Цитаты из аудиокниги «Вечер в Византии», страница 7

-...Я отчасти для того и приехал в Канны, чтобы решить, что делать, посмотреть, стоит ли игра свеч.

- И что же ты увидел?- вызывающе бросила она. - Что узнал?

Что увидел и узнал? Увидел фильмы всех сортов, хорошие и плохие, в основном плохие. Был ввергнут в вихрь карнавального безумия, называемого кинематографом. В залах, на террасах, на пляжах и вечеринках - повсюду обнажалась голая суть искусства или индустрии, какого бы названия оно ни заслуживало. Здесь были все: художники и псевдохудожники, бизнесмены и мошенники, покупатели и продавцы, сплетники, шлюхи, порнографы, критики, прилипалы, герои года, неудачники года. И квинтэссенция всего, ради чего затевалась эта суматоха - фильмы Бергмана и Бюнюэля, чистые и потрясающие.

Нет, этот итальянский фильм вреден для человека, несколько часов назад сказавшего своей дочери,что помешан на кино. Мертворожденное дитя кинематографа, бесполезное или, скорее, убийственное для искусства и, наконец, просто скучное. В нем отсутствует даже подлинный трагизм, позволяющий отнестись к собственным проблемам, маленьким бедам и невзгодам, запутанным отношениям с женщинами, профессиональному кризису как к чему-то ничтожному и не имеющему особого значения.

Странно, что так много фильмов на этом фестивале посвящено революциям того или иного рода и что миллионы долларов, вложенные банкирами-республиканцами, идут на пропаганду насилия и призывы взорвать существующий строй. Что движет этими чистенькими процветающими людьми в белых сорочках и дорогих костюмах, сидящими за большими пустыми столами? <...>

Или их циннизм заходит еще дальше, и эти люди, считающие, будто они куда мудрее обычных смертных, потому что держат руки на рычагах власти, знают, что ни один фильм подобного рода пока не послужил причиной переворота и, что бы там ни болтали в зале, какие бы длинные очереди ни тянулись в билетные кассы на самые подстрекательные картины, ничего не изменится, не прозвучит ни единого выстрела?

Каждый раз, доходя до определенной точки, из которой казалось совершенно невозможным двинуться дальше, он собирался и, подстегиваемый тоской и нетерпением, мчался куда глаза глядят.

Когда подняли занавес, его охватило странное чувство, что сейчас произойдет нечто чудесное. Все старались как могли, играли с увлечением, свято веря в ценность и важность слов, которые вложил в их уста драматург. Казалось, они совсем не расстроены оттого, что пьеса позорно провалилась, что критики посчитали ее нудной, что сегодня занавес опустится в последний раз, декорации разберут, огни погаснут, а сами они окажутся на улице в поисках другой работы.

Он не спускал глаз со сцены, и, чем дальше, тем больше росло в нем чувство жалости. Жалости к драматургам, композитору, певцам и танцорам, солистам и исполнителям вторых ролей, музыкантам и публике. Постановка обошлась в триста пятьдесят тысяч, блестящие таланты трудились несколько лет над сценическим воплощением пьесы, танцоры буквально парили в воздухе, звезды, получившие мировое признаиние, превзошли себя. И ничего. Эффектные декорации появлялись и исчезали, вакханалия звуков затопила зал, актеры улыбались стоически и безнадежно, бормоча остроты, к которым зрители оставались равнодушными, продюссеры в отчаянии топтались за кулисами. <...> И ничего.

Крейг прочел первый вопрос и поморщился. Кажется, совсем просто: "Зачем вы приехали в Канны?" Что ж, начало неплохое. Да и конец ничего. Умненькая девочка. Всеобъемлющий, вечный вопрос. Почему вы здесь?

Ответ на этот вопрос может определить ваше представление о предмете. На то, чтобы сдать экзамен, у вас остается тридцать минут, двадцать четыре часа или сорок восемь лет.

Почему ты именно в этом городе и ни в каком другом? Почему ты в постели именно с этой женщиной и ни с какой другой? Почему ты здесь в одиночестве, а там - среди толпы? Как получилось, что ты стоишь коленопреклоненный перед этим алтарем и именно в этот момент? Что заставило тебя отказаться от одного путешествия и отправиться в другое? Что вынудило тебя переправиться через ту реку вчера, сесть в самолет утром, поцеловать этого ребенка вечером? Что закинуло тебя в эти широты? Какие друзья, враги, успехи, провалы, ложь, истина, временные и географические расчеты, карты, какие маршруты и автострады привели тебя сюда, в этот номер, в этот вечерний час?

Честный вопрос заслуживает честного ответа.

Крейг подошел к столу, сел и достал ручку и бумагу.

"Почему я в Каннах?" - медленно вывел он и замялся. И, не задумываясь о том, что делает, написал почти автоматически:

"Я в Каннах для того, чтобы спасти свою жизнь".

Англичане нехотя, мельком взглянули на Пикассо и его сопровождение и вернулись к своим стейкам и шампанскому.

<...>

По пути к выходу он миновал столик художника. Их взгляды на миг встретились. Интересно, как видит его этот старик? как абстракцию? Угловатый уродливый винтик американской махины? Как убийцу, возвышающегося над телами мертвых азиатских крестьян и подсчитывающего трупы? Как грустного, неизвестно как попавшего на чужой скорбный карнавал шута? Как одинокое человеческое создание, едва волочащее ноги по пустому холсту?

В эту минуту он возненавидел условности, которыми никогда не мог пренебречь. Каким счастьем было бы подойти к старику и сказать: "Вы обогатили мою жизнь".

Люди относятся друг к другу недостаточно нежно. Они говорят, что любят друг друга, но в действительности стремятся лишь использовать друг друга, опекать друг друга, властвовать друг над другом, терзать друг друга, уничтожать друг друга, плакать друг о друге.

Сказать ему раз и навсегда, кто он: моральный банкрот или этически состоятельный человек, не растратил ли он свою любовь впустую, и ответить, не обесчестил ли себя тем, что в век войн и неисчислимых бедствий погрузился в мир вымыслов и теней.