Читать книгу: «Хаски и его учитель Белый кот. Книга 1», страница 4

Сюэ Мэн вдруг положил ладонь на предплечье Мо Жаня и крепко его сжал.

– Ты чего? – спросил Мо Жань, вытаращившись на него.

Сюэ Мэн только фыркнул в ответ и быстро прочитал одно за другим несколько заклинаний. Послышался звон, и из рукава Мо Жаня на пол выкатилось несколько невзрачных шариков размером не больше соевого боба.

Наполнив ладонь духовной силой, Сюэ Мэн взмахнул рукой над шариками, и те, на миг озарившись ярким светом, начали расти, пока в конце концов не превратились в груду драгоценностей: браслеты с цветами сливы, жадеитовые серьги… По полу разлилось сияние золота.

– Мы же ученики одной школы, стоит ли создавать друг другу трудности? – подал голос Мо Жань.

– У тебя нет ни стыда ни совести, Мо Вэйюй, – мрачно подытожил Сюэ Мэн.

– Ха-ха…

– Что тут смешного? – сердито сказал Сюэ Мэн.

– Заплакать я точно не смогу, – вздохнул Мо Жань.

Сюэ Мэн помрачнел еще больше.

– Так-то ты используешь технику сокрытия, которой овладел на пике Сышэн?

– Ага. Надо же ею пользоваться, раз научился.

Сюэ Мэн снова взорвался:

– Я не стал ни о чем тебя спрашивать в присутствии этого торгаша только потому, что он – мерзкий сукин сын! Но кое в чем этот негодяй прав: нарушивший запрет огребает по первое число и неважно, к какой школе он принадлежит!

– И как ты поступишь? – насмешливо поинтересовался Мо Жань, ни капли не устрашившись этой угрозы. – Дождешься возвращения дядюшки и нажалуешься ему?

Уж этого Мо Жань точно не боялся, ведь дядя души в нем не чаял. Самое большее – сделает ему выговор, но бить точно не станет.

Обернувшись, Сюэ Мэн откинул прядь волос, наброшенную ему на лоб порывом ночного ветра. Его глаза высокомерно блеснули в темноте.

– Отцу? Нет. Отец отбыл на Куньлунь. Боюсь, он вернется не раньше чем через пару месяцев.

Улыбка застыла на лице Мо Жаня, которого внезапно охватило дурное предчувствие. Ему вдруг кое-кто вспомнился.

Однако…

Если бы этот кое-кто присутствовал здесь, сегодня вечером принимать господина Чана в павильоне Даньсинь должен был бы именно он, а не госпожа Ван, которая, о чем ни спроси, вечно ничего не знает.

Но он… Очень вероятно, что его здесь нет…

Сюэ Мэн заметил, как изменился взгляд Мо Жаня, и выражение горделивого презрения еще явственней проступило на его лице.

– Отец любит тебя, это верно. Но разве на пике Сышэн нет того человека, который не станет тебя жалеть?

– Милый мой братец, может, не стоит беспокоить уважаемого господина в столь поздний час? – Мо Жань натянуто улыбнулся, медленно пятясь к дверям. – Я осознал свои ошибки и больше так не буду, доволен? Скорее ступай в свои покои и отдохни, а то, хе-хе, погляди на себя, еле на ногах стоишь от усталости.

Едва договорив, Мо Жань припустил что есть мочи и скрылся за дверью.

Что за шутки! Мальчишка Сюэ Мэн чересчур кровожаден!

В этой жизни Мо Жань не является ни Владыкой, попирающим бессмертных, ни хозяином всего мира. И тем не менее как можно отдать его в руки тому человеку? Если он узнает, что Мо Жань что-то украл, да еще и ходил в публичный дом, как пить дать переломает ему ноги! Если бежать, то сейчас!

Часть вторая
Юноша встречает старых знакомых

Глава 6
Наставник этого достопочтенного

Сюэ Мэн, как-никак, родился и вырос на пике Сышэн, так что, зная гору как свои пять пальцев, без труда поймал Мо Жаня и, не спуская с него глаз, отвел на задний склон.

Во всем человеческом мире было лишь одно место, находившееся столь близко к границе с демоническим царством, – задний склон горы Сышэн. Там, отделенный от мира живых волшебной завесой, начинался мир мертвых.

Одним взглядом оценив ужасное положение, сложившееся на заднем склоне, Мо Жань понял, почему гостей пришлось принимать все-таки госпоже Ван, несмотря на то, что тот человек не покидал гору.

Может, он и желал бы ей помочь, однако сейчас он просто не мог покинуть свой пост. В завесе, отделяющей мир мертвых, образовалась прореха.

Весь задний склон заливала зловещая демоническая ци, а в воздухе с жутким воем носились обретшие телесную форму злые духи. В небе прямо над вратами, ведущими на территорию школы, можно было увидеть огромную прорезь в пространстве, из которой высовывался конец серой каменной лестницы в несколько тысяч ступеней. Другой ее конец находился в демоническом царстве, и прямо сейчас оттуда пошатывающейся ордой, густо усыпав ступени, в мир людей спускались свирепые духи в телах из плоти и крови.

Будь на месте Мо Жаня обычный человек, он бы тронулся умом от столь ужасного зрелища. Когда-то, лицезря подобную картину впервые, и Мо Жань покрылся холодным потом. Сейчас он уже пообвыкся.

Завесу между людским и демоническим мирами сотворил в древние времена сам Фу Си, и к нынешнему времени она порядком истончилась. Время от времени в ней появлялись прорехи, которые приходилось латать бессмертным заклинателям. Этот чрезвычайно тяжелый труд не позволял серьезно продвинуться в совершенствовании, и к тому же требовал такого количества духовной энергии, что мигом становился неблагодарным. По этой причине мало кто из воителей Верхнего царства мира совершенствующихся желал браться за эту работу.

Первым, кто страдал от прорывавшихся из-за завесы демонов, был простой народ Нижнего царства. Школа пика Сышэн стала их богоданным защитником, возложившим на себя обязанность латать волшебную завесу. Дабы своевременно выполнять эту миссию, заклинатели пика Сышэн разместили свою школу так, чтобы самое тонкое место завесы находилось совсем рядом, на заднем склоне горы.

Завесу прорывало около четырех-пяти раз за год, как котел с заделанной дырой, в котором уже ничего толком не сваришь.

Ныне же по серым ступеням лестницы, ведущей к входу в демоническое царство, двигался мужчина в белых как снег одеждах, с развевающимися на ветру широкими рукавами, в ореоле яростно вспыхивающего тут и там золотистого сияния меча. В эти минуты он в одиночку заделывал пробоину в завесе, одновременно уничтожая лезущих оттуда чудовищ.

По облику истинный бессмертный даос, мужчина был строен и красив. Глядя издалека на его изящные черты, можно было легко представить этого человека сидящим под цветущим деревом с книгой в руке, эдаким утонченным красавцем, ушедшим от мирской суеты. Если же смотреть вблизи, то сразу становились заметны его слегка приподнятые брови вразлет, придававшие лицу холодное выражение, а красивые раскосые глаза, разделенные тонкой, узкой переносицей, глядели нечеловечески безжалостно, искажая изысканный и мягкий образ.

Мо Жань внутренне готовился к этой встрече, но, бросив издалека взгляд на этого человека, сейчас живого и здорового, все равно почувствовал, как у него затряслись поджилки.

Его трясло от страха и в то же время… от радостного волнения.

Это его учитель.

Чу Ваньнин.

Именно его, плача, желал увидеть Сюэ Мэн, когда в прошлой жизни пришел в павильон Ушань.

Именно этот мужчина разрушил грандиозные замыслы Мо Жаня и загубил все его великие устремления. Именно его Мо Жань в конце концов бросил в темницу и замучил до смерти.

Казалось бы, император Мо Жань должен был радоваться, когда наконец победил своего противника и за все ему отомстил.

Как рыбы свободно плавают в бескрайнем море, а птицы парят в небесной выси, так и властитель мира Мо Жань мог жить свободно, ведь больше никто не мог ему противостоять. Поначалу он действительно так считал.

Однако, похоже, он ошибался.

Когда наставник умер, Мо Жань будто похоронил вместе с ненавистью что-то еще.

Невежественный Мо Жань не понимал, что лишил себя чувства радости от соперничества с достойным противником. Он знал лишь, что отныне в Поднебесной у него больше не осталось заклятых врагов.

Пока учитель был жив, Мо Жань боялся его, трясся от ужаса, покрывался гусиной кожей с ног до головы. Видя в руке наставника ивовую лозу, он чувствовал, как дыбятся волоски на его теле, – так от стука деревянной колотушки встопорщивается шерсть привыкшего к побоям бездомного пса; и Мо Жаню казалось, будто он точно так же вот-вот ощерит ноющие зубы, слюна потечет изо рта, повисая нитками, ноги подломятся и задергаются в конвульсиях от нервного напряжения.

Убив учителя, которого боялся больше всех на свете, Мо Жань ощутил, будто он вырос над собой, совершив этот нарушающий все возможные устои поступок.

Возгордившийся Мо Жань с вершины горы окинул взором бренный мир, в котором больше никто не осмелился бы поставить его на колени или отвесить ему оплеуху. Празднуя победу, он откупорил кувшин вина «Лихуабай» и, устроившись на крыше дворца, пил всю ночь.

Тогда под воздействием вина шрамы, давным-давно оставленные на его спине плетью наставника, вновь напомнили о себе жгучей болью. И теперь, видя перед собой живого учителя, Мо Жань таращился на него со страхом и ненавистью, к которым примешивалась толика извращенного упоения.

Разве можно не радоваться, потеряв и вновь обретя такого противника?

Не обращая ни малейшего внимания на двух учеников, прибежавших на задний склон, Чу Ваньнин продолжал сосредоточенно противостоять рассеянной повсюду нежити.

Изящный и возвышенный, скромный и отрешенный от мирской суеты, он равнодушно глядел на своих врагов сверху вниз из-под ровных длинных бровей, даже посреди хаоса сохраняя достоинство и невозмутимость человека, который как будто собирается сесть, воскурить благовония и заиграть на цине.

И тем не менее сейчас этот благородный красавец держал в руке длинный меч для изгнания демонов, с блестящего клинка падали алые капли крови. Один взмах, взлет широких рукавов – и меч с грохотом обрушился на ступени. Камень брызнул осколками; по всей длине лестницы в тысячу ступеней пробежала трещина, и она вмиг раскололась, а обломки камнепадом рухнули вниз, в бездонную пропасть!

Вот это мощь.

Сколько же лет прошло с тех пор, как Мо Жань в последний раз видел истинную силу наставника?

От хорошо знакомого чувства трепета перед этой жестокой и неукротимой мощью подогнулись и без того некрепко стоящие на земле ноги Мо Жаня, и он поневоле бухнулся на колени.

Чу Ваньнину не потребовалось много времени, чтобы уничтожить оставшихся чудовищ и аккуратно залатать прореху в волшебной завесе. Закончив работу, он плавно спустился по воздуху вниз, представ перед Мо Жанем и Сюэ Мэном.

Мельком посмотрев на коленопреклоненного Мо Жаня, он перевел на Сюэ Мэна холодный взгляд раскосых глаз.

– Он что-то натворил?

Мо Жань испустил тяжелый вздох.

Его наставник обладал способностью быстро проникать в самую суть вещей и делать точнейшие выводы из своих наблюдений.

– Учитель, Мо Жань покинул школу и нарушил два запрета: на воровство и блуд, – сказал Сюэ Мэн. – Прошу вас его наказать.

Некоторое время Чу Ваньнин молчал, и ни одна черточка не дрогнула на его каменном лице.

– Понятно, – наконец изрек он ледяным тоном.

Мо Жань с Сюэ Мэном озадаченно молчали. Ну и? Это что, все?

Только Мо Жань понадеялся, что на сей раз легко отделается, и украдкой поднял глаза на Чу Ваньнина, как ухватил взглядом стремительную вспышку золотистого света. Резко прорезав воздух, она просвистела, будто молния, и хлестнула Мо Жаня прямо по щеке!

Кровь брызнула во все стороны!

Золотистый свет двигался с такой поразительной скоростью, что Мо Жань не то что уклониться – даже моргнуть не успел, как его лицо уже обожгло болью: щека оказалась рассечена до мяса.

Заложив руки за спину, Чу Ваньнин стоял на пронизывающем ветру, сохраняя полную невозмутимость. Воздух был по-прежнему наполнен демонической ци, чье зловоние смешивалось с запахом свежей крови; из-за этого обстановка в запретной зоне на заднем склоне горы стала еще более мрачной и пугающей.

Розгой, что хлестнула Мо Жаня по щеке, была невесть откуда появившаяся в руке Чу Ваньнина узкая и длинная, покрытая ярко-зеленой молодой листвой ивовая лоза, кончик которой касался подошв его сапог.

Несомненно, столь изящная вещь должна была бы навевать мысли о чем-то столь же утонченном, к примеру вызывать в памяти такие строки: «Я тонкую веточку ивы сорву и дарую любимой…»²⁰

Жаль только, что Чу Ваньнин не был тонким и хрупким, да и возлюбленной у него не было.

Ивовая лоза в его руках на самом деле была божественным оружием Тяньвэнь²¹. Сейчас лоза ярко сияла золотым светом, разгоняя ночную тьму, и ее сияние отражалось в бездонных глазах Чу Ваньнина, отчего и они мерцали в темноте.

– А ты чересчур осмелел, Мо Вэйюй, – процедил Чу Ваньнин сквозь сжатые губы. – Ты в самом деле думаешь, будто я не найду на тебя управу?

Юный Мо Жань из прошлой жизни, может, и не придал бы его словам никакого значения, решив, что учитель просто его запугивает.

Однако вернувшийся с того света Мо Вэйюй прекрасно помнил, что такое наставническая «управа», уж слишком болезненными были пережитые им многочисленные побои. Он вдруг ощутил, как заныли зубы, и начал лихорадочно придумывать оправдания, чтобы обелить себя в его глазах.

– Учитель… – Не замечая кровоточащий порез на щеке, Мо Жань поднял на Чу Ваньнина влажные глаза. Он прекрасно знал, что его вид сейчас вызывает лишь жалость, и не преминул этим воспользоваться. – Ваш ученик никогда не воровал… никогда не развратничал… Почему учитель, выслушав Сюэ Мэна, сразу ударил ученика, даже не расспросив?

Чу Ваньнин промолчал.

Со своим дядей Мо Жань обычно использовал два приема: старался выглядеть либо как можно более очаровательным, либо жалким. В данной ситуации он решил пустить в ход сразу оба.

– Неужели этот ученик в ваших глазах безнадежно плох? – произнес он таким обиженным тоном, будто сейчас расплачется. – Почему же, учитель, вы не хотите дать мне возможность оправдаться?

Стоявший рядом Сюэ Мэн топнул ногой от злости.

– Мо Жань! Ты, ты паршивый пес! У тебя н-ни стыда ни совести! Не слушайте его, учитель, не позволяйте этому негодяю сбить вас с толку! Он и правда вор! Все краденое – здесь!

Чу Ваньнин бесстрастно опустил ресницы.

– Мо Жань, ты действительно не воровал?

– Не воровал.

– Тебе должно быть известно, что бывает с теми, кто мне лжет.

Мурашки пробежали по спине Мо Жаня. Как ему может быть неизвестно? Тем не менее он продолжал упорно настаивать на своей невиновности:

– Прошу учителя разобраться и рассудить по совести!

Чу Ваньнин поднял руку и вновь взмахнул сияющей золотом лозой, но на этот раз не стал хлестать Мо Жаня по лицу – вместо этого он крепко обвил его ею, надежно связав.

Эти ощущения были слишком хорошо знакомы Мо Жаню. Помимо того, что ивовая лоза регулярно хлестала людей, ей находилось еще одно «полезное» применение…

Глядя на Мо Жаня, прочно опутанного Тяньвэнь, Чу Ваньнин повторил свой вопрос:

– Воровал ли ты?

Мо Жань ощутил, как знакомая резкая боль пронзила его сердце, будто маленькая острозубая змея стремительно ввинтилась ему в грудь и принялась кувыркаться в его потрохах. Вслед за острой болью пришел соблазн сознаться, причем такой сильный, что едва получалось перед ним устоять.

Не в силах молчать, Мо Жань открыл рот и прохрипел:

– Я… не… А-а-а…

Словно чувствуя, что он лжет, Тяньвэнь сияла все ярче, все нестерпимее. Страдавший от боли Мо Жань покрылся холодным потом, но продолжал что было сил сопротивляться этой пытке.

При допросах Тяньвэнь тоже была незаменима.

Будучи опутанным лозой, ни человек, ни демон, ни любое иное существо из мира живых или мертвых не могли лгать. Тяньвэнь могла разговорить кого угодно, заставив дать честный ответ на вопрос, заданный Чу Ваньнином.

В прошлой жизни лишь один человек, положившись на свои силы, смог сохранить правду в тайне и обмануть Тяньвэнь.

Этим человеком был Мо Вэйюй, впоследствии ставший владыкой всего мира людей.

Вернувшийся с того света Мо Жань надеялся на удачу и полагал, что сможет, как когда-то, выстоять под натиском Тяньвэнь. Он долго терпел, закусив губу; тело била дрожь, а капли пота одна за другой срывались с его черных как смоль бровей и падали на землю. В конце концов он не выдержал боли и упал на колени у ног Чу Ваньнина, жадно хватая ртом воздух.

– Я… я… украл…

Боль тут же исчезла, будто ее и не было.

Еще не пришедший в себя Мо Жань услышал, как Чу Ваньнин задал ему еще один вопрос, и его голос звучал еще холоднее прежнего:

– Предавался ли ты разврату?

Умные отличаются тем, что учатся на ошибках. Поскольку Мо Жань не смог выдержать первый допрос, он понимал, что дальше нет смысла храбриться.

Как только вновь нахлынула боль, он завопил, вновь и вновь повторяя:

– Да, да, да, да! Я ходил в публичный дом! Не надо, учитель! Не надо!

Стоявший рядом Сюэ Мэн позеленел лицом от потрясения и гневно пролепетал:

– Да как ты… как ты мог… Эта Жун Цзю, она же грязная проститутка… А ты…

На его слова никто не обратил внимания. Исходящий от Тяньвэнь золотистый свет медленно угас. Весь в испарине, с лицом белее бумаги, с дрожащими губами, Мо Жань лежал на земле, тяжело дыша и не в силах пошевелиться. Сквозь мокрые от пота ресницы он смутно видел изящный силуэт Чу Ваньнина в одеждах с широкими рукавами и с нефритовым венцом на голове. Волна ненависти захлестнула душу Мо Жаня.

«Чу Ваньнин! В прошлой жизни этот достопочтенный правильно сделал, что так обошелся с тобой! Даже вернувшись с того света, я все равно не могу смотреть на тебя без ненависти!»

Чу Ваньнин, разумеется, понятия не имел, о чем думал его дурной ученик. Он еще немного постоял, размышляя о чем-то с мрачным выражением лица, а потом позвал:

– Сюэ Мэн!

Сюэ Мэн же, хотя и прекрасно знал, что в нынешнее время многие молодые люди из дворянских и богатых купеческих семей ходят к певичкам, для себя полностью исключал возможность даже просто выпить в обществе проститутки, а о прочих способах времяпрепровождения даже мысли не допускал.

Он какое-то время молчал, тщетно пытаясь переварить услышанное, и лишь потом наконец отозвался:

– Учитель, ваш ученик слушает.

– Мо Жань нарушил три запрета: он совершил воровство, предавался разврату и солгал. Отведи его в зал Яньло, дабы он мог подумать над своим поведением и раскаяться. Завтра в час Дракона²² он будет сопровожден к террасе Шаньэ²³ и примет публичное наказание.

– Ч-что? Публичное наказание? – изумился Сюэ Мэн.

Суть публичного наказания заключалась в том, что нарушившего серьезный запрет ученика выставляли на обозрение не только другим ученикам духовной школы, но и всем остальным ее обитателям – приводили даже кухарок; после этого громко перечисляли все совершенные проступки и объявляли наказание.

Таким образом, провинившегося ждал публичный позор.

Нельзя, однако, забывать о том, что Мо Жань был молодым господином пика Сышэн и находился на особом положении. Глава жалел его, с пеленок лишившегося родителей и вынужденного мыкаться по белу свету целых четырнадцать лет, поэтому, несмотря на строгость правил, действующих внутри духовной школы, всегда покровительствовал ему. Даже если Мо Жань совершал какой-нибудь проступок, глава мог просто пожурить его с глазу на глаз, но никогда не поднимал на него руку.

Наставник же, не думая о репутации главы, хочет вытащить его драгоценного племянника на террасу Шаньэ и в присутствии всех обитателей пика Сышэн огласить список его преступлений, поставив таким образом молодого господина Мо в весьма затруднительное положение. Подобного поворота событий Сюэ Мэн никак не ожидал.

Однако Мо Жаня решение наставника совершенно не удивило. Он по-прежнему лежал на земле, приподняв уголки губ в холодной усмешке.

О, до чего же велик его учитель, до чего же беспристрастен!

В жилах Чу Ваньнина вместо крови тек жидкий лед. В прошлой жизни Ши Мэй умирал у него на глазах, пока Мо Жань, плача, умолял спасти друга. Он стоял на коленях, вцепившись в полы одежды Чу Ваньнина, и молил его помочь Ши Мэю.

Но Чу Ваньнин был глух к его мольбам.

Так его собственный ученик и испустил последний вздох у него на глазах. Мо Жань, чье сердце разрывалось от горя, продолжал рыдать рядом. Сам же Чу Ваньнин, безразличный ко всему, просто стоял и смотрел на бездыханное тело юноши.

Чего же удивительного в том, что сейчас он собирается отправить Мо Жаня на террасу Шаньэ и прилюдно наказать, покрыв юношу позором?

Мо Жань жалел лишь об одном: он пока не обладал духовной силой, достаточной для того, чтобы содрать с Чу Ваньнина кожу, вытянуть из него все жилы и отравить кровь; чтобы вволю оттаскать его за волосы; чтобы унизить его, измучить, растоптать его чувство собственного достоинства, – в общем, сделать так, чтобы жизнь казалась ему хуже смерти…

Мо Жань не успел скрыть от Чу Ваньнина свирепый взгляд, полный почти животной ненависти. Наставник тем не менее скользнул по лицу Мо Жаня совершенно безучастным взором и, сохраняя равнодушное выражение на своем утонченном лице, поинтересовался:

– О чем ты думаешь?

«Чтоб ты сдох!»

Но он до сих пор не убрал Тяньвэнь!

Мо Жань вновь ощутил, как обвивающая тело ивовая лоза сжимается, словно желая выдавить наружу его потроха. Он вскрикнул от боли и, задыхаясь, проревел вслух то, о чем думал:

– А ты действительно нечто, Чу Ваньнин! Но ничего, ничего, поглядим, что ты скажешь, когда я своими руками выпущу из тебя кишки!

Повисла мертвая тишина.

Чу Ваньнин в ответ не издал ни звука.

Сюэ Мэн замер в потрясении.

Промелькнув в воздухе, Тяньвэнь вернулась в ладонь Чу Ваньнина и исчезла, рассыпавшись золотистыми искрами. Сослужив службу, Тяньвэнь сливалась с телом своего владельца, что позволяло ему в любой момент извлечь оружие или заставить его исчезнуть.

– У-у-учитель… – пробормотал, запинаясь, мертвенно-бледный Сюэ Мэн.

Чу Ваньнин промолчал. Опустив тонкие длинные черные ресницы, он какое-то время задумчиво разглядывал свою ладонь. Когда же наставник вновь поднял глаза, на его лице не было ни намека на испуг, исказивший черты Сюэ Мэна; оно просто помрачнело еще сильнее.

Бросив на Мо Жаня короткий взгляд со значением «смерть дурным ученикам», Чу Ваньнин глухо произнес:

– Тяньвэнь сломалась. Пойду починю.

Бросив эту фразу, Чу Ваньнин развернулся, собираясь уходить.

– Н-но Тя-Тяньвэнь же – божественное оружие, разве она может сломаться? – с детской непосредственностью спросил Сюэ Мэн.

Ответом ему был все тот же взгляд «смерть дурным ученикам». Сюэ Мэн содрогнулся.

Едва живой Мо Жань все еще лежал на земле; его лицо застыло, будто маска.

Он и вправду только что грезил о том, как зверски убьет Чу Ваньнина. Мо Жань хорошо понимал, что наставник Чу, которого еще называли Бессмертным Бэйдоу²⁴, Юйхэном²⁵ Ночного Неба, больше всего на свете дорожит своей репутацией образцового благородного воителя и не стерпит, если кто-то станет попирать ее ногами, давя и оскверняя.

И как только Мо Жань мог позволить Чу Ваньнину узнать, о чем он думал?

Мо Жань тихо заскулил, будто брошенный пес, и закрыл лицо руками.

Вспомнив взгляд, который Чу Ваньнин, уходя, напоследок бросил в его сторону, Мо Жань подумал, что ему, пожалуй, и вправду недолго осталось.