Владимир Торин: «Светлое и благородное добро сейчас – очень пошлое и морально устаревшее клише»

Денис Лукьянов пообщался с Владимиром Ториным про криптологичность текстов, контркультуру и популярность young adult

Год назад вышел роман «Мистер Вечный Канун» Владимира Торина и Олега Яковлева. Книга про старую добрую Англию, ведьм и таинственных сущностей произвела фурор в книжном сообществе. Сейчас в издательстве «МИФ» выходит новая книга Владимира «Птицы», а после запланированные другие тексты стимпанк-цикла «...из Габена».

Денис Лукьянов пообщался с Владимиром Ториным про криптологичность текстов, контркультуру и популярность young adult. Выяснили, что будущее за слиянием книг с виртуальной реальностью, «благородный рыцарь» канул в небытие, а дух времени нещадно подчиняет образы героев. Заодно обсудили приключения и стимпанк: почему последний не только о паре и шестеренках?

А вы всегда можете опубликовать свои романы, повести и рассказы на Литрес Самиздат и получить доступ к 70 миллионам читателей! Кто знает – вдруг завтра тренд будете задавать вы?

Денис Лукьянов: Вы часто пишете в своем телеграм-канале, что ваши книги – неформат, но это не намеренная попытка быть не как все. Так получилось само собой. Однако неформатный «Мистер Вечный Канун» взорвал рынок! Читатели что, устали от «форматов»?

Владимир Торин: Дело тут не в том, что неформатные книги готовы с ноги распахнуть дверь в мейнстрим, а в конкретной истории. «Канун» хорошо себя показал по многим причинам. Основных три: во-первых, издательство сделало многое для того, чтобы дать эту книгу людям, чтобы ее не оставили на полках – оформление книги выполнено в ключе «как для себя делали». Во-вторых, обложка от Полины Граф и леттеринг от Веры Голосовой – это чистая эстетика, которая не может оставить равнодушными тех, кому близка осень и все с ней связанное. В-третьих, это сезонная книга, отсылающая к определенному празднику. И в-четвертых, бонусная причина – и мы с Олегом Яковлевым слегка приложили руку! Написали историю, которая, как нам кажется, вполне удалась.

«МИФ» рискнул с «Кануном», особенно учитывая, что мы с Олегом были одними из первых авторов в их направлении художественной литературы. Когда-то наш бывший ответственный редактор из некоего издательства сказал, что эту книгу никогда не издадут, и я ему тогда даже поверил. Мы не думали, что роман вызовет ажиотаж, и я просто рад, что спустя восемь лет тяжелого пути, когда мы уже почти разуверились и со всем смирились, он вышел в бумажном варианте.

Денис Лукьянов: А контркультура, получается, рождается из принципиальной попытки быть непохожим на формат? Или из чего-то другого? И есть ли, на ваш взгляд, примеры такой контркультуры в литературе: российской и, может, зарубежной?

Владимир Торин: Есть два вида контркультуры. Осознанная идейная и, как ее следствие, контркультура максимализма. Идейной очень мало – ее можно пересчитать по пальцам: обычно это человек зрелый (психологически), не обиженный на мейнстрим, но желающий привнести что-то новое в ту же культуру. Эти люди обладают нешаблонным мышлением, часто бывают непоняты, но именно они порой создают по-настоящему гениальные вещи. Чаще всего мы имеем дело с другой контркультурой – создаваемой людьми оскорбленными, обиженными, втайне желающими занять свое место в той самой культуре, против которой они выступают, и приобщиться к ней. Порой из чувства противоречия они тоже создают что-то шикарное. Но чаще перерастают это. Начинают понимать, как работают мир и его процессы, и подстраиваются под них.

Я никогда не был контркультурщиком, никогда не выступал против мейнстрима. Мне нравятся многие вещи из тех, которые пользуются популярностью у широкой аудитории. Я не очень люблю (хоть и уважаю) артхаус, осторожно отношусь к авангарду и довольно неоднозначно воспринимаю экспрессивные эксперименты в творчестве.

Что касается моих книг, то они неформат не потому, что это проявление контркультуры, а потому что просто сделаны не в популярных жанрах, слишком большого (сложно издавать) размера, написаны языком, который не терпит «прочитал за 2 дня», а также содержат вещи, которые могут показаться... своеобразными. Многие, к примеру, не понимают черного юмора, кое-кого отталкивает мрачная эстетика, кое-кого – гротескные персонажи. Но я бы не сказал, что это контркультура.Я просто не представляю, кто именно моя целевая аудитория. Я искал, проводил опросы. Мои книги читают все (представители обоих полов, от 12 до 80 лет), и оттого иногда кажется, что никто. У меня нет четкого ответа, на какую категорию людей нацелены мои книги – отчасти именно поэтому я и отношу свои тексты к неформату.

Денис Лукьянов: От неформата к формату. Чем, на ваш взгляд, читателей совершенно разных возрастов прельщает литература young adult? И оправданно ли это «прельщение»?

Владимир Торин: У всех причины разные. Многие в душе подростки, многие – дети. В хорошем смысле. Young adult истории – понятные. Если мы говорим уже не о целевой аудитории, о выросших читателях, то такие книги пробуждают ностальгию. Ну и дело всегда в конкретной истории.

Если она написана хорошо – ее можно почитать, чтобы отвлечься, с ней приятно провести вечер, пережить чуть менее реалистичные и душные, но более живые приключения, чем те, что печатают в так называемой взрослой литературе.Если история очень хороша – она становится вневозрастной. И будь тебе 15, 25, 40, 60, 85 – ты просто будешь наслаждаться ею. Каждый в ней увидит свое, но для каждого это уже будет не конкретно young adult, а просто книга.

Денис Лукьянов: Немного о «Мистере Вечном Кануне» в разрезе young adult. В романе всем героям уделено практически одинаковое внимание, а young adult, как правило, иногда даже чересчур сконцентрирован на одном центральном персонаже. Все остальные – просто необходимый фон. Как думаете, почему?Владимир Торин: Все книги разные. Уверен, что и в young adult есть романы, написанные от лица нескольких персонажей. Это вопрос конкретной истории и авторского подхода.

Почему большинство книг написано от лица одного героя? Чтобы читатель не утруждался выбором своего аватара и мог спокойно бегать по карте, не заморачиваясь переключением на других персонажей. Шутка! Но все же в ней есть доля истины. Читатель ассоциирует себя с героем, видит мир его глазами, следовать за ним одним по пятам легче, чем распылять внимание и душевные переживания, наблюдая за приключениями нескольких. Канва становится понятнее, четче – книга легче читается. У каждого автора свои причины и методы, как подавать повествование. Один главный герой или несколько – это, по сути, несущественно.

Что касается именно young adult, то тут есть еще один нюанс. Многие авторы – особенно начинающие – позиционируют своего главного героя как self-insert, «себя в книге», и развивают сюжет от «своего лица». Автор-герой переживает приключения, попадает в передряги, влюбляется, дерется, весь книжный мир – это его игровая площадка, которую он изучает. Поэтому и центральный персонаж один. Я не говорю, что это повсеместное явление, просто бывает и так. Причем довольно часто.

Денис Лукьянов: Роман «Птицы» скоро выйдет в издательстве «МИФ». Это такие классические, в лучшем смысле, приключения. Но на рынке чего-то похожего не так много. Как думаете почему? Неужто не читают?

Владимир Торин: Я бы уточнил, что эти приключения – лучшие конкретно для меня. Каждому ближе свое.

Если говорить о классических приключениях, то их попросту мало пишут. В основном они перекочевали в детскую литературу, иногда встречаются в young adult. Но и в целом, даже если взять кино, жанр находится в коматозном состоянии. Какие хорошие фильмы в жанре классических приключений были последними? «Тинтин»? «Необычайные приключения Адель»? Ну ла-а-адно, с очень большой натяжкой ремейк «Джуманджи» (первая часть). За последнее время были две попытки – «Круиз по джунглям» и «Анчартед», и в итоге грусть-тоска...

Классические приключения – довольно сложный жанр для книги или сценария, неважно. Уверен, люди не устали от приключений – беда в том, что их почти нет.

Денис Лукьянов: Помню, вы в телеграм-канале как-то писали про роман Марии Рудневой «Мирт. Истина короля». И говорили, что хотите читать в бумажном варианте, потому что это передает ощущение приключенческих книг из детства. После этого поста я вспомнил, что ностальгия сейчас – это модно! Во всех сферах культуры. Почему людей так тянет ностальгировать? По разным вещам.

Владимир Торин: Ностальгия была «модной» всегда и везде. Это чувство привязано к человеку. В глобальном смысле во все эпохи можно было услышать фразу «Эх, вот были раньше времена...». В менее глобальном плане это обусловлено ощущением течения времени и старением. Память – подлая штука, она подменяет воспоминания, отфильтровывает рутину, оставляя лишь яркие образы из прошлого. Мы были молодыми, вся жизнь, казалось, еще впереди. Энергичные, выспавшиеся, любопытные, искренние... Ностальгия – это побочный эффект старения, издержка взрослой жизни, необратимых перемен. Нам кажется, что, если вернуться в прошлое, в лучшее время нашей жизни, мы будем счастливы. Больно прощаться с детством. Больно быть взрослым. Больно жить.

Денис Лукьянов: «... из Габена» – цикл стимпанк-историй. Как думаете, жанр все еще сдает позиции, как несколько лет назад, или сейчас начинает возрождаться? Я заметил, что к нему последние годы было мало читательского и издательского интереса, а сейчас – из моих наблюдений – интерес вновь растет.

Владимир Торин: Сложный вопрос. Мне кажется, жанр не так популярен только по одной причине – ему не дают выйти к людям. Ведь, по сути, что мы имеем? Грубо говоря, любой стимпанк – это история в определенном антураже. Но главное – это сама история. Если она людям понравится – книга станет популярной. Читатели заинтересуются: «А есть еще что-то в таком же духе?»

Стимпанк – обобщающее определение, внутри которого могут содержаться истории, максимально непохожие друг на друга. По сути, маркер «стимпанк» дает нам знать только одно – в каком сеттинге будет происходить история. Ну а дальше идет именно жанр: детектив, приключения, хоррор, любовный роман...

К примеру, тот же Чайна Мьевиль не позиционирует свои истории как «я пишу стимпанк, конец разговора». Он издает книгу про город Нью-Кробюзон, и она становится довольно популярной. Или та же Ли Бардуго со своим царь-панком – это родственные жанры, но ее книги – супербестселлеры.

Думаю, стимпанк не настолько популярен, как мог бы быть, во многом потому, что в целом книг в этом жанре, в сравнении с остальными, не так уж и много. И как всегда – это вопрос скорее к издательствам, чем к авторам. Есть издательства, которые знают, что модно и точно зайдет читателю, и выпускают лишь это (что не плохо, просто факт), есть те, которые иногда пробуют новое.

«МИФ» как раз решил попробовать и дать шанс стимпанку в лице моих книг. Я не позиционирую себя, как поднимателя стимпанка с колен, но, если те же «Птицы» понравятся людям и это даст жанру хоть какой-то толчок, я буду рад.

Денис Лукьянов: А ваши любимые стимпанк-романы?Владимир Торин: Нравится трилогия Вестерфельда «Левиафан», хотя это скорее дизельпанк. Нравятся (местами) книги Чайны Мьевиля. Но мне ближе книги с элементами стимпанка и так называемые предтечи вроде Жюля Верна, Герберта Уэллса, Конан-Дойла, Стивенсона... Это не столько стимпанк в чистом виде, сколько «жанрообразующие» истории.

Я вкладываю в понятие «стимпанк» больше, чем просто мир, в котором все механизмы работают на пару. Мне важны и другие ключевые фрагменты, образы, нарративы: безумный ученый, который изобрел сыворотку, расщепившую его разум, путешествие в затерянный мир, машина времени, еще один ученый, который пытается оживить мертвую плоть, сыворотка невидимости, девочка, которая попадает в кроличью нору, подводная лодка, улица Морг...

Мои самые любимые книги – это те, в которых как бы и нет паровых двигателей, но ощущается что-то такое, очень близкое по духу и атмосфере. Из современных – это, к примеру, Лемони Сникет.

Денис Лукьянов: А как вам экранизации? Какая больше нравится: полнометражка или сериал? Или никто не попал?

Владимир Торин: Полный метр с Джимом Кэрри. Актерская игра уровня бог, множество находок, которых не было в книге. Сериальная экранизация тоже нравится, но в сравнении с размахом кино повторяющиеся части (особенно «Змеиный зал» и «Большое окно») вообще не смотрятся, дальше – хорошо.

Денис Лукьянов: Кстати, про Мьевиля: почему отчасти только нравится? Слишком сюрреалистичен?

Владимир Торин: Местами, действительно, для меня перебор сюрреалистичности, отсутствие минимальной уютности книг, ну и потрахушки. Лично я читаю книги не ради эротики – не люблю такое.

Денис Лукьянов: Цикл «Из Габена...» большой, много что опубликовано онлайн. Не было периодов, когда уставали от сеттинга?

Владимир Торин: Не уставал. Одна из примечательных сторон города Габен (ударение на а – прим. автора), что он очень разнообразен. Здесь есть истории в разных поджанрах – от авантюрного детектива до гримдарка, от условной супергероики до того, что я называю «нуарным мультфильмом». Если мне надоедает писать мрачный таинственный детектив с элементами хоррора, я просто переключаюсь на приключенческий роман про путешествие, поиск сокровищ и экспедиции в дальние пустыни или неизведанные джунгли – и все в пределах вселенной Габена.

К примеру, роман «Птицы». Он также входит в эту вселенную. Но его действие разворачивается на далеком севере, в городе, где всегда идет снег. Этот роман максимально не похож на первый том цикла, который я сейчас редактирую. Как по настроению, так и по жанру.

К тому же для меня (как и для многих моих читателей) Габен – это камера сенсорной депривации, в которую я погружаюсь, чтобы на время скрыться от рутины.

Денис Лукьянов: Ваш музыкальный проект Carnival Nevermore расширяет горизонты ваших же книг! К ним добавляются клипы и музыка! Как думаете, книжные фэндомы когда-нибудь смогут составить конкуренцию киновселенным типа Marvel? Или такое литературе вообще не нужно?

Владимир Торин: Некоторые книжные фэндомы давно вышли за пределы одних только книг. Это уже мультиплатформенные проекты, включающие в себя буквально все виды и направления искусства. Взять того же «Гарри Поттера», «Властелина Колец», «Ведьмака», «Песнь Льда и Пламени» или книги Терри Пратчетта. У них многомиллионные фэндомы. Некоторые прекрасно составляют конкуренцию Marvel.

Что касается нас, то нам просто кажется, что истории и персонажи некоего В. Торина очень кинематографичны. Мы пишем музыку и снимаем наши странные мюзиклы не для того, чтобы сделать Габен или мир «Кануна» мультиплатформенным проектом. Просто стараемся по мере сил визуализировать определенные образы, дать персонажам еще одну жизнь и голоса. Кто знает, вдруг однажды этими историями заинтересуются люди, способные подарить им больший размах. Но в целом мы особо ни на что не замахиваемся и делаем все это в свое удовольствие. На данном этапе мы рады и иллюстраторам, которых вдохновляет Габен или «Канун».

Денис Лукьянов: А клип Evereve в свое время, когда «Мистер Вечный Канун» был еще только электронной публикацией, как-то помог книге в продвижении? В узнаваемости? Или такой цели не было?

Владимир Торин: Во-первых, такой цели не было. Мы делали работу, «основанную на событиях и персонажах книги». А во-вторых, клип вышел задолго до того, как я выложил роман в Сеть. Так что наличие клипа никак не повлияло на продвижение романа.

Денис Лукьянов: Современные технологии изменят литературу? Как? И с точки зрения содержания, и с точки зрения подачи/оформления?

Владимир Торин: Технологии меняют все. И литературу в том числе. Начать с электронных книг, которые уже довольно долгое время существуют в нашей жизни, – тексты стали доступнее, но и воспринимаются теперь иначе. Интернет, рецензии, отзывы, блогеры, авторские каналы – все это изменило литературу. Не в плохую сторону – просто адаптировало ее под дух времени. Улучшение графических инструментов дало развитие иллюстрированию, и теперь книга – больше не просто текст, а во многом визуальный объект. Иллюстрации были всегда, но сейчас оформление вышло на качественно новый уровень.Как мне кажется (сделайте скидку на мою любовь к фантастическому и визионерскому), следующие этапы – это книги с дополненной реальностью (мгновенная визуализация тех или иных фрагментов истории). Книги со звуковыми эффектами (помесь аудиоспектакля и текста). И книги «с полным погружением» – что-то вроде виртуальной реальности, когда ты попадаешь внутрь истории.

Понятно, что все это ближе к научной фантастике, но что-то из этого уже делается – к примеру, тексты с дополненной реальностью.

Денис Лукьянов: А какие именно? Я вот так ничего и не вспомню с ходу...

Владимир Торин: Недавно возник разговор с подписчиками, и одна из них рассказала, что занимается как раз таким проектом. Но, насколько я понял, это что-то из нехудожественной литературы. Сам я пока такое не видел.

Денис Лукьянов: У вас очень живописный язык! Вам важно, чтобы у читателя в голове отразилась точно такая же картинка, как у вас во время работы? Или чем больше интерпретаций текста, тем лучше?

Владимир Торин: Мне важно передать историю, как я ее вижу. Но у моих книг есть осознанно сделанные слои. Основной уровень – сама история, в ней должно быть как можно меньше разночтений. Я хочу, чтобы люди считывали нюансы и акценты. Чтобы читатель понимал то, что я пытаюсь рассказать. Есть и скрытые слои – завуалированное. Здесь заложено то, что составляет суть тайны. Это обычно улавливается внимательными читателями. Дальше идет уровень «подкладки», его видят и расшифровывают самые въедливые читатели, которые либо погружены в материал, либо хотят узнать больше и изучают – тогда они находят то, что для большинства пройдет незамеченным. Пример из «Кануна»: «Постойте-ка, Владимир, а как так вышло, что автомобиль, выпущенный в 1927 году, на момент событий истории в 1926 году умудрился не просто ездить по городу, а еще и быть старым? Это анахронизм по недосмотру? А что, если это анахронизм... по досмотру?.. Что же это тогда значит?» Есть еще один уровень – коды. Я люблю шифровать в своих книгах определенные вещи – там можно встретить анаграммы, акростихи, палиндромы, слова, читающиеся зеркально, закодированные в именах характеры и так далее. Это больше для меня самого, ну и для редких любителей криптологических текстов.

Интерпретации будут в любом случае, но, повторюсь, я стараюсь писать так, чтобы основной уровень считывался всеми более-менее одинаково.

Денис Лукьянов: Вновь о «Кануне»! Вы говорите, что романтическое и юмористическое фэнтези кардинально изменили образ ведьм в литературе. А какие, на ваш взгляд, другие образы еще пострадали в последние годы?

Владимир Торин: Я бы не сказал, что какие-либо образы (включая ведьм) пострадали. Они, скорее, трансформировались, что неплохо. Литература, как и все в этом мире, меняется, люди меняются. Что касается тех же ведьм – они просто стали ближе и понятнее читателю. Персонаж-ведьма подчинен тем же литературным законам, что и любой другой герой. Читатель должен себя с ним хоть как-то ассоциировать, должен сопереживать ему. Соответственно, ведьма становится больше похожей на читателя. А еще персонажи подчинены жанру и духу времени. Так и выходит, что по большей части (включая самиздат-литературу, которую часто упускают из виду) перед нами разные вариации «Зачарованных». Я не говорю, что это плохо, но лично мне ближе «старинные» ведьмы.

Что касается других образов... Думаю, единственный, который безвозвратно канул в небытие, – это «благородный рыцарь». Сейчас истории о таких героях воспринимаются как невероятный наивняк. Светлое и благородное добро сейчас – очень пошлое и морально устаревшее клише. У нас на подкорке записано: «не бывает черного и белого», «у всех есть причины», «личность – многогранна», «в каждом есть и светлое, и темное». Благородный рыцарь не выжил в мире серой морали, когда у добра и хороших поступков всегда есть «свои причины» и зачастую подвох.

Денис Лукьянов: А кроме «духа времени», откуда берутся потребности так переосмыслять образы? Корни ретеллингов в этом же?

Владимир Торин: Как я уже говорил, переосмысление отчасти вызвано желанием автора привнести в образ что-то свое, адаптировать под современные ему реалии... Ретеллинги чаще всего делают, основываясь на вечных историях с безграничным потенциалом, тропы в которых живут с нами столетиями. Каждый человек читает текст по-своему, находит в нем что-то свое. Персонажи и вымышленные миры так западают в душу, что возникает желание узнать, что же было с героями дальше, и вдруг появляется тот самый вопрос, который стоит в основе всех ретеллингов: а что если? А что, если не мачеха была на самом деле злой, а милая с виду падчерица была чудовищем? А что, если Синяя Борода жил бы в наше время? А что, если Шерлок Холмс и доктор Ватсон на самом деле живут в «лавкрафтовском Лондоне» и не те, кем кажутся? Это очень занимательные допущения – и потенциальному читателю становится любопытно, как же автор на них ответит.

Денис Лукьянов: Я помню историю, когда после выхода «Мистера Вечного Кануна» его в соцсетях обвиняли в сатанизме и предъявляли другие пустые претензии. Почему такое произошло, как думаете? Это вопрос интерпретаций или максимального незнакомства читателей с несколько чуждой культурой?

Владимир Торин: Изначально дело в неверном понимании некоторыми людьми значений терминов и определений. К примеру, тот же сатанизм. Есть энциклопедическое значение этого понятия (оно так или иначе совпадает с пониманием большинства людей), но также есть те, кто вкладывает в это слово что-то свое. Они и «Гарри Поттера» готовы назвать сатанизмом. По большей части это происходит из-за незнания и нежелания изучать материал. Чаще всего этим понятием оперируют люди, своеобразно религиозные, в действительности их не волнует, о чем книга. Хэллоуин – для них уже что-то сатанинское. К тому же сейчас особенно модно бороться с западной культурой и пришедшими оттуда веяниями. Между тем у меня просто история про британских ведьм. Что-то мне подсказывает, что была бы у меня история про местную ведьму, ту же Бабу-ягу, – все было бы воспринято иначе.

Денис Лукьянов: Такой спонтанный черный пиар помог роману?

Владимир Торин: Черный пиар (и вообще пиар) – это громко сказано. Как было на деле: я наткнулся на конкретный пост, он поднял мне настроение, и я просто опубликовал его в своем телеграм-канале. Это больше про юмор и уж тем более не про пиар – аудитория моего канала – 1000 человек, пост прочитало около 400. Вся эта тема просто дала мне повод для стендапа. А как еще воспринимать подобное, как не с юмором?

Денис Лукьянов: Мы вновь и вновь возвращаемся к вашему телеграм-каналу! Вопрос по мотивам недавнего поста о романе «Четвертое крыло» Ребекки Яррос. Давайте представим, что у вас есть очень много денег, чтобы организовать пиар-кампанию «Птиц». Что бы вы сделали, какие бы инструменты/проекты использовали? Интересен именно писательский взгляд на пиар!

Владимир Торин: Не представляю. Честно. Во мне пиарщик даже не рождался. Но в «Птицах», как и в «Кануне», много очень эффектных образов и атмосферы. Снег, вороны, черные перья – уверен, с этим можно было бы сделать что-то занимательное. Я бы расставил в книжных магазинах черные статуи злодея из книги. Высокий джентльмен в цилиндре и с зонтиком. Выглядело бы, наверное, внушительно. К сожалению, я и правда не знаю. Промоакции – это максимально не моя тема. Я просто пишу книжки.

Денис Лукьянов: В начале «Мистера Вечного Кануна» есть песенка-пророчество, которая так или иначе тизерит дальнейший сюжет и судьбу героев. Вы верите в пророчества?

Владимир Торин: Только в те, где говорится про избранных. Шутка! У меня совершенно не магическое мышление – я зануда и верю в причинно-следственные связи. Другое дело, что человеческому существу недоступно увидеть всю картину целиком, некоторые связи и ниточки теряются, и нам порой кажется, что за тем или иным следствием не стояло объективных причин. Но, как говорится, ничто человеческое нам не чуждо, и иногда очень хочется верить в присутствие каких-то незримых сил, в нити судьбы, фатум и тому подобное.Единственные пророчества, в которые я верю, – это самоисполняющиеся пророчества. Когда человек старательно избегает каких-либо «предсказанных» ему обстоятельств, но своими действиями сам же их и приближает.

Денис Лукьянов: Говорите как Виктор, главный герой романа «Мистер вечный Канун»! Он ведь поначалу отказывается верить в существование ведьм. А почему мы, с одной стороны, отрицаем все паранормальное, а с другой – часто тяготеем к нему и хотим верить?

Владимир Торин: Реальная жизнь – довольно скучная штука. Для нее даже придумали свой термин – обыденность. Нам отчаянно хочется верить, что есть что-то еще, неизвестное, непознанное, верить в то, что мы не одни в этом мире. Ну и мы все так или иначе – жертвы массовой культуры, которая рисует непознанное как нечто эффектное, эпичное – притягательно-красивое или отталкивающе-ужасное. Мы знаем и по большей части признаем, что все мы – обычные люди. А с обычными людьми, как известно, не происходит ничего необычного. При этом мы – существа любопытные, по своей сути исследователи. Здесь, в этой жизни и на этой планете, мы, как нам кажется, уже все исследовали. Мы хотим тайн, заглядываем в глубины океана, заглядываем в космос: может быть, на дне живут мегалодоны или кракен? Может быть, где-то там, над нашей головой на других планетах, живут и другие существа?

Про космос говорят, что это последний фактический рубеж, но есть еще один – прямо здесь, на этой планете, где, согласно сказкам, живут драконы и различные хтонические существа. Конечно, мы не воспринимаем все это всерьез. Но то самое любопытство чешется где-то внутри, и иногда у людей возникает вопрос «Что если?» или «А вдруг?» Это сказка, которая живет, если верить книгам и кино, рядом, по-соседству, стоит только заглянуть за ширму. Эта ширма, как и то, что за ней якобы происходит, ненадолго будоражит обычного человека, дает ему иногда вынырнуть из обыденной жизни. С мечом в руках, за приборной панелью звездолета или надев шляпу детектива, нам на время удается перестать быть собой и пережить то, чего мы никогда не пережили бы в очереди в магазине, по дороге домой с работы или сидя в офисном кресле. Что-то необычное в обычной жизни.

Читайте и слушайте все книги из статьи 👇

Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН 7719571260, erid: LjN8KYfPt