваты в том… – Блайт не договорила и снова закашлялась, а затем резко продолжила: – Что я вообще заболела!

Он побарабанил пальцами по подлокотнику и, словно решив, что ему нечего сказать по этому поводу, обратил внимание на письма, о которых Блайт совсем забыла.

– Что это?

Блайт прижала конверты к груди, надавив большим пальцем на одну из восковых печатей.

– Письма.

– Это я вижу. Но почему их два?

Девушка с трудом подавила желание прикусить губу, чтобы не навлечь на себя подозрения, ведь в письме к Сигне она практически умоляла кузину приехать и вызволить ее отсюда.

– Одно для отца, а другое для Сигны. Мне же не запрещено общаться с ней?

Казалось, Арису было тяжело даже просто слышать это имя.

– Надеюсь, ты написала ей, чтобы она образумилась и поменялась с тобой местами? – Он протянул руку, и Блайт с трудом заставила себя вложить письма в его ладонь. Она бы не удивилась, если бы он вскрыл конверты. Но вместо этого пергамент исчез из виду, как только коснулся руки Рока судьбы.

Должно быть, изумление отразилось на ее лице, потому что Арис устало нахмурился.

– Я не стану унижать себя чтением твоей личной переписки. Как бы мне ни было интересно, что ты написала о необычном медовом месяце и нашей веселой жизни, я призову на помощь воображение, как любой цивилизованный человек.

Блайт вынуждена была признать, что будь она на его месте, то позволила бы любопытству взять верх. Наверное, стоило поблагодарить Ариса за то, что у него оказалось больше такта, как бы ее это ни злило.

– Они получат твои письма с дневной почтой. – Рок судьбы встал с кресла, опустил рукава, повернулся к Блайт спиной и направился по коридору.

– Болезнь измучила тебя. Иди в постель.

Блайт потребовалась вся сила воли, чтобы прикусить язык, когда Арис удалился. Она снова зажгла свечу от камина, мысленно проклиная грубияна, и направилась обратно в свою комнату. Бросив хмурый взгляд на нелепую ручку в виде кабана, она распахнула дверь.

На этот раз комната не была залита серебристым светом. В ней царила такая тьма, что Блайт не смогла бы разглядеть ничего и на шаг впереди, если бы не свеча. Было ли это игрой ее воображения, или в комнате действительно стало теплее?

Блайт вытянула свечу и обнаружила причину такой темноты.

Шторы. Наконец-то этот грубиян сделал что-то хорошее.

Глава 8

На следующее утро Блайт попыталась вернуть зеркало Жизни, но обнаружила, что коридор, ведущий в ее покои, исчез. В течение часа девушка бродила по верхнему этажу и прищуривалась в надежде, что свет сместится и она увидит проход. Однако она всегда возвращалась к тому месту, откуда начинала – к портрету давно умершей женщины.

На этот раз, снова оказавшись у картины, Блайт присела с зеркалом в руке. Зеркало было не из стекла, а из полированного обсидиана, и ее отражение скрывалось в темноте и густой дымке. Тем не менее девушке было трудно отвести от него взгляд. Не из-за своего нелепого вида в нескольких платьях и пальто, а потому, что чем дольше она смотрела на чернильную поверхность, тем больше рассеивалась дымка. Ее палец скользнул по резной ручке, когда она прищурилась, приближая свое отражение.

Блайт протерла глаза, но это не помогло рассеять тьму, которая клубилась не внутри зеркала, а снаружи. Позади нее. Блайт напряглась, понимая, что это не обман зрения.

– Так вот в какие условия поселил тебя мой брат. – Из нависших над ней теней появился Ангел смерти. Блайт узнала его по тембру голоса и окутывавшей его тьме, но когда он подошел и встал перед ней, то принял обличие, которое она раньше не видела. Перед девушкой был не жнец, а широкоплечий мужчина со светлой кожей, серыми глазами и волосами цвета кости. И хотя он выглядел как человек, в нем оставалась неестественная неподвижность, придававшая ему даже более устрашающий вид. Его грудь не поднималась и не опускалась от ровного дыхания, и, как и Сигна, он моргал не так часто, как следовало бы. Они с ее кузиной составляли поистине пугающую пару.

– Едва ли твой брат славится своей добротой. – Блайт повернулась к Ангелу смерти и положила зеркало на колени. Ее взгляд скользнул к извивающимся теням у его ног, где лиса-предательница уже описывала круги. – Неужели я все-таки замерзла до смерти? Ты поэтому здесь? – Блайт плотно сжала губы, когда Ангел смерти наклонился к лисе и погладил ее по спине рукой в перчатке. Проклятая тварь практически замурлыкала.

– Рок судьбы, возможно, и хочет, чтобы ты сдалась, – сказал Ангел смерти, – но не зайдет так далеко, чтобы убить тебя. – Мужчина выпрямился, и в его руке появилось письмо. Ее письмо. То, которое она написала Сигне.

– Оно предназначалось не тебе! – Блайт знала, что однажды Ангел смерти помог ей, нарушив правила, чтобы сохранить ее жизнь. Но, несмотря на это, девушка не смогла сдержать гнев.

– Сигна дала его мне. Она не обладает силой перемещать других людей, – пояснил мужчина. – Но вот я могу проскользнуть сквозь тени, как ты красноречиво выразилась, и переместить тебя в Фоксглав.

Блайт едва дышала от страха и думала лишь о том, что ей придется приблизиться к нему. А ему прикоснуться к ней. Она скользнула взглядом по его рукам, остановившись на кожаных перчатках. На самом деле вся кожа, за исключением лица Ангела смерти, была закрыта. На нем были элегантный черный сюртук, затянутый под горло галстук, брюки в тон и ботинки явно высокого качества. Блайт подумала о том, что в таком виде его можно было бы назвать красивым. Но она все равно не понимала, как Сигна могла влюбиться в буквальное воплощение Смерти.

В его присутствии Блайт не могла даже дышать, словно горло забивалось гравием, и каждый вдох отдавался хрипом. Но Ангел смерти был ее билетом в Фоксглав. Только он мог вытащить ее из Вистерии в приличное общество, пока она от скуки не отгрызла себе руку.

Когда взгляд Ангела смерти упал на зеркало, Блайт быстро спрятала его в юбки.

– Это больно? – спросила она, охваченная ужасом, когда на лице Ангела смерти появилось страдальческое выражение.

– Нет, но довольно странно. – Он медленно перевел взгляд на ее лицо. – Я клянусь всем своим существом, что никогда больше не причиню тебе боли. И еще поговорю с братом, чтобы устроить тебя в покоях получше.

Ангел смерти наблюдал за ней с таким напряжением, что Блайт вздрогнула, не зная, что делать с клятвой. Было что-то странное в том, с какой непреклонностью он произнес эти слова, хотя, если именно они сохранят ее жизнь, то она с радостью их примет.

– Не нужно с ним говорить. – Хотя Блайт чувствовала себя неуютно от такой близости к Смерти, она встала и твердо посмотрела в эти странные, немигающие глаза. – Я сама разберусь. Если Арис узнает, что я разговаривала с тобой, то разозлится еще сильнее. Меньше всего мне нужно, чтобы он подумал, будто мы сговорились против него.

Девушка шагнула вперед, и прежде, чем Ангел смерти успел возразить, спросила:

– Ты клянешься своей жизнью, что это меня не убьет?

С тихим вздохом, похожим на смешок, он ответил:

– Клянусь.

– Как насчет Сигны? – настаивала девушка, не в состоянии избавиться от беспокойства. – Ты клянешься и ее жизнью тоже?

Челюсть Ангела смерти напряглась.

– Это лишнее, хотя мой ответ неизменен. Перемещение тебя не убьет. – Он протянул руку, но не прикоснулся к ней, оставив решение за Блайт.

Даже сквозь перчатки прикосновение к Ангелу смерти напоминало погружение в ледяное озеро. Ее тело будто окаменело, так что Блайт забыла вдохнуть, вспомнив об этом только тогда, когда перед глазами потемнело. Ей казалось, что она плывет, земля под ногами словно уступила место воде, и девушка соскользнула вниз. Похожее чувство охватило ее несколько дней назад в саду матери, но сейчас все ощущалось иначе. Ей было холоднее, но спокойнее. Страшно, но при этом совсем не больно.

Блайт оказалась вне времени, потому что исчезла из Вистерии и прибыла в Фоксглав в мгновение ока, хотя почувствовала себя так, словно прошли века. Девушка покачнулась, привыкая к деревянному полу под ногами, и прищурилась от света, пока наконец не смогла разглядеть помещение, в которое привел ее Ангел смерти.

Комната напоминала кабинет, хотя находилась в полнейшем беспорядке даже по сравнению с кабинетом ее отца. Повсюду были разбросаны бумаги и журналы, раскрытые на столе и полу. Несмотря на бушующее море и серое небо за окном, поместье было ярко освещено. Тут было тепло. Так тепло, что Блайт вздрогнула, когда жар начал разливаться по телу. Она сжимала и разжимала кулаки, пытаясь вернуть чувствительность конечностям, и тут же поняла, что зеркало Жизни исчезло.

Ладно. Лучше пусть оно будет у Смерти, чем у нее.

Он подошел и встал позади Сигны, которая сидела, скрестив ноги, на полу в нескольких метрах от Блайт. На ее губах играла искренняя улыбка, несмотря на круги под глазами и растрепанные волосы. Пятна на ее платье заставили Блайт задуматься, когда она в последний раз переодевалась.

Хотя этот вопрос должна была задать Блайт, Сигна опередила ее:

– Что, черт возьми, на тебе надето?

Блайт посмотрела на свои тапочки и несколько платьев, на которые было накинуто шерстяное пальто. Ей так не терпелось уйти, что она даже не подумала о необходимости подготовиться.

– Кажется, на мне пижама.

– Ты в этом спишь? – Сигна моргнула своими странными, слишком большими глазами, а затем повернула голову к жнецу. – И ты не дал ей переодеться?

Ангел смерти опустился на стул рядом с Сигной, поглаживая по голове своего огромного пса Гандри, и откинулся на спинку.

– Она не просила об этом. – В этот момент сходство между ним и Роком судьбы было очевидным. Блайт не понравилось, как Смерть прищурился и как склонил голову набок, разглядывая ее, словно головоломку, которую следует разгадать. Особенно если учесть, что единственной загадкой был замысел Сигны.

– Что все это значит? – спросила Блайт, подобрала юбки и перешагнула через журнал, присев на корточки, чтобы рассмотреть беспорядочные каракули.

Хотя Сигна все еще косилась на многослойный наряд Блайт, ее лицо просветлело от вопроса.

– Оказывается, моя мать вела дневник. Мы нашли десятки тетрадей под двойным дном ее сундука. С их помощью я хочу выяснить, кто убил моих родителей.

Стоило догадаться, что Сигна обязательно найдет покрытую мраком тайну, если предоставить ее самой себе. Блайт подошла к дневнику, над которым сидела Сигна, и провела пальцем по пожелтевшей странице. Хотя прикосновение было нежным, кузина нахмурилась и отодвинула дневник, когда решила, что Блайт на нее не смотрит. Неудивительно, что тени под глазами Сигны были такими глубокими. Она была похожа на дракона в глубине своего логова, который прятал сокровища от всех, кто осмеливался приблизиться.

Ангел смерти поерзал, наблюдая за Сигной, и нахмурился. Если поведение девушки нервировало даже его, то, похоже, кузина была на грани безумия. Блайт обрадовалась, что написала Сигне, пусть и с корыстной целью.

Блайт уже собиралась закрыть один из дневников и что-нибудь сказать, когда внимание Сигны переключилось на дверь позади нее. На лице кузины тут же отразилось недовольство, когда она встала перед Блайт, словно преграждая путь. Позади нее низко зарычал Гандри.

– Закрой глаза, если тебе мешает свет, – прошипела Сигна, бросая острые как бритва взгляды в сторону пустого дверного проема. Затем добавила, уже мягче: – И нет, Лиам, у нас есть все, что нужно. Спасибо. – Блайт выглянула из-за спины Сигны, пытаясь понять, с кем разговаривает ее кузина. Но как бы сильно она ни щурилась, никого не увидела.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем Сигна расслабилась и пояснила:

– Не волнуйся, это были всего лишь духи. – От Блайт не ускользнуло пренебрежение в ее голосе, как будто разговор с духами был обычным делом. – Не обращай на них внимания. Большинство из них безобидны.

– Большинство? – эхом отозвалась Блайт, чувствуя, как сердце сжалось от страха.

Сигна подняла с пола один из дневников и пометила страницу лепестком розы, который взяла из вазы.

– Даже если они начнут шалить, с тобой все будет в порядке.

И хотя Блайт любопытно было узнать, на что именно способен дух, меньше всего ей хотелось, чтобы один из них преследовал ее. Девушка оглядела комнату – и царивший в ней хаос – и, изобразив на губах фальшивую улыбку, спросила:

– Здесь на удивление тихо. Куда подевался весь ваш персонал?

– Большинство сбежало после бала. – Сигна осторожно обогнула две тетради и наброски, раскрытые на полу. – Не смогли смириться со слухами о привидениях. Но теперь у меня есть Лиам, и ты просто не поверишь, насколько удобно иметь дворецкого-призрака. О, и Элейн все еще здесь. Она главная, хотя ей почти не с кем общаться, учитывая, что она не может увидеть Лиама. Хотя это неплохо, ведь он считает главным себя. Нам приходится постоянно придумывать для него задания, иначе он начинает выбивать окна. Что ж, я бы попросила Элейн принести чай, чтобы вы могли повидаться, но это вызовет тысячи вопросов по поводу твоего приезда.

Блайт задумчиво кивнула, еще раз бросив взгляд на Ангела смерти, переваривая новую информацию. На этот раз он встретился с девушкой взглядом, и тени под его глазами свидетельствовали о том, что не только ее пугает состояние Сигны.

Хотя бы Ангел смерти не потерял рассудок. Несмотря на то что Сигна казалась здоровой и счастливой, было ясно, что она проводит слишком много времени в обществе мертвых. Даже очередная тайна, которую она собиралась разгадать, была связана со смертью. Блайт поморщилась. Она понимала желание кузины раскрыть убийство родителей, но ей некуда было спешить и не было другой причины прятаться в поместье и терять остатки человечности, как и остальных членов ее компании.