В мае 1945 года штандартенфюрер СС Отто Скорцени находился в одном из укрепленных районов недалеко от альпийского курорта Гармиш-Партенкирхен. Здесь он согласно достигнутой ранее договоренности ожидал своего адъютанта Рауха, задержавшегося в Берлине. Шеф СД Кальтенбруннер, обосновавшийся со своей охраной в высокогорной «охотничьей хижине», скорее напоминавшей логово затравленного зверя, без конца слал приказы немедленно начать террористические действия в тылу союзников. Но Скорцени, прибыв с группой «вервольф» в триста человек в район Зальцкаммергута, где были заложены секретные базы и склады оружия, оценил обстановку и пропустил американцев без единого выстрела.

Это случилось в районе австрийской деревни Аннаберг. Посовещавшись с Науйоксом и другими командирами, они пришли к согласию, что проливать кровь дальше бесполезно, надо подумать об обустройстве в новом, послевоенном мире, о своем месте в нем. И как реализовать давно намеченный в недрах шелленберговской разведки план. Он состоял в том, чтобы надежно скрыв важнейшие документы и ценности рейха, предложить свои услуги новым «хозяевам» из союзнических спецслужб. А затем, приспособившись к новой обстановке, развернуть нелегальное подполье с выходом на политическую арену, сохранить единство Германии, и опираясь на поддержку западных держав, способствовать скорейшему восстановлению ее пошатнувшейся мощи, промышленной, финансовой, политической, военной, что обеспечило бы стране вновь главенствующее положение в новой Европе.

Возрождению и расцвету поверженной страны должны были послужить вывезенные из сейфов берлинских банков и скрытые под водами озера Топлицзее и в сотнях других тайников сокровища нации. Они не достанутся победителям в качестве трофея. Но для того, чтобы воплотить в жизнь задуманное и контролировать решение долгосрочных задач, надо сделать главное – перейти к союзникам. Для этого существовал только один путь – сдаться в плен и попытаться договориться, тем более почва подготовлена заранее по каналам секретной связи.

Новое столкновение Востока и Запада неизбежно, так как невольных союзников по антигитлеровской коалиции, США, Англию и Советский Союз разъединяло гораздо большее, чем объединяло до сих пор. И в этом «голубом экспрессе нового времени» необходимо поскорее забронировать места, захватить позицию для нового удара, занять оборону перед уже обрушившимся натиском коммунизма, дабы избавить Германию от смертоносного яда марксистских идей и гибельных последствий просталинского руководства. Борьба с Востоком вот-вот продолжится – Шелленберг прогнозировал эту ситуацию еще в сорок третьем году, но теперь – на другой основе. На почве экономического соревнования и гонки вооружений, победа в которой должна остаться за Западом.

Боевым же наконечником этого «копья западных демократий», которое вот-вот скрестится с коммунистическим, и должна стать Германия, нарастившая утраченные силы за счет вывезенных богатств рейха и удачно воспользовавшаяся всеми преимуществами государства-форпоста на пути «красных» сил.

– Через сорок лет коммунизма не будет, – сказал как-то Вальтер Шелленберг, – Германия отомстит за себя.

Алик Науйокс тогда насмешливо осведомился:

– Мы доживем? Или нас уже повесят?

У Скорцени был готов разработанный еще на Беркаерштрассе план экономической диверсионной войны против СССР, которая будет целенаправленно раскачивать экономические основы восточного колосса, используя слабости их организации и функционирования.

Важная роль в осуществлении этого плана отводилась тем специалистам из разведки Шелленберга, которые останутся в живых после войны, уедут в эмиграцию или окажутся в плену у союзников. Несмотря на личные весьма натянутые отношения с Шелленбергом, Скорцени отдавал должное его способностям и проницательности. Его отнюдь не обрадовал демарш Кальтенбруннера, предпринятый им в самом конце апреля 1945 года, на краю общей катастрофы, когда стало известно о тайных переговорах с союзниками. Он сместил Вальтера Шелленберга с его поста руководителя Шестого управления СД и назначил вместо него самого Скорцени.

Объективно оценивая ситуацию, Отто понимал трагикомичность такого назначения «за пять минут до смерти», тогда как для будущего было важнее, чтобы Шелленберг сохранял в своих руках все бразды правления – ведь именно он владел в полном объеме информацией по операции и координировал всю деятельность. План Скорцени являлся лишь частицей общей стратегии «выживания» в послевоенном мире и продолжения борьбы с Востоком, созданной «гением» гиммлеровской разведки, как частенько называли шефа Шестого Управления. Стоило ли рисковать будущим ради удовлетворения личных амбиций, особенно теперь, когда исчез даже повод для разногласий. Маренн, если все получилось так, как рассчитывал Скорцени, должна была уже находится в Париже. У нее теперь своя жизнь, она не имеет отношения ни к нему, ни к Шелленбергу, пути их разошлись…

Поэтому, игнорируя приказ Кальтенбруннера, Скорцени и Науйокс отдали своим людям распоряжение, несмотря ни на что, сохранять верность Шелленбергу и выполнять все его поручения. Тем более что с подтверждением этой позиции прилетел посланец рейхсфюрера из штаба Деница. Шелленберг оставался главой Шестого Управления и главным вдохновителем и организатором всей деятельности.

Итак, переход подготовлен и согласован. Шелленберг должен действовать с Севера, они – на юге. Главное, на первом этапе получить индульгенцию, которая давала бы право легально «прописаться» в послевоенной действительности. А значит, необходимо пройти через суд, который определил бы их невиновность или в крайнем случае ограничился мягким наказанием, условным или с коротким сроком заключения.

Тут имелась определенная доля риска, так как следовало предполагать, что Советы не будут смотреть со стороны, как союзнические арбитры выписывают «отпущение грехов» отнюдь не последним лицам в германской разведке. Они постараются вмешаться и внести коррективы в виде пожизненного заключения или петли. Кристально невиновных не было – принадлежность к СС обвиняла их сама по себе.

Однако другого пути не видилось. Нелегальное существование под постоянной угрозой ареста их не устраивало. На полное оправдание и свободу они также не рассчитывали, но что-то среднее, полулегальное, полу…

Главное – обзавестись солидной опорой. Найти людей, заинтересованных закрыть глаза на их прошлое, которые могли бы создать прикрытие для будущих операций. Такие, без сомнения, найдутся у союзников…

Шелленберг, воспользовавшись покровительством графа Бернадотта, составил в Швеции меморандум, в котором перечислялись по пунктам попытки и демарши, предпринятые им и его людьми, чтобы путем переговоров остановить войну и добиться мира.

Когда весть об этом вслед за сообщением о тотальной капитуляции достигла Австрийских Альп, Скорцени и Науйокс распустили отряды «вервольф». Пора приниматься за дело. Однако для осуществления плана возникло одно непредвиденное препятствие – до сих пор не появился Раух, которому отводилась одна из главных ролей в задуманном спектакле. По расчетам Скорцени, если Раух действовал в соответствии с его приказом, он давно уже должен находиться в лагере. Видимо, обстановка внесла коррективы. Предположить можно, что угодно. Скорцени мучило тревожное беспокойство за Маренн. Что если им не удалось выбраться из Берлина, и они попали в плен или того хуже… Может быть, что-то случилось с Джилл?

Неизвестность угнетала. Раух давным-давно должен был вернуться. Понимая, что нельзя сбрасывать со счетов худшее, Скорцени начал подумывать о том, кем его заменить. Ведь в случае гибели Рауха, операцию останавливать нельзя.

Маренн… Он с трудом заставлял себя отключиться от мыслей о ней. Была ли она в Берлине, когда начались уличные бои? Где она сейчас и что с ней? Жива ли? Он очень надеялся, что все получилось так, как и рассчитывали, что она вместе с Джилл добралась до Парижа. Тогда можно спокойно действовать дальше, рисковать – ее это уже не затронет. Она вышла из игры.

Своими опасениями он не делился с Науйоксом – переживал про себя. Ему не хотелось навязывать Алику свои проблемы. Тем более что он вряд ли откликнулся бы. Несмотря на общительный нрав, Науйокс после смерти Ирмы замкнулся в себе и погрузился в безмолвие. Он часами неподвижно лежал на дощатом настиле в землянке, заменяющем кровать, курил, глядя в одну точку.

Скорцени даже казалось, что стало бы легче, если б он ругался или кричал. Но его отчуждение было молчаливым и непроницаемым. Он словно потух, остыл. Отзывался лишь когда разговор касался дела. Тут он по-прежнему мыслил ясно, действовал быстро, решительно и твердо.

В Гармиш-Партенкирхен Скорцени встретились старые знакомцы – семейство фон Блюхеров. Вилла этого аристократического семейства располагалась недалеко от того места, где встал лагерем отряд Скорцени. Скорее всего, отдавая себе отчет, что знакомство с ним в сложившихся обстоятельствах, никому не составит чести, Отто сам не стал бы напоминать о себе. Но неожиданно в лагере появился посланец старшего из братьев фон Блюхеров, Людера, который, как оказалось, после ранения на Восточном фронте, находился на вилле. Он приглашал Скорцени приехать к нему. Приглашал, как было написано в письме, «настоятельно». Отто это удивило. После того как он расстался с Анной еще в 1938 году, встретив Маренн, между ним и потомками фельдмаршала, разгромившего Бонапарта под Ватерлоо, как говорится, пробежала черная кошка. Фон Блюхеры, конечно, не напоминали ему о себе, они понимали, сколь высокое положение он занимает в нацисткой иерархии, но, скорее всего, пренебрежения не простили. Он же не интересовался ими вовсе. Скорцени знал, что Анна уехала из Берлина, вернулась сюда в Гармиш-Партенкирхен. Он не сомневался, что родители, которые не вполне одобряли ее увлечение «эсэсовским выскочкой», как они называли Скорцени, подобрали ей спутника жизни поважнее. С их точки зрения. Честно говоря, за все время, что минуло с момента их разрыва, Отто даже и не слышал об Анне, он совершенно забыл о ней. Его увлекала новая любовь, Маренн занимала все более серьезное место, все его мысли сосредоточились на ней. И только теперь, задумавшись в тишине у горного озера о судьбе Анны, о том, как она могла сложиться, он вдруг поймал себя на беспокойной мысли – странно, что он больше никогда ничего о ней не слышал. Анна любила шумную столичную жизнь, обожала светские рауты, красивые наряды, рестораны, развлечения. Она была не из тех, кому пренебрежение пусть даже известного, «престижного» кавалера разобьет сердце. Она всегда была уверена в себе, в своем превосходстве, в праве на все самое лучшее в жизни. Вряд ли она могла предпочесть жизни в Берлине, со всеми ее соблазнами, во всяком случае, до 1943 года, затворничество в отдаленном поместье. Анна наверняка напомнила бы ему о себе, и не один раз. Тем более, если бы удачно вышла замуж. Она бы блистала во всех самых дорогих ресторанах и на всех самых посещаемых собраниях. Что-то с ней случилось. Но что? Теперь Скорцени был даже готов предположить, что неожиданное приглашение старшего фон Блюхера связано именно с Анной. Возможно, ей нужна его помощь.

Потому, предупредив Науйокса, отправился в поместье на следующее же утро.

Втайне он надеялся встретить Анну, узнать, что с ней все хорошо и приглашение на виллу вызвано исключительно ее женским любопытством. Но в то же время, как опытный разведчик, он сразу отметил про себя – фон Блюхер ни словом не обмолвился об Анне в письме, даже не намекнул на то, что она там находится. И скорее всего, надежды его тщетны – Анны на вилле нет. Тогда где она?

Капитан вермахта, Людер фон Блюхер, встретил Скорцени на крыльце дома. Как и опасался Отто, один. Сухо поздоровался, пригласил войти. Прихрамывая и опираясь на трость, проводил в гостиную.

– Мой брат Хуберт просит простить его, он не может присоединиться к нам, – проговорил негромким, слегка надтреснутым голосом, усаживаясь в кресло под портретом легендарного фельдмаршала и предлагая Скорцени сесть напротив. – Он сильно простудился, у него температура. Он почти до середины апреля оставался в Берлине, как вы знаете, работал на киностудии. Ему чудом удалось вырваться оттуда, когда подошли русские.

– А Анна? – спросил Скорцени, напряженно ожидая ответа. – Что с ней? Она уехала из Германии? Вы позаботились об этом?

Ответом ему послужило гробовое молчание. Людер опустил голову и неподвижно смотрел в пол. Дверь, ведущая в соседние покои, скрипнула. Там кто-то слушал их разговор. Скорее всего, это Хуберт, который вовсе не болел, а просто не захотел встречаться с ним. Или просто испугался по какой-то причине.

– Так что с Анной? – настойчиво повторил вопрос Скорцени. – Почему вы молчите, капитан? И для чего тогда вы меня сюда пригласили? Я полагал, что именно ей потребовалась помощь.

– Анны здесь нет, – глухо ответил Людер. – Нет давно. А помощь, помощь вы уже оказали, достаточно, – Людер криво усмехнулся, – господин штандартенфюрер, как я вижу, – он окинул взглядом мундир Скорцени. – Поздравляю. Вы сделали отличную карьеру. Впрочем, в этом никто никогда не сомневался. С вашими-то способностями.

– Я не понимаю, к чему вы клоните, капитан, – Скорцени почувствовал тревогу, не за себя – за Анну. – И что вы имеете в виду? Какую помощь? Что с Анной?

– Я вижу, вы пришли один, без охраны, – Людер откинулся в кресле. – Что ж, я понимаю, вам нечего бояться. Наверняка вашим молодчикам там, в горах, известно, куда вы направились, и если вы не явитесь к определенному часу, они сравняют нашу виллу с землей.

– Мне непонятны ваши намеки, капитан, – жестко парировал Скорцени. – Я попрошу вас выражаться ясно и конкретно, коли уж вы сами пригласили меня прийти сюда и я пришел. Что с Анной? Где она?

– Она там, куда вы ее отправили, – произнес Людер, пристально глядя на Скорцени. – В сумасшедшем доме.

– Что?

На какое-то мгновение Скорцени лишился дара речи. Он ожидал всего, что угодно, но только не этого. Подобное развитие событий никак не вязалось с представлением об Анне.

– Мне кажется, капитан, даже если вы говорите правду, – он попытался взять себя в руки, – то преувеличиваете мою роль. Не поверю, что наш разрыв мог так повлиять на Анну. Я неплохо знал ее, она человек вовсе не такого сорта. Как давно она находится там?

– Давно, – Людер фон Блюхер наклонился, раскуривая трубку. – И я не удивляюсь, что вы ни разу не поинтересовались ее судьбой. Но продолжаю настаивать, что именно вы, штандартенфюрер, причастны к ее болезни. Точнее, та докторша, на которую вы променяли Анну, – он посмотрел Отто прямо в глаза. – Для меня это одно и то же. Не сомневаюсь, что с ней все в порядке. Фрау Ким, так, кажется, ее зовут. Она работала в клинике Шарите у профессора де Криниса. Вы ее туда устроили.

Последние слова Людера прозвучали как-то зловеще. Скорцени не мог поверить в то, что услышал. Людер смотрел на него, не отводя взора, щека его дернулась, как в нервном тике. Он наклонился вперед.

– Вы не знаете, что она сделала с Анной, эта ваша фрау Ким? – спросил он почти шепотом. – Помилуйте, штандартенфюрер, я не поверю, что все произошло без вашего ведома. Так мило все разыграно.

– Что разыграно? – резко оборвал его Скорцени и, поднявшись, подошел к окну. Закурил сигарету. За окном шелестел ветвями старинный красный вяз, с едва раскрывшимися молодыми листиками.

– Вы хотите сказать, что Анна лечилась у фрау Ким в Шарите? – он повернулся к фон Блюхеру. – А с какой стати? Она всегда была совершенно здорова. Я отлично помню, что до самого того момента, как мы перестали с ней встречаться, она сохраняла здравый рассудок. Как получилось, что она заболела? Когда это произошло? И почему вдруг она решила лечиться у фрау Ким? Я даже не допускаю мысли, что если бы она лечилась в Шарите, я ничего не знал бы об этом. Если не Ким, то профессор де Кринис наверняка сообщил бы мне, что с Анной случилось такое несчастье. Скорее всего, именно он занимался бы со столь важной пациенткой. Ведь Ким все это время не занималась психическими расстройствами, она сосредоточилась на операциях. И занималась в основном с ранеными. Тем более, что Шарите госпиталь военный, он относился к нашему ведомству. Разве у Анны было ранение головы? С какой стати она оказалась у фрау Ким, да еще в клинике Шарите, находящейся в ведомстве СД? Кто ее направил туда? Это не могло произойти случайно.

– Конечно, случайно в психиатрические больницы, тем более к таким специалистам, как фрау Ким, не попадают, – произнес Людер с грустной усмешкой. – Попадают по поводу. И не без посторонней помощи. Хочу сказать сразу, – он как-то странно дернул головой, – все происходило в мое отсутствие. Вы знаете, я с тридцать девятого года в армии. Хуберта к этому времени также не было на вилле, он уже уехал в Берлин. Всем занимался отец, но умер в прошлом году, болезнь Анны сильно повлияла и на его здоровье. Могу сказать только то, что известно лично мне. В основном из отцовских писем. Вы знаете, я некоторое время лелеял мысль о том, чтобы поквитаться с вами. Хотел поехать в Берлин и спросить вас, чем помешала Анна? Ведь она отошла в сторону. Конечно, не сразу смирилась, но потом наверняка бы отвлеклась бы от вас и от вашей докторши, не стала бы чинить препятствий. Но вам было мало того, что вы ее унизили, предпочтя другую женщину. Вы ее убили. Точнее ваша докторша ее убила. Анна просто перестала быть человеком. Но я отказался от этой мысли. С одной стороны, фронт начал рушиться, стало не до этого, к тому же, что я могу против СС? Ничего. Все ответы на все мои вопросы известны заранее. Меня раздавят как букашку. Даже теперь, когда Гиммлеру и всей вашей лавочке, вроде как пришел конец.

– Послушайте, капитан, – Скорцени сделал несколько шагов и остановился перед Блюхером, сцепив руки за спиной. – В некотором смысле ваше желание исполнилось, я перед вами, и можете задать вопросы. Точнее, уже задали. Но никаких, как вы говорите, готовых ответов у меня нет. Напротив, признаюсь, я потрясен тем, что услышал, – он отвернулся, прошелся по комнате. – Я был уверен, что жизнь Анны сложилась вполне благополучно. Мне она не мешала ровным счетом ничем. Да и никому не мешала. Наверное, надо было поинтересоваться раньше. Где находится Анна сейчас? Все еще в Шарите? Госпиталь эвакуирован?

– Сейчас она в Швейцарии, – ответил Людер глухо. – Когда я вернулся с фронта в январе, сразу постарался перевезти ее в безопасное место. Мне стоило больших трудов забрать ее из Шарите, пришлось подключить давние отцовские связи, действовать едва ли не через самого Кейтеля, хотя в общей обстановке, которая сложилась уже на тот момент, кому есть дело до какой-то сумасшедшей девицы, пусть даже и из уважаемой аристократической фамилии. Я отвез Анну в Швейцарию, надеясь, что ее смогут вылечить там. Но после первого же осмотра врачи дали мне понять, что рассчитывать на успех вряд ли приходится. Вы говорите, что готовы ответить на мои вопросы? Так ответьте, господин штандартенфюрер, для этого, собственно, я и пригласил вас, ответьте перед памятью моего покойного отца, за что вы обрекли на безумие мою несчастную сестру? Принесли горе в наш безмятежный, веселый дом, где с тех пор, как Анна рассталась с вами, больше никто не слышал смеха и не был счастлив.

Людер попрехнулся, закашлялся. Тяжело поднялся, прихрамывая, подошел к камину. Плечи его горбились.

– Я уже говорил вам, что мне все эти семь лет ничего не было известно об Анне, – произнес Скорцени, помедлив. – Я не чувствую за собой никакой вины, так как лично никакого вреда не причинял, и даже не думал об этом. У меня хватало других забот и обязанностей. Ваши обвинения безосновательны. Что же касается фрау Ким, вы должны знаеть, сколь много она сделала для спасения раненых, которых часто считали безнадежными, скольким она вернула силы и здоровье, дала надежду на новую жизнь. Их невозможно сосчитать – сотни, тысячи. Я никогда не поверю, что из-за ревности, на которую вы намекаете, капитан, Ким могла свести счеты с женщиной, которая, по сути, и не была ей уже соперницей. Свести счеты таким страшным образом. Ким никогда не позволила бы себе использовать свои знания во вред человеку. Любому. Уж я-то знаю, поверьте. Мне не раз приходилось объясняться с шефом гестапо Мюллером по поводу ее щепетильности. К тому же пусть даже вам, как брату Анны, и неприятно это слышать, мои отношения с Ким были таковы, что если бы Анна оказалась каким-то образом в клинике Шарите и была серьезно больна, Ким бы сказала мне. Я в этом уверен. А теперь ответьте вы, капитан, кто же все-таки помог Анне оказаться в Шарите? Она лечилась там не под своей фамилией, как я понимаю? Верно? – он неотрывно смотрел на Блюхера.

Тот вздрогнул.

– Да, так, – ответил неохотно. – Наш семейный доктор убедил отца в том, что, если станет известно, будто его дочь лишилась рассудка, это отразится на общей репутации семьи. Вы знаете, как отец дорожил репутацией и фамильной честью. К тому же он был готов пойти на все, лишь бы Анну вылечили, под какой угодно фамилией. Он очень надеялся, это будет скоро. Она находилась в Шарите под девичьей фамилией матери, фон Венцлов. Анна фон Венцлов. Под этим именем она сейчас находится и в Швейцарии.

– И что, этот самый семейный доктор каким-то образом способствовал, чтобы Анна оказалась в Шарите? – догадался Скорцени.

– Да, – Блюхер наконец повернулся, на глазах его блеснули слезы. – У него там работал товарищ по университету. Они вместе учились у де Криниса, потом тот остался в Шарите у профессора в отделении. Фамилии его я не знаю, отец не сообщил мне ее в письмах. Знаю, что офицер, ведь в Шарите все врачи военные, у профессора на неплохом счету. Он взял Анну к себе, нашел способ. Отец был крайне ему благодарен. Он очень надеялся на де Криниса.

– Так, значит, этот врач взялся лечить Анну? Причем здесь Ким?

– Знаете ли, господин штандартенфюрер, – Людер скрестил руки на груди, вздохнув, – отец сам никогда не общался с этим доктором, он действовал через нашего семейного врача. Когда же стало известно, что положение только ухудшается, они сослались на то, что не имеют доступа к Анне, что теперь ей занимается фрау Ким. Мол, так распорядился де Кринис. Так и сообщили отцу. Кроме того, наш семейный доктор Мартин вообще сказал отцу по большому секрету, что фрау Ким не врач, она – ведьма. И она виновата в том, что происходит с Анной.

– Ну, знаете ли! – Скорцени усмехнулся. – Это просто бред какой-то. Под какой бы фамилией Анна не содержалась в госпитале Шарите, занимайся с ней Ким или даже сам де Кринис, они бы оба узнали ее. Ведь они знакомы лично достаточно близко. Скорей всего, ни Ким, ни Макс даже в глаза ее не видели, и, может быть, Анна содержалась вовсе даже не в Шарите, а где-то в другом месте? Иначе рано или поздно она попалась бы на глаза де Кринису, он бы читал ее медицинское досье. Ведь де Криниса вы не можете обвинить в том, что он имеет какие-то личные счеты к Анне? – Отто бросил взгляд на капитана. – Ведь так? Какой смысл ему скрывать ее присутствие. Напротив бы постарался, используя все возможности, помочь Анне. И, конечно, сообщил бы мне. Ведь ваш отец не посещал Анну в Шарите, как я догадываюсь?

– Нет, – капитан опустил голову. – Когда выяснилось, что она неизлечимо больна, у него парализовало ноги, и последние годы он провел в неподвижности, почти не покидая своего кабинета на вилле. Здесь и умер.

– И доктор Мартин, конечно, был прекрасно осведомлен обо всех этих обстоятельствах?

– Конечно, ведь он лечил отца, – Людер пожал плечами.

– Я полагаю, примерно так же, как и Анну, – Скорцени покачал головой. – А где он сейчас? Здесь, в Гармиш-Партенкирхене?

– Нет, полтора месяца назад уехал. У него мать живет где-то недалеко от Кельна. С тех пор я ничего о нем не слышал. Так что я вызволял Анну из Шарите и перевозил в Швейцарию уже без него.

– Я думаю, он просто сбежал, – заключил Скорцени. – Очень жаль, капитан, что ни вам, ни вашему отцу не пришло в голову обратиться ко мне тогда, когда здоровье Анны только пошатнулось. Поверьте, я бы смог на самом деле организовать должное лечение, именно у профессора де Криниса, а не у какого-то сомнительного его ученика. Ведь, насколько я понимаю, лечение это было дорогостоящее. И деньги ваш отец, не имея возможности передвигаться самостоятельно, передавал через этого доктора?

– Да, так и было.

– Скорей всего, эти деньги никогда не попадали в Шарите.

– Но у нас сохранились счета, вполне официальные счета, и банковские чеки о получении.

– Не сомневаюсь, – Скорцени пожал плечами. – Вполне возможно, что какой-то ученик де Криниса действительно работал у него в клинике и был хорошо знаком с вашим доктором. Они могли вместе осуществлять аферы. А профессор ничего и не знал об этом. Очень плохо, что вы не знаете фамилии этого ученика. Хотя теперь все равно – все поздно. Вам надо было не ломать гордыню, – он снова опустился в кресло, прикуривая сигарету. – А обратиться ко мне. К этому времени ваш доктор сидел бы в гестаповской тюрьме с уголовниками, а не распоряжался вашими деньгами себе на пользу. А Анна… – он вздохнул, – если она и вправду была больна, скорее всего, ее состояние улучшилось бы, а может быть… ее довели до такого состояния? – вскинув голову, он в упор посмотрел на Людера. – У вас не было такой мысли?

Дверь снова скрипнула. Потом все стихло.

– Как началась ее болезнь? – спросил Скорцени, шеей чувствуя взгляд из-за приоткрытой двери.

– Я говорил вам, что был на фронте. Здесь, в Гармиш-Партенкирхене, вместе с отцом находился Хуберт, – он взглянул за спину Скорцени. – Не надо там стоять, входи сюда, раз ты встал и чувствуешь себя лучше, – позвал брата.

Опять послышался скрип. Отто повернулся. В небольшой проем, – словно он боялся распахнуть дверь шире, протиснулся юноша лет двадцати в темных брюках, светлой рубашке и ярко-синей безрукавке с красными ромбами на груди. Он был худ, очень бледен. Светлые волосы зачесаны назад, под глазами – темные круги, то ли от пережитых в Берлине страхов, то ли от незавершенной еще болезни.

– Входи, входи, Хуберт, – подбодрил его старший брат. – Присоединяйся к нам. Ты говорил, что Анна встречалась в Берлине с фрау Ким. Ты сам это видел?

Молодой человек безмолвно кивнул.

– Ну, вот, расскажи об этом господину штандартенфюреру, – с усмешкой продолжил Людер, подходя к креслу и снова раскуривая потухшую трубку. – А то он не верит.

– Когда она встречалась с Ким? – Скорцени хмуро взглянул на молодого человека. Тот вздрогнул и как-то неуверенно сжал руки.

– Перед тем как уехать из Берлина, – ответил за брата Людер. – Помните тогда, в тридцать восьмом году. Как вы думаете, зачем ей было уезжать, ведь она так любила светскую жизнь, театры, танцы. Чтобы она делала тут, в Гармиш-Партенкирхене? Нянчилась с больным отцом? Сиделка, прямо скажем, из нее была никудышная.

– Я помню, что Анна встречалась с Ким, – ответил Скорцени невозмутимо. – Это было в ресторане «Дом летчиков». Анна тогда очень злилась. Но все происходило в моем присутствии, и могу утверждать наверняка, вряд ли эта встреча нанесла Анне какой-либо вред. Особенно в том, что касается здоровья.

– Да, она злилась, – кивнул Людер. – Вы правы, вы очень хорошо изучили ее характер. Ей не терпелось отомстить. Она вела себя вызывающе, порой смешно. Но надо отдать должное ее молодости, сестра не понимала, кому бросает вызов. Она просто пылала яростью. И вдруг приняла решение уехать из Берлина. Вас это не удивило.

Скорцени только молча пожал плечами, глядя на огонек сигареты.

– Здесь, в Гармиш-Партенкирхене, как говорит Хуберт, – Людер снова взглянул на брата, она сначала была настроена очень воинственно, все время спорила с отцом, строила планы. И вдруг … Стала задумчива, грустна. И чем дальше, тем больше. Сначала все мы объясняли это переживаниями из-за разрыва. Я заканчивал в то время училище и должен был ехать к первому месту назначения, в Польшу. Перед этим заглянул домой, навестить родных. И обнаружил, а это была как раз осень тридцать девятого года, начало войны, что Анна вообще не выходит из комнаты. Она добровольно заточила себя в четырех стенах и не допускает никого, кроме горничной. Днем спит. Ночью гуляет по парку и… воет. Я сам слышал это, господин штандартенфюрер, – голос Людера дрогнул. – Это страшно, поверьте. Страшно, когда касается чужого человека, не то, что родной, любимой сестры. Я вышел ночью к пруду, у которого она бродила. Это было жуткое зрелище. Когда увидел ее – испугался. Вы помните, она была красавицей. Но теперь бродила, точно во сне, с растрепанными волосами, неопрятная. Внешность ее сильно изменилась. Никто не знал, что с ней происходит. На следующее утро к нам приехал доктор Мартин, тогда он впервые заговорил о Шарите, называя имена врачей, которые могут помочь Анне. Среди них он упомянул и фрау Ким, – Людер сделал значительную паузу. Скорцени молчал. – Хуберт не даст мне соврать. Когда он назвал ее, вот здесь, в гостиной, где мы обсуждали положение Анны, в тех самых дверях, – он указал за спину Скорцени, – раздался страшный крик. Там стояла Анна. Прервав вопль, она опрометью бросилась в сад. Я последовал за ней. Сестра сидела на траве, обхватив голову руками. Она сказала мне, взгляд у нее был совершенно осмысленный и полный невысказанной глухой боли: «Только не она, скажи им, только не она»…

– Нет, я не понимаю, – Скорцени пристукнул ладонью по поручню кресла. – Вы что, хотите убедить меня, что от одной встречи с Ким Анна сошла с ума? В самом деле? Но это смешно.

– Вы забываете, что фрау Ким одна из лучших в Европе психотерапевтов, – невозмутимо ответил Людер. – Она может вылечить, но в такой же степени способна и вызвать болезнь.

– Я сказал вам уже, капитан, что все это сущий бред, – произнес Скорцени, резко поднимаясь. – То, что Анна не хотела лечиться у Ким, это я понять могу. Но что Ким намерено нанесла ей вред – исключено. Это просто невозможно.

– Но у фрау Ким для того были основания, – возразил Людер.

– Какие? – усмехнулся Скорцени. – Если вы имеете в виду меня, я уже имел честь сообщить вам, что я думаю на этот счет.

– Не только вы. Ее сын.

– Что? Сын? Штефан? – Скорцени снова насторожился. – И что же Штефан? Какое отношение он имел к Анне?

12 3 4 5 След.

Доктор Смерть

1

С этой книгой читают

Другие книги автора