Таинственный остров

Колонисты быстро научились пользоваться лестницей. Все они были сильными и ловкими, и Пенкроф, привыкший карабкаться по вантам, преподал им несколько практических уроков. Топ тоже нуждался в обучении. Бедное животное не было приспособлено для лазанья по веревочным лестницам, но Пенкроф так усердно занимался с собакой, что Топ смог самостоятельно, без посторонней помощи, так же быстро и проворно подниматься и спускаться по лестнице, как это делают его родичи на представлениях в цирке. Моряк, конечно, гордился успехами своего ученика. Впрочем, очень часто он на своих плечах поднимал его наверх, на что умный Топ никогда не жаловался.

Следует заметить, что во время производства строительных работ, которые надо было закончить до наступления периода дождей, не был забыт и вопрос о заготовке больших запасов провизии. Ежедневно Спилет и Герберт, добровольно принявшие на себя обязанности поставщиков колонии, посвящали несколько часов охоте. Они пока еще охотились в лесу Якамара, на левом берегу реки Милосердия, потому что за неимением лодки или моста не могли перебраться на другой берег реки. Поэтому огромные леса Дальнего Запада до сих пор оставались неисследованными, и пернатая дичь с левого берега перебиралась на правый, где могла не бояться никаких охотников. По совету инженера экспедицию в леса Дальнего Запада отложили до первых хороших дней будущей весны. Но охотники пока не жаловались: в лесах Якамара водилось немало кенгуру и диких кабанов, а короткие со стальными наконечниками копья, луки и стрелы охотников великолепно справлялись со своим делом. Кроме того, Герберт обнаружил недалеко от юго-западной оконечности озера довольно большую, немного болотистую лужайку, поросшую ивами и ароматическими травами, распространявшими в воздухе благоухание. Здесь росли тимьян, чабрец, базилик, чабер, – словом, все виды ароматических растений семейства губоцветных, которые так любят кролики.

Гедеон Спилет, выслушав рассказ Герберта, заметил, что, если там «для кроликов накрыт стол, значит, они должны быть где-то поблизости».

Охотники тщательно осмотрели всю лужайку. Молодой натуралист очень любил это место и собирал здесь растения и для гербария, и для лекарственных целей. Дома у него уже имелся порядочный запас базилика, розмарина, мелиссы, буквицы и других трав, которые обладают различными терапевтическими свойствами: одни оказывали вяжущее, другие жаропонижающее действие, третьи употреблялись против грудных болезней, лихорадки и ревматизма, а четвертые помогали от судорог. Пенкроф как-то спросил Герберта, зачем ему нужна эта куча травы.

– Как на что? Лечиться, если кто-нибудь из нас заболеет…

– Как же мы можем заболеть, если на всем острове нет ни одного доктора? – с самым серьезным видом возразил Пенкроф.

На это ответить было нечего, но юноша тем не менее продолжал собирать различные травы, к большому удовольствию обитателей Гранитного дворца. Кроме чисто лекарственных растений, он разыскал и принес довольно большое количество листьев монарды, широко известной в Северной Америке, из которых получается превосходный напиток со вкусом бергамота под названием «чай Освего».

После долгих поисков охотники наконец нашли место, где водились кролики. Почва у них под ногами была вся изрыта небольшими норками.

– Норки! – закричал Герберт.

– Да, – ответил Спилет, – я тоже их вижу.

– Но живет ли там кто-нибудь?

– В этом-то и весь вопрос.

Вопрос очень скоро решился сам собой. Не успели охотники сделать еще десять шагов, как вдруг сотни маленьких зверьков, очень похожих на кроликов, выскочили из норок и разбежались в разные стороны так быстро, что даже Топу не удалось догнать ни одного из них. Однако Гедеон Спилет твердо решил не уходить с лужайки до тех пор, пока не будет иметь по крайней мере полдюжины этих грызунов. Ему хотелось принести в Гранитный дворец несколько экземпляров новой дичи, а потом он думал заняться приручением кроликов. Для этого надо было только расставить ловушки и разложить силки у самых норок. Но у него не было с собой силков, и сделать их было не из чего. Поэтому охотники принялись осматривать норки одну за другой и раскапывать их палкой. Наконец, после целого часа работы, они добились того, чего хотели. Четыре грызуна лежали в их охотничьих сумках. Это были так называемые американские кролики, очень похожие на своих европейских сородичей.

Охотники с торжеством принесли добычу в Гранитный дворец, и вечером на ужин подали кроликов, приготовленных по всем правилам кулинарного искусства. Жаркое оказалось очень вкусным, поэтому пренебрегать кроликами отнюдь не следовало. Благодаря открытию Герберта колония могла считать себя обеспеченной на многие годы.

31 мая кладка перегородок была закончена. Оставалось только меблировать комнаты, и это должно было занять обитателей дворца в длинные зимние вечера.

В первой комнате, отведенной под кухню, поставили печь. Печникам пришлось немало потрудиться над устройством дымохода. Не имея возможности вывести трубу вверх, через крышу, Сайрес Смит решил, что проще всего сделать ее из обыкновенной глины и в наклонном положении вывести в небольшое отверстие, пробитое в стене над кухонным окном. Снаружи трубу не было видно, потому что ее довели только до отверстия и в этом месте тщательно обмазали глиной. При сильном восточном ветре, дующем прямо на фасад Гранитного дворца, печь, вероятно, будет дымить, и даже очень сильно. Но восточный ветер в этой полосе дует не очень часто, к тому же повар колонии Наб не обращал внимания на такие пустяки, как дым.

Когда работы по внутренней отделке помещения были закончены, инженер решил загородить внешнее отверстие старого водостока, чтобы совершенно закрыть доступ в пещеру со стороны озера. Отверстие тоннеля завалили большими камнями и скрепили их цементом. Смит пока еще не мог привести в исполнение свое намерение скрыть это отверстие под водой, подняв уровень воды в озере с помощью плотины. Он ограничился тем, что засыпал это место землей, прикрыл дерном и посадил кустарник. С наступлением весны растения должны были пышно разрастись.

Тем не менее инженер воспользовался старым водостоком для того, чтобы провести пресную воду из озера в Гранитный дворец. Небольшое отверстие, пробитое ниже уровня озерной воды, доставляло колонистам ежедневно не менее двадцати пяти – тридцати галлонов^[14] воды в день. Благодаря этому жители Гранитного дворца избавились от необходимости носить воду и никогда не испытывали в ней недостатка.

Наконец все самые необходимые работы были закончены, и как раз вовремя, потому что наступала ненастная пора. Но колонисты могли теперь не бояться зимы. В ожидании, пока инженер примется за изготовление стекол, окна закрывали на ночь толстыми ставнями, которые смастерил Пенкроф. Гедеон Спилет очень артистично расположил на выступах скалы, вокруг окон, разные красивые растения и длинные стебли травы, что очень украсило внутренний вид помещения.

Из окон открывался прекрасный вид на море, которое на горизонте сливалось с небом и ограничивалось слева, на севере, мысом Челюстей, а справа, на юге, – мысом Когтя. Вся бухта Союза расстилалась перед взорами колонистов во всем своем великолепии.

Да, обитатели Гранитного дворца имели полное право гордиться собой и своим надежным жилищем. Пенкроф бурно расхваливал это чудесное помещение, которое он в шутку называл «квартирой на пятом этаже под антресолями».

Глава двадцатая

Дождливое время года. – Вопрос об одежде. – Охота на тюленей. – Свечной завод. – Внутренняя отделка Гранитного дворца. – Два мостика. – Возвращение с устричной отмели. – Что нашел Герберт у себя в кармане.

Зимний сезон наступил в июле, который в этом поясе соответствует европейскому декабрю. Он начался непрерывными ливнями и штормами. Обитатели Гранитного дворца теперь смогли оценить по достоинству все преимущества своего жилища, защищенного от ненастья. Временное убежище в Гротах, конечно, не спасло бы их от холода в такую плохую погоду, кроме того, сильный ветер мог пригнать громадные волны и затопить их на более или менее продолжительное время. Сайрес Смит, впрочем, на всякий случай предпринял некоторые меры предосторожности, чтобы защитить от разрушения кузницу и печи для обжига, устроенные в Гротах.

Весь июнь колонисты занимались самой разнообразной работой, включая охоту и рыбную ловлю, благодаря чему кладовые были обильно снабжены провизией. Пенкроф, кроме того, собирался воспользоваться первым свободным днем и заготовить ловушки, в которые он рассчитывал ловить даже крупных животных. Он сделал силки из растительных волокон, и не проходило дня, чтобы в них не попалось несколько кроликов. Наб целый день коптил или солил их мясо, заготовливая его впрок.

С приближением холодов наступило время серьезно подумать об одежде. У колонистов не было другой одежды, кроме той, что была надета на них в момент крушения шара. Одежда, правда, была теплая и еще прочная, – они бережно о ней заботились, точно так же, как и о белье, – но все же требовала замены. К тому же, если зима будет суровой, колонистам понадобится зимняя одежда, чтобы не замерзнуть.

Сайрес Смит, при всей своей изобретательности, упустил это из виду. Он должен был заботиться об удовлетворении самых неотложных потребностей: устроить жилище, обеспечить продовольствие, а холода могли наступить гораздо раньше, чем будет окончательно решен вопрос об одежде. Приходилось смириться и как-нибудь перезимовать без теплой одежды и, может быть, немного померзнуть во время сильных холодов. Но колонисты острова Линкольна были не такие люди, чтобы горевать о «таких пустяках», как говорил Пенкроф. Как только прекратятся дожди и стихнет ветер, они устроят большую охоту на горных баранов, которых видели во время восхождения на гору Франклина, и, если охота будет удачна, инженер, наверное, сумеет изготовить из шерсти теплую и прочную материю… Каким образом? Это будет ясно потом.

– Ну, а пока будем отогреваться у камина в Гранитном дворце! – сказал Пенкроф. – Топлива у нас в запасе много, и беречь его нечего… А понадобится – привезем еще!

– Кроме того, – заметил Гедеон Спилет, – остров Линкольна лежит на такой широте, что зима здесь, вероятно, не очень суровая. Сайрес, вы как-то говорили, что в Северном полушарии на тридцать пятой параллели лежит Испания?

– Совершенно верно, – ответил инженер. – Но ведь и в Испании бывают иногда очень холодные зимы! Там бывает и снег, и лед, – словом, я думаю, что и на острове Линкольна может быть такая же суровая зима. Но так как мы на острове, то климат здесь, вероятно, более теплый.

– А почему, мистер Сайрес? – спросил Герберт.

– Видишь ли, мой мальчик, океан можно рассматривать как огромный резервуар, в котором летом скапливаются запасы тепла. С наступлением зимы океан возвращает это тепло, и поэтому в местностях, расположенных по берегам морей или даже близких к ним, летняя температура ниже, а зимняя выше, чем в глубине материка.

– Посмотрим, – сказал Пенкроф. – Я, во всяком случае, с этого момента перестану думать о зимнем холоде – будет он или нет. Холод не беда, а вот скверно, что дни стали очень короткими, а вечера чертовски длинными. Не пора ли обсудить вопрос об освещении?

– Нет ничего проще, – ответил Сайрес Смит.

– Обсудить? – спросил моряк.

– Нет, решить этот вопрос.

– А когда же мы займемся этим делом?

– Да, пожалуй, завтра. Только сначала устроим охоту на тюленей.

– Вы хотите делать сальные свечи?

– Что вы, Пенкроф! Зачем нам сальные свечи, когда мы можем сделать стеариновые!

Действительно, план инженера был вполне осуществим, потому что у него имелись известь и серная кислота, а тюлени могли дать ему жир, необходимый для изготовления стеариновых свечей.

На следующий день, 5 июня, несмотря на плохую погоду, они отправились на островок. Опять пришлось ждать отлива, чтобы перейти пролив вброд, и поэтому Пенкроф решил непременно построить лодку, которая облегчит сообщение с островом. Кроме того, на этой лодке можно будет подняться вверх по реке Милосердия, когда они отправятся на исследование юго-западной части острова, которое было отложено до первых ясных дней.

Тюленей на острове оказалось очень много, и охотники, вооруженные копьями с железными наконечниками, убили не меньше полдюжины. Наб и Пенкроф сняли с тюленей шкуры и жир и перенесли все это в Гранитный дворец. Жир предназначался для отливки свечей, а из шкур можно было сшить крепкие сапоги.

По самым скромным подсчетам, колонисты получили около трехсот фунтов жира, который инженер решил потратить исключительно на свечи.

Процесс изготовления свечей оказался довольно простым, и, хотя полученные изделия не отличались совершенством, они были вполне пригодны к употреблению. Если бы Сайрес Смит имел в своем распоряжении только серную кислоту, даже тогда, нагревая ее вместе с нейтральным жиром, – в данном случае с тюленьим, – он мог бы отделить глицерин. Затем уже совсем легко было бы выделить олеин, маргарин и стеарин, использовав для этого кипящую воду. Но, желая еще более упростить эту и без того нехитрую операцию, инженер предпочел превратить жир в мыло с помощью извести. В результате он получил известковое мыло, легко разлагающееся под действием серной кислоты, которая осадила известь в виде сернокислой соли и освободила жирные кислоты. Из этих кислот – олеиновой, маргариновой и стеариновой, – первая, как самая жидкая, была удалена сильным давлением на массу. Что касается двух остальных кислот, то они и были нужны для отливки свечей.

Весь процесс производства продолжался не более двадцати четырех часов. Фитили после нескольких неудачных опытов были сделаны из растительных волокон, затем их обмакивали в растопленную массу и получали настоящие стеариновые свечи ручной формовки. От свечей фабричного производства они отличались грязно-желтоватым цветом и тем, что не были отшлифованы. Кроме того, фитили не были пропитаны борной кислотой, как это делается на свечных заводах для того, чтобы на свечах не образовывался нагар и чтобы фитили сгорали полностью, но это были уже такие пустяки, о которых и говорить не стоило. Сайрес Смит собственноручно сделал пару отличных щипцов для снятия нагара, и колонисты уже не сидели в потемках длинными зимними вечерами, которые иначе показались бы им очень скучными.

Теперь работа в новом жилище не прекращалась даже по вечерам. Особенно много дел было у столяров. Они то переделывали старое, то по чертежам инженера делали новые вещи. Слесари пополнили набор инструментов и усовершенствовали старые. Между прочим, удалось изготовить ножницы, и колонисты смогли наконец постричься и если не сбрить, то хотя бы подкоротить свои бороды. У Герберта и у Наба бород не было, зато остальным товарищам ножницы очень пригодились.

Больших трудов стоило им сделать ручную пилу типа ножовки из тонкой стальной пластинки, но в конце концов и это было сделано, и колонисты могли теперь распиливать брусья на доски. В Гранитном дворце появились столы, скамейки, шкафы и, конечно, кровати в виде рам, на которые вместо матрацев положили сухие водоросли. Кухня выглядела очень уютно. На полках в строгом порядке была расставлена глиняная посуда. Огонь в печи пылал с утра до ночи, и Наб торжественно расхаживал от печки к столу и обратно, точно ученый химик в своей лаборатории.

Впрочем, столярами пришлось работать не очень долго, потому что вскоре опять понадобились плотники. С появлением нового водостока потребовалось построить два мостика для перехода через поток: один – наверху, на плато, а другой – внизу, между подножием скалы и берегом моря. Теперь плато и берег были перерезаны потоком, и для того чтобы попасть на северную часть острова, нужно или идти вброд по воде, или же идти к западу и огибать истоки Красного ручья. Чтобы не делать такой большой крюк, проще было построить мостики длиной от двадцати до двадцати пяти футов. Пенкроф и Наб принялись за дело и за два-три дня смастерили два прочных мостика из довольно толстых бревен, обтесанных топором. Закончив работу, они первыми обновили один из мостиков и посетили устричную отмель, где не были очень давно. Отправляясь за устрицами, они захватили с собой маленькую тачку вместо неудобных носилок и привезли несколько тысяч устриц, которых решили разводить на отмели среди скал в естественных садках возле устья реки Милосердия. Устрицы быстро обжились, и теперь колонисты ели их почти ежедневно.

Несмотря на сравнительно небольшие размеры острова, который к тому же был не до конца исследован, колонисты теперь имели почти все необходимое. Пенкроф как-то заметил, что, когда они отправятся в леса Дальнего Запада и дойдут до мыса Аллигатора, то, вероятно, найдут там новые богатства и уже не будут испытывать ни в чем нужды.

Одного только важного продукта пока еще не было у колонистов. Белковой и растительной пищи у них было достаточно. Волокнистые корни драцены, распаренные и перебродившие, давали им кисловатый напиток вроде пива, который они пили вместо холодной воды. Не имея ни тростника, ни свеклы, они добывали сахар, собирая сок, вытекающий из надрезов в стволе сахарного клена, который в изобилии рос на острове. Вместо чая они пили вкусный настой из листьев монарды, собранных в первый раз на лужайке, где водились кролики. У них даже была соль, этот единственный минеральный продукт, необходимый для питания человека, но… но хлеба у них не было ни крошки.

Может быть, впоследствии колонистам удастся заменить его каким-нибудь суррогатом, например мукой саговой пальмы или крахмалистым содержимым плодов хлебного дерева. И хотя до сих пор эти ценные деревья им не попадались, возможно, они встречаются в лесах на юге острова.

Однако и тут, как и раньше, сама судьба пришла на помощь колонистам в ту минуту, когда они меньше всего этого ожидали. Помощь эта могла показаться ничтожной, но Сайрес Смит при всем своем гениальном уме и изобретательности никогда не мог бы создать то, что совершенно случайно Герберт нашел однажды в подкладке своей куртки.

В этот день шел проливной дождь, и колонисты собрались в большом зале Гранитного дворца. Вдруг Герберт радостно воскликнул:

– Взгляните-ка, мистер Сайрес!.. Вот так находка!.. Хлебное зерно!..

И он показал своим товарищам зернышко, одно-единственное зернышко, которое сквозь дырку в кармане попало за подкладку его куртки. В Ричмонде Герберт имел привычку кормить голубей, которых ему подарил Пенкроф.

– Хлебное зерно? – быстро переспросил инженер.

– Да, мистер Сайрес, одно-единственное зернышко!

– Эх, дитя мое, – с улыбкой сказал Пенкроф, – немного же ты нашел!.. Что можно сделать из одного хлебного зерна?

– Мы испечем из него хлеб, – ответил Сайрес Смит.

– Хлеб, пироги, торты! – подхватил моряк. – Все это хорошо на словах, а на самом деле нам еще очень и очень долго придется ждать, когда станем печь хлеб из этого зерна!..

Герберт тоже не придал особого значения своей находке и хотел выбросить зерно за окно, но Смит не позволил ему этого, взял зерно у него из рук и, внимательно осмотрев, убедился, что зерно прекрасно сохранилось и не утратило своей всхожести. Затем, пристально глядя на моряка, спросил:

– Пенкроф, знаете ли вы, сколько колосьев может дать одно хлебное зерно?

– Один, я думаю! – ответил моряк, удивленный этим вопросом.

– Целых десять, Пенкроф! А знаете ли вы, сколько бывает в одном колосе зерен?

– Откуда же мне это знать?

– В среднем – восемьдесят зерен, – торжественно объявил Смит. – Значит, если мы посадим это зерно, то после первой же жатвы будем иметь восемьсот зерен. После второй жатвы эти восемьсот зерен дадут нам шестьсот сорок тысяч, после третьей – пятьсот двенадцать миллионов и после четвертой – более четырехсот миллиардов зерен. Вот в какой пропорции будет возрастать количество зерен.

Товарищи инженера Смита слушали его молча. Цифры эти их ошеломили.

– Да, друзья мои, – продолжал инженер. – Вы поражены, а между тем это действительно так. Природа умеет щедро вознаграждать за труды. Но вы еще больше удивитесь, когда я вам скажу, что урожай в восемьсот зерен ничто по сравнению с одним маковым зернышком, приносящим тридцать две тысячи семян. А каждое табачное зернышко дает свыше трехсот шестидесяти тысяч зерен. За несколько лет эти растения заполнили бы собой всю землю, если бы только их размножению не мешали тысячи разных причин.

Инженер, видимо, решил поразить в этот день своих слушателей цифрами и, обращаясь к моряку, снова спросил:

– А не знаете ли вы, Пенкроф, сколько выйдет мер из четырехсот миллиардов зерен?

– Нет, не знаю, – сердито отвечал моряк, – зато я отлично знаю, что сам я просто-напросто осел!

– Ну, так я вам скажу! Это составило бы больше трех миллионов мер, считая по сто тридцать тысяч зерен в мере.

– Три миллиона мер! – воскликнул Пенкроф.

– Да, три миллиона.

– За четыре года?

– За четыре года, даже за два года, если, как я надеюсь, нам удастся в этих широтах собирать по два урожая в год.

На это развеселившийся Пенкроф по своему обыкновению мог ответить только громким «ура».

– Итак, Герберт, – добавил инженер, – ты совершенно случайно сделал чрезвычайно важную для нас находку. В тех условиях, в каких мы находимся, друзья мои, нам все может пригодиться. Пожалуйста, не забывайте этого.

– Не беспокойтесь, мистер Сайрес, мы этого не забудем, – ответил за всех Пенкроф. – Если я где-нибудь найду то самое табачное семечко, из которого получится триста шестьдесят тысяч семян, даю вам слово, что я не брошу его на ветер. А теперь знаете, что нам остается делать?

– Нам остается посадить это зерно, – сказал Герберт.

– Да, – вмешался в разговор Гедеон Спилет, – и притом со всеми подобающими ему почестями, потому что от него зависит наше будущее.

– Лишь бы оно только взошло! – воскликнул Пенкроф.

– Оно взойдет! – успокоил его Сайрес Смит.

Было 20 июня – время как раз подходящее для посева единственного драгоценного хлебного зернышка. Сначала хотели посадить его в горшок, но, подумав, решили положиться на природу и посадить его прямо в землю в тот же день. Конечно, приняли все меры для того, чтобы зерно не пропало.

Погода немного прояснилась, и колонисты отправились на крышу Гранитного дворца, точнее, поднялись на вершину плато. Там они тщательно выбрали местечко, защищенное от ветра и доступное солнечным лучам, расчистили его, выпололи и даже разрыхлили, чтобы удалить насекомых и червей. Затем на это место насыпали слой хорошей земли, удобренной небольшим количеством фосфорнокислой извести, огородили «поле» и, наконец, посадили драгоценное зернышко в слегка влажную землю.

Можно было подумать, что колонисты закладывают здесь фундамент своего благосостояния. Это напомнило Пенкрофу тот день, когда он зажигал единственную спичку и дрожал от страха, что она может погаснуть. Но на этот раз дело было гораздо серьезнее. И в самом деле, островитянам все равно удалось бы добыть огонь тем или иным способом, но никакие человеческие силы не могли бы воссоздать новое хлебное зерно, если бы оно, к несчастью, погибло.