Майк Гелприн

темной. С той, где жестокость, насилие, инферно живут рядом с нами, злодействуют, изуверствуют, изгаляются над нами, и закрывать на это глаза нелепо: злодейство, уродство, насилие, запредельный цинизм есть, много, и обо всем этом можно и нужно писать. В 55-летнем возрасте, когда приличные люди не то что писать, а жить перестают, я вдруг стал хоррорщиком. Не полным – наполовину. Вторая моя половина

искр, складывающихся в узоры, которые по красоте и экспрессии легко могли соперничать с полотнами имажинистов. Жаль, любоваться этой красотой было некому

вышло, – сказал дядька, прихлебывая «Хейнекен», – Экс, вперед.

только каллиграфов? Тех, кто умел рисовать иероглифы. Как думаешь, почему? Я тебе скажу. Потому что выпущенную стрелу не вернёшь обратно. Как и штрих на бумаге. И вот умение концентрироваться, делать всё чётко, раз и навсегда, без переделок – оно и приобреталось с искусством каллиграфии. – Он помолчал. – В сети пишут: «Акира никогда не промахивается». Так вот, может, потому-то я и не промахиваюсь

Как всегда, потратив уйму времени на поиски парных носков, студенты удовлетворились случайно совпавшими и вскоре выползли на улицу. Там происходила классическая питерская погода. Морось мелкая, но холодная и беспросветная.

Тогда же граф Пален разбил тростью первый ноутбук, сказавши: русскому человеку надо не это, а землю пахать.

возьмись за четвертый хард в цепи. Когда скажу – дергай. И главное – не оглядывайся. Стоило Саше это услышать