Марк Твен

Некоторое время длилось молчание: оба мальчика над этим задумались. Наконец Том прошептал: – Слушай, Гек, как ты думаешь, старый хрыч слышит, как мы разговариваем? – Конечно, слышит. То есть его душа слышит. Том, помолчав, прибавил: – Лучше бы я сказал «мистер Вильямс».

Наша семья для закона недосягаема: ни один закон нас не касается, нас не ограничивает, не дает народу защиты от нас. Отсюда вывод: мы вне закона. А ведь в того, кто вне закона, любой человек имеет право всадить пулю!

А почему же нельзя взять дубину, да и выкупить их сразу дубиной по башке?

ніколи не слід казати іншим людям щось таке, що могло б завдати їм сорому.

мая интересная. – Это все, – говорит Том. – Все? – повторяет Джим в изумлении. – А что же сделалось с верблюдом? – Не знаю. – Господин Том, ражве об этом дальше не скажано? – Нет. Джим недоумевал с минуту и сказал: – Ну, уж это такая самая плохая скажка, что я хуже и не слыхал. Пришла на такое место, где интерес раскалился докрасна, да ии стала. Нет, господин Том

Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ванны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг – всё это в конце концов доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был весел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и солиднее, но зато я такой, как все: я – посредственность, мне скучно жить… О, как вы жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало?

Если будешь честно раскаиваться в своих ошибках, то это поможет усыпить внимание руководства и даст возможность совершать новые.